«Потому, что этот парень – точно гей».
«Откуда ты знаешь?» - спросил Джин.
«У него слишком ухоженный внешний вид, как для гетеросексуала. Все идеально подобрано – галстук, пиджак, стрижка. Даже туфли. Мы с тобой таким не заморачиваемся».
Джин пожал плечами. Значит, мы оба не видели в этом проблемы. Вот и отлично.
Потом мы позвонили Питеру. «Мы только что встречались с парнем, который должен стать нашим менеджером», - сказали мы ему, и объяснили, что Билл действительно понял «KISS», как не понимал никто другой. Питер, естественно, отнесся к этой новости скептически. Когда я сказал ему, что Билл не согласился бы работать с нами, если бы мы не хотели стать самой знаменитой группой в мире, он ответил: «Чушь собачья. Люди все время так говорят».
«Да нет, он правда – парень, что надо», - сказал я. – «Знаешь, что он еще сказал? Если через две недели он не добьется для нас контракта, мы можем от него уйти». Это убедило даже Питера.
Поговорив с Эйсом и заручившись его одобрением, мы позвонили Биллу и сказали, что согласны с ним работать. «Хочу уточнить еще один момент», - ответил он. – «У вас же сейчас ни с кем контракт не подписан, верно?»
Мы сказали, что подписывали какое-то соглашение с Роном Джонсеном, но это не имело большого значения.
Билл захотел увидеть этот документ. Мы отнесли ему копию.
И были полностью раздавлены, услышав: «Извините, парни, но тут я ничего сделать не смогу. Без разрешения Джонсена вы даже отлить не можете. Вы сдали ему себя со всеми потрохами. Я не могу работать с вами. У вас нет на это права».
Через несколько дней после разговора с Биллом, мне неожиданно позвонил Рон. «Я звоню насчет нашего договора», - сказал он. – «Его срок уже истек, так что надо встретиться и продлить его». Получается, что наше соглашение, которые мы подписывали с Роном еще в составе «Wicked Lester», было недействительно.
Это была судьба. Я сразу же позвонил ребятам, а потом мы с радостью сообщили Биллу, что полностью свободны.
Итак, Билл Окойн стал нашим менеджером. И скоро мы стали считать его пятым участником (членом) «KISS».
19.
Возможно, кто-то другой в нашем положении ухватился бы за первый попавшийся вариант, каким бы он ни был. Но, когда Билл сказал, что с нами хочет подписать контракт Нил Богарт, я согласился не от безысходности, а потому, что понимал – именно он может стать нашим шансом на успех. Ведь именно благодаря ему «Buddha Records» стал самым известным в стране лейблом, специализирующимся на выпуске синглов. («сингловым» лейблом?) Он добился этого, выдавая на-гора то, что некоторые из ценителей рока называли штамповкой и ширпотребом. По большому счету, он дал новую жизнь стилю «бабблгам», раскручивая такие группы, как «Ohio Express», «1910 Fruitgum Company», и «Lemon Pipers». Yummy, yummy, yummy, chewy, chewy, chewy. (Ням-ням, сладенькая жвачка?= пс. это слова из двух песен группы Огайо Экспресс, но тут они как бы составляют фразу, решите, какой вариант лучше)
Нил недавно ушел из «Buddha Records» и основал собственную компанию, которую сначала планировал назвать «Emerald City Records», но потом передумал и назвал «Casablanca». Он согласился подписать с нами контракт после того, как услышал наши демо-записи сам, и получил хвалебные отзывы о них от других продюсеров. Нил сказал Биллу: «Я ухожу из «Buddha Records» и хочу, чтобы вы стали моим первым проектом».
Но на тот момент Нил еще не видел нас вживую. Когда он наконец увидел наш грим, он попросил нас избавиться от него. Для нас это было недопустимо. Однако, скоро Нил понял, что именно это было нашей «визитной карточкой» - образы, как отражение наших личностей. Поэтому он, хоть и с неохотой, согласился на грим, и мы стали первым проектом его нового лейбла.
