этого, не признавать, отрицать. Понимаете, о чем я говорю? Мы все наркоманы. На самом деле, мы все просто наркоманы, которые хотят получать кайф и чувствовать себя
свободными. Динамика та же. Лишь когда алкоголик понимает: «Я ничего не могу сделать», — он на пути к трезвости. До тех пор, пока человек продолжает говорить себе:
«Я могу это сделать. Все под моим контролем. Я могу от этого освободиться», — ничего не изменится. «Дойти до дна» означает перестать отрицать очевидное, признать, что вы
ничего не можете сделать. Важно не столько знать, что нам делать, сколько иметь перед собой зеркало, так чтобы мы могли видеть то, что есть. Только когда алкоголик или
наркоман понимает, что он ничего не может сделать, что он бессилен перед своей зависимостью, он начинает видеть себя в истинном свете. Трансформация начинает происходить не в результате каких-то усилий, не в результате практики, не в результате применения определенных техник. Для меня духовность — это готовность потерпеть поражение. Вот почему, хотя ученики иногда возводят меня на пьедестал, думают,
что я достиг чего-то необычного, я постоянно говорю им, что мой путь — это путь неудачника. Все мои усилия потерпели крах. Это не значит, что эти усилия не сыграли никакой роли. Они сыграли свою роль. Они действительно сыграли важную роль. Усилия были не напрасны. Но роль этих усилий заключалась лишь в том, что они
привели меня к концу всех усилий. Я танцевал этот танец до тех пор, пока мог. Но я во всем потерпел неудачу. Я пытался хорошо медитировать и потерпел неудачу. Я пытался
открыть истину и потерпел неудачу. Все, чего я пытался достичь в духовности, кончалось неудачей. Но именно в момент неудачи все и открывается. И мы все об этом знаем, верно? Это не какое-то тайное знание. Практически все об этом знают — все сталкивались с этим в своей жизни. Всем нам знакомы такие моменты. Но просто мы не хотим этого знать, потому что нам это не нравится.
ТС: Вы предлагали нам спрашивать себя: «Что я знаю наверняка?» Я бы хотел задать этот вопрос вам. Вы сами что-нибудь знаете наверняка?
Адья: Только то, что я есть. Только это. Так что во многих отношениях я самый глупый человек на планете. В буквальном смысле. Все остальное для меня текуче и неопределенно. В отношении всего остального нам только кажется, что мы знаем. Я не знаю, что должно произойти. Я не знаю, эволюционируем мы или деградируем. Я ниче-
го этого не знаю. Но зато я знаю, что я не знаю. И вопреки ожиданиям это знание не лишает меня силы, не делает меня недееспособным. Я не сижу где-то в пещере в Гималаях или просто на лавке и не говорю: «А что я могу поделать, ведь я ничего не знаю». Совсем наоборот — у жизни есть для меня определенная роль, и я играю эту роль. Я заодно с жизнью, я позволяю ей действовать через меня. Эта роль постоянно меняется, от момента к моменту, но с этим я тоже согласен. Я больше не сопротивляюсь жизни — моя роль все равно должна быть сыграна, так что теперь это просто происходит с моего согласия, не встречая сопротивления с моей стороны. И когда мы действуем в полном согласии с жизнью, та роль, которую она нам назначила, приносит нам огромное удовлетворение. Оказывается, это именно то, чего мы всегда хотели — хотя это не всегда было очевидно.
ТС: Мне понравилось, как вы говорили о ловушках, в которые легко попасть после первого опыта пробуждения. Что вы скажете о людях, которые, пережив момент пробуждения, решают, что на них возложена особая миссия спасения мира? Считаете ли вы это ловушкой — уловкой эго, которое использует опыт пробуждения для своего возвеличивания?
