Одним из первых, кого Дэвид Этли Филлипс встретил в Лэнгли, когда явился на службу осенью 1970 года, был офицер ЦРУ, называвший себя Эйб. Филлипса, как участника тайных операций, пригласили помочь в кампании против только что избранного президента Чили Сальвадора Альенде. Эйб посвятил его в план действий – за несколько недель посеять в государстве хаос в надежде запустить революцию или военный переворот. Филлипс, бывший редактором чилийской газеты, отлично знал эту страну и сомневался, что не допустить Альенде к власти – мудрое решение и что вообще это возможно. К его изумлению, Эйб согласился.
«Не понимаю, – сказал Филлипс. – Зачем же нам это делать, когда мы сами не верим в успех подобного предприятия?»
«Не понимаете? – задумался Эйб, протирая очки. – Недавно мы с Диком Хелмсом вернулись с совещания в центре города. Машина на полчаса застряла в пробке, и мы разговорились о задании, которое он получил. В конце концов я сказал, что ничего не понимаю. Хелмс посмотрел на меня и сказал: „Знаете, Эйб, мне пришлось кое-чему научиться. Мне пришлось научиться понимать президентов“. То есть главное – понимать приказы, а остальное – уже неважно».
Перевороты в Иране, Гватемале, Южном Вьетнаме и Чили были как раз этими самыми приказами президента. Никаких несанкционированных действий: их утверждали президенты, министры, советники по вопросам национальной безопасности и главы ЦРУ. Агенты получили полномочия благодаря закону 1947 года, который создал само ЦРУ и поручил ему «выполнять задания, напрямую связанные с национальной безопасностью».
Все эти четыре переворота имеют общую черту: американские лидеры поддерживали их сознательно и в строгом соответствии с законами США.
|
|
«Дело в президентах, а не в разведгруппе», – пожаловался сенатор от Аризоны Барри Голдуотер, когда ЦРУ обвиняли в разжигании этих восстаний.
Второй общей чертой стало то, что США сыграли решающую роль в падении режимов. Штаты не просто молча одобряли действия мятежников или тайно их консультировали; американские агенты напрямую участвовали в сложных, щедро проплаченных операциях, целью которых было свергнуть правительства Ирана, Гватемалы, Южного Вьетнама и Чили. Без содействия Вашингтона они все устояли бы, пусть и не остались бы прежними.
Каждая операция была направлена против относительно демократического режима (за исключением разве что Южного Вьетнама) и привела к укреплению репрессивной диктатуры. Их можно рассматривать как временный перевес США в «холодной войне», что на то время казалось важным. Однако в остальном их сложно назвать успешными. Частично потому, что американцы не смогли или же не пожелали контролировать диктаторов, которые с их помощью пришли к власти. США тратили огромное количество времени, денег и усилий на заговоры против законных правительств других стран, но в дальнейшем их совершенно не волновало, демократический ли режим установился в тех государствах и как новые лидеры обращаются с местным населением. Какими бы ни были эти операции, их нельзя назвать торжеством демократии. Они привели к падению лидеров, что следовали американским идеалам, и воцарению тех, что презирали все дорогое американскому сердцу.
Причина очевидна. Когда люди в таких странах, как Иран, Гватемала, Южный Вьетнам и Чили, получали свободу слова, многие начинали критиковать Штаты и поддерживать политические движения, которые ставили национальные интересы выше внешних сил. Как только инакомыслящие голоса удавалось заглушить, американцы вновь могли верить, что антиамериканские чувства иссякли. На самом деле все обстояло иначе. Эти чувства только крепли.
|
|
Вскоре после переворота в Гватемале посол Джон Пьюрифой выступил перед комитетом конгресса в Вашингтоне. Причину, по которой США столь решительно выступали против патриотически настроенных режимов, он объяснил достаточно емкой фразой: «Кремль распространяет коммунизм по всему миру, а тот, кто считает иначе, просто не знает, о чем говорит».
Во времена «холодной войны» данное убеждение широко распространилось в Вашингтоне. Президенты и другие сановники не сомневались, что за действиями Мосаддыка, Арбенса и Альенде стоит СССР. Это оказалось не так.
Мнения этих трех лидеров о марксизме отличались. Мосаддык его презирал, Арбенс одобрял, а Альенде полностью поддерживал. Однако все они прежде всего были патриотами и любили свою родину. Каждый действовал в основном из желания вернуть контроль над природными ресурсами, а не ради блага мирового коммунизма, как считали американцы. Почему же США так ошиблись в суждениях?