В начале сентября 1973 года Нил и Билл организовали нам частный концерт для прессы. И для пущего эффекта, мы подписали с ним контракт именно на этом концерте, будучи при полной «боевой раскраске». Однако, поработав с Нилом, я стал думать, что лучше было бы подписать контракт с компанией вроде «Atlantic». Нил сделал успешную карьеру, выпуская синглы, и, хоть он и говорил, что хочет, дабы «Casablanca» начала свою работу именно с внушающей доверие рок-группы – что само по себе предполагало выпуск альбомов, а не синглов – у меня на этот счет имелись сомнения. Ведь синглы приобретали популярность и продавались после выхода в эфир в программе «Топ-40», транслируемой на АМ-диапазоне, в то время, как рок обычно крутили на прогрессивных ФМ-радиостанциях. (сама долго догоняла, поэтому пишу на всякий случай, в то время ам диапазон был популярен, а фм только появлялся, не знаю, есть смысл это отдельно объяснять или нет)))) Но разве в мире «KISS» что-то когда-то шло по плану? Сегодня, оглядываясь назад, я понимаю, что в этом и была его прелесть. Все время, с момента рождения нашей группы, мы игнорировали правила, будь то намеренно или в силу обстоятельств. В данном случае у нас просто не было выбора – ведь, к сожалению, другие лейблы не выстраивались в очередь, желая заключить с нами контракт.
Став частью команды, Нил воодушевился и стал фонтанировать идеями по поводу того, как сделать наше шоу еще более грандиозным. Именно он придумал фишку с поднятием платформы с барабанщиком. Нил предложил использовать принцип вилочного погрузчика – под платформой находились два штыря, с помощью которых она и поднималась вверх. Ему явно удалось понять, чего бы нам хотелось.
Билл, в свою очередь, продолжал доказывать нам, что мы не зря поверили ему. Он, фигурально выражаясь, превращал нешлифованный алмаз в сверкающий бриллиант. После того, как мы заключили контракт с «Casablanca», он также поделился с нами своими идеями. Сначала он познакомил нас со своим бойфрендом, Шоном Дилейни, который предложил нам всем выкрасить волосы в иссиня-черный цвет. У нас у всех были темные волосы, но он хотел, чтобы цвет был одинаковым. Итак, в квартире на углу 11 улицы и 6 авеню наши шевелюры стали черными, как у Элвиса Пресли или Роя Орбисона, как и задумывал Шон.
Также Билл арендовал для нас новое помещение для репетиций – жутковатый подвал, кишащий крысами, зато в Виллидж. Туда же он принес видеокамеру. Опять-таки, мне такое и в голову бы не пришло. Теперь мы могли видеть себя. Отличная идея. Даже такие группы, как «KISS», которые гордились тем, что привлекают внимание своим внешним видом, редко имели возможность увидеть со стороны, как на самом деле выглядели. Вместе с Шоном, который сам был артистом, певцом, и автором песен, Билл хотел проанализировать то, как мы двигались. В нем явно говорил его телевизионный опыт.
Я думал, что, когда выступаю, я постоянно двигаюсь, размахиваю руками и выгляжу, как герой рок-н-ролла с гитарой. Но, посмотрев видеозапись, я понял, что ошибался. Все мои потуги были практически незаметны. Если я хотел завладеть вниманием зрителей, мне нужно было двигаться по-другому. Шон стал для меня и тренером, и чирлидером, помогая разработать динамичные, яркие, привлекающие внимание движения.
Как и все члены нашей нестандартной команды, Шон помогал нам как выразить концепцию группы, так и добиться наилучших результатов. Однажды, во время репетиции, он заметил, что мы пару секунд раскачивались в унисон. Он нашел это место на кассете и показал нам. «Видите этот момент, когда вы двигаетесь все вместе?» - спросил он. – «Это можно использовать в шоу. Это движение должно стать вашей визитной карточкой».
