Ученики школы Ёсиоки не отличались хорошим воспитанием, но не были трусами. Придя в себя после потрясения, вызванного мастерством Мусаси, они первым делом вспомнили о своей чести. Забыв о разногласиях, они сгрудились вокруг Сэйдзюро, но тот, как назло, сегодня не чувствовал в себе боевого задора. Он был слаб, подавлен и опустошен в тот момент, когда должен был явить чудеса ловкости и силы.
– Где этот человек? – спросил Сэйдзюро, подвязывая рукава кимоно кожаной тесемкой.
– В комнате рядом с приемной, – ответил один из учеников, показывая в сторону сада.
– Зовите его! – скомандовал Сэйдзюро.
Во рту у него пересохло от напряжения. Он сел на место главы школы на невысоком помосте, чтобы принять приветствия Мусаси. Выбрав один из деревянных мечей, принесенных учениками, Сэйдзюро держал его в вертикальном положении.
Несколько человек отправились за Мусаси, но Тодзи и Рёхэй остановили их. Они шепотом что-то оживленно обсуждали. Говорили в основном Тодзи и старшие ученики. К ним подошли родственники Сэйдзюро и несколько служителей, так что совет разбился на несколько групп. Спорили горячо, но договорились быстро.
Многие понимали, что речь идет о судьбе школы, но сознавали недостатки боевого мастерства молодого учителя. Решили, что Сэйдзюро не стоит принимать вызов Мусаси. Двое учеников убиты, несколько ранено. Если и Сэйдзюро проиграет, то школа окажется в тяжелейшем положении. Риск был неприемлем. Все думали об одном, не решаясь высказывать вслух, что в присутствии Дэнситиро беспокоиться было бы не о чем. Никто не сомневался, что Дэнситиро более пригоден для продолжения отцовского дела, но он был вторым сыном, поэтому не нес ответственности за судьбу школы и стал весьма легкомысленным. Сегодня утром он отправился с друзьями в Исэ, даже не сообщив, когда вернется.
|
|
Тодзи подошел к Сэйдзюро.
– Мы достигли согласия. – Он шепотом объяснял план действий, и Сэйдзюро мрачнел с каждым словом.
– Как, взять его обманом? – наконец негодующе выдохнул он. Тодзи сделал ему знак глазами, но Сэйдзюро молчать не желал.
– На такие штучки я не пойду! Это трусость. А если люди узнают, что школа Ёсиоки так испугалась неизвестного воина, что напала на него из-за угла?
– Успокойся! – просил Тодзи, но Сэйдзюро расходился еще больше. – Положись на нас. Мы обо всем позаботимся.
Сэйдзюро не унимался.
– Ты полагаешь, что я, Ёсиока Сэйдзюро, потерплю поражение от какого-то Мусаси или как там его?
– Дело в другом! – соврал Тодзи. – Мы полагаем, что, победив Мусаси, ты ничего не прибавишь к своей известности. Твое положение слишком высоко, чтобы ты опускался до поединка с бродягой. Важно, чтобы никто за стенами этого дома не узнал о происходящем. Главное – не выпустить его живым.
Тодзи с Сэйдзюро все еще спорили, а большинство учеников разошлось по заранее обговоренным местам. Тихо, как кошки, они рассыпались по саду, внутренним комнатам, задней половине дома, растворяясь в темноте.
– Молодой учитель, тянуть нельзя, – твердо сказал Тодзи и погасил лампу. Он проверил, хорошо ли скользит меч в ножнах, и засучил рукава кимоно.
Сэйдзюро не двигался. Он почувствовал облегчение от того, что избежал сражения с незнакомцем, но особой радости не испытывал. Он понял, что его подопечные не питают доверия к боевым способностям наставника. Сэйдзюро сокрушался, что после смерти отца часто пренебрегал тренировками.
|
|
В доме стало тихо и холодно, как на дне колодца. Не находя себе места от волнения, Сэйдзюро выглянул во двор. В комнате, отведенной Мусаси, неровным светом горела лампа, ее мерцание отражалось на сёдзи. Все вокруг было погружено во мрак.