Адья: Я скажу на примере своего собственного опыта. Во мне пробуждение не вызвало такого чувства. Я не испытывал побуждения спасать мир, но когда мой учитель
предложил мне начать учить, начать делиться с другими возможностью реализации, во мне возникло нечто вроде очарования открывающимися возможностями. Я видел, что пробуждение возможно для каждого человека, и испытывал своего рода миссионерское рвение. Я был увлечен и воодушевлен. Когда такое воодушевление исходит из места
истины, оно прекрасно. Я был полон энтузиазма, особенно в первые два года моего учительства. Я думаю, это было неотъемлемой частью моего пробуждения, поскольку с пробуждением начинаешь видеть, что все эти страдания не являются чем-то неизбежным — любой может от них освободиться, если пробудится. Такое осознание вполне может вызвать миссионерский порыв. Через пару лет, однако, мой миссионерс-кий порыв начал ослабевать. Вначале я был как маленький щенок, которого только что взяли в дом, и он постоянно прыгает и вьется у ваших ног, требует вашего внимания и хочет, чтобы вы с ним поиграли. Я знал, что есть вещи, которые работают, которые могут помочь людям, и мне хотелось этим делиться. Но спустя два или три года мой энтузиазм заметно иссяк. Я стал больше похож на старого пса, который лежит, свернувшись, рядом с креслом хозяина, и спокойно посматривает на происходящее. Сейчас я могу сказать, что уже не испытываю никакого миссионерского рвения. Я не чувствую необходимости чего-то добиться. Я вижу потенциальную возможность в каждом, но не чувствую, что нужно торопить события. Я рассматриваю это как процесс взросления. Многим из нас приходится проходить через эту стадию. Вопрос в том, пройдем ли мы ее? Пойдем ли дальше? Или же это миссионерское рвение станет новой платформой для восстановления и утверждения эго? В таком случае — когда эго начинает использовать пробуждение как свое новое, более совершенное и возвышенное основание — возможны самые разные искажения. Например, мы можем начать считать себя спасителями человечества, а свое учение — величайшим учением во всей истории. Когда дело принимает такой оборот, человек впадает в иллюзии и заблуждения. Часто это происходит из-за того, что эго привязывается к определенному яркому опыту, который пережил человек, и энергия, которая заключена в этом опыте, начинает перетекать в эго. Обычно это приводит к самым глубоким заблуждениям, какие только возможны. Это можно видеть на примере разных форм культового поведения. Такое происходит, когда в эго поступает огромное количество энергии, что порождает заблуждение. Вы сами не заметите, как почувствуете себя спасителем человечества. В действительности, никто не может быть спасителем человечества. Величайший аватар, который когда-либо ходил по земле — если такие формы воплощения вообще существуют — не более чем песчинка на огромном пляже. Каждый человек лишь играет свою маленькую роль. Мы все являемся проявлениями Единого, Целого. И если кто- то начинает приписывать себе более значительную роль, считать себя чем-то большим, чем маленькая точка в бесконечной мозаике, на мой взгляд, он глубоко заблуждается.
ТС: Как можно указать человеку на то, что его эго использует его опыт реализации в личных целях? Что вы можете посоветовать? Я часто сталкиваюсь с таким явлением, и обычно затрудняюсь хоть как-то помочь человеку увидеть это.
Адья: Во всех духовных традициях всегда применялись определенные меры предосторожности, чтобы предотвратить подобное использование реализации со стороны эго, однако, если мы посмотрим на историю, то увидим, что эти меры предосторожности оказывались не вполне эффективными. Как правило, люди, которым открывались глубокие внутренние знания, были членами какого-то общества или общины. Даже учителя состояли в сообществе учителей. Идея состояла в том, чтобы люди могли наблюдать друг за другом. В действительности это не всегда работало так, как предполагалось. Учителя должны наблюдать за учениками, но если кто-то отвлекается от этой роли, возникают упущения. Это случалось практически во всех духовных традициях. Некоторые люди начинают превозносить себя или вести себя несколько странным образом. Я считаю, вполне имеет смысл пытаться если не изменить человека, то, по крайней мере, указать ему на это — особенно когда мы видим, что кого-то действительно начинает заносить не в ту сторону. Пусть они даже нас не слушают! Хотел бы я иметь эффективное противоядие тому, о чем вы говорите. Я уже упоминал, что когда я замечаю, что кому-то из моих учеников его реализация вскружила голову, мне бывает невероятно тяжело вывести его из этого заблуждения. На мой взгляд, это самая сложная задача, с которой сталкивается духовный учитель. И если духовному учителю бывает трудно с его учениками, у которых есть к нему определенное доверие, насколько же труднее это должно быть для обычного человека, если он подойдет к кому-то и скажет: «Знаешь, мне кажется, ты не настолько чист и свободен, как думаешь». Это действительно очень сложно. У каждого из нас, без исключений, свой определенный
склад характера, своя натура, и это обусловлено кармой. Меня, например, никогда не привлекала власть, у меня изначально не было такой склонности. И вот теперь я духовный учитель — играю роль, которую люди обычно наделяют большой властью и силой. В действительности я знаю, что у меня нет никакой власти — помимо того, что мне приписывают люди. Вся сила и власть в руках самих учеников. И для меня хорошо, когда люди об этом знают. Поскольку всегда, когда люди начинали наделять меня слишком большой властью и авторитетом, у меня возникало ощущение, как будто я живу в каком-то сюрреалистическом мыльном пузыре. Людям свойственно наделять других властью, а это не что иное, как проекция, верно? Поэтому когда кто то наделяет меня особой властью, я становлюсь частью их проекции, чем-то отличным от них. В результате я оказываюсь в неком сюрреалистическом пространстве. Так что я всячески стараюсь избегать этого, иначе возникает ощущение чего-то нереального. Но есть, конечно, люди, которых власть привлекает гораздо больше, чем меня. Им нравится быть позитивной проекцией других людей. Для них это большой соблазн. И я не знаю, почему. Лично мне это всегда было неприятно.