Мне кажется, изначально каждому из нас эта идея показалась отстойной. Нам будут ставить движения?? Но мы все же решили попробовать. Мы втроем – Джин, Эйс и я – стали рядом на краю сцены и начали раскачиваться вместе с гитарами. Посмотрев запись, мы поняли – это было очень эффектно. Шон оказался прав. И, конечно же, когда мы впервые повторили этот номер перед зрителями, они просто на уши встали. (обезумели). Движение, подсказанное Шоном, заводило толпу. Мы понятия не имели, что нам необходим такой вот Шон, пока он у нас не появился. Благодаря ему наше шоу стало более ярким и зрелищным, а позже он еще и писал песни в соавторстве с практически каждым из нас.
Как-то Билл пригласил нас на встречу к себе в офис. Он познакомил нас с парнем, которого звали Эмейзин Эмейзо (или как-то так, помню, что имя было дурацкое). Этот парень, как сказал Билл, был фокусником. Он выдохнул огненный шар, который опалил потолок в комнате. «Что ж», - сказал Билл, - «кто хочет сделать такой же фокус на сцене?»
Не я!!!
Джин согласился попробовать, а что из этого вышло, вы и без меня знаете.
Все это в очередной раз подтвердило мое мнение о Билле – его идеи были очень прогрессивными, даже участникам нашей группы, не говоря у же о других, придумать такое было бы не под силу. Билл, так же, как и мы, понимал, что нам необязательно играть по чужим правилам. Он ко всему относился непредвзято. И то, что обещал нам при первой встрече, он выполнял, приступив к делу с энергией и энтузиазмом.
Ближе к концу сентября, спустя почти девять месяцев после нашего первого выступления в «Ковентри», и несколько недель после окончания двухнедельного «испытательного срока» Билла, мы отправились в «Bell Sound», чтобы записать наш дебютный альбом. Наш дебютный альбом!!!!
Мы попросили, чтоб нашим продюсером был Эдди Крамер, поскольку были очень довольны качеством демо-записи, созданной под его контролем. Но у Нила был на него зуб: еще во времена «Buddha Records» Эдди работал над альбомом группы «Stories», который, мало того, что не блистал хитами, так еще и обошелся Нилу дороже, чем тот ожидал. Поэтому Нил нашел для нас других продюсеров – Кенни Кернера и Ричи Вайса, которые работали со «Stories» после Эдди, и с которыми группа записала свой суперхит «Brother Louie» (пс. не путать с «Модерн Токинг» - это совсем разные песни)).
Открывая дверь здания на 54 улице, поднимаясь по лестнице, и входя в помещение «Bell Sound», мы чувствовали одновременно страх и восторг. Мы расставили аппаратуру, а техники установили все микрофоны. Я боялся, что если что-то сдвинется хоть на сантиметр, произойдет катастрофа. Я все время повторял: «Ребята, ничего не трогайте, все на своих местах, так и должно быть».
Мы, конечно, были новичками. Но, с другой стороны, будучи еще в «Wicked Lester», мы же записывались в студии в незаказанное время. Большой разницы вроде быть не должно было. К тому же, в этот раз с нами были продюсеры, которые подсказывали нам, что и как нужно делать. Мы записали все быстро, в одном и том же помещении, перезаписи и дополнений практически не потребовалось. Песни, которые у нас были, мало чем отличались от мартовских демо-записей. Мы вообще ничего уже не понимали. Просто ждали, что нам скажут делать дальше.
Сначала, находясь в студии, я был довольно уверен в себе, так как знал все песни очень хорошо. Но, когда началась запись, я отвлекся на движения своих пальцев на гитаре, и допустил ошибку. Движения, которые раньше получались сами собой, стали неловкими и неестественными. Я воспринимал микрофон, как некий устрашающий предмет перед моим лицом, а не как средство для общения с публикой, так же, как и на сцене. Я должен был осознать, что все студийное оборудование было призвано помочь мне привлечь внимание зрителей, а не помешать этому.
