1. Роды Катерины (натурализм).
2. 3 страницы о том, как Ларри учил Джерри ездить верхом на ослике.
После завтрака Ларри, к немалому моему изумлению, великодушно предложил мне свои услуги в обучении верховой езде. Я и не подозревал, что он умеет ездить верхом, о чём я прямо ему и сказал.
- Ну конечно, - беззаботно отозвался Ларри. – В Индии я частенько катался на пони, ухаживал за ними, кормил и всякое такое. Нужно просто иметь верный подход к ним.
Итак, вооруженные одеялом и длинной верёвкой, мы отправились в оливковую рощу, где привязали одеяло к спине Салли на манер седла. Она следила за нашими действиями с интересом, но без энтузиазма. После некоторых затруднений, связанных с тем, что ослица постоянно топталась на месте, Ларри помог мне взобраться ей на спину. Затем он отвязал привязь и перебросил мне поводья.
- Теперь, - сказал он, - представь, что ты правишь лодкой, и дело в шляпе. Если тебе нужно, чтобы она ускорилась, просто ткни её пятками под рёбра.
Всего-то, восхитился я, что может быть проще! - и с этими мыслями, дёрнув за узду, я как следует пришпорил Салли. Последовавший за этим короткий полёт завершился в колючих зарослях ежевики. Ослица с лёгким удивлением наблюдала, как я выдираюсь из них, а Ларри заметил:
- Пожалуй, тебе стоит попробовать править ею с помощью хлыста. Тогда ты сможешь держаться ногами и крепче усидишь.
Он срезал для меня небольшую палочку, и я вновь взгромоздился на Салли. На этот раз я плотно обхватил её бочкообразные бока бёдрами и легонько ударил её импровизированным хлыстом. Она недовольно взбрыкнула, ещё раз, и ещё, но я прилип к ней, словно пиявка, и, к моему восторгу, уже через полчаса она бодро галопировала взад-вперёд между оливами, повинуясь моим командам.
Ларри наблюдал за моими успехами, лёжа в тени деревьев и дымя сигаретой. Когда ему показалось, что я в достаточной мере овладел жокейскими навыками, он поднялся на ноги и достал из кармана перочинный нож.
- А сейчас я научу тебя ухаживать за ней, - сказал он, когда я спешился. – Прежде всего, нужно каждое утро её вычёсывать. Щётку мы тебе купим в городе. Ещё нужно следить за копытами, чтобы были в порядке. Чисти их каждый день!
Я сообщил брату, что понятия не имею о том, как нужно чистить ослиные копыта.
- Сейчас покажу, - легкомысленно пообещал Ларри.
Он подошёл к Салли, нагнулся и поднял её заднюю ногу.
- Видишь, - он указал лезвием ножа на копыто. – Здесь скапливается чёртова уйма навоза. От этого бывает куча болезней – копытная гниль и всякое такое, поэтому так важно хорошо их чистить.
С этими словами он вогнал нож в копыто Салли. К сожалению, Ларри не учёл двух вещей: что на Корфу ослов не подковывают и что у детёнышей роговой слой на копытах гораздо тоньше и нежнее, чем у взрослых. Неудивительно, что Салли отреагировала так, будто Ларри всадил в неё раскалённый вертел. Она вырвалась из его рук и, едва он оторопело выпрямился, лягнула его обеими задними ногами прямёхонько в солнечное сплетение. С побелевшим лицом Ларри рухнул на землю, где и остался лежать, скрючившись пополам. Из его горла вырвались странные хрипящие звуки. Глядя на это, я не на шутку перепугался, причём не столько за брата, сколько за Салли, потому что знал – стоит Ларри оправиться, и его возмездие будет ужасным. Быстро отвязав Салли, я хлестнул её по крупу и сам побежал домой лишь после того, как удостоверился, что она скрылась за стволами дальних олив.
Дома я сообщил маме о происшествии, и всё семейство, включая только что подъехавшего Спиро, сломя голову помчалось в оливковую рощу, где Ларри всё так же, сдавленно хрипя, корчился на земле.
- Ларри, милый, - встревоженно воскликнула мама. – Что здесь произошло?!
