Джон Рональд Руэл Толкин
ПАДЕНИЕ ГОНДОЛИНА
Под редакцией Кристофера Толкина
Комментарии Кристофера Толкина
Перевод – Ю.Понедельник
Предисловие переводчика
Во избежание возможных упреков должна предупредить о нескольких изменениях оригинального текста. Первое изменение – везде, где у Дж.Р.Р. Толкина написано «men» применительно к жителям Гондолина – я заменила это слово на «эльфы». Кристофер Толкин в комментарии 2 тоже говорит об этой странности – в оригинале есть даже «men of Melko» и он акцентирует на этом внимание. Я все же взяла на себя смелость исправить это (уверена, что и сам Дж.Р.Р.Толкин исправил бы эту несообразность в дальнейшем), ибо на русском писать о жителях Гондолина и о воинах Мэлько - «люди» по меньшей мере смешно, если уж не говорить о возможной путанице. Конечно же, там где речь шла о людях как народе (в основном это относится к народу Туора и к самому Туору) – там я оставила перевод «люди». Второе изменение – название народа «Gnomes» я перевела как «Номы». Начиная с первых переводов «Хоббита» и «Властелина Колец» название «гномы» закреплено за другим народом и вызвало бы ненужные ассоциации. Я сама являюсь пуристом и ревнителем сохранения названий оригинала, но здесь некоторая правка показалась мне уместной. Еще одно – везде я пишу не «Мелько», а «Мэлько». А то «Мелько» слишком похоже на «мелкий» или «мельком» и вызывает ненужные ассоциации. Те читатели, что думают по-другому, могут поправить текст по-своему, благо электронный текст позволяет это сделать очень легко и быстро. Еще одна проблема у меня возникла с заглавными буквами в названиях народов. В английском варианте все они пишутся с большой буквы, но в русском языке другие правила. Поэтому я оставила заглавные буквы только в названиях «Номы», «Гондотлим», «Нолдоли», «Эльдар» и «Валар», «Орлы», а «эльфы», «люди», «орки», «гоблины» писала с маленькой. Во всех остальных случаях я старалась быть к оригиналу столь близкой, сколь позволял мне художественный перевод и различия в английском и русском языках. Могу гарантировать, что не только не выпущено ни одного предложения, но сохранены все эпитеты и сравнения оригинала, какими бы громоздкими и странными они не казались. Возможно, от этого пострадал стиль, но я слишком сама намучилась от произвола переводчиков Дж.Р.Р.Толкина и предпочитаю ничего не выкидывать из текста автора и ничего не добавлять от себя. Я также взяла на себя смелость убрать почти все комментарии - из 39 их осталось 4. Большинство из них касались этапов правки текста и сравнения различных вариантов. Но ничего особенно интересного там нет, поэтому я оставила лишь те комментарии, которые необходимы для понимания.
Туор и Изгнанники из Гондолина
(История, что предшествует великой легенде об Эаренделе)
Тогда сказал Маленькое Сердечко, сын Бронвега: «Знайте же, что Туор был из тех людей, что жили в Древние Дни на Севере, в Дор-Ломине или Земле Теней, и Эльдар Нолдоли хорошо знают эту землю.
В то время народ, из которого вышел Туор, бродил по лесам и пустошам и не знал ничего о море и не пел о нем песен; но Туор жил не с ними, а поселился у озера Митрим. Он охотился в окрестных лесах, и, сидя на берегу, играл на грубой деревянной арфе со струнами из медвежьих жил. Многие, привлеченные его безыскусными песнями, приходили издалека послушать его игру, но Туор перестал петь и ушел еще дальше в глушь. Там он многое увидел и многое узнал у странствующих Нолдоли. Они учили его своему языку и другим знаниям, но недолго суждено ему было жить в тех лесах.
Рассказывают, что чары и судьба привели его однажды к пещере, куда устремлялся поток, вытекающий из озера Митрим. И Туор вошел в пещеру, желая узнать ее тайны, но воды Митрима увлекли его в самое сердце гор, и не смог он повернуть обратно и выйти вновь к свету дня. Говорят, что то была воля Ульмо, Владыки Вод, и это он внушил Нолдоли желание создать тайный путь.
Затем к Туору вышли Нолдоли и вели его подземными ходами под толщей гор, пока не вышел он снова на свет и не увидел, что поток быстро несется по узкому ущелью с высокими неприступными стенами. Теперь Туор уже не хотел возвращаться, а шел все вперед, на запад, куда вела его река.
Солнце всходило позади него, а садилось впереди и там, где поток пенился среди камней или падал небольшими водопадами, над ущельем сплетались радуги, а вечерами его гладкие стены сияли в лучах закатного солнца. И Туор назвал его Золотым ущельем или Ущельем Радуг, что на языке Номов звучит как Глорфалк или Крис Илбрантелот.
