Элис Купер тоже был на этой вечеринке. Потом он шутил: «Все, что вам нужно – это своя фишка». (?)
Через несколько дней мы поехали в Acquarius Theater на бульваре Сансет, чтобы впервые выступить по телевидению. Дик Кларк теперь был не только ведущим American Banstand, у него появилась собственная программа, In Concert, в каждом выпуске которой три группы исполняли свои песни вживую. Формат нам подходил – мы просто должны были делать то, что обычно. Нам это показалось очередной вехой в развитии, шагом вперед – сетевая телепрограмма, а ведущий не кто-нибудь, а сам Дик Кларк! Дик пришел к нам в гримерку, когда мы готовились к выступлению. Со временем, я понял, что далеко не все люди, занимавшие подобное положение, были такими же сердечными, как он. Например, когда через несколько месяцев мы познакомились с Биллом Грэмом, знаменитым промоутером, управляющим концертными залами «Филлмор» и «Уинтерлэнд», его поведение с нами вряд ли было можно назвать приветливым. Но Дик был особенным. И, пожимая его руку, я думал: «Боже, это же сам Дик Кларк!» Все эти годы, с самого детства, он вдохновлял меня. Он казался мне таким же фантастичным существом, как Супермен. Но нет, Дик Кларк существовал на самом деле.
Мы разместились на вращающейся сцене. Перед нами играла группа под названием Redbone. Потом сцена повернулась, и приглушенный свет неожиданно превратился в яркое сценическое освещение. Мы оказались перед камерами. Но на тот момент мы уже были одним отлаженным механизмом, и играли с одинаковыми энтузиазмом и силой, где бы ни оказались. Мы были довольны своим выступлением. Увидели мы его только через шесть недель. В тот день, возвращаясь с выступления в Эсбери Парк, что в Нью-Джерси, мы очень спешили обратно в свой мотель, чтобы успеть посмотреть трансляцию, хоть и на дрянном телевизоре.
Снявшись в программе In Concert, мы вернулись в Нью-Йорк, чтобы несколько недель отдохнуть перед подготовкой к нашему первому настоящему турне в середине марта. Я помню, как лежал на кровати в родительском доме, вспоминая свою лос-анджелесскую жизнь- женщин, рестораны, телешоу, дорогие отели, и все те преимущества и привилегии, которые были неотделимыми спутниками успеха.
И молился.
Господи, прошу тебя, не забирай у меня все это сейчас.
Толика признания, которую я получил, уже стала для меня наркотиком. Подумать только, пухлого, забитого паренька теперь хотели шикарные красотки, и все это только потому, что теперь меня стали воспринимать по-другому. Кроме того, я занимался любимым делом, а мне за это еще и платили. Раньше я знал, что такое бывает, но воспринимал спокойно, так как ко мне это не имело отношения. А сейчас, попробовав этой жизни, я уже помыслить не мог о том, чтобы ее лишиться. Сейчас все было по-другому. Я молился, боясь, что этот пирог заберут у меня из-под носа, тогда как я успел насладиться лишь крохами. Но даже эти крохи были потрясающими. Мне хотелось большего. И я приходил в ужас при мысли, что все это может скоро закончиться.
Господи, прошу тебя, не забирай у меня все это сейчас
Пожалуйста, Господи. Не сейчас, только не сейчас.
21.
Теперь, когда у нас был альбом, мы начали сотрудничать с национальным агентством по оформлению гастрольных контрактов, под названием ATI. Это агентство организовывало нам отдельные выступления в клубах, или вносило нас в список групп для разогрева на других концертах. 22 марта 1974 года, на первом из таких концертов, мы выступали на разогреве у Redbone, той самой группы, с которой месяц тому назад делили сцену на программе у Дика Кларка. Потом пару раз выступили с британской группой Argent, и дело пошло. На протяжении года мы играли на разогреве у ZZ Top, Blue Oyster Cult, Манфреда Манна и многих других – даже «The New York Dolls».