На это ушло какое-то время, но мне удалось справиться с собой.
Мне предстояло еще многому научиться – как петь в микрофон, когда петь в сторону. Но, как по мне, один из главных факторов, которые делают первый альбом такими живым и ярким – это молодость музыкантов. К нам это точно относилось. Мне, к примеру, был всего двадцать один год.
Когда пришло время прослушать записанное на студийной аппаратуре, тот факт, что я был глух на одно ухо, не имел большого значения. Ведь я всегда так слышал музыку, и моя неспособность слышать стерео не влияла на то, что я думал или делал, потому что, повторюсь, я так слышал всегда. Я заметил, что, когда мы слушали миксы, я оказался на метр-полтора правее центра. То есть, я пересел туда, и даже не обратил внимания. Это не значило, что я слышал стерео, но хотя бы как то это уравновешивало. Когда я находился между двумя колонками, я передвигался туда, где звук был оптимальным для меня – я всегда оказывался ближе к правой стороне.
Пришло время обеда, и нам принесли сендвичи. Это было круто. Все это, да еще и еда бесплатная? На тот момент мы еще не знали, что подобные вещи включались в счет, который студия выставляла компании. У меня в голове билась только одна мысль: «Мы в студии, записываем песни, которые написали сами - делаем то, о чем мечтали, а нас при этом еще и кормят! Что может быть лучше?»
Во время записи мы не забывали о Питере и все время подсказывали ему. У меня был микрофон, в который я говорил что-то вроде: «Так, сейчас давай та-та-та», или «а теперь тра-та-та-та». Это был единственный действенный способ.
Я думал, что у барабанов нет той мощности, которую я слышал на пластинках любимых мною британских групп. Но это было, скорее, из-за принципов работы наших звукорежиссеров. Приверженцы старой школы не считали, что усилитель должен работать на пределе своей мощности. По их мнению, это было неправильно. Они хотели избежать искажения звука, и не хотели перебарщивать. Звукорежиссеры Кенни и Рича, по всей видимости, также хранили верность старым традициям, и это влияло на качество записи. Мне бы хотелось, чтобы с нами был человек, знакомый с современными веяниями работы в нашем жанре. Но такого человека у нас не было, и поэтому альбом вышел довольно невыразительным. В звучании гитары вместо мощи было бренчание, как у пианино. Гитарные риффы Джина, который был не из тех, кто придерживается основных нот, просто потерялись. Качество вокала было средненьким, а общей звуковой картине не хватало широты, размаха. В нашем альбоме не было того пульсирующего напряжения, которое многим нашим современникам удавалось передать, подвинув до предела рычажок на пульте записи.
И здесь все тоже пошло не по плану. Да, звучание вышло немного допотопным. Но, судя по тому, как был принят этот альбом, возможно, было даже и лучше, что оно было не таким грандиозным, каким я считал наше звучание вживую. В любом случае, тот факт, что мы записывали альбом, был намного важнее недовольства по поводу его звуковых качеств.
Каждый вечер мы уходили из студии с чувством огромного удовлетворения от проделанной работы. Говорили друг другу «Пока, увидимся завтра», и шли домой к родителям – все, кроме Питера, который жил со своей женой. Очень скоро мы записали все девять песен. Наш дебютный альбом был готов.
Ребята из художественного отдела «Casablanca» поспросили, нужно ли переделать логотип для обложки альбома, сделав обе буквы «S» строго параллельными и одинаковыми по ширине. Я сказал «Нет. Мы попали сюда именно с этим логотипом. Не трогайте его».
Еще для обложки нам требовалось фото группы. В то время люди часто не понимали нас – даже те, кто с нами работал. Фотограф, который снимал нас для обложки первого альбома, Джоэл Бродский, делал также обложку альбома «Strange Days» для Doors. Когда мы пришли к нему в студию, он отнесся к нам очень дружелюбно и, казалось, был искренне рад. «Смотрите, что у меня для вас есть!» - сказал он.