Так Туор шел три дня, пил воду из тайной реки и ловил рыбу, а рыба была и золотого и голубого и серебряного цвета и самых удивительных форм. Наконец, ущелье расширилось, стены его стали ниже и грубее, а в потоке становилось все больше камней, и воды его пенились и бились о камни. Долго Туор сидел и смотрел на плещущие струи и слушал их голос, а затем встал, и перепрыгивая с камня на камень, продолжил свой путь и пел на ходу. И до той поры, когда звезды с узкой полоски неба над ущельем стали заглядывать вниз, он пробуждал эхо неистовым звоном своей арфы.
Однажды глубоким вечером, после долгого, утомительного перехода Туор услышал крик и никак не мог решить, что за существо издало его. То он говорил: «Это призрак», то: «Нет, это какая-то маленькая зверюшка стенает меж скал»; а после казалось ему, что это поет птица, и голос ее был незнакомым и странно печальными. А за время своего путешествия по Золотому ущелью Туор ни разу не слышал птиц, поэтому очень обрадовался, хотя песня ее была полна тоски. На следующее утро снова услышал этот звук и увидел вверху трех больших белых птиц, летящих над ущельем на сильных крыльях, и крики их были похожи на те, что он слышал в сумерках. То были чайки, птицы Оссэ.
Здесь на реке появились каменистые островки, а на берегу среди белого песка стали попадаться обломки скал, и идти становилось все труднее. Поискав немного, Туор нашел место, где он мог бы, хоть и с трудом, вскарабкаться на скалу. Свежий ветер овеял его лицо, и он сказал: «Этот ветер похож на глоток вина». Но не знал Туор, что находится около Великого Моря.
И пошел он дальше вдоль реки, а ущелье становилось все уже, и стены его – все выше, и когда он пришел к высокой скале, за которой открывалась узкая горловина, он услышал громкий шум. Туор посмотрел вниз и узрел величайшее диво: поток заполнял узкую щель и теснил впадающую в него реку, но воды далекого Митрима вновь брали вверх и волны, увенчанные пеной, которую срывал ветер, достигали верхушки скалы. Но воды Митрима были побеждены, и идущий навстречу поток с ревом устремился в ущелье и залил все скалистые островки и взбаламутил белый песок. Туор был испуган и бежал, ведь он не знал ничего о море. Айнур внушили ему мысль выбраться из ущелья, иначе он был бы настигнут приливом, который еще усилился из-за западного ветра. И Туор оказался в бесплодной земле, лишенной деревьев, а все травы и кусты здесь клонились к восходу из-за дующего постоянно западного ветра. Некоторое время он бродил там, пока не пришел к черным скалам и не увидел впервые океан. В тот самый час солнце садилось далеко в море, и Туор стоял на вершине скалы, подняв руки к небу, и сердце его наполнилось страстным зовом Моря. Некоторые говорят, что он был первым из людей, достигшим Моря и узнавшим его зов; но я не знаю, так ли это.
В тех местах жил он некоторое время в небольшой бухте меж черных скал. Берег там был усыпан белым песком, если его не покрывала вода во время высокого прилива, но жилища Туора не достигали ни волны, ни пена, кроме как в самую жестокую бурю. Там он бродил по берегу и скалам во время отлива и дивился на заводи и длинные водоросли, на пещеры и незнакомых морских птиц. Но величайшим дивом были для него приливы и отливы и голос волн; каждый раз море казалось ему новым и невиданным чудом.
По тихим водам Митрима, где далеко был слышен голос утки или куропатки, он плавал на маленькой лодке с носом в форме лебедя, ее он оставил, когда нашел скрытую реку. Но в океан он еще не отваживался выходить, хотя сердце его было полно зовом Моря, а тихими вечерами, когда солнце садилось в морские волны, этот зов превращался в свирепую тоску.
По скрытой реке к нему приплывали стволы деревьев. Это Нолдоли рубили его в лесах Дор-Ломина и отправляли Туору. Но он построил из него лишь дом в своем убежище среди скал, которое с тех пор Эльдар называли Фаласквиль. Постепенно он украсил его резьбой в виде тех зверей, деревьев, птиц и цветов, что он знал на берегах Митрима, и главным среди них был Лебедь. Туор очень любил этих птиц, и после знак Лебедя стал гербом для него самого, для его родичей и его народа. Так долго он жил, пока одиночество от пустынного моря не одолело его, и он не затосковал по людским голосам. И Айнур позаботились о Туоре, ибо Ульмо любил его.
Однажды утром, осматривая берег – а было то в последние дни лета – Туор увидел высоко в небе трех лебедей, летящих с севера. Раньше не видел он лебедей в этих местах и понял, что это неспроста, и сказал себе: «Давно сердце мое желало отправиться в путь; вот и знак! И я последую за этими лебедями.» И вот, смотрите! Лебеди опустились на воду в его бухте и трижды проплыли вдоль берегов, а потом поднялись в воздух и медленно полетели на юг вдоль берега. Туор же, взяв арфу и копье, последовал за ними.