В начале 70х годов, если вы шли на какой-либо концерт, обычно вы видели там три группы. Первой выступала неизвестная группа – в данном случае, «KISS», затем – более известная, часто указанная как «специальные гости», и, наконец, хедлайнер, собственно, «гвоздь программы». Целью начинающего коллектива было подняться по этой лестнице.
Такая трехступенчатая система давала вам шанс отточить свое мастерство. Но мы делали не только это. Мы еще и брали с собой полный арсенал – огонь, дым, взрывчатые вещества – на каждое наше выступление, неважно, были ли мы основной группой в маленьком клубе, или выступали перед полупустым залом после двух других групп. Шоу «KISS» всегда должно было оставаться шоу «KISS» - с выдыханием огня, размахиванием гитарами в унисон и большим бабахом. И пусть Питера иногда прижимало к потолку, когда его вместе с установкой поднимало вверх, пусть основная группа злилась, что из-за наших пиротехников зал был полон дыма – это было не главное.
Мы не шли на компромисс, и, к счастью, у Билла Окойна не было кредитного лимита на его карточке Американ Экспресс. Ведь именно он - из своего кармана - оплачивал все расходы по организации наших выступлений, в то время, когда наших заработков не хватило бы и на половину этой суммы. Мы ездили из города в город на микроавтобусе, ночевали в дрянных мотелях. Шон Дилейни был у нас и за водителя, и за менеджера тура. Он был, как вожатый в лагере, который следит, чтоб дети не потерялись во время экскурсии и находит подход к каждому. Билл также иногда приезжал к нам, а, когда его не было рядом, мы все каждый день говорили с ним по телефону. Он всегда мог подбодрить нас, найти правильные слова, так что каждый из нас чувствовал себя его любимым членом команды.
И, конечно же, у нас была команда роуди, помощников, которые устанавливали и потом убирали аппаратуру, отвечали за спецэффекты, следили за состоянием наших инструментов, и, как часто бывало, дрались с командами хедлайнеров, которые требовали, чтоб мы, будучи всего лишь группой для разогрева, не отвлекали внимание на себя. Эти ребята ездили в большом грузовике, где находилась также и вся аппаратура, кроме четырех кейсов с макияжем и зеркалами. Их мы возили с собой в микроавтобусе.
Несколько раз мы играли с группой Argent, и их команда постоянно ставила нам палки в колеса, например, выключая электричество, когда мы еще не закончили. Также они постоянно ругались с нами по поводу наших спецэффектов. Ясное дело, непросто сравниться с группой, после которой весь зал полон дыма, так что на протяжении всего концерта люди помнят, что третью мировую войну только что выиграли ребята в черной коже, на каблуках и при «боевой раскраске». Однако, на удивление, во время нашего последнего совместного выступления никаких «сюрпризов» не было. Позже мы узнали, почему. Наши ребята поймали парня из команды недоброжелателей, который у них отвечал за звук, и закрыли его в одном из огромных дорожных чемоданов, в котором мы возили аппаратуру. Чего не сделаешь для успеха общего дела?
В другой раз, когда мы были на разогреве у «Аэросмит» (тогда они тоже были новой группой, но уже известнее, чем мы), их команда расставила аппаратуру так, что для нас совсем не оставалось места. Нам пришлось бы пробираться на сцену походкой контуженого краба. И наша команда сказала команде «Аэросмита»: «У вас есть пять минут, чтобы сдвинуть назад ваши усилители, иначе мы сбросим их в оркестровую яму». Чтобы показать серьезность своих намерений, один из наших ребят даже вытащил нож. В итоге, место для нас освободили очень быстро.
