Олла была столь тяжела, что даже Хачите было не под силу ее вытащить. Тогда приволокли веревки, которые нашлись в седельных сумках и связали их в некое подобие упряжи. Впрягшись и недовольно, словно норовистые лошади, поводя могучими плечами, Пелон с Хачитой потихоньку подтащили оллу к краю ямы, а затем, охая и постанывая, поставили ее на оставшиеся от очага камни.
– Боже! – крякнул Пелон, выпрямляясь. – Вот это тяжесть! Там, наверное, золота на миллион долларов!
– Скорее на полмиллиона, – коротко проговорил Микки Тиббс, видевший на своем недолгом веку больше чистого золота, чем сонорский бандит. Но Маккенна развеял и его мечты.
– На половину половины, – сказал он.
– Чего? – скептически осведомился Пелон.
– Этот ублюдок хочет тебя надуть! – проворчал Микки. – Следи за ним. Я на твоем месте не доверял бы ему. Не забывай, что он белый.
Маккенна пристально наблюдал за своими недоверчивыми товарищами; его голубые радужки ощупывали все попадающееся в поле зрения.
– Разница между нами, – ответил он на выпад Микки, – состоит в том, что я знаю, о чем говорю. И дело тут не в цвете кожи, а в образовании.
– Верно, верно, – кивнул Пелон. – Для чего, ты думаешь, я его сюда приволок. Он в своем деле дока. Это его хлеб. Он учился в университете, изучал золото. Ты это понимаешь? – Он подошел к Микки и ткнул его коротким обрубком пальца во впалую грудь. – Будь аккуратнее, – предупредил Пелон кавалерийского разведчика. – Я не люблю, когда меня учат. Кроме всего, Маккенна наш равноправный компаньон. Зачем ему надувать самого себя? – Он скользнул по направлению к рыжебородому старателю и устрашающая улыбочка объявилась на испещренном шрамами лице. – А? Разве не так, компадре? Зачем врать насчет всей суммы, когда тебе принадлежит ее четвертая часть?
– Четвертая? – поразился Маккенна. – Но нас здесь шестеро. Ты, наверное, хотел сказать шестая.
– Что хотел, то и сказал. Маль-и-пай и этот безмозглый бык, – он кивнул на Хачиту, – ничего не получат. Они всего лишь индейцы.
– Но, Пелон, они же пришли вместе с нами. Делили с нами все тяготы пути. И, кроме того, сокровище принадлежит им по праву. Нет, так нечестно. Каждый должен получить долю.
– Вполне возможно. – Бандит лишь расширил опознавательный знак своей безжалостной логики. – Не будем спорить. Раздели с ними свою часть И всего делов. Договорились? А еще лучше отдай ее полностью.
Маккенна почувствовал, что сейчас не время наглеть, торопиться Вид золота, вытащенного из секретного хранилища и сверкающего в лучах индейских факелов – трава и ветки, обмазанные сосновой смолой – действовал на зрителей скорее умиротворяюще, чем возбуждающе.
А Маккенне уже казалось, что все тяготы позади, что осталось всего-то вытащить сокровище из каньона и, чтобы взвесить и продать, отвезти его либо в Грантс, штат Нью-Мексико, либо в самом худшем случае к какому-нибудь «приятелю»– химику-лаборанту, чтобы тот произвел анализ золота на чистоту. В общем, подальше от агрессивно настроенных апачей. В любом случае сейчас, когда золото Эдамса было у них в кармане, а Микки Тиббс и Пелон, казалось, полностью загипнотизированы его сиянием, шансы на выход сухими из этой переделки возрастали с каждым мигом.
Поэтому шотландец лишь согласно кивнул и обратился к Пелону:
– Как скажешь, хефе. Ты у нас главный. Я согласен с тем, чтобы старуха и Хачита получили по части из моей доли.
– Очень мило с твоей стороны, – сказала Маль-и-пай, радостно показав свои четыре зубных пенька. – Ты мне всегда был симпатичен, Голубоглаз. Конечно, ты не слишком тянешь на омбре дуро, но для женщин ты самое то, что надо. Бьешь наповал. Обычно мужиков, тех, что настоящие воины, постоянно убивают: стреляют, пыряют, вешают… А вот в мужья я бы выбрала разумного труса, лучше всего с рыжей бородой.
– Грасиас, мадресита, – ответил Глен Маккенна.
Вперед выдвинулась Фрэнчи Стэнтон.
– Сколько примерно они потянут, а, Глен? – спросила она. – Я имею в виду твою и мою доли?
– Понятия не имею. Могу лишь предположить…
– Давай-давай, предполагай… – по своему обыкновению не проговорил, а прошипел Микки Тиббс. – Мне вот, например, хотелось бы узнать, сколько причитается за убийство двух чернокожих болванов и путешествие в компании болтливых ублюдков. Честно, Лысый, мне еще не приходилось встречать человека, говорившего бы столько, сколько ты, Иисусе!