- Атака осла… - с трудом прохрипел Ларри между стонами. – Ни с того ни с сего… Психованная тварь… Это наверняка бешенство… У меня разрыв аппендикса, не иначе…
Лесли и Спиро с двух сторон подхватили стонущего Ларри и медленно повели обратно на виллу, мама и Марго бестолково суетились вокруг. Оценив масштаб разыгравшейся трагедии, я принял самое верное решение – уносить ноги. Но прежде я забежал на кухню, где с невинным видом поведал нашей служанке, что собираюсь весь день провести на воздухе и мне нужна еда. Она положила для меня в корзинку полкраюхи хлеба, несколько луковиц, немного оливок и кусок холодного мяса, а фруктами в случае чего я мог разжиться у любого из моих друзей из числа местных крестьян. Так, нагруженный провиантом, я отправился сквозь оливковую рощу на поиски Салли.
Она обнаружилась в полумиле, мирно пощипывающая жёсткую, выжженную солнцем траву. После нескольких неудачных попыток я вскарабкался на неё и, подгоняя хлыстиком, заставил убраться как можно дальше от виллы.
Однако к чаю всё равно пришлось возвращаться, потому что должен был прийти Теодор. Я вернулся как раз в тот момент, когда распростёртый на диване Ларри, укутанный в несколько одеял, в подробностях живописал Теодору случившееся.
- Я пальцем его не успел тронуть, а он попёр на меня, как вепрь, только что слюна не капала с клыков. Ей-богу, легче пережить кавалерийскую атаку!.. – вещал Ларри, однако, едва я вошёл в комнату, он прервал свои излияния и воззрился на меня. – О, ты всё же соизволил вернуться. Что, позволь спросить, ты сделал с этой брыкучей бестией?
Я ответил, что Салли в своей конюшне в полной безопасности и что она, к счастью, не пострадала от случившегося. Ларри одарил меня полным яда взглядом.
- Рад за неё, - язвительно сказал он. –А то, что я лежу тут с разрывом селезёнки в трёх местах –сущие пустяки, это никого не волнует.
- Я принёс тебе… э-э… маленький подарок, - проговорил Теодор и подал мне точно такую же, как у него самого, cумку для коллекций с набором пробирок и миткалевой сетью. Я рассыпался в благодарностях.
- Ты бы лучше сходил и поблагодарил Катерину, дорогой, - заметила мама. – Ведь она не хотела расставаться с Салли.
- На месте Катерины, - проворчал Ларри, - я был бы только рад избавиться от неё.
3. Полглавы о приезде Свена
В то время, как я был с головой погружён в увлекательный мир водяных пауков, к нам явился на постой Свен Олсон – благодаря, конечно же, Ларри, у которого, к маминой головной боли, вошло в привычку приглашать в гости орды художников, поэтов и прочей творческой братии, не утруждаясь предупреждениями об этих визитах. Свен Олсон, скульптор, против ожиданий, о своём прибытии объявил, но довольно своеобразным способом. В течение нескольких недель он бомбардировал нас весьма противоречивыми телеграммами с отчётом о своих передвижениях, и стоило бедной маме подготовить для него комнату, как приезд снова откладывался.
Мы с мамой пили чай на веранде, когда в поле нашего зрения появилось такси и, попетляв, остановилось перед домом. На заднем сиденье сидел огромный мужчина, чьё лицо имело несомненное сходство с реконструкцией черепа неандертальца. На нём была белая майка, просторные клетчатые брюки для гольфа и сандалии. Выдающуюся по габаритам голову венчала широкополая соломенная шляпа, две дыры по бокам которой наводили на мысль о том, что изначально шляпа предназначалась для лошади. Гость кое-как вылез из такси, нагруженный громадным потрёпанным кожаным саквояжем и аккордеоном. Мы с мамой спустились ему навстречу поздороваться. Завидев наше приближение, он сорвал с головы шляпу и поклонился, явив нашим очам абсолютно лысый череп с нелепым клочком седых волос на затылке.
- Миссис Даррелл? – вопросил он, с неподдельной искренностью глядя на маму большими голубыми глазами. – Я счастлив познакомиться с Вами. Меня зовут Свен.