Из наших первых выступлений особенно запомнилось мне одно, состоявшееся 25 марта в Вашингтоне, в клубе «Байю». В то время все казалось мне волшебством – мы ездили по стране с гастролями, нам платили за любимое дело. Да, тогда мне не нужно было оплачивать счета. Но, если бы возникла такая необходимость, я бы мог их оплатить, просто играя рок-н-ролл. Сама мысль об этом вызывала во мне невероятное чувство. Это была моя работа. Так я зарабатывал на жизнь.
Вечером, перед концертом в «Байю», я впервые увидел групповой секс. Я зашел в номер мотеля, где жила наша команда, и увидел на кровати молодую женщину и несколько парней – и наших роуди, и других – которые ждали своей очереди, чтобы залезть на нее. Я ничего подобного раньше не видел. Они как будто ждали автобус на остановке. Такое было не для меня.
Однако, в тот вечер я тоже «снял» девушку. Она была потрясающе красивой – несколько недель назад я б к такой и близко не подошел. И именно поэтому меня вдруг охватило чувство страха. А что, если у нее есть парень или муж, который захочет набить мне морду? Внезапно я задумался о том, что может стоять за нашим бездумным сексом, «праздником рок-н-ролла». О том, что, возможно, у нее есть близкие люди, которых может обидеть и разозлить ее легкомысленное поведение. В довершение ко всему, я проанализировал то, что она рассказывала о себе, и понял, что ее отец был членом банды. Мы лежали в кровати, обнаженные, и я спросил ее: «Ты здесь, потому, что хочешь этого, или потому, что ты пьяна?»
«Я здесь, потому что пьяна», - засмеялась она.
Иногда я вел себя, как слон в посудной лавке, иногда – слышал внутренний голос, предупреждающий меня, что секс означает не только удовольствие, а еще и страх, и возможные последствия. Если девушка от тебя забеременеет – это твои проблемы, и никто тебе не поможет. Другими словами, переспишь не с той женщиной – и тебе крышка.
Но, несмотря на страх, беспокойство и увещевания внутреннего голоса, в качестве своего наркотика я выбрал секс. И мне всегда было его недостаточно.
Время от времени я мог пропустить пару стаканчиков, но мне не нужен был алкоголь, чтобы набраться смелости и заговорить с девушкой. Я с легкостью начинал разговор или «раздавал авансы». К тому же, я скоро понял, что девушек интересовало вовсе не мое остроумие или красноречие. Я был рок-музыкантом, играл в группе – этого было достаточно, чтобы лечь со мной в постель.
У меня не было никакого желания постоянно напиваться или употреблять наркотики. Я не хотел терять над собой контроль. Передо мной открывалась свобода и новые возможности, и я хотел быть в трезвом уме, чтобы все это запомнить. Но с самого рождения группы наркотики постоянно были рядом с нами. Люди приходили в концертные залы, в мотели, на радиостанции и в музыкальные магазины, которые мы посещали в рекламных целях, и хотели стать нашими друзьями. Парни предлагали нам наркотики, девушки – свои тела: мне достаточно было только тел.
А вот наши роуди, наоборот, подбирали разноцветные таблетки, которые фанаты бросали на сцену, и глотали их, как будто это были драже «Скиттлз». Это меня пугало. «Вы же понятия не имеете, что именно сожрали!»
Однажды утром я пошел к нашему пиротехнику. Постучал, но ответа не было. Я распахнул дверь и вошел. Он сидел в углу, неподвижно, накрыв голову одеялом, с позеленевшим лицом. Мне такого счастья было не надо.
Именно из-за того, что наркотики играли важную роль в рок-н-ролльном мире, я стал меньше общаться с его представителями. Наркотики были неотъемлемой частью рок-культуры. Я их не признавал, это делало меня для многих чужаком. Людям было неудобно со мной общаться, когда они узнавали, что я не нюхал «порошок» и не «закидывался» таблетками. А мне было неудобно из-за того, что им было неудобно. Мои же отношения с женщинами – «групи» и не только – основывались исключительно на сексе, а в постели мои партнерши редко употребляли наркотики. Я «ловил кайф», когда девушка соглашалась пойти со мной ко мне в номер.