К огоньку в комнате Мусаси присматривался не один Сэйдзюро. Готовые к атаке молодые самураи, затаив дыхание, вслушивались в тишину, пытаясь по звуку определить намерения Мусаси. Мечи лежали перед ними на земле.
Тодзи, несмотря на многие недостатки, был опытным бойцом. Он пытался представить, что предпримет Мусаси.
– Он действительно великий воин, хотя совершенно неизвестен в столице. Будет ли он спокойно выжидать в комнате? Мы окружили его бесшумно, но нас так много, что он наверняка заметил передвижения. Искушенный воин должен заметить, иначе его уже давно не было бы в живых. А может, он задремал? Похоже на то. Заждался. С другой стороны, Мусаси проявил проницательность. Он, вероятно, уже стоит начеку, готовый уложить первого нападающего, а лампу засветил для отвода глаз. Так оно и есть. Несомненно!
Молодые самураи продвигались с крайней осторожностью, потому что тот, кого они собирались убить, был готов расправиться с ними.
Они молча обменялись взглядами, выясняя, кто с риском для жизни первым бросится в атаку.
Напряжение разрядил коварный Тодзи, который подобрался вплотную к комнате.
– Мусаси! – позвал он. – Прости, что заставили ждать. Можешь выйти на минутку?
Ответа не последовало. Тодзи решил, что Мусаси приготовился отражать нападение. Поклявшись, что не выпустит Мусаси из рук, Тодзи дал сигнал к атаке, а сам ногой вышиб сёдзи. Выбитая из пазов рама опрокинулась внутрь комнаты. От треска дерева нападавшие инстинктивно отпрянули, но тотчас по команде выбили и остальные сёдзи.
|
|
– Его нет!
– Пусто!
Воинственные голоса зазвучали растерянно. Совсем недавно, когда один из учеников принес лампу, Мусаси сидел на своем месте. Светильник горел, в жаровне тлели угли, перед подушкой-дзабутон стояла нетронутая чашка чая. И ни следа Мусаси!
Один из учеников, выбежав на веранду, оповестил всех об исчезновении Мусаси. Из-под веранды и из укромных уголков сада появились ученики и служители. Грозно топая, они проклинали разинь, поставленных сторожить Мусаси. Те уверяли, что Мусаси не мог исчезнуть. Час назад он выходил в уборную, но. сразу же вернулся в комнату. Он не мог выскользнуть незаметно.
– Он невидимка, как ветер? – спросил чей-то насмешливый голос. В это время раздался крик из чулана:
– Ушел через пол! Доски отодраны!
– На лампе нет нагара, значит, он скрылся только что. Он где-то поблизости.
– Вперед!
Мусаси трус, раз сбежал. Мысль эта воодушевила преследователей, вселив в них боевой дух, недостаток которого явно ощущался совсем недавно. Они выбежали из парадных, задних и боковых ворот, и вскоре кто-то закричал:
– Вот он!
Чья-то тень метнулась через дорогу у задних ворот и скрылась в темной аллее. Удиравший, как заяц, человек достиг конца аллеи и помчался вдоль стены. Ученики настигли его на дороге между Куядо и руинами сгоревшего храма Хоннодзи.
– Смыться надумал?
– Натворил дел и в бега?
Послышались шум борьбы, удары, отчаянная ругань. Пойманный человек пришел в себя и набросился на преследователей. В одно мгновение трое учеников, навалившихся на него, очутились на земле. Над ним уже взметнулся меч, когда подбежал четвертый с криком:
– Подожди! Мы ошиблись! Это не он!
Матахати опустил меч, молодые самураи поднялись на ноги.
– И правда, не Мусаси!
Подбежал Тодзи.
– Поймали? – обратился он к незадачливым преследователям.
– Промашка. Это не тот, кто устроил погром в школе. Тодзи внимательно посмотрел на схваченного.
– И за ним вы гнались? – изумленно спросил он.
– Да. Ты его знаешь?