Много лиг пути оставил за собой Туор в этот день, и к вечеру пришел он в места, где снова появились деревья, и вообще земля эта сильно отличалась от берегов у Фаласкиля. Тут были огромные скалы со множеством пещер и промоин, и окруженные каменными стенами небольшие долины, но с вершин скал виднелась все та же блеклая, унылая равнина, простирающаяся до голубеющих вдали холмов. Однако сейчас он видел и длинный пологий берег с полоской песка и дальние холмы, спускающиеся к самому морю. Их склоны были покрыты соснами и темными елями, а у подножия росли березы и старые дубы. Чистые потоки бежали по узким расселинам и впадали в соленые волны. Некоторые щели Туор перепрыгнуть не мог, и часто идти становилось очень трудно. Но он шел и шел все дальше, а лебеди все летели, то начиная кружиться в небе, то устремляясь вперед, но на землю не садились, и взмахи их сильных крыл ободряли его.
Рассказывают, что так шел Туор много дней, но, несмотря на всю его неутомимость, зима все же настигла его. Тем не менее, ни непогода, ни звери не причинили ему вреда, и в первые дни весны вышел он к устью реки. Здесь облик земли был мягче, чем у начала Золотого ущелья, и море было теперь скорее к югу, чем к западу от него, насколько можно было судить по солнцу и звездам. Но Туор шел так, чтобы море всегда оставалось по правую руку.
Река тут прорыла себе широкое ложе, а на берегах были плодородные земли: травянистые влажные луга на одном берегу, а на другом – поросшие лесом холмы. Здесь речные струи спокойно впадали в море – не то, что воды Митрима на севере. Длинные полосы земли, покрытые камышом и кустами, вдавались в морские волны, а дальше виднелись песчаные косы. Эти места облюбовало такое количество птиц, какого Туор никогда не видел. Их крики, свист и пение заполнили воздух, и среди их белых крыльев Туор потерял своих лебедей и уже не видел их более.
Здесь Туор почувствовал, что устал от моря, и что тяготы пути истомили его. Эту усталость внушил ему Ульмо, ибо это соответствовало его замыслу. В ту же ночь Нолдоли пробудили Туора ото сна. Сопровождаемый светом их голубых ламп, он отправился дальше по берегу реки и так далеко зашел в глубь земли, что когда солнце взошло у него справа, смотрите!, голос моря уже затих вдали, а ветер дул ему в лицо, так что даже запах океана не мог достигнуть его. И вскоре пришел он в землю, что звалась Арлисгион – «Земля тростников». Она находилась к югу от Дор-Ломина, отделенная от него Железными горами, чьи уступы спускались к самому морю. В этих горах брала начало река, и воды ее здесь были кристально чистыми и чудесно прохладными. Эта река часто упоминается в истории Эльдар и Нолдоли, и на всех языках имя ее одинаково – Сирион. Здесь Туор отдохнул немного, пока, ведомый стремлением, внушенным ему Ульмо, не пустился дальше в многодневный путь вдоль потока. Поздняя весна еще не перешла в лето, когда он пришел в землю еще более прекрасную. Здесь птичьи трели звенели вокруг него чудесной музыкой, ибо нет птиц, что пели бы красивее, чем птицы Земли Ив и именно в этот благословенный край попал Туор. Река извивалась среди лугов, поросших сладкой и длинной зеленой травой и древние ивы росли на ее берегах. На широкой груди реки расстилали свои листья кувшинки, которые еще не цвели в это время года, а под ивами вздымались вверх зеленые копья осоки и стояли камыши, словно воины готовые к битве. В этих тенистых местах жили шепчущие духи, и Туор слышал в сумерках их шепот, и не хотелось ему уходить; а утром раскрывались бесчисленные лютики, и он снова мешкал.
Здесь увидел он первых бабочек, и радостью наполнилось его сердце; говорят, что все бабочки родились в Земле Ив. Затем пришло лето – время мотыльков и теплых вечеров. И Туор дивился множеству мошек, гудению жуков и жужжанию пчел, им всем он давал имена и вплетал их в новые песни, что пел под старую арфу, и песни эти были нежнее и мягче, чем прежде.
Тогда Ульмо заволновался, что Туор поселится там навсегда и замысел его не исполнится. И он решил более не доверять вести Туора одним лишь Нолдоли, что служили ему тайно, боясь Мэлько. Они тоже были подвластны чарам Земли Ив, ибо велико было очарование этого места. Разве уже в дни после Туора не пришли сюда Нолдорин и его Эльдар в поисках Дор-Ломина, скрытой реки и пещер, где томились Номы, и уже будучи близки к цели, чуть не отказались от нее? Они спали и танцевали там, играли прекрасную музыку, состоящую из плеска воды и шепота трав, сплетали паутину и крылья жуков, пока гоблины Железных Гор, подгоняемые Мэлько, не напали на них, и Нолдорин едва спасся. Но это произошло позже.