Эйс был алкоголиком, но в самом начале он выступал трезвым, а пил только после концерта. И вот тогда он часто напивался так, что не мог даже стоять. Тогда это еще казалось смешным. Для меня его алкоголизм не был проблемой, пока он делал свою работу, а он ее делал. Чем он занимался вне сцены – его личное дело.
Однажды, вернувшись в мотель, я увидел, как он лезет по полу на четвереньках, разговаривая сам с собой. «Ты чего делаешь, чувак?» - спросил я его.
«Общаюсь с маленькими человечками», - ответил он, показывая на пространство вокруг себя.
Я попытался пройти мимо него, как вдруг он сказал: «Ой! Ты только что на одного из них наступил».
Иногда это выглядело жалко, но иногда, должен признаться, смешно. Мы часто смеялись над Эйсом, и я не имею в виду злые насмешки. Он был забавным. Он был сумасбродным. Постоянно рассказывал анекдоты. И только позже все это стало страшным и уродливым. Когда он начал смешивать «Валиум» и кокаин, это перестало быть смешным. Хотя сначала он был просто симпатичным чудаком.
После одного случая Эйс получил прозвище «Шеф». Все мы (кроме Джина, который никогда не раздевался и не принимал душ в чьем-то присутствии) в гримерке обычно ходили практически без одежды. Однажды вечером, когда мы сидели перед зеркалами и наносили макияж, Питер подошел к Эйсу сзади и положил свой член ему на плечо. Эйс с невозмутимым видом повернул голову и поцеловал его. Тогда же мы и прозвали его «Шеф», так как ему всегда все нужно было попробовать.
Еще одним прозвищем Эйса было «Доедала», потому что он часто забирал еду с наших тарелок. «Ты будешь это доедать?» - спрашивал он и хватал остатки еды.
Во время туров мы всегда завтракали и ужинали вместе. Завтраки в дешевых мотелях были практически одинаковы: яичница, тост и баночка виноградного желе с бумажной крышечкой. Ужины были разными. Если кто-то ел креветки, Эйс доедал хвостики, оставленные на тарелке. Иногда он даже исследовал подносы, выставленные гостями в коридор после ужина в номере.
Для нас было привычно проводить по десять и более часов вместе, в нашем микроавтобусе. Эйс часто нас смешил. Как-то Питер, который был старше всех нас, и у которого было длинное, вытянутое лицо, сказал: «Среди вас всех я выгляжу, как ребенок».
«Ага», - ответил Эйс. – «Разве что ребенок моржа».
Еще как-то мы все ехали в машине, и Эйс сказал: «Я бы чего-нибудь выпил». Для него такие фразы были в порядке вещей.
«Так выпей мой одеколон», - сказал я.
«Серьезно?»
«Ну да», - ответил я. – «Там же есть спирт».
Тогда он снял крышечку с моего «Арамиса», сделал большой глоток и сразу же выплюнул. Мы все смеялись, включая самого Эйса.
Я считал нас четырьмя мушкетерами и был уверен, что мы всегда будем вместе. Мы были викингами, гуннами, монголо-татарами, которые сеяли хаос в каждом городе, в который вторгались. Мы были четверкой «Битлов», едущей на лыжах по склону, как в фильме «На помощь!»
Мы были «KISS».
Нас объединяло чувство товарищества, когда мы вместе ели, путешествовали, готовились к концертам и выступали – а уж на сцене мы были единой силой. Конечно, это не касалось обычной, реальной жизни – когда мы иногда, в редкие перерывы между концертами, оказывались дома, мы практически не виделись. Но на гастролях, в дороге, мы были «KISS». И быть «KISS» было весело и здорово.
Но я знал – так будет не всегда, придет время, когда этот период останется в прошлом. Я даже испытывал легкое чувство сожаления, понимая, что эта странная, но веселая рок-н-ролльная жизнь – всего лишь шаг на пути к звездному статусу. А в том, что мы станем звездами, я никогда не сомневался.
