Янин В.Л. Печать Мстиславовой грамоты
Древнерусская археология
Комментарии
К содержанию 65-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры
Вряд ли среди древнерусских печатей можно назвать какую-либо более известную в нашей исторической литературе, чем хрисовул грамоты 1130 г., данной Новгородскому Юрьеву монастырю великим князем Мстиславом Владимировичем и сыном его Всеволодом. Интерес к этой печати понятен. Она связана с древнейшим русским актом, который всегда будет привлекать внимание исследователей. Большинство изданий этого весьма значительного памятника русской истории сопровождалось воспроизведением и печати, в которой усматривали важный документ, подтверждающий подлинность самого акта. Однако эта печать всегда возбуждала также и чисто сфрагистический интерес.
При хаотичности современных представлений об особенностях развития русской сфрагистики печати датированных актов дают исходный материал для датирования и классификации основной массы печатей, находимых при раскопках и не имеющих точных признаков даты. Мстиславова грамота — единственный документ XII в. с печатью, поэтому знания о домонгольских печатях формировались с учетом всех известных данных о печати Мстиславовой грамоты, а место самых разнообразных булл XI и XII вв. определялось сравнением с этим хрисовулом.
Можно без преувеличений утверждать, что систематическое изучение русской сфрагистики началось с исследования печати Мстиславовой грамоты. Первой работой по русской сфрагистике является небольшой раздел «О признаках удостоверения данной грамоты» в труде Евгения Болховитинова, опубликованном в 1813 и 1826 гг. 1 Комментируя печать Мстиславовой грамоты, Болховитинов впервые составил небольшой свод известных к его времени древнерусских печатей и сделал важный вывод о том, что печати, в силу их явных хронологических изменений, должны служить существенным признаком, который обязательно следует учитывать при исследовании древних актов.
Через сто лет после Болховитинова печати Мстиславовой грамоты посвятил большое исследование крупнейший знаток русской сфрагистики Н. П. Лихачев. С изучения ее он начал свой большой сводный труд по истории русской и византийской сфрагистики 2.
Н. П. Лихачевым впервые были правильно объяснены и обоснованы сравнительным материалом изображения этой печати.
Хрисовул Мстиславовой грамоты 3 изготовлен в обычной технике русских хрисовулов. Он состоит из двух тонких пластинок (диаметром 3 см) с вытисненными на них изображениями. Пластинки были соединены краями и плотно зажимали шнур. Такая
техника отличается от техники обычных на Руси свинцовых печатей, которые оттискивались на заранее приготовленных болванках со сквозным каналом. Зажимали их на шнуре сдавливанием, сплющением заготовки при оттискивании на ней буллотирия. Различие между хрисовулами (золотыми печатями) и моливдовулами (свинцовыми печатями) приблизительно такое же, как между современными товарными пломбами из жести и свинца.
Собственно хрисовулами русские «золотые» печати называются неверно; они изготовлялись не из золота, а из серебряных пластинок, которые иногда золотились, иногда сохраняли естественную поверхность. Печать Мстиславовой грамоты — из позолоченного серебра.
[adsense]
На одной стороне ее помещено изображение сидящего на престоле «Вседержителя»; правая рука его
отведена для благословения, в левой руке — евангелие.
На другой стороне изображен святой воин в единоборстве со змием. Воин поражает змия копьем, выхватывая одновременно из ножен меч. Изображение отличается большой выразительностью, однако техника оттискивания оставляет желать лучшего. Рельеф печати очень мягок, силуэт фигуры расплывчат, а края штемпеля совершенно не оттиснулись (рис. 14—1).
На протяжении всего XIX в. в воине этой печати принято было видеть архангела Михаила. Это мнение, высказанное без всякого обоснования еще Болховитиновым 4, повторялось затем А. Б. Лакиером 5,
Б. В. Кене 6, И. И. Срезневским 7 и С. 3. Бураковским 8.
Рис. 14. Хрисовул Мстиславовой грамоты (1), его вариант в свинце (2) и печати Александра Ярославича Невского (3, 4).