Узрите же! Вот Ульмо вскочил в свою колесницу, что стояла у дверей его дворца в глубинах Внешнего Моря, в нее были впряжены нарвал и морской лев, а сама она была сделана в форме кита, и под звуки раковин помчался он из Ульмонана. И так спешил он, что за дни, а не за бессчетные годы, как можно подумать, добрался до устья реки. Колесница не могла подняться вверх по течению, не повредив берегов, поэтому Ульмо, которому милы все реки, а эта более других, отправился дальше пешком. До пояса одет он был в кольчугу из серебристо-голубой рыбьей чешуи, и сине-серебряными были его волосы и борода, спускавшаяся до земли, и не было на нем ни шлема, ни короны. Одежда под кольчугой у него была мерцающего зеленого цвета и такого оттенка, что нельзя описать, но который знают все, кто смотрел в глубину моря и видел там те нежные цвета, что принимает вода, которая слабо колышется, в то время как пронзают лучи светящихся рыб, плавающих в бездне. Пояс на нем был из больших жемчужин, а обувь из камня.
И принес Ульмо два музыкальных инструмента странного вида, ибо сделаны они были из множества витых раковин, в которых были просверлены дырочки. Дуя в эти раковины он играл музыку столь прекрасную, которую не смог бы сыграть ни один музыкант ни на лютне, ни на арфе, ни на лире, ни на свирели, ни на одном струнном инструменте. И пошел Ульмо вдоль реки, сел среди камышей и принялся играть на своих раковинах, а было это рядом с местами, где жил Туор. Туор услышал эту музыку и застыл, словно пораженный громом. Стоял он по колено в траве и не слышал ни гудения насекомых, ни бормотания речных струй, не чувствовал запаха цветов; но слышал он вновь плеск волн и крики морских птиц. Душа его устремилась к каменистым отмелям, где пахнет рыбой, к плеску ныряющих чаек, к черным скалам о которые бьются волны.
Тогда Ульмо поднялся и заговорил с ним, и от страха Туор был близок к смерти, ибо голос Ульмо глубок, как глубочайшая из бездн и так же глубок как его глаза, что глубже всего на свете. И сказал Ульмо: «О Туор - одинокое сердце, я не хочу, чтобы ты провел всю жизнь среди цветов и птиц; не хотел я и чтобы твой путь пролегал через эти прекрасные земли, но так вышло. Ты должен пуститься в дорогу, предназначенную тебе роком и не мешкать, ибо судьба твоя должна свершиться не здесь. Иди сейчас к городу народа Гондотлим или народа Камня, Нолдоли проводят тебя туда тайно, чтобы не заметили вас шпионы Мэлько. Там произнесешь ты слова, что вложу я в тебя, и будешь жить какое-то время. Возможно, потом ты вернешься к морю. Твоему же сыну суждено стать тем, кто будет знать о глубочайших глубинах больше всех остальных – будь то глубины моря или неба». Так сказал Ульмо Туору о своих желаниях и замыслах, но тогда Туор мало что понял и пребывал в величайшем страхе.
И Ульмо завернулся в плащ, похожий на туман, что бывает в прибрежных зарослях, а Туора Зов Моря, звучащий в ушах, повлек снова на берег Великого Океана. Однако, вспомнив о повелении Ульмо, он повернул и до наступления дня шел вверх по течению реки. Но тот, кто слышал хоть раз звук раковин Ульмо, слышит его до самой смерти. Так произошло и с Туором.
Когда наступил день, он лег спать и, уставший, проспал до самых сумерек. Тогда Нолдоли пришли к нему и повели дальше. Так шел он много дней в сумерках и ночью, а спал днем, и поэтому позже не мог вспомнить всего пути. Сначала Туор и его проводники двигались без устали, вокруг простирались холмы, а между ними вилась река, и на берегах ее расстилались прекрасные долины, но здесь Нолдоли чувствовали себя плохо. «Это», - говорили они, «границы тех земель, что Мэлько населил гоблинами, народом ненависти. Далеко на севере – увы, не слишком далеко, даже десять тысяч лиг было бы недостаточно, - лежат Железные Горы – средоточие силы и ужаса Мэлько, что поработил нас. Мы должны вести тебя тайно, ибо если он узнает об этом, то прикажет своим Балрогам нас мучить».