У нас все получится.
При малейшей возможности Билл организовал нам рекламные встречи в редакциях местных газет, на радиостанциях и в музыкальных магазинах. Но через несколько месяцев мы задрали нос, и начали возмущаться по поводу этих встреч. Как-то мы должны были при полном параде явиться в магазин грампластинок, но мы решили, что не пойдем. Забьем на это все. Билл как раз был с нами в тот период. Он ворвался к каждому из нас, собрал нас вместе и начал орать: «Вы что, издеваетесь?»
Мы сказали, что нам не хочется этого делать. Нам казалось, что это просто зря потраченное время, к тому же, мы все это уже переросли.
«Вы себя ведете так, как будто стали Олимпийскими чемпионами», - возмутился он. – «А на самом деле, вас еще даже к соревнованиям не допустили».
Мы посмотрели друг на друга и сказали: «О…»
Мы оделись и накрасились. Мы пошли в тот магазин. Мы слушали Билла, и он почти всегда оказывался прав.
Нил, напротив, исповедовал совершенно другую философию, к которой привык, работая в «Buddha Records». Он готов был рискнуть перспективами и длительностью нашей карьеры ради шанса выпустить хит сегодня, неважно, пусть даже избитый и некачественный. Ранней весной он позвал нас в студию, чтобы мы записали кавер-версию старой песни Бобби Ридделла «Kissing Time» (Время для поцелуев). Он сказал, что это была «рекламная музыка» для конкурса поцелуев – это было полной противоположностью тому, чего я хотел для нашей группы. По мне, это была дешевка. Ни одна из групп, на которые я равнялся, не согласились бы на подобное. Но Нил заверил нас, что эта музыка будет просто играть на фоне во время конкурса, ничего более. Естественно, после того, как мы записали довольно средненькую версию песни, Нил выпустил ее в виде сингла. Иногда он решал вопросы просто уникальным способом.
После выхода сингла и трансляции первого (?) конкурса на нескольких радиостанциях страны, Нил велел нам прийти на очередной конкурс поцелуев, который проводили в одном из музыкальных магазинов. И вот я зашел туда, в костюме, при макияже, гордясь собой, и подошел к целующейся парочке. Я наклонился к ним – все мы были в обуви на платформе – парень скосил на меня глаза и, не отрывая губ от губ девушки, спросил: «Ты кто, черт подери, такой?»
Это была просто молодая пара, участвовавшая в конкурсе поцелуев. Они понятия не имели, что все это имеет какое-то отношение к нам.
«Это неважно», - сказал я и ринулся к двери так быстро, насколько мне позволяли мои шипованные платформы.
22.
В среднем, мы давали примерно один концерт в два дня, редко – больше. И в конце апреля Билл снова организовал нам выступление на телевидении, на этот раз, в «Шоу Майка Дугласа». Это было развлекательное, не музыкальное шоу. С тем же успехом мы могли бы быть обезьянками, которые ездят на одноколесных велосипедах или жонглируют тарелками. У Эда Саливана тоже было подобное шоу: «Сегодня у нас в гостях Мышонок Джиджио и танцующие медведи, ну, а для детей - … «Битлз». Только у шоу Майка Дугласа и зрители в основном были возраста Майка Дугласа – мягко говоря, люди постарше. Толпа в зале выглядела, как мамы и папы с картин Нормана Роквелла. Мы им казались пришельцами с другой планеты. Мы были явно не в своей среде, и у меня было такое чувство, что нас пригласили, чтобы продемонстрировать, как новинку, над которой можно посмеяться.
Когда мы выступали на разогреве у других групп, мы должны были завоевать публику, и этот вызов мы принимали с удовольствием. Здесь же никакого удовольствия мы не видели. Эту публику я завоевать не мог, и у меня не было ни малейшего желания выходить туда, чтобы быть осмеянным.