В 1903 г. М. И. Полянский предложил видеть в изображении на печати св. Георгия или самого Всеволода 9. Через несколько лет он уже не колебался, усматривая на печати изображение «самого князя с мечом» 10.
Все эти догадки, несмотря на большую важность вопроса, высказывались походя, без необходимого анализа аналогий. И только Н. П. Лихачев, отнесшийся к своей задаче достаточно серьезно, подверг исследованию композицию и нашел ей детальнейшие аналогии в изображении св. Феодора Стратилата «в чуде о змии». Установление этой аналогии позволяет восстановить те части матрицы, которые на хрисовуле не оттиснулись. В частности, в правой части поля, несомненно, было изображение коня, вернее, передней части его туловища.
Святой воин на печати оказался св. Феодором, и этот вывод, как нельзя лучше, соответствовал тексту грамоты. Общеизвестно, что на русских княжеских печатях до XIV в. включительно князья изображали своих святых патронов. Каждый князь носил по два имени — светское и христианское (крестильное). Летопись сохраняет нам, главным образом, мирские имена, печати дают длиннейший список христианских. Эти два списка очень трудно совместить друг с другом. Редкость упоминания христианских имен породила даже неверное представление о том, что христианское имя князья тщательно скрывали. Только в редких случаях оба имени князя известны из письменных источников. К числу таких князей относится и автор «Мстиславовой грамоты» Мстислав Владимирович, которого крестили Феодором 11. Совпадение имени на печати с именем автора акта кажется настолько подкупающим, что со времени Н. П. Лихачева вопрос о печати Мстиславовой грамоты был признан окончательно решенным.
Стройность доказательств Н. П. Лихачева так велика, что вполне понятно игнорирование исследователями некоторых сомнений, которые возникали уже у самого Н. П. Лихачева. Заканчивая исследование, он писал: «Тип печати Мстиславовой грамоты находит отражение в печатях первой половины XIII столетия, т. е. через столетие (после составления грамоты.— В. Я.). Печать Мстислава по работе много тоньше, искуснее памятников XIII века, но все-таки по стилю она новшество среди современных ей печатей. Если бы мы не знали Мстиславовой грамоты и ее текста, хрисовул этот скорее отнесли бы к концу XII в., чем к его началу» 12. Действительно, печать Мстиславовой грамоты обнаруживает ближайшее сходство с печатями Ярослава Всеволодовича, Александра Ярославича Невского и Михаила Ярославича Тверского. Это сходство существует и в полном совпадении сюжетов, и в небрежности технического стиля изготовления, и даже в размере. Все известные к настоящему времени печати XII в. много меньше «Мстиславовой», которая в той же степени сходна с памятниками XIII в., в какой отлична от печатей XII в.
Выпадение этой печати из общей стилистической взаимосвязи русских сфрагистических памятников оказывается настолько явным, что нуждается в специальном изучении.
Говоря о своеобразии хрисовула среди русских сфрагистических памятников, мы имели в виду его отличие от свинцовых печатей, которое само по себе очень важно, однако вряд ли только оно дает основание сомневаться в правомерности исконной связи хрисовула с грамотой Мстислава; оно могло определяться отмеченными выше техническими приемами в изготовлении моливдовулов и хрисовулов. Поэтому следует поставить вопрос о времени происхождения обычного в техническом отношении русского хрисовула, т. е. того технического типа, к которому принадлежит и печать Мстиславовой грамоты.