И Нолдоли, все больше страшась гнева Мэлько, вскоре покинули Туора, и он отправился дальше один. Впоследствии их уход обернулся лихом, ибо как говорят: «У Мэлько много глаз» и пока Туор шел с Номами, они вели его сумеречными тропами и подземными туннелями, скрытыми под горами. Оставшись один, он заблудился и часто поднимался на вершины холмов, чтобы оглядеться. Но он не мог найти следов каких-нибудь жилищ и, конечно же, город Гондотлим нельзя было так легко отыскать, ибо в ином случае Мэлько и его шпионы уже нашли бы его. Тем временем соглядатаи почуяли следы незнакомого человека, что бродил в этих землях, и Мэлько удвоил дозоры.
Когда же Номы из страха покинули Туора, один Воронвэ (Бронвег) последовал за ним вдалеке, после того как отчаялся упреками вдохнуть смелость в остальных. Туор очень устал и сидел на берегу быстрой реки, а Зов Моря наполнял его сердце, и он уже думал вернуться обратно к широким водам и ревущим волнам. Но Воронвэ Верный подошел к нему и сказал: «О Туор, однажды ты достигнешь того, что желаешь; сейчас же вставай, а я не покину тебя. Я не из тех Нолдоли, что искусны в отыскании путей, мое призвание – работа по металлу и дереву, и я присоединился к твоим проводникам позже. Но когда-то я слышал тихие разговоры, в тайне передаваемые из уст в уста в томительном рабстве, о городе, где Нолдоли живут свободно и тайном пути туда. Мы вдвоем, без сомнения, сможем найти дорогу в город Камня, где есть свобода для Гондотлим».
Знайте же, что Гондотлим были единственным народом среди Нолдоли, что избежали власти Мэлько, когда в Битве Бессчетных Слез он убил или поработил остальных. Пленных он опутал чарами и принудил поселиться в Железных Горах, где отныне они жили по его воле.
Долго Туор и Бронвег (1) искали город, пока после многих дней пути не набрели на глубокую долину среди холмов. Река с шумом и брызгами устремлялась туда, перекатывая камни, берега ее густо поросли ольхами. Склоны долины были крутыми, потому что рядом находились горы, о которых Воронвэ ничего не знал. И здесь в зеленой стене Ном нашел проход, похожий на огромную дверь с наклонными стенами. Он зарос густыми кустами и подлеском, но взор Воронвэ проник через завесу. Говорят, что такие чары были наложены на этот проход (с помощью Ульмо, чья сила была в реке, хотя ужас Мэлько и окутал ее берега), что никто не из рода Нолдоли не мог наткнуться на него даже случайно. Так что Туор не нашел бы его, если бы не стойкость Нома Воронвэ. Гондотлим сделали путь к своему городу столь скрытым из-за страха перед Мэлько; немало отважных Нолдоли спускались с гор к реке Сирион, и хотя многие из них погибли, другие все же нашли зачарованный вход и, попав в город Камня, поселились в нем.
Велика была радость Туора и Воронвэ от того, что нашли они ворота. Но, войдя, они увидели, что внутри темно, идти трудно, и пришлось им кружить, спотыкаясь, по туннелям. А вслед им неслось эхо, как будто тысячи ног мчались за ними, так что Воронвэ испугался и сказал: «Это гоблины Мэлько, горные орки». И они побежали, спотыкаясь и падая, пока не поняли, что это всего лишь эхо. Отправились они дальше, и, казалось, прошли бессчетные годы блуждания на ощупь, пока не заметили они далекий мерцающий свет. Приблизившись, они увидели, что это такие же ворота, как и те, через которые они вошли, только здесь не было зарослей. Они выбрались на солнечный свет и сначала ничего не увидели, но тотчас же услышали громкий удар в гонг и звон оружия, и заметили, что окружены воинами в стальных доспехах.
Тогда они подняли глаза, и вот, узрите! они были в кольце крутых гор, а перед ними лежала широкая долина. И там, не совсем в центре, а ближе к ним, был высокий холм с плоской вершиной, а на нем в свете нового утра поднимался город.
Воронвэ заговорил со стражей из Гондотлим, и они понимали его речь, ибо это был прекрасный язык Номов. Тогда Туор тоже заговорил, и спросил где они, и кто эти воины, и дивился он их прекрасному оружию и доспехам. И сказал ему один из стражей: «Мы охраняем Дорогу Бегства. Возрадуйтесь вы, нашедшие ее, ибо перед вами город семи имен, где все, воюющие с Мэлько, могут найти надежду».
И спросил Туор: «А что это за имена?». Командир стражей ответил: «Так говорят и поют: Гондобар зовусь я и Гондотлимбар, Город Камня и Город Живущих в Камне; Гондолин Поющий Камень и Гварэстрин называют меня, Башня Стражи, Гар Турион или Тайное место, потому что я скрыт от глаз Мэлько; но те, кто любят меня, зовут меня Лот – Цветок, или Лотенгриол – как цветы, растущие в долине. Но обычно мы называем наш город – Гондолин». Тогда сказал Воронвэ: «Проведи нас туда, ибо мы хотели бы войти». И Туор сказал, что сердце его стремится исследовать улицы этого прекрасного города.