Билл спросил: «Кто хочет сидеть на сцене и давать интервью во время публичного обсуждения?»
Я сказал: «Не я. Я лучше останусь за сценой».
В итоге, согласился Джин. Он не знал, как себя вести – объявил себя «воплощением зла», высовывал язык. Тоти Филдс, юмористка, которая в тот вечер также была гостьей программы, сказала, что, несмотря на свой демонический образ, он был просто милым еврейским мальчиком. Смотрелся он довольно глупо. И я понимал, что, постоянно выступая от имени группы, он всегда будет употреблять «я» вместо «мы», тонко или не очень тонко намекая, что именно он был фронтменом, солистом и идейным вдохновителем «KISS» в одном лице. Джин никогда не пытался четко обозначить свою роль в группе, или опровергнуть предположения журналистов. Зачем? Ведь эти предположения основывались на его собственных словах. Я снова был ужасно недоволен тем, что он отказывался быть честным, что, обсуждая любую тему, высказывал свою точку зрения, а не всей группы. Это было несправедливо.
Ранее в этом же месяце мы играли на разогреве у Рори Галлахера в «Агоре», в Кливленде. Когда мы вышли на сцену, я увидел, как одна девушка, стоящая в первом ряду, стала показывать на нас и хихикать.
Ничего, недолго вам осталось смеяться.
В тот вечер мы «взорвали» зал. Частично – и в прямом смысле: он был полон дыма. В подобных залах была плохая вентиляция. На то время наши пиротехники сами изготавливали вспышки. Каждый день они делали контейнеры и помещали туда взрывчатые вещества. Поэтому эффект получался всегда разный – иногда хлопки, как при жарке попкорна, иногда полноценный «бум», прожигающий в сцене дыру. Нам не было нужды обращаться за разрешением или звать пожарного инспектора, чтобы он проконтролировал нас. Ведь никто толком не знал, что и как мы делали, и никто не делал подобного до нас. Мы просто взрывали всякие штуки без какого-либо контроля или экспертизы. Это было ярко.
В такие вечера я мог бы брать с собой песочные часы, переворачивать их и ждать, точно зная, сколько песка высыплется, прежде чем зрители будут наши. Все проходило без перебоев. Мы завоевывали всех, даже самых отъявленных скептиков. Когда мы выступали, зрители всегда вставали. Конечно, если группа сама по себе дрянная, этого никакое шоу не скроет. А мы, «KISS», начинали именно с того, что доказали – мы сами по себе хороши. У вас может быть роскошная машина, свежеокрашенная, с блестящей хромированной отделкой, но, если двигатель никуда не годится, она и с места не сдвинется. У нас был этот двигатель, и мы завоевывали сердца публики силой четырех наших характеров и музыкой, которую мы играли.
Как-то раз мы играли на разогреве у «Savoy Brown», британского блюз-бенда средней руки. Выступление проходило на ледовом катке в Мичигане, где яблоку негде было упасть. Некоторые участники этой группы никогда раньше нас не видели, и, когда мы начали играть, они подходили и смеялись над нами, не скрывая этого. Я тоже смеялся, но про себя – я ведь знал, как им будет непросто угнаться за «KISS». И, точно – во время нашего выступления они смеялись, но, когда они стали играть и люди начали выходить из зала, парни слезами умылись. После этого они изменили свое отношение к нам.
И, хоть некоторые группы и музыканты, с которыми мы играли, нравились мне и как люди, и как профессионалы, принцип нашей группы был одинаковым по отношению ко всем: Мы вас уничтожим. Как только я выходил на сцену, шутки заканчивались. Не испытывая ненависти или враждебности, мы, тем не менее, был очень серьезно настроены уничтожить другие группы, появившись на сцене. Не публику, но соперников. Мы очень гордились тем, что мы делали, мы были сосредоточены, целеустремленны, мы хотели быть первыми.