События первой половины двадцатого века сильно повлияли на целые поколения американских лидеров. В России процветал большевизм, затем нацисты попытались захватить мир. Когда нацизм был побежден, СССР начал захватывать страны Восточной Европы. В представлении многих американцев советский коммунизм занял место нацизма – фанатичной идеологии, безжалостно стремящейся к власти над миром. В американском сознании не менее ярко запечатлелась политика попустительства агрессору, которую вели европейские лидеры в тридцатые годы, дабы избежать конфликта с нацистами. Эта политика дала коварному врагу время на подготовку к захватнической войне. Подобная ошибка убедила американцев того поколения, что с врагами нужно вести беспощадную борьбу. Несомненно, так и следовало поступать с нацистами. Возможно, даже с международным коммунизмом. Однако главный промах американцев заключался не в том, что они переоценивали советскую угрозу, а в том, что они видели ее и в желании стран вести политику, отличную от американской.
|
|
«От Чили смердит погостом, где разлагается демократия, – телеграфировал посол Эдвард Корри, который еще юным журналистом делал репортажи о советских захватах. – Я чувствовал эту вонь в Чехословакии в 1948-м, и теперь она не стала менее отвратительной».
Американские лидеры верили, что СССР намеревается поглотить Азию и Латинскую Америку, как они уже сделали в Восточной Европе. Это было не так. Измученный войной Советский Союз нуждался в буферных странах, дальние государства его не интересовали. Не обнаружилось ни одного исторического доказательства в поддержку американских убеждений, что СССР намеревался захватить Иран в пятидесятых. Советские лидеры не управляли и даже не обращали внимания на Арбенса в Гватемале. Правительство Северного Вьетнама и Национальный фронт освобождения действовали самостоятельно, а не по указке СССР. Советские и китайские лидеры не подталкивали Альенде к радикализму, а, напротив, неоднократно побуждали его умерить пыл.
Американских лидеров еще можно простить за вторжения в страны, о которых они ничего не знали. Куда сложнее оправдать их нежелание прислушиваться к собственным разведчикам. Главы резидентур ЦРУ в Тегеране, Гватемала-сити, Сайгоне и Сантьяго открытым текстом предостерегали против переворотов. Вашингтон не обратил на это внимания. Чиновники отклонили либо вовсе проигнорировали все доклады разведки, что противоречили их сформировавшимся убеждениям.
Американцы, напрямую связанные с внешней политикой страны, традиционно ориентируются на Европу. Большинство их представлений о мире исходят из знаний европейской истории и дипломатических устоев. Американцы схватывают суть союзов, вражды между крупными державами и завоевательных войн. Однако в Европе никогда не возникало проблем с бедствующими государствами, что вдруг желали восстановить контроль над собственными природными ресурсами. Этот мощнейший феномен, который подтолкнул развивающиеся страны к конфликту со Штатами во времена «холодной войны», был совершенно непонятен большинству американских лидеров. Генри Киссинджер как всегда красноречиво высказался об этом, когда чилийский министр иностранных дел обвинил его в отсутствии каких бы то ни было знаний о Южном полушарии. «Не знаю и знать не хочу, – ответил Киссинджер. – Ничего важного на юге не происходит. Юг не творит историю. Ось истории начинается в Москве, проходит через Бонн, затем Вашингтон и, наконец, завершается в Токио. Что происходит на юге – не имеет никакого значения».
Подобное отношение объясняет, почему могущественные американцы не понимали причины национально-освободительных движений в Иране, Гватемале, Южном Вьетнаме и Чили. За этими акциями они видели лишь руку Москвы, и интервенция казалась им едва ли не самообороной.
В 1954 году президент Эйзенхауэр тайно поручил Джеймсу Дулиттлу, прославленному генералу ВВС, который вышел в отставку и стал руководителем компании «Shell Oil», провести «всесторонний анализ секретных операций Центрального разведывательного управления». В этом отчете Дулиттл заключил следующее: советская угроза настолько велика, что США должны давать беспощадный отпор.
«Теперь ясно, что перед нами непримиримый враг, чья общепризнанная цель – захватить мир любой ценой. В подобной игре нет правил. Никто не будет соблюдать прежние нормы поведения. Чтобы Штаты выжили, мы должны пересмотреть американские понятия о справедливости. Мы должны создать эффективные службы разведки и контрразведки, должны научиться вести подрывную деятельность, саботировать и уничтожать врагов более искусными и действенными методами, чем те, что используют против нас».