Командир ответил, что они сами останутся здесь, потому что из месяца, который они должны провести на страже, осталось еще много дней, но Туор и Воронвэ могут идти в город и им не нужно сопровождающих. «Город хорошо видно отсюда. Смотрите, вот его башни вонзаются в небо над Сторожевым Холмом посреди долины». Туор и Воронвэ отправились через равнину. Она была ровной, лишь кое-где среди травы лежали круглые и гладкие камни, да виднелись озерца с каменистыми берегами. Много удобных тропинок пересекало долину и после дня неспешной ходьбы они подошли к Сторожевому Холму (что на языке Нолдоли звался Амон Гварет). Затем начали они подниматься по витым лестницам к городским воротам; до них нельзя было дойти иначе, чем пешком, и путника обязательно увидели бы со стен. Когда последние солнечные лучи позолотили западные ворота, путешественники достигли вершины лестницы, и многие жители смотрели на них с крепостной стены и башен.
А Туор глядел на стены из камня, на возвышающиеся башни, на сверкающие колонны. Он видел мраморные лестницы с изящными перилами, возле которых были тонкие, похожие на нити водопады, что брали начало в фонтанах Амон Гварет. И чувствовал он себя так, будто попал в сон бога, ибо такие сны не могут сниться простому смертному, и велико было его изумление от красы Гондолина.
Так подходили они к воротам: Туор - в изумлении, а Воронвэ – в великой радости, ибо он отважился привести Туора сюда и исполнил повеление Ульмо, и сам избавился от рабства у Мэлько. Хотя он и продолжал ненавидеть его не меньше, чем раньше, он больше не боялся Врага (заклятие, что Мэлько наложил на Нолдоли, вызывало в них неудержимый страх. Им казалось, что Враг смотрит на них, даже когда они были далеко от Железных Гор, сердца их сжимались, и они не бежали, даже если могли. На эти чары часто полагался Мэлько).
Тем временем из ворот Гондолина вышли эльфы и дивились на двоих путников. Они радовались, что еще один из Нолдоли избежал рабства у Мэлько, и изумлялись росту, длинным рукам и ногам Туора, его тяжелому копью с острием из костей рыб и большой арфе. Он был изможден и оборван, волосы его спутались, а одеждой ему служили шкуры медведей. Пишут, что в те времена отцы отцов людей были меньше ростом, чем сейчас, а дети эльфов – больше, но Туор все равно был выше большинства из них. Хотя спины Гондотлим не были согнуты, как у их несчастных родичей, работающих без отдыха в рудниках и кузницах Мэлько, но они были малы ростом, стройны и гибки. Быстра и легка была их походка и прекрасен вид; а лица были одновременно и веселы и печальны, и в глазах за смехом прятались слезы; ибо Номы в те времена были изгнанниками, и неутолимое желание вернуться в свой древний дом не покидало их. Но судьба и непреодолимое стремление привели их в эти дикие земли, и сейчас они были окружены врагами, и все равно неустанным трудом и любовью старались сделать свой нынешний дом таким прекрасным, как только могли.
Как случилось так, что люди стали путать Нолдоли и орков – гоблинов Мэлько, я не знаю. Некоторые из Нолдоли были извращены Мэлько и смешались с орками, которые были созданы им из подземного жара и грязи. Сердца их были из гранита, а тела изуродованы; они не улыбались, а смех их был похож на лязг металла. И ничего они не делали так охотно, как выполняли самые низкие и подлые приказы Мэлько. Величайшая ненависть была между ними и Нолдоли, которые называли их Гламхот или народом смертельной ненависти.
Воины оттеснили толпящихся вокруг путников жителей города, и один из них сказал: «Это город неусыпной стражи, Гондолин на Амон Гварет, где могут свободно жить все верные сердцем, но никто не может войти не назвавшись. Скажите мне ваши имена». И Воронвэ назвался Бронвегом из Номов, по воле Ульмо приведшим сюда сына людей, а Туор сказал: «Я Туор, сын Пелега сына Индора из дома Лебедя из людей Севера, что живут далеко отсюда, и я пришел по воле владыки Ульмо из Внешнего Океана».
И все тогда замолчали, а его глубокий гремящий голос привел их в изумление, ибо их собственные голоса были похожи на плеск фонтана. И раздались возгласы: «Отведем его к королю».
Тогда все двинулись в город, а путники вместе с ними, и Туор увидел, что ворота эти высоки и крепки и сработаны из железа. Широкие улицы Гондолина были вымощены камнем, а поребрики выложены мрамором, вдоль них стояли прекрасные дворцы среди садов с яркими цветами. Множество стройных и прекрасных мраморных башен, покрытых изумительной резьбой вздымались к небу. На площадях били фонтаны, а среди ветвей старых деревьев пели птицы. Но самым великолепным был дворец короля, а башня перед ним была высочайшей в городе. Струи же фонтанов перед воротами били на высоту двадцати семи фатомов и опадали поющим хрустальным дождем: днем в каплях весело сверкало солнце, а ночью – таинственно мерцала луна. Птицы, жившие там, были белее снега, а голоса их – слаще колыбельной.