И принес нам картонную коробку с разнообразными соломенными шляпами и красными резиновыми носами.
Что за фигня??
«Ну, это для ваших фотографий», - сказал Джоэл.
«Вы, видимо, неправильно поняли», - сказал я. – «Мы – серьезная группа. Мы – не клоуны. Это не годится».
Он был поражен. «То есть, это все у вас не для смеха?»
«Нет. Это наши образы». Так что, шляпы с носами он мог оставить себе.
Многие не понимали, что для нас все это было не легкомысленной игрой и весельем. Это была наша религия. Наш крестовый поход.
Джоэл сказал, что у него в студии есть свой визажист. Но мы сами решили сделать себе макияж. Все, кроме Питера. Он воспользовался услугами визажиста, и в итоге его лицо стало похоже на ритуальную маску льва. Такого мы раньше никогда не видели, и очень надеялись, что больше не увидим.
Да, возможно, и обложка нашего альбома, и звучание записи были не такими, как я ожидал. Но, Господи, мы наконец-то выпустили альбом! Это перекрывало все остальное. Я был так счастлив. Несмотря на все эти минусы, у нас был готовый альбом – пропуск в мир нашей мечты. Теперь мы были в игре.
Когда все было готово, Билл сказал, что нам нужно снова начать выступать, а потом и отправиться в турне. Я не имел ни малейшего представления о стране, в которой мы жили, не говоря уже о мире. И, думая о поездках в другие города… я понятия не имел, какими они были. Мне казалось, что все другие города были похожи на Нью-Йорк.
Наше обновленное шоу было практически готово. Пит должен был подниматься вверх метра на два, вместе с платформой и ударной установкой, Джин – выдыхать огонь, а мы втроем – раскачиваться в унисон. Нам оставалось подготовить только одно. Пиротехнические эффекты.
На то время пиротехника была не особо развита, как наука. Мы просто приглашали на «собеседования» парней, которые любили взрывать всякие штуки. Нам нужен был человек, который мог бы сделать большой «бабах». И в итоге Билл его нашел. Бог знает, где. Вряд ли в те дни существовали курсы подготовки пиротехников. Чтобы стать ими, достаточно было лишь увлекаться огнем и взрывчатыми веществами.
Мне кажется, наняв этих ребят, и направив их энергию в полезное русло, мы спасли жизни и имущество людей, которые могли бы пострадать, если бы эти пироманьяки бесцельно слонялись по улицам.
20.
31 декабря 1973 года мы заглянули в будущее.
Каким-то образом Биллу удалось внести нас в список музыкантов, выступающих на новогоднем концерте в зале «Музыкальной Академии». В нем были и Blue Öyster Cult, и Игги Поп с «The Stooges». Мы были четвертыми, после местной нью-йоркской группы под названием «Teenage Lust». Теперь я был точно уверен – наш успех был всего лишь делом времени. И в тот вечер мы, несомненно, произвели впечатление.
Когда мы вышли на сцену, перед четырехтысячной толпой, я был потрясен. С таким же успехом там могло быть и четыреста тысяч. Незадолго после начала выступления у меня отлетела пуговица на моих самодельных штанах. Так что я изо всех сил старался удержать их на месте, прижимая гитару к паху, чтобы они с меня не сползли. А Джин поджег себе волосы, исполняя трюк «дыхание огня», которому его научил Эмейзин Эмейзо.
Мы были опасными парнями. Особенно для самих себя.
Однако, еще до конца вечера я понял, что переживать насчет нашего позора не было особой нужды. Когда пришло время выступать «The Stooges», группа вышла на сцену и начала играть – без Игги. Его еще надо было туда доставить. Ребята из его команды снесли Игги вниз по лестнице, поддерживая с обеих сторон, протащили за кулисы, а затем практически выбросили на сцену. Игги и стоять-то толком не мог, не то что ходить или прыгать. Увидев их выступление, я вдруг понял, почему он постоянно выкидывал всякие эпатажные штуки. Ему нужно было как-то отвлечь внимание от того факта, что, несмотря на всю свою легендарность и пафос, «The Stooges» были ужасны.