Представление Дулиттла о советской угрозе было не более радикальным, чем мнения других чиновников Вашингтона. На то имелась в высшей степени разумная причина. В конце сороковых и начале пятидесятых СССР беззастенчиво навязал промосковские режимы странам Восточной Европы. Одновременно с этим национально-освободительные движения в Азии, Африке и Латинской Америке начали бросать вызов мощи западных корпораций и правительств. Американцы не сомневались, что это все было частью единого плана СССР. Они смотрели на перевороты в развивающихся странах сквозь призму европейского опыта.
Джон Фостер Даллес, Генри Киссинджер и другие, кто помог формировать внешнюю политику США в период «холодной войны», совершенно не интересовались жизнью отдельных стран. Их не волновало, правят там диктаторы, демократы или нечто среднее. Их видение мира заключалось в единственном тезисе: «холодная война» – это противостояние Вашингтона и Москвы. Страны для них существовали не как целостные общества с уникальной историей, культурой и трудностями, но как поле боя во всемирной битве не на жизнь, а на смерть. Все, что имело значение, – насколько то или иное государство поддерживало США и выступало против СССР.
Даллес допустил катастрофическую ошибку, когда решил, что за стремлением к национальной независимости в развивающихся странах стоит Кремль. Однако как раз Даллес мог похвастаться постоянством в борьбе против всякого националистического, левоцентристского или марксистского режима на земле. Никсон и Киссинджер не могли. Одержимо стремясь свергнуть Сальвадора Альенде – а также поддерживая антикоммунистических диктаторов от Парагвая до Бангладеш, – они развивали отношения с Советским Союзом и Китаем. Расчетливый прагматизм, который привел их к политике ослабления международной напряженности, не распространялся на страны, представлявшие куда меньшую угрозу для США. Когда им бросали вызов слабые и беззащитные государства, как Чили, Штаты действовали, ослепленные эмоциями, а не трезво оценивали перспективы, как в случае с Москвой и Пекином.
После переворота 1953 года в Иране исполненный триумфа шах приказал казнить несколько дюжин военных офицеров и студенческих лидеров, тесно связанных с Мохаммедом Мосаддыком, а также Хуссейна Фатеми, министра иностранных дел в правительстве Мосаддыка. Вскоре, при помощи ЦРУ и Моссада, израильской службы разведки, шах создал тайную полицию под названием САВАК, что приобрела дурную славу из-за бесчеловечности. Одним из самых известных начальников этой полиции был генерал Неатолла Нассири, который еще полковником сыграл важную роль в операции «Аякс».
Казнить Мосаддыка было рискованно, и шах приказал судить старика за измену. Мосаддыка приговорили к трем годам тюремного заключения и пожизненному запрету на выезд из его родной деревни Ахмадабада. Он отбыл наказание в полной мере и умер в 1967 году в возрасте восьмидесяти пяти лет.
Вернувшись на трон, шах принялся укреплять свою власть. Первым препятствием стал новый премьер-министр, Фазлолла Захеди. Как и Мосаддык, он был влиятельным человеком и считал, что Ираном должны править премьер-министры, а не короли. Он постоянно вступал в споры с шахом, однако в конце концов уступил и получил дипломатический пост в Швейцарии. С этого самого момента шах обрел возможность управлять страной, как ему заблагорассудится.
Так он и поступил, тесно сотрудничая с США, которые стали главным политическим, экономическим и военным партнером Ирана. Этот союз дал огромную поддержку правительству шаха, однако ожесточил многих иранцев, что долго считали Штаты образцом демократии. Роль США в свержении Мосаддыка и слепое принятие шаха привели к росту антиамериканских настроений – абсолютно новой странице в жизни страны.
«Когда Мосаддык и Персия начали проводить основные реформы, мы забеспокоились, – писал председатель Верховного суда США Уильям Дуглас, посещавший Иран до и после переворота. – Мы объединились с британцами и преуспели. С тех самых пор на Ближнем Востоке на нас затаили злобу».