Слева и справа от ворот стояли два дерева, одно из них было покрыто золотыми цветами, а другое – серебряными. Они никогда не увядали, ибо были потомками славных Древ Валинора, что давали свет Благословенному Краю до того, как Мэлько и Ткущая Тьму погубили их. Древа Гондотлим звались Глингол и Бансиль.
Тургон, король Гондолина, в белых одеждах с золотым поясом и гранатовом венце стоял на верхней ступени лестницы, ведущей к дверям его дворца. И сказал он: «Приветствую тебя, о Человек из Земли Теней. Знай же, что о приходе твоем говорится в наших книгах мудрости и еще записано в них, что произойдет много великих деяний в городе Гондотлим, когда ты войдешь сюда».
Тогда заговорил Туор, и Ульмо придал силу его сердцу и величие его речам: «Смотри же, о Отец Города Камня, я послан тем, кто создал музыку Глубин, и кто знает мысли и эльфов и людей, сказать тебе, что день Избавления близок. До ушей Ульмо дошли вести о твоем городе и Сторожевом Холме, что стоят против зла Мэлько и он рад этому. Но в сердце его гнев, и сердца Валар, что сидят в горах Валинора и смотрят на мир с вершины Таниквэтиль, разгневаны тоже, видя рабство Нолдоли и скитания людей. Железные Горы Мэлько окружили их и не выпускают из Земли Теней. Поэтому и привели меня тайными путями к тебе, чтобы ты собрал свои войска и готовился к битве, ибо время пришло».
И сказал Тургон: «Не сделаю я так, пусть даже это воля Ульмо и всех Валар. Я не буду губить свой народ, бросая его против орков, и не буду ввергать свой город в огонь Мэлько».
Тогда сказал Туор: «Если ты сейчас не осмелишься выступить, то орки останутся здесь навсегда, в конце концов, они завладеют всеми горами в мире и не перестанут тревожить эльфов и людей, даже если потом Валар измыслят другой способ освободить Нолдоли. Но если ты доверишься Валар, то, хоть и ужасна будет война, орки погибнут и власть Мэлько почти исчезнет».
Но Тургон сказал, что он король Гондолина и никто не может принудить его уничтожить плоды долгих трудов. На это Туор ответил так, как велел ему Ульмо, который боялся сопротивления Тургона: «Тогда мне приказано сказать народу Гондотлим, чтобы они быстро и тайно отправились вниз по реке Сирион к морю, там построили корабли и отплыли обратно в Валинор. Пути туда ныне забыты и дороги сокрыты от взора, моря и горы окружают эту землю, но все еще живут эльфы на горе Кор и Боги сидят в Валиноре, хотя веселье их ныне уменьшилось из-за печали и страха перед Мэлько, и они скрыли свою землю и опутали ее чарами, поэтому никакое зло не может достигнуть ее берегов. Но твои вестники все еще могут добраться туда и возбудить в сердцах Валар гнев, так что они поднимутся и сокрушат Мэлько и разрушат Железный Ад, что вырыл он под Горами Мрака».
И сказал Тургон: «Каждый год в начале зимы вестники мои тайно отправляются вниз по реке Сирион к Великому Морю и там строят корабли. И на запряженных чайках и лебедях или на сильных крыльях ветра отправляются эти корабли за пределы солнца и луны в Валинор. Но пути туда ныне забыты и дороги исчезли из мира, моря и горы окружают его, и те, кто сидит там в веселии, мало думают об ужасе Мэлько и печалях мира. Они сокрыли свою землю и опутали ее чарами, так что злые вести не достигают их ушей. Нет, достаточно эльфов из моего народа в течение долгих лет уходили к морю, чтобы потом не вернуться и погибнуть в пучине или блуждать в тенях, где нет дорог. В следующем году никто не поплывет к морю, а будем мы надеяться на себя и наш город, как и встарь, не получая от Валар помощи».
На сердце у Туора стало тяжело, а Воронвэ заплакал. Туор сел подле большого королевского фонтана, и плеск струй напомнил ему музыку волн; душой его вновь овладело беспокойство от звука раковин Ульмо, и он захотел снова вернуться по Сириону к морю. Но Тургон, который понял, что на Туоре, хоть он и смертный, лежит благословение Валар, и приметив его решительный взгляд и властность голоса, послал к нему и предложил Туору жилище в Гондолине, хотя бы даже в королевском дворце, и свою милость.