Тем не менее, мы понимали, что не готовы быть хедлайнерами, «гвоздями программы». Пока не готовы.
К счастью, перед нашим первым рекламным турне по Канаде у нас было запланировано еще одно небольшое выступление. К несчастью, Нил выбрал именно этот момент, чтобы поговорить со мной о том, что его не устраивало в моем образе Звездного Дитя. «Я тут подумал – может, стоит немного изменить твой макияж?», - сказал он.
«Что? Почему??»
«Потому что он.. ну, делает тебя слегка.. женоподобным. Почему бы тебе не попробовать что-то другое вместо звезды?»
Я решил пойти ему навстречу, и в качестве эксперимента нарисовал себе маску, типа как у Зорро или Одинокого Рейнджера. После выступления Нил спросил: «А ты не мог бы еще и походку, движения изменить? Ну, знаешь, чтобы казаться таким дикарем, мачо?»
Да пошло оно все…
«А зачем мне это делать? Я совсем не такой».
Я не мог этого понять. Я гордился тем, что я – Звездное Дитя. И не понимал, какое отношение имеет мой образ и то, что я делаю, к моей сексуальной ориентации – или мнению о ней. Я, наоборот, считал, что оттенок андрогинности в образе показывает, что я уверен в себе и своей половой принадлежности (ориентации?). К тому же, людей мой образ привлекал, так что, какая разница, как они его понимали? Но таким тогда был наш мир – люди панически боялись всего, что могло быть воспринято, как признак гомосексуальности. В этом Нил был прав, мой образ могли интерпретировать именно так. Но мне просто было все равно. Мы не играли по правилам. И я не собирался идти на поводу у стереотипов и беспричинного страха. В моем представлении идеальный фронтмен был совершенно не похож на неандертальца.
После того шоу в январе 1974 я снова вернулся к своей звезде.
Я все еще жил дома, с родителями и племянницей Эрикой. Денег у меня было не так много, и я, конечно же, не собирался их все тратить на аренду отдельного жилья. Хоть я и понимал, что теперь не смогу часто быть рядом, но я очень дорожил нашими теплыми отношениями с Эрикой. Малышка, которая к этому времени уже ходила и говорила, воспринимала меня как старшего брата, и мне это очень нравилось.
И вот я уже ехал с родителями в аэропорт, чтобы лететь в Эдмонтон, в Канаду. Наш альбом еще не вышел, но Биллу удалось забронировать нам турне – один неизвестный мне музыкант, Майк Кватро, чья сестра Сьюзи была очень популярна в Англии, отменил несколько выступление в Канаде, и Билл забронировал эти даты для нас. Сидя в родительской машине по пути в аэропорт, я чувствовал себя школьником, которого везут в летний лагерь. Хорошо, что мои родители не знали, что на самом деле я отправлялся в передвижной бордель. Оказавшись в Канаде, я почти сразу же понял, что многие девушки хотели переспать со мной – хотя сон был, конечно, не в приоритете, им хотелось более интересного времяпрепровождения – только по одной причине: я был участником группы.
Я стал желанным. Мне очень сложно было в это поверить.
Но, кроме легкого, случайного секса в режиме нон-стоп, нас ждали еще и концерты. Все три раза залами для выступлений были кафетерии колледжа, к тому же, у нас не было с собой полного арсенала. Подъемник Питера остался в Нью-Йорке, хотя Джин все же проделывал трюк с огненным дыханием, а сцена – состоявшая обычно из нескольких сдвинутых вместе раскладных столов – была окутана туманом из сухого льда.