Америка извлекла из операции «Аякс» свою выгоду: долю иранской нефти. Британцы рассчитывали, что, как только Мосаддык перестанет быть помехой, «Англо-иранская нефтяная компания», которую они переименовали в «British Petroleum», вновь установит былую монополию. Однако Джон Фостер Даллес посчитал это нечестным. В конце концов, именно американцы сделали всю грязную работу в Иране и заслужили вознаграждение.
Даллес поручил своей бывшей компании, «Салливан и Кромвель», разработать новое соглашение. Согласно его положениям, «British Petroleum» получала сорок процентов акций новой «Национальной иранской нефтяной компании». Американские компании получали еще сорок процентов, а остаток делили между собой европейские. Данный консорциум предусматривал делить доход с Ираном в соотношении пятьдесят на пятьдесят. В итоге британской стороне досталось значительно меньше прибыли, чем если бы в конце сороковых она приняла предложение Ирана.
Главным итогом переворота 1953 года стал конец демократии в Иране и возникновение на ее месте королевской диктатуры, которая четверть века спустя развяжет яростную антиамериканскую революцию. «Операция „Аякс“ создала особые отношения между США и шахом, а также ознаменовала начало активной деятельности американской разведки и армии в Иране, – заключил историк Джеймс Билл. – Интервенция США послужила поводом для отчуждения важных поколений иранцев от Америки и стала первым шагом в разрыве ирано-американских отношений в революции 1978–1979 годов».
Шах не терпел инакомыслия и подавлял оппозиционные политические партии, газеты, профсоюзы и гражданские объединения. Иранские диссиденты могли обрести дом лишь в мечетях и религиозных школах, большинство которых контролировали обскурантистские священники. Эти клирики благодаря стойкой борьбе против режима получили небывалую для духовенства поддержку среди населения. Таким образом, когда в Иране наконец началась революция, возглавили ее именно клирики.
После переворота 1953 года дипломаты и агенты разведки американского посольства в Тегеране со временем привыкли добывать информацию исключительно при дворе. В результате они совершенно не подозревали о назревающей в стране угрозе. Летом 1977-го, когда широкое объединение настроенных против шаха групп подняло историческое восстание, ЦРУ предсказывало в секретном отчете, что «в восьмидесятых шах еще будет править Ираном… в ближайшем будущем в политической сфере масштабных изменений не предвидится».
Джон Кеннеди пытался заставить шаха изменить политику, однако тот пережил американского президента. Преемники Кеннеди с радостью принимали деньги и потворствовали бесчинствам тирана. Ричард Никсон, который на пару с Госсекретарем Генри Киссинджером разработал стратегию обращения с диктаторами, чьи земли становились площадками для укрепления американской власти, сделал шаха союзником. В 1975 году Джеральд Форд и Киссинджер принимали его в Белом доме. Как и Джимми Картер два года спустя.
«Если и существует страна, что расцвела под руководством просвещенного государства, – произнес тост Картер во время приема в честь шаха, – так это древняя Персидская империя».
Вскоре после этого банкета по улицам Тегерана и других городов прошли разъяренные толпы, скандирующие «Смерть американскому шаху!», что поразило многих американцев. Худшие потрясения были еще впереди. Клирик, возглавивший революционное движение, Рухолла Мусави Хомейни, оказался яростным противником Запада. Его движение стало столь мощным, что в начале 1979 года им удалось изгнать шаха из страны. Через несколько месяцев новое правительство под руководством Хомейни приказало захватить здание посольства США в Тегеране и взять дипломатов в заложники.
Данный теракт глубоко унизил Штаты, отрицательно сказался на президентстве Джимми Картера и заставил миллионы американцев ненавидеть Иран. Большинство не знало, что США сделали с этим государством в 1953-м и почему иранцы так обозлились на страну, которую называли «великим дьяволом».
Спустя годы иранский боевик, участвовавший в захвате посольства, написал статью о причинах того, почему он и его товарищи выполнили этот приказ. По его словам, это была запоздалая реакция на операцию «Аякс», когда агенты ЦРУ, работавшие в американском посольстве, устроили переворот и вернули на трон шаха, бежавшего из страны. «Мы были убеждены, что нам уготовили то же самое и последствия станут необратимыми, – вспоминал боевик. – Мы должны были повернуть вспять необратимое».