ТС: Вы говорили, что после того, как в возрасте двадцати пяти лет вы пережили свое «первое пробуждение», вы слышали голос, который говорил вам: «Иди дальше, не
останавливайся». Что это был за голос? Можно назвать его голосом совести или внутренним голосом?
Адья: Все равно, как его называть.
ТС: Наверное, если бы каждый из нас слышал такой внутренний голос, этот голос не позволял бы нам использовать реализацию в личных целях, как средство достижения власти. Вы слышали голос, который говорил вам, что ваша реализация была неполной — но у каждого ли человека есть такой внутренний голос?
Адья: В определенном смысле, я бы сказал, что «да». На абсолютном уровне мы все составляем одно, поэтому нам всем доступны одни и те же способности. Однако на отно-
сительном уровне вопрос в том, слышит ли человек свой внутренний голос. Очевидно, что слышат не все. Что же это за мудрый внутренний голос? Именно этот голос я имею в виду, когда говорю об искренности. Это наш внутренний разум, который не дает нам сбиться с пути. В каком-то смысле, я думаю, практически каждому знаком этот тихий внутренний голос. Обычно я привожу такой пример: вы встречаетесь с мужчиной или женщиной, и все это плохо заканчивается. Тогда внутри вас нечто говорит: «Больше не делай этого, не повторяй ошибку». Но мы опять с кем-то знакомимся и не слушаем тот
тихий голос. Мы увлекаемся, человек кажется нам таким сексуальным, и нам хочется быть вместе с ним. Но, в конце концов, оказывается, что тихий голос внутри нас был прав. Мы не должны были встречаться с этим человеком — все закончилось полным крахом, внутренний голос победил. Так что этот тихий внутренний голос не является чем то мистическим. Я думаю, большинство людей время от времени его слышат. Но просто мы часто отмахиваемся от него. Мы хотим, чтобы этот голос нам все объяснил —
сказал, почему. Одним из самых верных признаков подлинного внутреннего голоса является то, что он никогда не дает объяснений. Если вы спросите его: «Почему?» — в
ответ получите тишину. Если потребуете доказательств, то ничего не дождетесь. Внутренний голос не должен ничего объяснить — и не объясняет. Когда вы разговариваете с эго и спрашиваете «почему?», оно вам всегда отвечает. Если вы спросите эго: «Так значит, все будет хорошо?» — оно вас в этом заверит. Но внутреннему голосу не присуща такая определенность. Он не дает никаких гарантий. Он как дар — либо вы его принимаете, либо нет. Почему я послушал свой внутренний голос, и почему другие не слушают — я не знаю. Не могу этого сказать. Но я рад, что во мне этот голос звучал, и я мог его слышать. Он был очень настойчив. Хотя, надо сказать, я тоже не всегда к нему прислушивался — очень, очень часто я поступал вопреки ему.
ТС: Что такое этот внутренний голос — некий проводник, советчик, покровитель или просто часть нашего ума, наша собственная неотъемлемая часть?