Ведь мы - «KISS»!
И принципы «KISS» мы проповедовали, словно миссионеры, и не собирались успокаиваться, пока всех не обратим в свою веру.
Иногда наш миссионерский порыв достигал поистине библейских пропорций. Как-то в Файетвилле, что в Северной Каролине, из-за наших бомбочек загорелся занавес – собственность хедлайнеров, группы «Black Oak Arkansas». Из этого турне нас выгнали.
На Юге публика нас обожала, когда мы были на сцене. У нас было официальное право быть фриками во время выступления, и это развлекало зрителей. Но вне сцены, все хотели нас убить. Когда мы выходили из зала и становились просто парнями с пышными прическами, в сапогах на платформах, женских блузках, шарфиках и украшениях, мы чувствовали себя животными, на которых идет охота. За стенами рок-клубов, люди не имели ни капли терпимости к людям, которые казались им «гомиками», о чем нам очень часто сообщали в грубой форме. Я боялся, что в конце концов они нападут на нас и мы начнем визжать, словно свиньи, как в эпизоде из фильма «Избавление», виденном мною год назад. (пс. как четыре городских друга поехали в дикую природу, там над ними издевались местные бандиты)
Я понял, что в Нью-Йорке я не сталкивался с подобными проблемами и не понимал, какой гнев в других местах может вызвать человек, непохожий на других. И все же, во многих случаях я эту дискриминацию по отношению к себе, скорее, ощущал, а не видел. Чего не скажешь о некоторых членах нашей команды, например, гастрольном менеджере, Дж. Р. Смоллинге, который всегда представлял нас коротко и ясно: «Вы хотели лучшего, вы получите лучшее!» Он был черным, и на юге, когда нас несколько дней возил местный белый водитель, он всегда пренебрежительно называл Смоллинга «Лероем». Также я очень часто слышал там слова «негр», «черномазый».
Хулиганских выходок, однако, на наших выступлениях не было. Возможно, потому, что мы казались людям слегка устрашающими. К тому же, наше своеволие, как и приверженность общему делу были видны невооруженным взглядом. Когда, выходя из зала, мы встречали людей, обзывающих нас, мне всегда хотелось сказать: «Секундочку. Я – тот самый парень, которому вы только что хлопали. Я положил гитару, и вы сразу же готовы меня линчевать?»
Мы держались поближе к мотелям в городах, где не чувствовали себя в безопасности. Мы ели в мотеле, садились в машину и продолжали путь. Мы не останавливались в таких местах, как «Дайнер Билли Боба» или «Барбекю Буббы». У нас был четкая задача – доставить свои задницы из пункта А в пукнт Б.
Как-то мы проезжали мимо «Грейсленда», и я был очень разочарован. Он был похож на дом безымянного врача из предместья. Я ожидал увидеть внушительное поместье. И, вместо экскурсии по дому Элвиса, я предпочел провести время с владелицами магазина одежды в Мемфисе.
Даже на Юге, или в таких консервативных местах, как Солт Лейк Сити, мы находили своих поклонников, или они находили нас. И, конечно же, всегда были женщины. Они ждали в фойе отеля или возле наших номеров, пока мы не освободимся. Мы могли бы завести аппарат, который выдавал бы им номерки и, и потом вызывать их по очереди. Чаще всего, я даже не знал имен девушек, с которыми проводил ночи.
Меня поражало, что девушки приходили ко мне и оказывались в моей постели, не всегда удосуживаясь даже представиться, в то время как обычным парням из их города, приходилось встречаться с ними несколько месяцев, чтобы достичь того же результата. Но скоро для меня все это стало в порядке вещей. И – что за облегчение! – меня хотели, соблазняли, я спал с девушками, при этом не боясь эмоциональной привязанности, которая была мне на тот момент меньше всего нужна. По моим понятиям, я получал, что хотел, не рискуя ничем. Область чувств, отношения – все это продолжало пугать меня, из-за моей неуверенности в себе, моего уха, проблем со слухом и той защитной стены, которую я строил вокруг себя годами. Я не хотел, не был готов открываться и давать что-то другому человеку.