Тогда Туор утомленный скитаниями и привлеченный красотой города сказал «да»; и с тех пор стал жить в Гондолине. В этой истории мало говорится о его жизни среди Гондотлим, но ясно одно: мало времени провел бы он там, ибо росла его усталость от толп народа и все больше думал он о пустынных лесах и о далекой музыке Ульмо, если бы сердце его не заполнила любовь к женщине из рода Гондотлим и была она дочерью короля.
Многое Туор узнал от друга своего Воронвэ, коего он любил, и который также любил его в ответ. Множество знаний получил он и от мастеров города и от мудрых советников короля. Поэтому стал он гораздо более искушен в знаниях, чем раньше и советы его были мудры. И многое ему стало известно из того, о чем не знают смертные люди. Узнал он и о городе Гондолине и о том, как многие годы жители (2) строили и украшали его и до сих пор еще продолжают трудиться над этим. Услышал он и о тайном подземном ходе, что звался Дорогой Бегства и о том, какие споры разгорелись из-за него, и как жалость к порабощенным Нолдоли привела к его строительству. Говорили ему и о постоянной вооруженной страже, что охраняет все перевалы в окружающих Гондолин горах, и о наблюдателях, что неусыпно следят за окрестностями на высочайших пиках. А рядом расположены сигнальные костры, всегда готовые к разжиганию огня; и никогда жители города не перестают нести стражу, ибо страшатся нападения орков, если те обнаружат город.
Сейчас стража в горах сохранялась более по традиции, чем по необходимости, ибо Гондотлим, тяжко трудясь, выровняли и очистили всю долину вокруг Амон Гварет, и поэтому долина звалась Тумладин или Гладкая долина. И редкий Ном, птица, зверь или гад могли приблизиться так, чтобы их не заметили еще за много лиг, потому что у многих Гондотлим зрение было острее, чем у ястребов Манвэ Сулимо, короля Богов и эльфов, что живет на горе Таниквэтиль. Ныне труды эти были закончены и жители добывали металлы и ковали мечи и топоры, копья и алебарды, доспехи, поножи и рукавицы, шлемы и щиты. Туору говорили, что даже если все жители Гондолина день и ночь стали бы стрелять из луков, то стрел им хватило бы на многие годы. Поэтому страх их перед орками с каждым годом становился все меньше.
Там Туор научился обрабатывать камень и мрамор, прясть и ткать, вышивать и рисовать, изучил он и кузнечное ремесло. Он услышал дивную музыку; особенно искусны в ней были живущие в южной части города, ибо там журчало великое множество фонтанов и ручейков. Туор тоже научился этой музыке и вплетал новые звуки в свои песни к удивлению и радости слушателей. Ему рассказали многое о Солнце, Луне и Звездах, о Земле и ее стихиях, и о глубинах неба; он научился тайному письму эльфов, их новым и древним языкам. Он услышал об Илуватаре Вечном Владыке, что обитает за пределами мира, о великой музыке Айнур у ног Илуватара в глубинах времени, когда был создан мир и все сущее в нем.
Из-за искусности во многих ремеслах и знаний, из-за храбрости сердца и силы тела Туор нашел любовь и поддержку у короля, у которого не было сына; любим он был и народом Гондолина. Вскоре король велел самым искусным оружейникам сделать для Туора доспехи, и это был великий дар: они были сработаны из стали Номов и выложены серебром; а шлем украсили два лебединых крыла из металла и драгоценных камней, и такие же крылья были изображены на щите; но вместо меча Туор брал топор; на языке Гондотлим он звался Драмборлег, ибо каждый его удар повергал врага и разрубал любую броню.
У южной стены города выстроили ему дом, так как ему нравилось жить на открытом воздухе, а не стиснутым среди других домов. Он любил стоять на зубцах стены на рассвете, а эльфы любовались его шлемом, сверкающим в новых лучах солнца – и многие говорили, что охотно пошли бы за ним в битву против орков, помня о разговоре Туора и Тургона перед дворцом; но дальше разговоров не заходили из уважения к Тургону; да и в сердце Туора воспоминание о словах Ульмо становилось все дальше и туманнее.
И так жил Туор среди Гондотлим много лет. Давно зародилась и росла в его сердце любовь к дочери короля. Горячо полюбила его и Идриль, и нити ее судьбы крепко переплелись с его нитями с того самого дня, когда из высокого окна она увидела его, стоящего в изношенной дорожной одежде перед воротами королевского дворца. Тургон не препятствовал их любви, ибо он видел в Туоре свою надежду и опору. Так был заключен первый брак между сыном людей и дочерью эльфов, но не был он последним. Многие испытали меньшее счастье, чем они, но и печаль их в конце тоже была велика. Но велика была и радость тех дней, когда Туор и Идриль заключили брак перед всем народом на Гар Айнион, площади Богов, которая была близко от королевских чертогов. Днем веселья был день их свадьбы для города Гондолина и днем величайшего