Адья: Я думаю, все вместе. Это проводник. И это покровитель. Это поток самого существования. Кстати, этот разумный поток существования не всегда проявляется
как голос. Не всегда его можно слышать как голос. Сейчас я очень редко воспринимаю его таким образом — но раньше это буквально был голос. Как я уже говорил, после
первого опыта реализации голос сказал: «Это еще не все, продолжай идти дальше, не останавливайся», — тогда я явно слышал голос. Но теперь это разумное руководство проявляется скорее как поток. Можно сказать, я чувствую энергетические течения жизни. Голос — тоже проявление потока. Я думаю, голос появляется, когда мы не чувствуем естественного течения жизни: куда должен повернуть поток — направо
или налево, что нужно сделать — то или это. Многие не могут это чувствовать, поэтому поток проявляется как голос. Что касается меня, то сейчас я просто следую естественному потоку. Как сказали бы даосы, следую потоку Дао. Так что есть много разных аспектов. Это поток. Это голос. И это покровитель, наш советчик. Это наша совесть — но только не та совесть, о которой нам говорит общество. Это совсем другая совесть. Та совесть, к которой взывает общество, по сути — наше суперэго, и она всегда содержит суждения. А эта совесть — это нечто совсем другое. Эта совесть исходит из совершенно другого состояния бытия. ТС: Вы рассказывали, как в какой-то момент пришли к осознанию, что вы не должны следовать за учителем, не должны следовать какому-то пути или традиции, что нужно найти свой собственный путь. Насколько это осознание было важным для вас?
Адья: Для меня это было чрезвычайно важно.
ТС: Вы и своим ученикам всегда говорите, чтобы они искали свой путь. Но вот что интересно: при этом многие люди, включая меня, чувствуют с вами определенную
связь — чувствуют себя менее одинокими благодаря тому, что знают вас. Мы как бы одни, но в то же время вместе. Что вы об этом скажете?
Адья: В двадцать лет, когда ко мне пришло это осознание — что я должен найти свой собственный путь и не должен полагаться только на учителя или на традицию — у
меня было одно видение. Я был в открытом космосе, с космическим кораблем меня соединял трос. В какой-то момент я обернулся и обрезал этот трос. И я остался совершенно один, я больше ни от кого и ни от чего не зависел. Это не значит, что я ушел от своего учителя, не значит, что я оставил традицию. Я ничего не отвергал, ни от чего не отказывался. Я просто увидел, что, в конечном счете, ответственность лежит на мне. В конечном счете, никакая традиция, никакой учитель, никакое учение не спасут меня от меня самого. Я понял, что никуда не смогу уйти от этой ответственности. Но, конечно, в тот момент мне было страшно. Я спрашивал себя: «Боже мой, а что, если я заблуждаюсь?!» Я чувствовал, что я почти ничего не знаю. И, тем не менее, я осознавал, что все должно проверяться и подтверждаться внутри. Многие люди мне говорили, что они считают себя моими учениками, но это отличается от отношений с другими
духовными учителями, потому что у меня нет с учениками никаких личных отношений. Я прихожу, учу, мы взаимодействуем в процессе этого, но у меня нет специального
центра, мы не поддерживаем регулярного общения. Это происходит от момента к моменту, от момента к моменту. Это не значит, что я считаю такой вид отношений с учителем единственно правильным. На мой взгляд, близкие отношения учеников с учителем тоже очень важны. Когда моя аудитория стала расширяться, некоторым ученикам стало чего-то не хватать. Я начинал с маленьких групп, а затем в течение нескольких лет масштабы аудитории изменились. Некоторым людям было комфортнее в маленьких группах — я проводил занятие, затем мы вместе пили чай или завтракали, для некоторых это было комфортнее. Когда стали собираться большие группы, структура занятий изменилась, они ушли. Им пришлось найти что-то другое, что больше соответствовало их потребностям — им нужна была большая близость. Сам стиль моего учительства такой, что он сразу требует от людей самостоятельности — но именно становясь самостоятельными, они обретают определенную близость. Именно на этом уровне должна произойти наша встреча —на том уровне, где я вижу их целостными, самодостаточными, обладающими способностями, о которых они даже не подозревают. И когда они попадают на этот уровень и обнаруживают свое внутреннее богатство, целостность, тогда мы встречаемся. Встречи не происходит до тех пор, пока они считают себя неполноценными. Но чем больше они укореняются в самих себе, тем больше мы сближаемся — на очень личном и в то же время на безличном уровне. Когда вы готовы путешествовать самостоятельно, на помощь начинают приходить многие вещи — вы можете это видеть или не видеть, осознавать или не осознавать. Главное, не фиксиро
ваться на чувстве одиночества. В определенный момент возникает ощущение одиночества — когда вы перестаете держаться за учителя, за традицию, за учение, в том числе и за мое, конечно. Внезапно вы остаетесь наедине с самим собой, вам становится одиноко. Но если вы примете это, если не будете этого избегать, вы вдруг совершенно неожиданно обнаружите, что вы не одни — множество других людей делают то же самое, что и вы. Тогда вы начнете совершенно по-другому воспринимать учения.