Для этого используем данные о всех известных к настоящему времени хрисовулах. Кроме печати Мстиславовой грамоты, их сохранилось еще 23 экземпляра. Среди них 7 печатей сохранились при смоленских грамотах 1239, 1270—1275, 1284 и 1300 гг. 13; 9 печатей принадлежат московским великим князьям Ивану Калите, Семену Гордому, Ивану Красному, Дмитрию Донскому и Василию Дмитриевичу и сохранились при грамотах 1336, 1339, 1353, 1356 гг., не позднее 1359, 1362—1389 гг., не позднее 1378, 1389 гг и около 1406 г. 14; 5 печатей новгородского и тверского происхождения датируются 1260—1262 и 1294—1301 гг.л; 15 печать принадлежит князю Владимиру Рюриковичу и относится к 1214—1219 гг. и 16печать неизвестного киевского митрополита датирована Н. П. Лихачевым 1-й половиной XIII в. 17
Все эти печати выполнены в обычной технике русского хрисовула, на двух серебряных тонких пластинках. Общая их хронология не соответствует хронологии печати Мстиславовой грамоты; наиболее ранние из них относятся к 1-й четверти XIII в., тогда как печать Мстиславовой грамоты датируют временем, на целое столетие более ранним.
Однако и эта противоречивость, если и подтверждает первоначальные сомнения, все же не является решающей. О существовании золотых печатей в более раннее время, даже в X и XI вв., известно из источников. Эти печати 18, не дошедшие до нас, могли быть изготовлены в технике русского хрисовула. Хронологический разрыв между печатью Мстиславовой грамоты и всеми остальными русскими хрисовулами может оказаться искусственным, вызванным пробелом в уже собранных памятниках. Решающими поэтому могут быть вновь находимые золотые печати, относящиеся к раннему времени. Если они обнаружат сходство с хрисовулом Мстиславовой грамоты, то мы сможем говорит об особом стиле хрисовула с очень раннего времени и о несомненной принадлежности печати грамоты Мстиславу Владимировичу; если же сходства не окажется, это будет свидетельствовать о более поздней дате хрисовула Мстиславовой грамоты.
Новая уникальная золотая печать обнаружена в Новгороде в 1952 г. при раскопках на Неревском конце, в квадрате 121 на уровне 19-го пласта (глубина — 3,6—3,8 м). По уровню залегания она относится к 12-му ярусу, т. е. ко 2-й половине XIII в., однако датируется более ранним временем. Печать принадлежала князю Ярополку Ростиславичу, внуку Юрия Долгорукого, княжившему в Новгороде в 1178 г., в Торжке — в 1177 и 1180—1181 гг. На ней изображены св. Василий и св. Николай (христианским именем Ярополка Ростиславича было Василий Николаевич) 19. Наиболее детальную художественную аналогию изображению св. Николая можно обнаружить на свинцовой печати того же Ярополка 20.
Относясь к 70-м годам XII в., т. е. как раз к интересующему нас периоду времени между Мстиславовой грамотой и хрисовулами XIII в., рассматриваемая печать, однако, не заполняет пробела, а, напротив, углубляет его. Ни стилистически, ни технически, ни по своему типу она не имеет ничего общего с обычными русскими хрисовулами. Это настоящий хрисовул, изготовленный в технике свинцовых печатей. Небольшой кружок печати образован не из серебряных позолоченных пластинок, а путем оттискивания матриц на цельно-золотой заготовке, снабженной сквозным каналом для шнура. Печать очень невелика, ее диаметр — всего 12 мм. По типу и стилистическим признакам она совершенно не обличается от современных ей свинцовых печатей. Изображение на сторонах печатей святых, тезоименитых владельцу и его отцу, является самым характерным признаком печатей XII в., в XIII в. уже переживающим.
Отметив своеобразие типа хрисовула Мстиславовой грамоты, проследим аналогии ему среди других русских сфрагистических памятников. Сочетание изображения святого патрона князя — владельца печати — на одной стороне и «Вседержителя» на другой не уникально в русской сфрагистике. Привожу все известные к настоящему времени аналогии этому сочетанию:
1. Свинцовая печать с изображением св. Феодора Стратилата «в чуде о змии» на одной стороне и «Вседержителя» — на другой. Эта печать полностью аналогична хрисовулу Мстиславовой грамоты, и ее приписывают поэтому Мстиславу Владимировичу 21.