Его английский был безупречен, без малейшего намёка на акцент, но тембр колебался от глубокого звучного баритона до дрожащего фальцета, словно у этого немолодого человека только начал ломаться голос. Он протянул маме огромную белую лопатоподобную ладонь и вновь поклонился.
- Ну, я рада, что Вы наконец добрались до нас, - гостеприимно солгала мама. –Проходите же, выпьем чаю.
Я помог ему дотащить аккордеон и саквояж, и мы уселись с чаем на балконе, глядя друг на друга. В повисшей тишине Свен жевал тост и периодически лучезарно улыбался маме, а она, посылая гостю ответные улыбки, лихорадочно подыскивала в уме достаточно интеллектуальные темы для беседы. Внезапно Свен подавился крошками и зашёлся кашлем. На глазах его выступили слёзы.
- Я люблю тосты, - с трудом просипел он. – Но вечно с ними так!
Нам пришлось влить в Свена изрядное количество чая, прежде чем его перестало трясти в пароксизмах кашля. Придя в себя, он уселся, сложив на коленях большие руки, мраморно-белые на фоне ужасного клетчатого рисунка его брюк, и уставился на маму вопрошающим взором.
- Не питаете ли Вы, часом, склонности к музыке? –поинтересовался он.
- Ну-у…- отозвалась мама, обескураженная и сраженная ужасным опасением, что в случае утвердительного ответа Свен может попросить её спеть. – Конечно, мне нравится музыка, но я… не в состоянии ничего сыграть.
- Тогда я предположу, - застенчиво изрёк Свен, - что вы не будете против, если я сыграю для Вас?
- О, да, разумеется, - откликнулась мама с облегчением. – Это было бы прекрасно.
Источая лучи любви, Свен взялся за свой аккордеон. Он растянул его, как гусеницу, и тот отозвался звуками, напомнившими мне финальные ноты ослиного рёва.
- Бедняжка, - сообщил Свен, любовно поглаживая инструмент. – В неё попал морской воздух.
Он поудобнее устроил аккордеон на своей широкой груди, бережно уложил толстые, словно сосиски, пальцы на клавиши, закрыл глаза и заиграл сложную и необычную мелодию с таким выражением экстаза на некрасивом лице, что мне пришлось кусать себя за щеки, чтобы не расхохотаться. Мама замерла с маской ледяной вежливости на лице – как всемирно признанный маэстро, вынужденный слушать симфонический концерт на грошовом свистке. Наконец неблагозвучная мелодия оборвалась, и Свен с удовлетворённым вздохом открыл глаза и улыбнулся маме.
- Не правда ли, Бах прекрасен? – спросил он.
- О да, - отозвалась мама, умело изображая восторг.
- Вам понравилось! – обрадовался Свен. – Сейчас я сыграю ещё.
В итоге ещё целый час мы с мамой были обречены слушать игру Свена. Стоило маме попытаться предпринять попытку к бегству, как Свен предупреждающе поднимал одну из своих ручищ со словами: «Ещё вещицу!» - и мама, с вымученной улыбкой, вновь опускалась на стул.
С невыразимым облегчением встретили мы появление остальной части семейства, вернувшейся из города. Ларри и Свен, завидев друг друга, радостно взревели, как пара быков, долго трясли друг друга в объятиях, а затем Ларри увлёк Свена в свою комнату, откуда в течение следующих нескольких часов до нас периодически доносились взрывы смеха.
- Ну, как он? – спросила Марго.
- Трудно сказать, милая, - сказала мама. – С момента своего приезда он только и делал, что играл.
- В каком смысле – играл? – удивился Лесли.
- На этой своей шарманке, или как там называется эта штуковина, - пояснила мама.
- О Боже, - простонал Лесли. – Ненавижу музыку. Надеюсь, он не будет наигрывать тут целыми днями по всему дому.
- Конечно, нет, дорогой, - сказала мама, но в её голосе не чувствовалось уверенности.
Тут на веранде неожиданно снова возник Ларри.
- Где свенов аккордеон? – спросил он. – Он хочет показать мне одну вещь.
- О Боже, - повторил Лесли. – Вот, начинается. Я же говорил.