Как и многие американские кампании по смене режима, операция «Аякс» поначалу казалась успешной. США избавились от нежелательного правительства, чье место заняло приемлемое. Воцарившийся вновь Мохаммед Реза Пехлеви поддерживал американские интересы и тепло приветствовал «Gulf», «Standard Oil», «Texaco» и «Mobil» в своей стране. Однако с исторической точки зрения эта операция имела трагические последствия. Иран четверть века терпел диктатуру шаха. В конце концов репрессии привели к революции, которая поставила у власти радикальных фундаменталистов. Сперва они унизили США, удерживая в заложниках пятьдесят четыре дипломата на протяжении четырнадцати месяцев, но этим не ограничились. Радикалы провели серию терактов на западных объектах, в том числе в казармах морской пехоты США в Саудовской Аравии и еврейском общественном центре в Аргентине. Их пример вдохновил множество мусульманских фанатиков по всему миру. В том числе в соседнем Афганистане, где Талибан предоставлял убежище боевикам, которые совершили разрушительный теракт в США одиннадцатого сентября 2001 года. Ничего подобного не произошло бы, как написал иранский дипломат спустя полвека после операции «Аякс», если бы не свергли Мосаддыка.
Можно справедливо утверждать, что, если бы не переворот, Иран сейчас стал бы развитым демократическим государством. Последствия переворота настолько глубоко затронули страну, что когда шах наконец бежал в 1979-м, многие иранцы опасались повторения 1953-го, и это послужило поводом для захвата посольства. Этот теракт, в свою очередь, ускорил иракское вторжение в Иран, в то время как исламская революция сыграла свою роль в решении СССР вторгнуться в Афганистан. Все эти события стали следствием из одной недельной операции в Тегеране.
Переворот 1953 года и его последствия стали отправной точкой для политических отношений на современном Ближнем Востоке и внутри Азии. Оглядываясь назад, может ли кто-то сказать, что исламская революция 1979 года была неизбежна? Или она стала таковой только потому, что надежды и стремления иранского народа временно уничтожили в 1953-м?
Гватемала куда меньше, слабее и отдаленней Ирана, однако человек, которого США поставили во главе страны после переворота 1954-го, проводил репрессивную политику, почти как шах. За первые несколько недель полковник Карлос Кастильо-Армас упразднил профсоюз работников банановых плантаций, отменил закон об аграрной реформе, запретил все политические партии и приказал арестовать тысячи подозреваемых в левоцентризме. Начальник его тайной полиции, который занимал тот же пост и при предыдущем диктаторе Хорхе Убико, запретил подрывную литературу, особенно все труды Достоевского и Виктора Гюго. Это был первый шаг нового полицейского государства, которое погрузило Гватемалу в кровавый террор на долгие десятилетия.
Десятого октября 1954 года Кастильо-Армас провел народное голосование. В бюллетене значился лишь один вопрос: «Желаете ли вы, чтобы подполковник Карлос Кастильо-Армас продолжил занимать пост президента на срок, определяемый Учредительным собранием?» Согласно официальным данным, «за» проголосовал четыреста восемьдесят пять тысяч пятьсот триста один избиратель, а против – лишь триста девяносто три.
Кастильо-Армас не был особо одаренным или честным, поэтому спустя несколько лет погряз в паутине интриг и коррупции. Вечером двадцать седьмого июля 1957 года, когда он шел по коридору своей официальной резиденции, его застрелили. Через несколько мгновений застрелили и убийцу. Тщательное расследование так и не провели.
Хакобо Арбенса ждал еще более печальный конец. Джон Фостер Даллес, стоявший за его свержением, твердо вознамерился убедить весь мир, что Арбенс – коммунист, и желал, чтобы тот осел в стране советского блока. Для этого Даллес делал все возможное. Сперва он договорился, чтобы Арбенса выслали из Мексики. Оттуда бывший президент Гватемалы направился в Швейцарию, где имел право на гражданство, будучи сыном швейцарского эмигранта. Под давлением Америки Швейцария нашла способ отказать Арбенсу в том, что полагалось ему по праву рождения. Затем Арбенс переехал в Париж, где в интервью газете заявил, что подумывает о возвращении к власти. Его французскую визу не продлили. Наконец Арбенс попал в Прагу, куда как раз и хотел его отправить Даллес. Жизнь его там была несчастливой. В дальнейшем он переместился в Уругвай, потом на Кубу и вернулся в Мексику. Двадцать седьмого января 1971 года Арбенс утонул в ванной комнате своей квартиры в Мехико. Ему было пятьдесят восемь лет.