Видимо, у Майка Кватро было достаточно поклонников, раз ему удалось организовать столько концертов. И хотя, судя по качеству «залов», звездой первой величины он не был, зрители все же были озадачены, когда на сцену вышли мы. Они понятия не имели, кто мы такие. Сложно их в этом винить, ведь наш альбом еще не вышел.
Во время этого тура мы несколько раз давали интервью. Естественно, мы не знали, как это нужно делать правильно. У нас не было никакой стратегии, никаких стандартных, подготовленных ответов. Единственное, о чем мы договорились с Биллом – что без грима мы никогда фотографироваться не будем. Эта идея выглядела шикарно в теории, но на практике, когда нам впервые представилась возможность хоть как-то прославиться с помощью фото в местной газете, оказалась не очень удобной для нас.
Но, поскольку мы существовали только на сцене и фотографироваться соглашались только при полном параде, журналисты приходили к нам на концерты и брали интервью у нас всех вместе, когда мы были уже полностью готовы к выходу на сцену. Скоро стало ясно, что наша четверка терялась, отвечая на вопросы о том, как образовалась наша группа или чего мы хотели достичь. Мы не имели четкого ответа даже для самих себя, и, тем более, никогда не обсуждали подобные вопросы всей группой. Мы пытались показаться интересными и скандальными, но на деле выглядели кучкой придурков. Образно говоря, нас бросили на глубину, в то время как мы не умели плавать.
Меня поразило то, что, как для человека с богатым словарным запасом, Джин слишком часто использовал слово «я». Когда я пытался отвечать на вопросы о группе, я, конечно же, всегда говорил «мы». Но, когда такие же вопросы задавали Джину, в его ответах всегда звучало «я». Это меня бесило. Ведь вопросы были о группе. Это была не его история, а история всех нас – история «KISS».
Мы всегда хотели, чтобы наш общий образ был, как у «Битлз» - четыре парня, живущие в одном доме, катающиеся на лыжах вместе и все такое. Джин же, будучи единственным ребенком в семье, и, как следствие, эгоистом, не считал нужным объяснять или оправдывать перед кем-то свое поведение. Я бесился, но молчал.
Уже в Нью-Йорке, где-то через неделю после нашего возвращения из Канады, Нил сообщил нам, что наша песня «Nothing to Lose», которую он выпустил синглом, прозвучит в два часа дня на крупной местной ФМ рок-станции WNEW. Мы с родителями уселись возле нашего радиоприемника Harman Kardon в ожидании. И вот Эллисон Стил сказала: «Сейчас вы услышите первую песню новой группы «KISS»». И «Nothing to Lose» зазвучала в нашей гостиной. Этот момент, когда я услышал нашу песню на той же станции, где крутили «The Who» и «Led Zeppelin», был незабываемым. Я часами слушал песни своих кумиров на этой радиостанции.
Пока нашего альбома никто не слышал, он был для меня каким-то абстрактным понятием. Даже когда я увидел готовую обложку в офисе Билла. А теперь все это стало реальным. И станет еще реальнее на следующей неделе, когда наш альбом начнет продаваться и его, возможно, даже выставят в витринах магазинов, а у нас пройдет дебютное выступление в Лос-Анджелесе.
В середине февраля мы вылетели в Лос-Анджелес, чтобы выступить на вечеринке, которую Нил организовал для нас в отеле Сенчури Плаза. Это был наш, так сказать, «первый бал», на котором Нил намеревался показать нас представителям музыкальной индустрии – в том числе своим партнерам из Warner Bros. Records – и всем знаменитостям, которых «Casablanca» смогла бы уговорить придти.
Я полюбил Лос-Анджелес с первого взгляда. Это был другой мир, совершенно непохожий на тот, к которому привык я. Проезжая по бульвару Сансет, я увидел билборды с рекламой музыкальных групп, а не пива или сигарет. Ух ты. Я надеялся, что когда-нибудь там появится и «KISS». В этом городе отношение к музыке было не таким, как в Нью-Йорке. Здесь все вращалось вокруг музыки и фильмов. Также атмосфера показалась мне более здоровой – меня поразило сочетание солнечной погоды и того, как люди следили за собой.