- Я надеюсь, он не намерен играть на этом своём аккордеоне постоянно, дорогой?–сказала мама. – За час мы уже наслушались так, что у меня голова разболелась.
- Само собой, нет, - раздражённо отозвался Ларри, беря инструмент. – Просто сыграет мне одну мелодию. А что он, к слову говоря, исполнил для вас?
- Что-то очень странное, - призналась мама. –У автора этого ещё такая фамилия… громкая...
* воригинале о фамилии композитора сказано: ‘somethingtodowithtrees’ (‘Что-то делает с деревьями’). Насколько я поняла, тут, скорее всего, имеет место следующая игра слов: Bach (фамилия) и buck (козлы для пилки дров). Пришлось подобрать аналогию, хотя и не особо смешную.*
Остаток дня измотал нас вовсе. Репертуар Свена оказался поистине неистощим. Своего апогея эта музыкальная феерия достигла, когда Свен за ужином принялся расхаживать вокруг стола, наигрывая одну из самых отвратительных шотландских мелодий, чтобы создать для нас, как он выразился, атмосферу ужина в шотландской крепости – тут уж содрогнулся даже Ларри. Общее мнение, по-собачьи прямо и честно, выразил Роджер. Он запрокинул голову и мрачно завыл, что прежде делал лишь в одном случае – при звуках национального гимна.
Однако к концу третьего дня пребывания у нас Свена мы более-менее привыкли к его аккордеону, а сам гость оказался средоточием невинной доброты, так что, что бы он ни делал, на него совершенно невозможно было сердиться, как не сердятся на младенца за мокрые пелёнки. Так, он оказался большим любителем готовить, чем завоевал мамино сердце. У него был при себе толстенный блокнот в кожаной обложке, куда он записывал рецепты, и теперь они с мамой часами пропадали на кухне, делясь тонкостями приготовления любимых блюд. Итогом их бдений стало такое количество роскошных яств, что вся семья вскоре начала чувствовать тяжесть в правом боку.
Как-то утром, примерно неделю спустя, Свен зашёл в комнату, которую я гордо именовал своим кабинетом. В огромном доме, где мы тогда жили, было такое количество свободных комнат, что я уговорил маму выделить мне одну для содержания моих многочисленных питомцев. А зверинец мой в тот момент был весьма обширен. Там был Улисс, сплюшка, который весь день сидел на карнизе для занавесок, похожий на трухлявый оливковый пенёк, с тем отличием, что периодически, с видом огромного презрения, извергал из себя шарики помёта на расстеленные на полу газеты. Ещё было три собаки: двух дворняжек, в компанию Роджеру, мне недавно подарили на день рождения знакомые крестьяне. Мы назвали их Вьюном и Пачкуном за соответствующие манеры – точнее, за их полное отсутствие. Поблёскивали на полках многочисленные ряды банок, где в заспиртованном или нетронутом виде хранились самые разные биологические объекты. В шести аквариумах жили тритоны, лягушки, змеи и жабы. В ящиках с застеклённым верхом хранились коллекции бабочек, жуков и стрекоз. Свен, к моему удивлению, проявил ко всему этому глубокий и почтительный интерес. Заполучив такого благодарного зрителя, я устроил ему подробнейшую экскурсию по своему зоопарку, показав даже святая святых – выводок крошечных шоколадно-коричневых скорпионов, которых я без разрешения притащил в дом. Больше всего Свена поразил колокол водяного паука. Он замер и долго стоял, не шевелясь, наблюдая, как паучиха ловит добычу и уносит её в свой необычный дом. Видя такую заинтересованность, я предложил Свену поучаствовать в моих вылазках в оливковые рощи, где можно было увидеть существ в их естественной среде обитания.
- Как любезно с твоей стороны!– просиял Свен. – Но ты уверен, что я не помешаю?
Я заверил его, что нет.
- Тогда с удовольствием! С огромным удовольствием!
С этого дня мы вдвоём исчезали с виллы сразу после завтрака и часами пропадали в оливковых рощах.
В последний день пребывания у нас Свена (он уезжал с вечерним пароходом) мы устроили небольшой прощальный пикник, пригласили Теодора, и Свен ознаменовал знакомство с ним получасовым концертом Баха.