Несмотря на убеждения Даллеса и его коллег, Арбенс ничем не угрожал США. Ожидалось, что по окончании президентского срока в 1957 году он уйдет с поста, а несколько новых кандидатов – все с более умеренными взглядами – уже готовились его сменить. И все же Арбенс был страстным реформатором, и эти реформы привели к его краху, так как, по словам историка Ричарда Иммермана, «их нельзя было перевести на язык принципов „холодной войны“».
Даллес пришел к выводу, что должен уничтожить правительство Арбенса по двум причинам: оно досаждало компании «United Fruit» и, казалось, стремилось вывести Гватемалу из сферы влияния США и направить к коммунизму. Историки спорят, что же стало основным поводом. Скорее всего, они попросту слились воедино в сознании Даллеса.
Через четыре десятилетия после переворота ЦРУ наняло историка Ника Каллатера для изучения давно засекреченных документов об операции «Успех» и подробного отчета. После тщательного исследования Каллатер заключил, что США свергли правительство страны, о которой практически ничего не знали.
«Чиновники лишь смутно подозревали о том, что происходило в Гватемале до прихода к власти Хакобо Арбенса в 1950 году. Историки рассматривают события сороковых и пятидесятых годов как извечный цикл позитивных изменений, однако офицеры отдела планирования ЦРУ считали, что перед их глазами разворачивается совершенно иная картина: впервые коммунисты сделали своей целью страну, находящуюся „на задворках Америки“. Проводя исторические параллели, офицеры зачастую ассоциировали ее с Кореей, Россией или Восточной Европой, а не со странами Центральной Америки. Они видели события в Гватемале не в контексте жизни конкретного государства, а как часть коммунистической деятельности».
Переворот, естественно, возмутил многих гватемальцев. Когда стало ясно, что демократия не вернется в страну, некоторые встали на путь революции. В 1960 году группы солдат и младших офицеров подняли восстание и захватили несколько казарм среднего размера. Правительственные войска подавили мятеж, однако нескольким офицерам удалось спасись бегством. Позже они, объединившись с крестьянами, создали партизанские отряды. Вскоре подобный отряд мятежников собрал и генерал, бывший министром обороны при Арбенсе. В напряженное время после того, как Фидель Кастро захватил власть на Кубе, тысячи гватемальцев с оружием в руках выступали против своего правительства.
Гватемальская армия применяла против мятежников столь жестокую тактику, что политическая жизнь страны застыла на месте. По улицам городов безнаказанно передвигались эскадроны смерти. Они выслеживали и убивали политиков, лидеров профсоюзов, студенческих активистов и мятежников. Бесследно пропадали тысячи людей – по версии газет, их похищали «неопознанные личности в штатском». Многих запытали до смерти на военных базах. В поселках бесчинствовали солдаты: они сотнями вырезали индейцев майя. Репрессии продолжались три десятилетия. За это время солдаты убили больше мирных жителей, чем погибло в тех же условиях во всем Западном полушарии.
За период между 1960-м и 1990 годом Штаты выделили Гватемале сотни миллионов долларов в качестве военной помощи. Американцы обучали и вооружали гватемальскую армию и полицию, посылали отряды «зеленых беретов», десанта США, для помощи солдатам в выявлении и уничтожении партизан и сбрасывали напалмовые бомбы на предполагаемые убежища мятежников. В 1968 году партизаны сделали ответный ход: убили двух американских военных советников и посла США в Гватемале Джона Гордона Мейна.
Самая кровавая из современных войн Латинской Америки не разразилась бы, если бы не операция «Успех». На протяжении тех десяти лет, когда царила демократия, гватемальцы решали государственные конфликты законными путями. При диктатуре о политических дебатах не могло быть и речи. Напряженные ситуации, которые в демократическом обществе решились бы мирным путем, привели к гражданской войне. Последствия переворота в Гватемале, как и остальных операций по смене режима, стали заметны лишь спустя годы. Во время президентства Арбенса Гватемала притягивала толпы заинтересованных латиноамериканских левоцентристов. Среди них был юный аргентинский врач по имени Че Гевара. После переворота Гевара выехал в Мексику, где встретил кубинского революционера Фиделя Кастро. Они много беседовали о событиях в Гватемале и извлекли урок, который отразился на дальнейшей истории Латинской Америки.