«Casablanca» поселила нас в отель «Шато Мармон» и арендовала нам два «Шевроле» для поездок по городу. Помню, как мы садились в машины и ехали в «Деннис» или «Макдональдс». Я жил с Эйсом в двухэтажном бунгало, стоявшем отдельно. Джин жил с Питером. Каждое бунгало было двухуровневым и в нем было несколько ванных комнат и спален. В первый день Эйс пошел прогуляться, а я решил принять душ. Вдруг я почувствовал какой-то ужасный запах. Отодвинув шторку, я увидел, что Эйс сидит на унитазе и испражняется. (срет-грубо? Какает – по-детски? Я в растерянности))) Он глянул на меня. «Ты что здесь делаешь?» - заорал я. Ведь в бунгало было несколько ванных с туалетами. Он лишь пожал плечами. Что ни говори, Эйс был странным парнем.
Приехав в Лос-Анджелес, я спрашивал людей: «Что вы делаете, как развлекаетесь? Куда ходите по вечерам?» Одним из первых мест, которые мне назвали, был бар-ресторан «Радуга» на бульваре Сансет в Западном Голливуде. Я никогда о нем не слышал, но войдя туда, понял – я нашел свою синагогу. Свой новый храм.
Люди, которых я увидел там, жили лишь сегодняшним днем. Мне, новичку, показалось, что все там были либо друзьями по сексу, либо незнакомцами, которые тоже не прочь. В первый же вечер я встретил шикарную блондинку, которой, чтоб отправиться со мной в «Шато Мармон», потребовалось лишь узнать, что я играю в группе, и что у нас выходит альбом. Если ты – музыкант, да еще и выглядишь соответственно – а я был в сапогах на платформе, и одет по рок-н-ролльной моде, как всегда – на бульваре Сансет перед тобой открывались большие перспективы. Меня это вполне устраивало. Все было так просто и без лишних сложностей. Можно сказать, мы с ней праздновали одно и то же – возвышение рок-н-ролла.
Я недавно купил кассету с записью альбома «Led Zeppelin» «House of the Holy», и именно ее я включил, когда мы приехали ко мне в отель. Этот альбом всегда будет ассоциироваться у меня с первым визитом в фан-клуб ресторана «Радуга».
Когда на следующее утро девушка ушла, я понял, что в Лос-Анджелесе не были приняты ложные ожидания – с обеих сторон. Осуждение и снисхождение – тоже. Как бы странно это не звучало, то, что произошло между нами, было правильным, и мы оба были друг другу благодарны.
В тот вечер, и во все последующие, которые я провел в «Радуге», я начал открывать для себя новые стороны рок-н-ролла, не имеющие отношения к самой музыке. Конечно, я слышал об образе жизни рок-музыкантов, но не имел ни малейшего понятия, каким он был на самом деле. Мои представления о славе рок-музыкантов исходили из моего ограниченного опыта. Пределом моих мечтаний было то, что у меня появится шикарная девушка, а вышло так, что каждый день у меня была новая красотка, иногда даже несколько за один день. Это было невероятно. Лос-Анджелес казался мне Изумрудным Городом.
18 февраля 1974 года состоялась та самая вечеринка, которая напоминала мне что-то среднее между бар-мицвой и сборищем третьесортных звезд. Нил вышел на сцену, представил нас, и мы начали играть. Мы не успели спеть первую песню, как люди начали выходить из зала. Слишком громко и кричаще, жаловались они. Эй, ну мы же не «Иглс». Не стоило ждать о нас звука, комфортного для слуха, или песен об отчаянии в пустыне. Мы были с Восточного побережья и гордились этим, считая ковбойские заморочки Западного (побережья) просто смешными. Напугав всех этих людей, я, как ни странно, почувствовал гордость. Мы им не понравились – ну и что с того? Они тоже нам не пришлись по душе.