– Только сегодня виделся с ним в харчевне «Ёмоги». Матахати спокойно отряхнул кимоно и поправил волосы, не обращая внимания на подозрительные взгляды молодых самураев.
– Он хозяин «Ёмоги?»
– Нет, хозяйка сказала, что к ее заведению он не имеет отношения. Так себе, нахлебник.
– Подозрительный тип. Почему он здесь околачивался? Следил за нами?
Тодзи уже отошел.
– Будем попусту тратить время, так упустим Мусаси. Разбейтесь группы и вперед! Выясним хотя бы, где он остановился.
Все безропотно последовали за Тодзи. Люди пробегали мимо Матахати, стоявшего с опущенной головой лицом ко рву Хоннодзи. Он окликнул последнего из пробегавших.
– Что тебе? – замедляя шаг, спросил тот.
– Сколько лет человеку, который называет себя Мусаси?
– Откуда мне знать?
– Примерно моего возраста?
– Пожалуй.
– Он из деревни Миямото в провинции Мимасака?
– Да.
– Верно, «Мусаси» – это второй способ чтения иероглифов, которыми пишется имя «Такэдзо». Правильно?
– Какая тебе разница? Он твой друг?
– Нет, нет! Просто интересно!
– Мой тебе совет: не шляйся там, где не следует. Иначе нарвешься на серьезные неприятности. – Самурай побежал вслед за товарищами.
Матахати брел вдоль темнеющего рва, останавливаясь, чтобы посмотреть на звезды. Идти ему было некуда.
– Конечно, это он! – решил Матахати. – Поменял имя на «Мусаси» и стал профессиональным мастером меча. Наверняка в нем не осталось ничего от прежнего Такэдзо.
Матахати, заложив руки за пояс, стал носком сандалии-гэта пинать камешек. Он гнал камешек перед собой, мысленно представляя лицо Такэдзо.
– Еще не время, – пробормотал он. – Стыдно показаться перед ним в теперешнем виде. Я не хочу, чтобы он свысока смотрел на меня, я не совсем потерял гордость… Стая Ёсиоки, поймав его, учинит ему расправу. Жаль, что я не знаю, где он. Надо было бы предупредить его об опасности.
Стычка и отступление
Вдоль узкой каменистой дороги к храму Киёмидзу лепились полуразвалившиеся домишки с крышами, похожими на щербатые зубы. Мох бахромой свисал с ветхих карнизов. Разогретая полуденным солнцем улица смердела соленой рыбой, поджаренной на угольях. Из одной лачуги вылетела миска и разбилась вдребезги о камни. Потом вышел человек лет пятидесяти, по виду ремесленник, за которым по пятам следовала босая жена со спутанными волосами и вислыми, как у коровы, грудями.
– Чем оправдаешься, бездельник? – пронзительно кричала она. – Бросаешь жену и детей голодать, болтаешься где-то, а потом, как червяк, приползаешь домой.
Из дома доносился рев детей. Неподалеку выла собака. Женщина, догнав мужа, вцепилась в собранный на макушке пучок волос и принялась лупить гуляку.
– Куда собрался, старый дурак?
Сбежавшиеся соседи пытались разнять семейную пару.
Мусаси, иронически улыбнувшись, повернулся к керамической лавке. Он давно стоял здесь, еще до семейной сцены, по-детски увлеченно следя за работой гончаров, которые сосредоточенно трудились, не замечая ничего вокруг. Они словно слились с глиной.
Мусаси захотелось попробовать себя в гончарном деле. Он с детства любил разные поделки. Ему казалось, он сможет без труда вылепить хотя бы чашку. В это время гончар лет шестидесяти принялся лопаточкой отделывать чайную чашку, и Мусаси, наблюдая за точными движениями чутких пальцев мастера, понял, что переоценил свои возможности.
«Сколько умения требуется, чтобы сделать такую простую вещь», – с изумлением подумал он.
Мусаси с недавних пор стал восхищаться мастерством других людей. Он проникся уважением к искусству, ремеслам, самой способности создавать что-то руками, особенно к навыкам, какими не владел сам.