Операция «Успех» дала кубинским, и не только, революционерам понять, что США не потерпят в Латинской Америке демократического национализма. Это осознание окончательно подтолкнуло их к радикализму. Революционеры твердо вознамерились, получив власть, прекратить работу существующих государственных институтов – упразднить армию, закрыть конгресс, обезглавить землевладельческий класс, а также изгнать зарубежные корпорации. «Куба вам не Гватемала!» – любил выкрикивать Кастро, насмехаясь над Штатами, когда те так и не смогли его свергнуть в шестидесятых.
После операции «Успех», как ни странно, в проигрыше оказалась и компания «United Fruit », что втянула американцев в этот конфликт. Сэм Земюррей, ее дальновидный глава, занемог и умер в 1961 году, а без его руководства компания потеряла былую хватку. Доходы снизились, сама она погрязла в антимонопольных судебных разбирательствах, что вынудило ее в конце концов отказаться от некоторых участков в Гватемале. В 1972 году, переместив большинство активов в другие страны, «United Fruit » продала остаток компании «Del Monte». К тому времени «United Fruit » стала частью конгломерата «United Brands ». Его президент и председатель совета директоров Эли Блэк покончил с собой в 1975-м, когда федеральные прокуроры готовились предъявить ему обвинение в махинациях и прочих преступлениях, и этот поступок отразил собой то насилие, которое компания оставила Гватемале после своего ухода. В 1996-м при содействии ООН, гватемальские военные командиры и партизанские лидеры подписали мирный договор. Это никак не решило проблему неравенства в стране, где половиной пахотной земли по-прежнему владели лишь два процента населения, однако договор положил конец долгой и страшной волне правительственных репрессий. Также появилась Комиссия по выяснению исторической истины, которая должна была изучить случаи применения насилия и их причины. Судя по отчету Комиссии, количество погибших превышало двести тысяч человек.
«До середины восьмидесятых годов двадцатого века правительство и частные компании США оказывали давление на Гватемалу для поддержания устаревшей и несправедливой социально-экономической структуры в стране», – утверждалось в отчете. На самом деле все обстояло куда хуже. Президент Билл Клинтон, посетивший Гватемалу через несколько дней после обнародования отчета Комиссии, казалось, осознавал всю ответственность Америки за ужасы, которые довелось пережить Гватемале.
«Для Соединенных Штатов, – говорил Клинтон собравшимся в Гватемала-сити общественным деятелям, – очень важно, что я четко заявляю: нам не следовало поддерживать войска, которые занимались репрессиями, и США не должны повторить эту ошибку вновь».
Переворот 1963 года в Южном Вьетнаме серьезно повлиял на Вашингтон. Многие чиновники поверили, что Штаты взяли на себя особую ответственность за это государство. Если до переворота мысль о возврате войск казалась безумной, то после и подавно. Никто, по словам заместителя министра обороны Уильяма Банди не рассматривал «возврат солдат, пока задание еще не выполнено». Несколько человек, участвовавших в планировании операции, позже пришли к выводу, что это решение было крайне неудачным. Генерал Максвелл Тейлор писал в мемуарах, что с исторической точки зрения ситуацию можно считать лишь «катастрофой, государственной катастрофой». Уильям Колби, глава отдела ЦРУ по секретным операциям в Восточной Азии и позже глава ЦРУ, назвал ее «худшей ошибкой во Вьетнамской войне».
Американцы, одобрившие переворот Зьема, сделали это ради победы в войне, так как заключили, что Зьем стал для нее преградой. В конце концов некоторые убедили себя, что раз именно Америка помогла Зьему прийти к власти, то она же имеет право его свергнуть, когда он оказался неуправляем. Несмотря на всю отвратительность ситуации, благодаря этому Кеннеди и его помощникам не пришлось размышлять на куда более сложную тему: возможно ли выиграть войну в принципе.
Внезапный переворот летом – осенью 1963 года так и остался необъяснимым. Даже те, что дали на него «добро», позже признали, что совершенно не понимают, как это произошло. «Его никто не инициировал, – удивлялся в 1965 году Роберт Кеннеди. – Никто не знал, что мы собираемся делать. Никто не знал, что за политику мы ведем. Мы ничего не обсуждали».
Президент Кеннеди говорил друзьям, что, если его переизберут на второй срок в 1964-м, он выведет войска из Южного Вьетнама. Поступил бы он так в самом деле, остается загадкой. Двадцать второго ноября, через двадцать дней после убийства Зьема, Кеннеди настигла та же судьба. В конце той недели новый президент Линдон Джонсон продемонстрировал сенатору Хьюберту Хампфри портрет Зьема на стене своего кабинета. «Мы приложили руку к его смерти, – сказал Джонсон. – Теперь она пришла и сюда».