И вы начнете по-другому воспринимать своего учителя —между вами возникнут гораздо более зрелые отношения.
ТС: В одном из предыдущих интервью вы как-то сказали, что во время вашего «окончательного пробуждения», которое случилось в тридцать два года, вы видели свои
прошлые жизни. Я понимаю, что вы не очень-то любите говорить об этом.
Адья: Да, вы достаточно хорошо меня знаете. Но, кажется, вы все равно хотите продолжить эту тему? Что ж, давайте.
ТС: Согласно легенде, Будда, сидя под деревом бодхи, в момент своего пробуждения увидел все свои прошлые жизни, которые пронеслись перед его взором как одна вспышка. Мне интересно, что испытали вы.
Адья: Попытаюсь объяснить, что я испытал. В момент пробуждения я как будто оказался вне себя, каким я себя знал. Вокруг была огромная, огромная, огромная пустота. И в этой огромной пустоте, в этом бесконечном пространстве, я видел крошечную, крошечную точку света — такую крошечную, какую только можно себе представить. Эта точка была просто мыслью, которая парила в пространстве. И эта мысль была моим «Я». Как только я увидел эту крошечную точку света, эту мысль, и у меня появился интерес к ней — просто появился интерес — она начала приближаться, все ближе, ближе и ближе. Это было похоже на то, когда вы подходите к забору и смотрите в дырку —когда вы приближаете глаз прямо к отверстию, вы больше уже не видите забор, а видите только то, что находится по другую его сторону. Точно так же, когда маленькая точка «Я» приблизилась ко мне, я стал смотреть через эту точку. И я обнаружил, что в этой точке, в этом «Я», заключен целый мир. В этой маленькой точке я увидел целый мир. На самом деле, смотрел не я, а сама пустота — она входила в эту точку и выходила из нее, входила и выходила, при этом целый мир появлялся и исчезал, появлялся и исчезал, появлялся и исчезал. Затем я заметил вокруг множество других точек — я мог войти в каждую из них, и каждая из этих точек была другим миром, другим временем, в каждой из них я был совершенно другим человеком, другим воплощением. В каждой из этих точек заключалось определенное иллюзорное «Я» и определенный иллюзорный мир, который видело это «Я». То, что я видел, было, главным образом, частями иллюзии «Я», которые остались нерешенными в той или иной
жизни. Это были определенные непонимания, страхи, колебания, сомнения. В одной из жизней, например, осталось непонимание того, что произошло в момент смерти. В той
жизни я утонул и не понял, что со мной случилось — когда тело скрылось под водой, во мне остались смертельный ужас и полное непонимание. Увидев эту жизнь и свое смятение в момент смерти, я сразу понял, что должен сделать. Я должен был рассеять
это смятение, объяснив иллюзорному «Я», что я умер — выпал из лодки и утонул. Как только я это сделал, смятение той жизни мгновенно лопнуло, как мыльный пузырь,
и наступило огромное облегчение, чувство свободы. Так передо мной появлялись разные сны прошлых жизней, в каждом из них был какой-то конфликт, что-то нерешенное.
Я входил в каждый из них и распутывал узлы.
ТС: Вы при этом лежали на полу с закрытыми глазами? Или как все это было?
Адья: Нет. Что самое странное, когда это произошло, я просто шел по комнате. Не могу сказать, как долго это длилось — может быть, пять секунд — это опыт вне времени.