В углу мастерской на прилавке, сколоченном из старых досок, стояли плошки, кувшины, чашечки для сакэ, горшки. Люди покупали их на память о храме Киёмидзу за небольшие деньги. Вдохновение, с каким работали гончары, подчеркивало убожество их обиталищ. Мусаси засомневался, что их выручки хватает на еду. Жизнь была суровее, чем казалось со стороны.
Наблюдая за мастерством, увлеченностью, сосредоточенностью, необходимыми для изготовления самых простых вещей, Мусаси подумал, сколько ему нужно трудиться для достижения совершенства в фехтовании. Мысль отрезвила его, поскольку у него порой мелькало сомнение, что он чересчур строго относился к себе после выхода из заключения в Химэдзи. На эти размышления его навели посещения школ боевого искусства в Киото, включая и школу Ёсиоки, на протяжении последних трех недель. Он полагал встретить в Киото людей, в совершенстве владеющих боевыми искусствами, ведь это была столица государства и бывшая резиденция сёгуната Асикаги. Киото всегда собирал лучших военачальников и легендарных воинов. Мусаси, однако, не нашел в столице ни одной школы военного мастерства, где он мог бы почерпнуть что-нибудь полезное для себя. Увиденное разочаровало его. Он выиграл все поединки, но не знал, побеждал ли он благодаря мастерству или из-за слабости противников. Страна пребывает в тяжелом положении, если все самураи такие же, как и побежденные им в Киото.
Мусаси возгордился своим мастерством. Сейчас он осознал опасность тщеславия и раскаялся в гордыне. Он мысленно отвесил низкий поклон выпачканному глиной старому гончару и направился вверх по крутому склону к храму Киёмидзу.
Он сделал несколько шагов, как его окликнули:
– Господин ронин!
– Вы меня? – обернулся Мусаси.
Он увидел человека в стеганой куртке, босоногого, с шестом на плече. По виду носильщик паланкина. Он говорил весьма грамотно для своего сословия.
– Ваша фамилия Миямото?
– Да.
– Спасибо!
Человек зашагал к холму Тяван.
Мусаси видел, как он зашел в харчевню. Раньше, проходя мимо этого заведения, Мусаси видел там толпу носильщиков. Он не знал, кто послал одного из них, но пожелавший уточнить имя должен скоро появиться. Мусаси, немного подождав, продолжил путь наверх.
По дороге Мусаси останавливался перед знаменитыми храмами и произносил две молитвы: «Спаси сестру от несчастий!» и «Даруй испытания недостойному Мусаси! Пусть станет лучшим в стране мастером меча или погибнет!»
Достигнув вершины холма, Мусаси сел на камень и снял соломенную шляпу. Отсюда открывался прекрасный вид на Киото. Он сидел, обняв колени, и мечты о славном будущем захлестнули молодую душу.
«Хочу жить осмысленно. Я ведь рожден человеком».
Когда-то Мусаси читал о двух мятежных героях, живших в десятом веке, по имени Тайра-но Масакадо и Фудзивара-но Сумитомо, безудержно жаждавших славы и власти. Они договорились поделить Японию между собой, если победят в войнах. Не все в их истории достоверно, но Мусаси тогда подумал, как глупо и самонадеянно ставить столь грандиозную задачу. Сейчас же эти притязания не казались ему смешными. Его мечты были иными, но в них было сходство с прочитанным. Кому как не молодым мечтать о великом? Мусаси пытался представить, какое место он займет в мире.
Мусаси размышлял об Оде Нобунаге и Тоётоми Хидэёси, их плане объединения Японии, о многочисленных битвах, которые они вели для его осуществления. Сейчас было ясно, что путь к величию лежал не через битвы. Теперь люди желали только мира, за который они так долго страдали. Раздумывая о долгой борьбе, которую выдержал Токугава Иэясу для достижения своей цели, Мусаси убеждался, как трудно сохранить веру своим идеалам.