Генерал Зыонг Ван Минь, что совершил переворот, сменил Зьема на посту президента Южного Вьетнама. Генерал Тран Ван Дон стал министром обороны. Их правительство раздирали междоусобицы, выросшие на почве гнева из-за казни Зьема и Нго Динь Ню. Двум генералам так и не удалось закрепиться. Через три месяца их тоже свергли, после чего Южным Вьетнамом правила череда военных диктаторов. Двое, генералы Нгуен Као Ки и Нгуен Ван Тхьеу, сыграли важную роль в перевороте 1963 года.
В середине шестидесятых в Южном Вьетнаме служило более полумиллиона американских солдат. Вьетнамская война разрушила президентскую карьеру Джонсона и глубоко потрясла американское общество. Она окончилась тридцатого апреля 1975 года сокрушительным поражением США. В ее ходе погибло пятьдесят восемь тысяч сто шестьдесят восемь американцев. Потери вьетнамской стороны были куда значительнее.
Свержение Зьема стало главным поворотным моментом во Вьетнамской войне. Из-за него влиятельные американцы почувствовали кровную связь с Южным Вьетнамом, почувствовали, что на них лежит некий долг. «Ответственность за смерть Зьема преследовала лидеров США долгие годы, показывая, что на них лежит куда большая ноша за события во Вьетнаме», – писал Стэнли Карноу. Другой историк, Говард Джонс назвал переворот «главной трагедией Кеннеди»:
«Его действия привели правительство на тропу, что связала США с Вьетнамом, помогли коммунистам построить военную стратегию благодаря политическому хаосу в Сайгоне и воспрепятствовали собственным планам Кеннеди по возврату солдат на родину… Кеннеди привел Вьетнам на грань критического состояния, которое при новом американском лидере, что жаждал победы, перешло в полномасштабную войну. Президент Джонсон сделал американской войну, что привела к смерти целого поколения».
Убрав Зьема, США могли поспособствовать созданию гражданского правительства широкой коалиции. Вместо этого они поддерживали власть военных диктаторов и разжигали конфликт. Роберт Шаплен, репортер «The New Yorker » во Вьетнаме, также рассуждал на эту тему:
«Я всегда полагал, что американцы, в частности, виновны в провале переворота в первых числах ноября. Данный переворот не стал развязкой революции, у него не было никакого направления. Американцы поддержали жестокую смену режима, однако ни Вашингтон, ни посольство толком не представляли, как создать в стране новое сильное правительство, которое, да простят мне избитую фразу, повлияет на сердца и умы народа. Главная война еще впереди, а США упустили возможность либо вывести войска, либо создать более устойчивый политической строй и всеобъемлющую экономику. Они лишь еще глубже погрязли в разворачивающейся трагедии».
Джон Фостер Даллес к моменту окончательного унижения США во Вьетнаме был уже давно мертв, однако все-таки приложил к нему руку. Его отказ от переговоров в Женеве в 1954 году из-за ошибочной оценки мирового коммунизма дал начало трагедии. Согласно биографии, это было «самое странное выступление за все время его пребывания на посту Госсекретаря… Оно поразило Париж и Лондон, а также поспособствовало укреплению его имиджа в глазах общественности как бестактного и жестокого вояки». Именно Даллес настоял, чтобы США не позволили Вьетнаму воссоединиться в 1956 году, поставили во главе Зьема и поклялись защищать Южный Вьетнам. После него эти обязательства легли на плечи администрации Кеннеди. Все это неминуемо привело к свержению Зьема, так как он явно не подходил Штатам, раз те намеревались сражаться до победного конца.
После стольких лет поддержки Зьема и столь жестокого свержения его режима американцы погрузились в войну, которая нанесла неисчислимый ущерб их влиянию в мировой политике. Переворот связал судьбу США с Южным Вьетнамом, и это оказалось губительно для них обоих. Можно смело утверждать, что таково было наследие Даллеса.
«Наши американские друзья – отличные стратеги, превосходные техники и отменные солдаты, – заметил принц Камбоджи Сианук, когда война на юго-востоке Азии достигла пика. – Однако их бесспорный реализм лежит вне области политики, где в их же интересах спрятать голову в песок».