Совершенно не знаю. Конечно, можно ходить по комнате кругами в течение пяти часов, но я действительно просто шел по комнате, из одного конца в другой. И не то чтобы я замер на месте — я продолжал идти. Все произошло прямо в процессе того, что я делал. Я прошел по комнате, вышел во двор, начал что-то делать — я даже не помню, что я тогда делал — и одновременно с этим происходило то, о чем я рассказал. Я знаю, что это звучит странно. Это случилось не в момент медитации, а в самой гуще повседневной жизни. Как вы знаете, я стараюсь поменьше говорить о таких вещах. Я не хочу рассказывать широкой аудитории о прошлых жизнях, особенно крайним адвайтистам, ко
торые заявляют, что никто не рождался, не было никаких прошлых жизней, не было никаких воплощений и т. п. Конечно, в определенном смысле они правы — все это лишь сон, даже прошлые жизни. Если я вообще о них говорю, то говорю как о прошлых снах. Мне снилось, что я был таким-то человеком. Мне снилось, что я был другим человеком.
Лично я никогда не пытался проанализировать опыт всех моих прошлых жизней и прийти к какому-то метафизическому пониманию. У меня нет ясного представления, что такое прошлая жизнь, кроме того, что мне кажется очевидной ее иллюзорная природа — она не обладает объек тивным, реальным существованием. Тем не менее, то, о чем я рассказал, произошло. И поскольку это произошло, я не могу сказать, что этого не было. Но я не пытаюсь разобраться в этом при помощи моего ума. Все, что я знаю, — это то, что я пережил.
ТС: Когда вы смотрели тогда на свои прошлые сны, было ли у вас ощущение, что происходит разрешение конфликтов в этих снах?
Адья: Да. И это было разрешение не только конфликтов прошлых снов, но и конфликтов настоящего. Потому что все это одно и то же. То, что осталось неразрешенным в одном из прошлых снов, остается неразрешенным и сейчас. Это одно и то же, все взаимосвязано. Одна из причин, почему я стараюсь не говорить о прошлых жизнях, состоит в том, что некоторые люди, полностью пробужденные, вовсе не видели своих прошлых жизней. Это не обязательно. Я не какой-то особенный человек, обладающий экстраординарными мистическими способностями. Такие переживания случались у меня время от времени на протяжении относительно короткого периода, где-то около месяца, и потом иногда случались, но они не были постоянными. Так что подобные переживания не обязательны, но у некоторых людей они бывают, и это не такая уж редкость. Обычно люди видят то, что они должны увидеть, от чего должны освободиться. Как сказала мне одна буддистская монахиня, настоятельница монастыря: «Едва ли вы увидите, каким просветленным вы были в прошлой жизни, потому что просветление не оставляет никакого следа — оно как огонь, который горит без остатка. Просветление не оставляет за собой никаких кармических хвостов». Она сказала, что если вы и увидите какую-то свою прошлую жизнь, то, скорее всего, вы увидите, каким ослом вы были — мне это понравилось, и это действительно соответствовало моему опыту. Хотя я не всегда видел себя ослом, но в некоторых случаях я был гораздо хуже, чем осел. Большая часть того, что я видел, было моментами смятения, непонимания, моментами неразрешенных кармических конфликтов.
ТС: Я затронул тему прошлых жизней отчасти потому, что несколько раз слышал, как о вас говорят примерно следующее: «Наверное, Адья в какой-то из прошлых жизней был реализованным человеком — вот почему он в столь раннем возрасте достиг такого прогресса и стал неординарным учителем, так доступно объясняющим вопросы пробуждения». Что вы об этом скажете?
Адья: Если вам нужен прямой ответ, то да, я видел, что прежде я уже много раз делал примерно то же самое, что делаю в этой жизни. Но, опять же, я не знаю всей метафизики прошлых жизней, как все это устроено, и, что касается моего опыта, я не воспринимаю все в смысле прямой причины и следствия. На самом деле, я не воспринимаю прошлые жизни как прошлые. Я их так называю, потому что так понятнее людям, но если быть более точным, я их воспринимаю скорее как одновременные жизни. Это похоже на то, как если вы спите ночью, а вам снится, что вы определенный человек, и этот человек вспоминает свои прошлые жизни. Допустим, он вспомнил пятьдесят жизней, очень отчетливо, очень ясно: «О, это было, да и это было». И ему кажется, что все это произошло в прошлом. Но затем вы просыпаетесь в своей кровати и думаете: «Надо же, какой интересный сон. Мне снилось, что я человек, который вспомнил свои прошлые жизни». И тут вы можете подумать: «Послушай, но ведь эти жизни мне только сейчас приснились. Я все их только сейчас увидел во сне — до этого их просто не было». Примерно так я это воспринимаю. Я не воспринимаю эти жизни как прошлые, потому что они все происходят одновременно, они все взаимосвязаны.