2. Свинцовые печати с конным изображением св. Александра на одной стороне и «Вседержителя» — на другой, принадлежащие Александру Невскому (1236—1263 гг.) 22.
3. Свинцовые печати с изображением архангела Михаила на одной стороне и «Вседержителя» — на другой, принадлежащие Михаилу Ярославичу Тверскому (1305—1308 гг.) 23.
4. Свинцовая печать с изображением св. Александра в рост на одной стороне и «Вседержителя» — на другой, принадлежащая Александру Михайловичу Тверскому (1325—1326 гг.) 24.
5—6. Свинцовые печати с изображением на одной стороне «Вседержителя», на другой — в первом случае св. Феодора в рост, во втором — царя Давида. Аттрибуция печатей неясна; по суммарной датировке Н. П. Лихачева, они относятся к XIII в. 25
7. Наконец, следует отметить еще одну печать, которая формально в этот разряд не входит, но является безусловным и непосредственным развитием того же типа, — печать с изображением «Вседержителя» на одной стороне и конного сокольника — на другой, принадлежащая князю Андрею Александровичу (1301 г.) 26.
Все эти аналогии связывают печать Мстиславовой грамоты с памятниками XIII в.
Переходя к аналогиям отдельным сторонам хрисовула, нужно отметить, что изображение «Вседержителя» в памятниках ранее XIII в. не встречается. Кроме перечисленных печатей, несущих это изображение, можно отметить только одну, также относящуюся к XIII в., — печать «Всего Новгорода» при договорной грамоте Великого Новгорода с немецкими городами 1260— 1262 гг. 27
Что же касается св. Феодора, очень популярного в домонгольский период, то святые с этим именем в XII в. изображались всегда в рост, с копьем и щитом, в статичном положении. Каноническое изображение св. Феодора Стратилата настолько одинаково с обычным изображением св. Феодора Тирона, что при отсутствии пояснений в надписи чаще всего невозможно установить, какой Феодор помещен на той или иной печати. Изображение св. Феодора Стратилата в композиции, которую мы видим на печати Мстиславовой грамоты («чудо о змии»), кроме рассматриваемого случая, отмечено только на многочисленных печатях Александра Невского, на которых оно сочетается с конным изображением св. Александра.
Совокупность всех рассмотренных признаков связывает печать грамоты 1130 г. наиболее близко с печатями Александра Невского, на двух типах которых присутствуют в совершенно неизменном виде обе стороны хрисовула — в одном случае «Вседержитель» в сочетании с изображением св. Александра (рис. 14 — 3), в другом — св. Феодор Стратилат «в чуде о змии» в том же сочетании (рис. 14 — 4). Стилистические параллели также не вызывают сомнений: грубость работы, столь свойственная печатям XIII в., сравнительно большой диаметр кружков — все это настолько родственно, что совершенно исключает элемент случайности в заимствовании отдельных изображений и типа в целом. Эта всесторонняя близость помогает правильно установить принадлежность «хрисовула 1130 г.». Он является печатью отца Александра Невского — Ярослава Всеволодовича, которого в крещении звали, так же как и Мстислава, Феодором 28.
Таким образом, мы приходим к выводу о том, что печать при грамоте 1130 г. моложе грамоты на 100 лет и является подложной. Следует отметить, что не так уж крепко она была привязана к грамоте Мстислава, как это принято думать. Дело в том, что печать давно оторвалась от грамоты и хранится отдельно. О том, что она была привешена к грамоте, мы читаем один-единственный раз у И. И. Срезневского: «В обветшавшем виде сохраняется и печать, уже без мотоуза, который еще не так давно был цел и был, как говорили, шелковый» 29. Свидетельство И. И. Срезневского, относящееся к 1860 г., полностью противоречит сообщению первого издателя грамоты Евгения Болховитинова, который писал в начале XIX в.: «Печать при сей граммате круглая, привешена была к оставшейся еще внизу листа скважине снурком, сквозь внутреннюю пустоту самой печати продетым. Но снурок, конечно, от гнилости истребился, а потому ничего о нем сказать не можно» 30.