«Настали другие времена, – думал он. – У меня впереди целая жизнь. Я появился на свет слишком поздно, чтобы пойти по стопам Нобунаги или Хидэёси, но есть мир, который я мечтаю завоевать. Никто не остановит меня. У носильщика своя мечта».
Мусаси, очнувшись от грез, вернулся в реальную жизнь. У него был меч, и он избрал Путь Меча. Неплохо бы стать Хидэёси или Иэясу, но теперь их таланты уже не требовались. Иэясу крепко сбил страну воедино, в кровавых войнах нужды нет. В Киото, раскинувшемся в долине, быстро налаживалась мирная жизнь, в которой забылась шаткость недавнего прошлого.
Отныне главным для Мусаси станут меч и люди, причастные к Пути Меча. Через фехтование он постигнет человеческую сущность. Мусаси радовался, что в минуты прозрения ему открылась связь между боевыми искусствами и собственным представлением о величии. Из-за каменистой гряды вдруг выглянул носильщик.
– Здесь! – крикнул он, указывая на Мусаси бамбуковым шестом. Мусаси увидел множество носильщиков, карабкавшихся вверх по склону. Он поднялся и зашагал к вершине холма, не обращая на них внимания, но вскоре понял, что путь перерезан. Держась на некотором удалении, носильщики окружили его плотным кольцом, выставив вперед шесты. Стоявшие сзади тоже застыли на месте. Один из них с ухмылкой заметил, что Мусаси погружен в изучение храмовой таблицы. Мусаси, стоя у основания лестницы к храму Хонгандо, действительно всматривался в почерневшую от непогоды таблицу под козырьком над входом в храм. Он от раздражения готов был припугнуть толпу боевым кличем. Он разделался бы с ними в мгновение ока, но ему неприлично связываться с чернью. Произошла какая-то ошибка, значит, они сами скоро разойдутся. Мусаси стоял, терпеливо перечитывая надпись на таблице: «Истинный обет».
– Она близко! – крикнул один из носильщиков. Носильщики вполголоса о чем-то переговаривались. Мусаси показалось, что они ободряют друг друга перед нападением. Храмовый двор со стороны западных ворот наполнился людьми – священнослужителями, богомольцами, торговцами. Они окружили Мусаси и носильщиков, с любопытством уставившись на ронина.
Со стороны холма Саннэн донеслись ритмичные возгласы, какими носильщики сопровождают переноску груза. Голоса слышались все громче, и вскоре на храмовом дворе появились двое носильщиков, тащивших на закорках старуху и деревенского самурая с усталым лицом.
– Стой! – скомандовала Осуги из-за спины носильщика.
Тот присел, и Осуги, живо соскочив на землю, поблагодарила его.
– На этот раз не уйдет! – сказала старуха дядюшке Гону.
Осуги и Гон были снаряжены так, словно до конца дней собирались странствовать.
– Где он? – спросила Осуги.
– Там, – показал в сторону храма носильщик.
Дядюшка Гон плюнул на рукоять меча и потер ее ладонью. Осуги Гон двинулись сквозь толпу.
– Не спешите! – посоветовал один из носильщиков.
– Крепкий парень! – добавил другой.
– Справитесь ли? – поинтересовался третий.
Носильщики подбадривали Осуги, остальные же зрители растерян но наблюдали за сценой.
– Неужели старая женщина бросит вызов ронину?
– Похоже.
– Она же совсем древняя! Спутник ее тоже едва держится на ногах. Верно, у них серьезная причина, коли решились схватиться с таким молодцом.
– Не иначе как семейная ссора.
– Смотри, смотри! Старика на драку настраивает. Есть же среди старух такие отчаянные!
Носильщик принес ковш воды для Осуги. Отпив, она передала его Гону со словами:
– Не волнуйся, нам нечего бояться. Такэдзо – соломенное пугало. Может, и выучился держать меч, но постиг, конечно, немного. Главное – выдержка.
Осуги уселась на ступенях храма Хонгандо в десяти шагах от Мусаси. Не обращая внимания ни на Мусаси, ни на толпу, она вынула четки и, закрыв глаза, зашевелила губами. Вдохновленный молитвенным рвением, дядюшка Гон сложил ладони и последовал примеру Осуги.