- Гм, - сказал Теодор, когда Свен закончил играть. – А вы знаете… э-э-э… другие мелодии?
- Назовите любую, доктор, и я сыграю её.
Теодор задумчиво покачался на мысках ног.
- А вы знаете… э-э-э… песню под названием «Есть в городе таверна»? – наконец поинтересовался он.
- Разумеется! – воскликнул Свен и немедля заиграл.
Теодор воодушевлённо запел, его борода распушилась, глаза сияли. Когда песня подошла к концу, Свен без промедления перешёл на «Клементину». Видя, что она не одинока в своей нелюбви к Баху, мама осмелилась попросить его сыграть также «Если бы я был чёрным дроздом» и «Песню прялки», которые он тут же мастерски исполнил.
Когда за Свеном приехало такси, он нежно обнял каждого из нас, его глаза полнились слезами. Он забрался на заднее сиденье вместе со своим саквояжем и незабвенным аккордеоном и долго махал нам, пока такси не скрылось за поворотом.
- Какой всё же он мужественный и галантный! – заметила мама по дороге в дом. – Теперь таких мало.
- Обязательно передам ему, - отозвался Ларри, растягиваясь на диване и берясь за книгу. – Гомики обожают, когда их называют мужественными и галантными.
- О чём это ты? – не поняла мама, надевая очки и с подозрением глядя на Ларри.
Ларри озадаченно опустил книгу.
- Гомосексуалисты обожают, когда их называют мужественными и галантными, - медленно и терпеливо повторил он так, будто объяснял прописные истины умственно отсталому ребёнку.
Мама по-прежнему смотрела на него, пытаясь понять, не одна ли это из очередных ларриных шуточек.
- Ты же не хочешь сказать, - наконец проговорила она, - что этот человек – один из… из… этих?
- Боже, мама, ну разумеется, - нетерпеливо перебил Ларри. – Он старый ревнивый гомик, и умчался обратно в свои Афины потому что у него там юный любовник-киприот, и он ему не доверяет.
- То есть они что, ревнуют друг друга? – спросила Марго потрясённо.
- Ещё как, - сообщил Ларри и, посчитав разговор исчерпанным, снова взялся за книгу.
- Как необычно. Мама, ты слышишь? Они и правда ревнуют друг друга!
- Марго! – одёрнула её мама. – Хватит об этом. Меня больше интересует другое, Ларри: зачем ты пригласил его к нам, зная об этих его… наклонностях?
- А почему нет?
- Ты мог бы подумать о Джерри! – воинственно отозвалась мама.
- Джерри? – изумлённо переспросил Ларри. – Джерри? Он-то здесь причём?
- Причём? Ларри, как так можно! Этот человек мог плохо повлиять на мальчика
Ларри сел на диване и посмотрел на маму. Затем со вздохом отложил книгу и сказал:
- Последние три дня Джерри со Свеном занимались естествознанием в оливковых рощах. Это, кажется, не нанесло обоим непоправимого вреда.
- Что? – взвизгнула мама. – ЧТО?
Я почувствовал, что пришло время вмешаться в разговор. Свен мне понравился, и нужно было защитить его. Я рассказал, как его очаровал мой зверинец, и как я сам предложил ему показать свои любимые уголки на природе(ибо для меня один адепт моей естественнонаучной религии был дороже десятка святых), и как каждое утро Свен часами пролёживал на животе, наблюдая за тем, как снуют туда-сюда с семенами растений муравьи, или за толстыми самками богомолов, как они откладывают свои яйца на камни, или за норками земляных пауков, бормоча себе под нос: «Чудесно! Замечательно!» таким счастливым тоном, что он покорил меня.
- Ну что ж, дорогой, - подытожила мама, выслушав. – Надеюсь, в следующий раз, когда тебе придёт в голову взять на прогулку кого-то из друзей Ларри, ты сначала предупредишь меня.
4. Кусок о том, как Лесли судился с крестьянином за неуплату долга, которого на самом деле не было, и вся семья носилась, организовывая подкуп судьи почтовыми марками.