Сопоставление сообщений может свидетельствовать только о том, что позднейшие данные И. И. Срезневского, который знакомился с грамотой через 50 лет после Болховитинова, основаны на недоразумении.
Несмотря на то, что о живых свидетелях, наблюдавших печать привязанной к грамоте, мы ничего не знаем, есть основания думать, что подлог не был результатом какого-нибудь научного осмысления, объединившего эти разнородные памятники. Большая точность исследовательских приемов Евгения Болховитинова, отсутствие у него обычного для его времени пренебрежения к мелочам, казалось бы, незначительным и несущественным, позволяют думать, что печать хранилась вместе с грамотой задолго до того, как с ней познакомился ее первый исследователь.
Подтверждением этому служит соответствие имени владельца печати и имени автора документа. Оно было доказано только в XX в. и не могло быть случайным. Есть все основания думать, что подлог совершился очень давно.
В конечном счете, даже если печать сохранилась бы при грамоте на шнурке, это не противоречило бы возможности подлога, который к тому же мог быть юридически вполне законным. Нам известны случаи утверждения грамот печатями спустя известный срок после составления 31. Можно предполагать факт позднейшего подтверждения грамоты, почему-либо утратившей свою подлинную печать. Нечто подобное произошло в Волоке Ламском в XV в. Волоколамский патерик сообщает, как Ярослав Мудрый «град сотвори Волок… и внутри града соборную церковь Воскресение господа нашего Исуса Христа. И дасть священником и обоим монастырем, во окормление тамгу со всего, и померное, и явку з животины и пятно, и дасть им грамоты вечныя и печати златы приложи, ихже мы самовидци быхом и прочтохом. И пребыша до князя Бориса Васильевича лет мало не с пятьсот, и той взят их, не вем с которою мыслию, к себе в казну, а им даст свои грамоты…» 32.
Все-таки совпадение имен свидетельствует скорее о квалифицированном подлоге, не имевшем законной силы. С этой точки зрения существенно известное несоответствие хрисовула тексту грамоты; оно заключается в том, что характер акта не так уж важен, чтобы могло потребоваться его утверждение золотой печатью. Судя по материалам, которыми мы располагаем, хрисовулы прикладывались к актам только большой важности, к международным или междукняжеским договорам, или же к документам, подобным упоминаемому Волоколамским патериком. Грамота 1130 г. не принадлежит к числу таких важных актов. Поэтому подлог к ней золотой печати мог быть вызван только какими-то особыми обстоятельствами. В грамоте утверждается пожертвование Мстиславом земель Юрьеву монастырю. Можно указать приблизительно период, когда возникла необходимость в придании грамоте большей важности. Это, очевидно, время церковной реформы Ивана Грозного, когда была произведена частичная секуляризация монастырских имений в интересах дворянства и возвращены владельцам земли, незаконно присвоенные церковью, а также была запрещена передача или продажа земель монастырям без утверждения царя. Церкви приходилось документально подтверждать свои права на земельные владения, и внешней солидности документов не могли не придавать должного значения.
Следует отметить, что знания о порядке утверждения грамот в древней Руси могли быть очень точными. Примером этому служит великолепное по своей выразительности дело XVI в. между Суботой Стромиловым и Иваном Чертовым, в ходе которого Стромилов доказал, что противоположная сторона пользовалась подложными документами, так как печати Василия Темного на них были на шелку, а не «на нитях белых» 33.
В связи с этим очень интересными могли бы быть анализы остатков шнуров в каналах хрисовула грамоты 1130 г. и других печатей XII и XIII вв. К сожалению, при осмотре печати Мстиславовой грамоты летом 1933 г. в Новгородском музее нам пришлось с большой горечью убедиться в том, что одна из створок печати (с изображением св. Феодора) утеряна. Обстоятельства пропажи и ее время установить не удалось. Повидимому, она утеряна при эвакуации коллекций музея во время Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. Остатков шнура при печати, естественно, не сохранилось.