Картина приобретала комический оттенок, в толпе раздались смешки. Один из носильщиков резко повернулся к зевакам.
– Что смешного? Нечего склабиться, олухи! Старая женщина проделала долгий путь из Мимасаки в поисках шалопая, который скрылся с невестой ее сына. Два месяца она истово молится в этом храме, и вот наконец беглец нашелся.
– Самураи – особая порода, – рассуждал другой носильщик. – Сидеть бы старухе дома и пестовать внучат, так нет, она выполняет то, что по долгу положено ее сыну, отстаивая честь семьи. Разве она не заслуживает уважения?
– Мы ее поддерживаем не за чаевые, – вмешался третий. – Храбрая женщина! Возраста почтенного, но не боится вступить в бой. Мы должны ее подбодрить. Справедливо помочь слабому. Если она проиграет, за ронина возьмемся мы!
– Правильно! Чего ждать? Не смотреть же со стороны, как ее убивают.
Волнение возрастало по мере того, как собравшиеся узнавали о причине воинственности Осуги. Зрители подбадривали носильщиков. Осуги спрятала четки. На храмовом дворе воцарилась тишина.
– Такэдзо! – выкрикнула старуха, взявшись левой рукой за эфес короткого меча, заткнутого за пояс.
Мусаси стоял молча. Он, казалось, не слышит Осуги. Удивленный поведением Такэдзо, дядюшка Гон принял боевую стойку и, набычившись, прокричал вызов. Мусаси хранил молчание – он не знал, что сказать. Он вспомнил Такуана, предупреждавшего его в Химэдзи о возможной встрече с Осуги. Мусаси не волновало появление Осуги, но ему не нравились разговоры носильщиков. Его глубоко задевала и та ненависть, которую неизменно питало к нему семейство Хонъидэн. Вся история, по сути, сводилась к мелким передрягам и сведениям счетов в деревушке Миямото. Будь здесь Матахати, недоразумение уладили бы.
Мусаси не знал, как ответить на вызов настырной старухи и старика самурая. Он растерянно смотрел на них, не проронив ни слова.
– Подлец! Он струсил! – крикнул один носильщик.
– Будь мужчиной! Дай старухе убить тебя! – вторил другой. Все поддерживали Осуги.
Старуха прищурилась, негодующе тряхнув головой. Строго посмотрев на носильщиков, она прикрикнула:
– Заткнитесь! Вы мне нужны как свидетели. Если нас убьют, вы доставите наши тела в Миямото. Я не нуждаюсь в вашей болтовне и помощи!
Вытащив наполовину короткий меч из ножен, Осуги сделала несколько шагов навстречу Мусаси.
– Такэдзо! – презрительно бросила она. – Такэдзо! Так тебя звали в деревне. Почему ты не откликаешься? Слышала, у тебя теперь красивое имя Миямото Мусаси, но для меня ты навсегда Такэдзо. Ха-ха-ха!
Голова старухи тряслась от смеха. Она, видимо, надеялась прикончить Мусаси с помощью языка, не доводя дела до мечей.
– Хотел скрыться от меня, переменив имя? Глупец! Я знала, что боги наведут меня на твой след. А теперь сражайся! Посмотрим, унесу ли я твою голову в деревню или ты чудом уцелеешь.
К старухе дребезжащим голосом присоединился дядюшка Гон:
– Ты укрывался от нас целых четыре года! Мы искали тебя все это время. Наконец наши молитвы здесь, в Киёмидзу, достигли цели, и боги отдали тебя в наши руки. Пусть я стар, но не намерен терпеть поражение от подлеца вроде тебя. Готовься к смерти.
Выхватив меч из ножен, Гон крикнул Осуги:
– Прочь с дороги!
– Что ты затеял, старый дурак? Трясешься от дряхлости! – гневно оборвала его Осуги.
– Пусть я стар, но божества храма защитят меня!