– И снова различие, – кивнул Маккенна, испытывая к косоглазому парню ненависти не больше, чем к ядовитой рептилии. – Видишь ли, именно речь отделяет четвероногих от двуногих. Вот я, например, заметил, что тебе не слишком нравится разговаривать. Может, ты узнаешь больше, если проконсультируешься со своей лошадью?
Микки сделал отчаянную попытку удержать по центру ускользающие за спину глаза и сфокусировать их на Маккенне.
– Я это тебе припомню, – пообещал он старателю.
– Припомни, припомни, – пробормотал Хачита. – Хотелось бы и мне кое-что припомнить. Ведь почти поймал мысль, так она снова ускользнула…
– Маккенна, – сказал Пелон, – на сколько примерно у нас золота?
– Чтобы узнать это, нам придется вынуть его из оллы и взвесить, – ответил шотландец. – Мадре, сходи-ка принеси холстину. И тащи маленький котелок для кофе: мерять большим слишком тяжело. Итак: кофейничек вмещает от трех до четырех чашек, то есть почти кварта. Зная объем, мы можем вычислить примерный вес котелка с золотом и затем умножить это число на количество котелков.
– Буэно! – радостно вскричал Пелон. – Ну, что, сукин-ты-засраный-сын, убедился? Насколько полезно держать такого человека? Предупреждал я, что у этой бороды есть мозги. И честность. О, Господи, да он честен, как евнух в гареме. Такому можно доверить собственную – или по крайней мере, твою – жизнь.
Юный Микки Тиббс почему-то ничего не ответил.
Взвешивание золотого песка, а затем и самородков – сначала с рисовое зерно, затем с желудь, с грецкий орех, и под конец с индюшачье яйцо, – наконец началось. Во время работы никто не проронил ни слова, все только беззвучно считали сначала на пальцах, а затем шевеля губами: сколько всего кофейников зачерпнул Маккенна из глиняной оллы. По окончании на грязной, просмоленной холстине оказалось тринадцать аккуратно сложенных блестящих кучек золота. При очень приблизительном весе одного кофейника в тринадцать фунтов общая сумма составила триста девяносто фунтов песка, самородков и крупнозернистого золота. Даже заниженный результат заставил всех прищелкивать языками и восхищенно кивать. Настоящие золотые россыпи! Общая сумма примерно совпадала с вычислениями Эдамса! Наконец, Маккенна оторвал взгляд от мерцающих сокровищ и сразу протрезвев, кивнул Пелону.
– Принимая во внимание, что удельный вес золота 19, 3, объем кофейника – чуть меньше кварты, дифференциал между цельной и разрозненной массой равен объему воздуха между частицами металла, я оцениваю находку примерно в 99000 долларов, – сказал шотландец. – Разумеется, – добавил он, сверкнув глазами, – это очень заниженная сумма, но в подобных обстоятельствах иначе нельзя. Правда, не удивлюсь, если узнаю, что истинная ценность приблизится к 100 тысячам. Еще раз повторюсь: конечно, это не то, на что мы рассчитывали, но зато близко к выкладкам Эдамса. Верно?
– Верно, – согласился бандит, – все верно. Правда, у нас в Соноре называли более соблазнительную цифру в 200 000. Но надо знать любовь мексиканцев к преувеличениям и всегда делить названную сумму пополам. Тогда точно получишь верный результат. Все нормально. Принимается! Каждому причитается по 25 000! – Он повернулся к Микки Тиббсу. – Ну что, сын сукина сына, нравится тебе такой дележ?
Микки возвел свои непокорные глазки горе, иными словами, постарался взглянуть на Пелона.
– Ты что, знал моего отца? – спросил он сонорца.
– Знал ли я твоего отца?! – взревел Пелон Лопес. – Конечно же, чтоб мне пусто было! В течение целых семи лет, пока Старый Бородач охотился за Джеронимо, твой папаша пытался поймать меня и доставить на ужин генералу Круку. И ты страшно походишь на старого Микки. Маль-и-пай тебя верно охарактеризовала. Барахло, как и твой папаша. А теперь, отвечай: доволен дележкой? Возьмешь свою четверть и успокоишься, слабоумник?
– Возьму, возьму, свинья полукровная, – откликнулся тот. – Но не успокоюсь до тех пор, пока не унесу ее отсель подальше. А когда отойду, всех вас достану: и тебя, и твою мамашу-карлицу и этого подонка голубоглазого, которого ты считаешь закадычным дружком… И ты, Пелон, еще вспомнишь то, что я сказал.