Мы пока еще не могли позволить себе отдельные номера. Я жил с Питером, и каждый из нас надеялся, что, когда другой приведет домой девчонку, сам он тоже будет не один. Уединиться было невозможно. И все же, это было лучше, чем когда один из нас развлекался с девушкой, а второй, на соседней кровати, накрывал голову подушкой, пытаясь уснуть. Когда с подушкой на голове оказывался я, мне иногда удавалось провести пару приятных минут с гостьей Питера, когда тот выходил из комнаты. Потом мне было гораздо легче уснуть. В конце концов, Шон Дилейни начал выгонять девушек из наших номеров под предлогом того, что нам нужно было выспаться. Шон не был в восторге от девушек в принципе и часто говорил, что они нужны лишь для размножения.
Первые полгода гастролей 1974го слились в одно размытое пятно: длинные переезды, прерываемые выступлениями в местах с названиями типа «Гром-Кура», «У Мамочки», или «У Флеша». Мы играли в аудиториях колледжей, спортивных залах, а однажды во Флориде – даже на стадионе для игр в хай-алай. (игра с мячом, Лат. Американская) Мы добрались даже до Аляски, где выступали на открытом воздухе, на территории авто-кинотеатра. Помню, что из-за больших обогревателей, стоявших у края сцены, мы не могли нормально играть. Но, даже на протяжении этого размытого года, мы нашли места, ставшие нашими любимыми – например, зал «Electric Ballroom» в Атланте. Так вышло, что там мы несколько раз играли в качестве хедлайнеров. В июне мы выступали там четыре дня подряд, а, после того, как мы собрали приличную толпу и в июле, нам заказали еще четыре дополнительных выступления в сентябре. В этом чудесном месте нас всегда ждали вечеринки и гостеприимство, и мы всегда радовались, увидев его в программе гастролей. В отличие от жен и девушек наших ребят, которые оставались в Нью-Йорке.
Также мы с самого начала нашли общий язык с Детройтом. Там люди нас понимали. Эта местность была благодатной почвой для рока, который мы любили – рока Митча Райдера, Боба Сигера, Элиса Купера. В Энн-Арбор были «MC5» и «The Stooges», во Флинте - «Grand Funk Railroad». Мичиган открыл нам свои объятия, и именно в Детройте, в конце 1974, мы впервые выступали в настоящем концертном зале в качестве хедлайнеров. Как по мне, именно этот город первым распростер перед нами и руки, и ноги.
На протяжении этих гастролей у нас не было с собой нескольких комплектов сценических костюмов, так что в любом месте, где мы выступали, гримерку можно было найти по запаху. По мере приближения он усиливался. Иногда у нас было два выступления в один день: раннее шоу и позднее шоу. Но, даже когда мы давали по одному концерту в день, одежда не успевала высыхать. Меня пробирала дрожь, когда я одевал на себя влажный, дурно пахнущий костюм. Если была возможность, я всегда старался подсушить его феном, тогда он, по крайней мере, был теплым. После форс-мажора в «Музыкальной Академии», когда у меня отлетела пуговица на самодельных штанах, я купил себе лосины фирмы «Danskin». Сначала все их раскритиковали, но потом оказалось, что они очень практичны, и ребята тоже купили себе такие же. Ведь кожа, пропитываясь пОтом, становилась твердой, а атлас – ворсистым.
Влажная обувь была еще одной проблемой – в ней заводилась плесень. Внутри каждый ботинок выглядел, как отдельная экосистема – не хватало только лягушек, прыгающих вокруг. Также нам часто приходилось соскребать с внутренней поверхности обуви какую-то зеленую фигню. Но никто не жаловался.