– Ты прав, Гон! С нами предки семейства Хонъидэн. Нам нечего бояться.
– Такэдзо! Выходи на бой!
– Чего ты ждешь?
Мусаси не шелохнулся. Он стоял как глухонемой, взирая на двух стариков с обнаженными мечами.
– В чем дело, Такэдзо? Испугался? – крикнула Осуги.
Она приняла боевую стойку и сделала шаг вперед, но, оступившись, повалилась чуть ли не под ноги Мусаси. Толпа замерла. Кто-то крикнул:
– Он ее убьет!
– Скорее на помощь!
Дядюшка Гон остолбенел от неожиданности, уставившись на Мусаси.
К изумлению толпы Осуги подобрала выпавший меч и снова встала рядом с Гоном в боевой стойке.
– В чем дело, олух? – крикнула она. – Меч у тебя в руке или красивая безделка?! Или не знаешь, как им пользоваться?
Лицо Мусаси оставалось непроницаемым, как маска, но наконец он произнес громовым голосом:
– Я не могу.
Он двинулся к старикам, и те невольно отпрянули в разные стороны.
– Ты куда, Такэдзо?
– Я не могу применить меч.
– Стой! Почему ты не дерешься?
– Я вам сказал, что не могу.
Мусаси шел напролом, не глядя по сторонам. Он рассек толпу, не заметив ее.
Опомнившись, Осуги закричала:
– Удирает! Держите его!
Толпа ринулась на Мусаси, но он как сквозь землю провалился, когда его уже было схватили. Изумление толпы было неописуемым. Глаза смотрели тупо и непонимающе. Разбившись на группки, люди суетливо сновали по окрестностям до заката. Беглеца искали под полом храмовых построек, в соседних рощах. Позднее, когда люди возвращались вниз с холмов Саннэн и Тяван, кто-то клялся, что видел, как Мусаси с проворностью кошки вскочил на высоченную стену у западных ворот и скрылся. Никто не поверил, особенно Осуги и дядюшка Гон.
Водяной-каппа
Тяжелые удары цепов на току, заставленном рисовыми снопами, разносились по поселку на северо-западной окраине Киото. Набухшие от затяжных дождей соломенные крыши нависали над ветхими домишками. Это была «ничья земля», отделявшая столицу от сельской местности. Жили здесь так бедно, что в сумерках дым от кухонных очагов поднимался всего над несколькими домами.
Большие и корявые иероглифы на тростниковой шляпе, подвешенной под карнизом одного из домишек, оповещали прохожих, что здесь находится постоялый двор. Заведение, конечно, самого дешевого пошиба. В нем останавливались непритязательные путники, которые платили только за место на полу. За более удобный ночлег взималась дополнительная плата, но такую роскошь позволяли себе редкие постояльцы.
Около фусума, перегородки, разделяющей кухню с земляным полом и комнату с очагом, стоял мальчик. Он опирался на скатанный в рулон соломенный мат-татами.
– Добрый вечер! Есть кто-нибудь?
Это был посыльный из придорожной лавки, такой же убогой и грязной, как и все в поселке. Голос мальчика звучал не по годам зычно. На вид ему было лет одиннадцать, мокрые от дождя волосы свисали на уши. Он походил на маленького водяного-каппу с лубка. Одет он был тоже на посмешище – кимоно до бедер с несуразными рукавами, толстая веревка вместо пояса. Спину мальчика заляпала грязь из-под деревянных сандалий-гэта.
– Это ты, Дзё? – отозвался из задней комнаты хозяин постоялого двора.
– Принести сакэ?
– Сегодня не надо. Постоялец пока не вернулся, а мне не требуется.
– Он наверняка захочет. Принесу, как обычно.
– Захочет, так я сам зайду к вам.
Мальчику не хотелось уходить, не получив заказа.
– А вы что делаете?
– Пишу письмо. Хочу послать завтра с конной почтой в Кураму. Писать трудновато. Ломит спину. Иди, не мешай!
– Чудеса! Вы уже такой старый, что не можете сгибаться, а до сих пор не выучились как следует писать.