ТС: После того, как вы заглянули в разные сны через «отверстие в заборе», можете вы сказать, что с нами будет, когда мы умрем? И не говорите, что не знаете! Как вы
думаете, каким будет это переживание?
Адья: И мне нельзя сказать, что я не знаю? Тэми, вы просто ставите меня в тупик. Мой ум не может себе представить, что будет со мной, когда я умру. Когда я думаю о смерти, единственное, что говорит мне мой ум, это что смерть будет следующим переживанием. Только это. Смерть будет следующим опытом. Несомненно, этот опыт будет отличаться от того, как мы сидим тут с вами и разговариваем. Но в сущности, это будет просто следующий опыт, который будет переживать сознание. Ничто не умирает. Дух не умирает, но он переживает опыт, который мы называем смертью — отделение тела,
растворение личности, завершение жизненного периода. Все это исчезает. И Дух, сознание, переживает это так же, как переживает рождение или жизнь, или то, как мы с вами сейчас разговариваем. В данный момент Дух переживает этот опыт. Вы меня
спрашиваете: «Что с нами будет после смерти?» — но я не воспринимаю смерть как некое реальное событие, которое мы обычно себе представляем. Смерть не видится мне как действительный факт. Для меня смерть — это просто переживание. Просто следующее переживание, следующий опыт. Мне самому интересно, каким будет этот опыт. Но когда я думаю о смерти, у меня не возникает ощущения завершения, конца или каких-либо других представлений, которые мы обычно связываем со смертью.
ТС: Будут ли после смерти доступны переживания, которые нам не доступны при жизни?
Адья: Пробуждение — это смерть. Вот что это такое на самом деле. В сущности, когда я пробудился, я умер. Все исчезло, полностью стерлось. Со мной случилось все то, чего
больше всего боится каждый человек. Абсолютная пустота. Совершенное небытие. Полное ничто. Ни прошлых жизней, ни настоящей жизни — ничего — ни сознания, ни рождения, ни болезней, ничего. Ноль. Именно этого все ужасно боятся. И это случилось со мной. В сущности, это — смерть. Но в действительности оказывается, что смерть — это и есть сама жизнь. Чтобы начать по-настоящему жить, мы должны умереть. Мы должны испытать полное небытие — только тогда мы сможем действительно быть, только тогда наше бытие будет осознанным.
ТС: Я слышал от некоторых людей такие высказывания: «После смерти вам будет доступно то-то и то-то, но пока вы находитесь в человеческом теле, вы не можете знать того или этого. Когда вы освободитесь от тела, вам откроются многие знания».
Адья: Каждый испытает то, во что он верит. Если вы верите в это, именно это вы и испытаете. Запомните, что «объективной» реальности не существует — не существует объективного механизма того, как все должно происходить. Все происходит так, как вы себе это представляете. Происходит только то, что вы воображаете. Если вы во что-то верите, это означает, что сознание в вашей форме видит определенный сон, и этот сон не более достоверен, чем любой другой. Конечно, в момент физической смерти происходит освобождение от физического опыта. Можно сказать, что это насильственное пробуждение. Когда физическое тело отделяется, вся личностная структура отпадает. Вы не просто разъединяетесь с ней, вы полностью ее теряете. Конечно, в такой момент вам многое становится доступно, потому что вы освобождаетесь от многого, что вас раньше связывало. Вы больше не связаны иллюзией жизни вашего физического тела — его теперь просто нет. Вы спрашиваете, откроется ли вам много нового? Конечно. То же самое иногда происходит с людьми, которые близки к смерти. Когда я оказывался рядом с умирающими, это был потрясающий опыт. Сидя у смертного ложа, в некоторых случаях я чувствовал, что человек уже освободился. Находясь рядом с ним, я буквально ощущал, как приближается смерть — собственно, человек уже свободен от тела. По большому счету, он уже умер, освободился, и он уже знает, что все хорошо. Когда оказываешься рядом с таким человеком на пороге смерти, ощущаешь чистое сияние — как будто все тело такого человека пронизано Духом, внутренним присутствием. И это становится возможным лишь благодаря тому, что он больше не держится за тело. Так что физическая смерть не является необходимым условием освобождения.