– Хватит! Еще одно слово и отведаешь хворостины.
– Давайте я напишу.
– Будто умеешь!
– Умею, – уверенно сказал мальчик, входя в комнату. Он заглянул в письмо через плечо хозяина и рассмеялся.
– Вы хотели, верно, написать «картошка», а у вас получился иероглиф «шест».
– Замолчи!
– Молчу! На ваши каракули страшно смотреть. Что вы хотите послать друзьям – картошку или шесты?
– Картошку.
Мальчик, прочитав письмо до конца, заявил:
– Никуда не годится! Никто не поймет, о чем это письмо.
– Напиши сам, если ты такой умный.
– Хорошо. Объясните, что вы хотите сообщить. Дзётаро уселся и взял кисть.
– Неуклюжий болван! – воскликнул старик.
– Почему это я неуклюжий? Это вы не умеете писать.
– У тебя из носа капает на бумагу.
– Виноват. Отдайте мне этот лист как плату за услугу. Дзётаро высморкался в испорченный лист.
– Так о чем письмо?
Уверенно держа кисть, мальчик быстро писал под диктовку. Письмо было окончено, когда пришел постоялец. От дождя он накинул на голову мешок из-под угля, подобранный где-то по пути. Мусаси остановился у входа, выжимая мокрые рукава кимоно.
– Цветы сливы опали от ливня, – проворчал он.
За двадцать дней Мусаси так привык к постоялому двору, что он казался ему домом. Каждое утро он видел усыпанное розовым цветом сливовое дерево у ворот. Сейчас мокрые лепестки лежали в грязи.
Мусаси остановился, удивленно глядя на сидевших голова к голове мальчика из винной лавки и старика хозяина. Он тихо подошел и украдкой заглянул через плечо хозяина. Дзётаро проворно спрятал кисть и лист бумаги за спину.
– Подглядывать нельзя! – сказал он.
– Дай посмотреть, – попросил Мусаси.
– Не дам! – упрямо ответил Дзётаро.
– Брось дурака валять, дай взглянуть! – Настаивал Мусаси.
– При условии, что вы купите сакэ.
– Вот к чему ты клонишь! Хорошо.
– Пять кувшинчиков?
– Столько не надо.
– Три?
– Тоже многовато.
– Сколько вы хотите? Не будьте скрягой!
– Скрягой? Ты знаешь, что я – бедный фехтовальщик. У меня нет лишних денег, чтобы сорить ими.
– Ладно, я сам отмерю, не тратя ваших денег. Но взамен вы расскажете мне что-нибудь интересное.
Сделка состоялась, и довольный Дзётаро зашлепал по лужам к винной лавке.
Мусаси внимательно прочитал письмо. Потом спросил у хозяина:
– Правда он написал?
– Да. Диву даешься. Мальчишка очень смышленый.
Мусаси пошел к колодцу, окатился холодной водой и переоделся в сухое. Старик тем временем повесил котелок над очагом, поставил чашку для риса и подал маринованные овощи. Вернувшись в кухню, Мусаси сел у очага.
– Куда запропастился маленький негодник? – бормотал старик. – Неужели так трудно принести сакэ из соседней лавки.
– Сколько лет мальчику?
– Говорит, одиннадцать.
– Выглядит старше.
– Так ведь с семи лет прислуживает в винной лавке. Видит разных людей: погонщиков лошадей, ремесленников, путешественников, всех не перечислить.
– Где он научился так хорошо писать?
– Он и впрямь так умело пишет?
– Видно, что детская рука, но в почерке есть что-то особое, я бы сказал, прямодушие. Если бы речь шла о фехтовальщике, я назвал бы это широтой натуры. Из мальчика выйдет толк.
– В каком смысле?
– Будет настоящим человеком.
– Да? – Старик хмуро поднял крышку с котелка, проворчав: – До сих пор не явился. Где-то болтается.
Хозяин надел гэта и собрался было в винную лавку, когда прибежал Дзётаро.
– Где тебя носило? – спросил старик. – Почему гости должны ждать?