– Что это тебя вдруг так заволновал цвет маккенниной кожи, а? – ухмыльнулся Пелон. – Что, индейская кровушка взыграла? Или рассерженные предки жалят адскими головешками? У-у, как страшно…
– Ступай к чертям со своими шутками. Хотя нет, лучше начинай дележку. На четыре части, – отрезал Микки. – Я хочу забрать золотишко и убраться отсюда. Кстати, и всем остальным советую: давайте разберем доли и разными тропами разъедемся от греха подальше. И побыстрее. Ты ведь знаешь. Лысый…
– Ничего подобного! – рявкнул Пелон. – Не хочу об этом слышать! Мы пришли сюда, как друзья, и уйдем, как друзья. Вместе – мы сила! Поэтому вместе и останемся.
– Не знаю, хефе, – хитро промямлил Маккенна, – об этом миккином предложении можно было бы много чего сказать… И, как он правильно заметил, лучше с ним согласиться. Гнаться за людьми, едущими на все четыре стороны, куда тяжелее, чем за одним отрядом. Мне бы тоже хотелось забрать золото и убраться.
Пелон пронзил его взглядом.
– И, конечно, вместе с девушкой? – спросил он.
– Да, с ней.
– И с ее долей?
– Разумеется.
– Ха-ха-ха-ха-ха! Чудненько! Слышал смех? Вот действительно уморил, так уморил. Видишь, Маккенна, я все еще ценю твой юмор, хотя надо признаться, несколько устал от его однообразия. Да уж! Ха-ха-ха-ха-ха! Так, ну а теперь – по одеялам! Утром будем делить золото и прощаться. Без пальбы, без драки. Как нормальные цивилизованные люди.
Держа правую руку под серапе, он наблюдал за Маккенной и Микки. Шотландец осторожно кивнул.
– Конечно-конечно, хефе. Нет ничего лучше хорошей порции сна: прочистить мозги и отдохнуть. Это то, что нам всем нужно. Ты великий человек, никто не умеет убеждать лучше тебя.
Микки снова промолчал. Он стоял, нахмурившись, держа правую руку на весу: в ней поблескивал взведенный винчестер, а подушечка большого пальца аккуратно нажимала на собачку.
Маккенна взял одеяло, которое ему подала Фрэнчи. Вместе с девушкой он устроил постель с одного края парусины. Напротив устроился Хачита: он сел, не укрывшись, и скрестил ноги. По бокам молча примостились Микки и Пелон. Старая Маль-и-пай развела в бывшем очаге огонь и поставила на него кофейник. Было часов десять вечера и время текло, как тягучая смола. Маккенна, понимая, что следующие шесть часов будут совершенно непохожи на предыдущие, предупредил об этом свою худощавую приятельницу.
– Сразу после четырех начнет светать, – прошептал он Фрэнчи. – До этого времени спать нельзя. Понятно?
Девушка сжала ему руку и придвинулась ближе.
– Да, – ответила она. – Меня уже предупредили.
– Кто это?
– Маль-и-пай, конечно! Она для этого занялась кофе. И сказала, что она делает его не для тебя.
Маккенна бросил взгляд на старую каргу. Та мощно подмигнула в ответ. Шотландец кивнул и тоже моргнул, почувствовав себя намного лучше. Теперь он был уверен в том, что им удастся дожить до рассвета.
– Буэнос ночес, мадре, – крикнул он матери Пелона Лопеса. – Хаста маньяна.
– Хаста маньяна, – проворчала старуха. – Шел бы ты к чертям.
ПАМЯТЬ МИМБРЕНЬО
Маккенна страшно удивился, увидев, что в скором времени Пелон и Микки, которые начали пить кофе с ним вместе, заклевали носами. А через полчаса заснули. От костра отделилась тощая фигура Маль-и-пай, которая подошла к брезентовой накидке. Старуха плюнула на Микки, а Пелона укутала одеялом.
– Он вообще-то хороший мальчик, – извиняясь, проговорила она. – Мне не слишком хотелось подсыпать ему в кофе снотворное, но он не оставил мне другого выхода. Пелон хоть наполовину, а все же апач.
– Мы твои должники, мамаша. Ты спасла нам жизнь, и, надеюсь, если нам удастся выбраться отсюда живыми, я найду способ тебя отблагодарить.
– Или я! – пропищала Фрэнчи.
Маккенна удивленно воззрился на девушку.
– Ты понимаешь? – спросил он. – Тогда зачем раньше скрывала, что знаешь испанский?
– А я ничего и не скрывала. Поработаешь с Маль-и-пай и в школу ходить не надо. Вот и все.
– Ничего себе! – восхищенно пробормотал Маккенна.
– Времени почти нет, – энергично проговорила девушка. – Давай собираться.
Она поднялась, но Маккенна не двинулся с места.
– Куда это еще? – спросил он.
– Подальше отсюда. Золото поделили. Эти спят. Утром им Маль-и-пай объяснит, что мы сделали ноги. Давай двигать.
– И как же ты хочешь поднять наверх «наше» золото, а? – язвительно осведомился Маккенна. – Две доли весят не меньше взрослого мужчины – и довольно здорового. То есть коням придется тянуть наверх лишнего человека. Пелон и Микки поймают нас до того, как мы доберемся до фургонной дороги. К этому времени завтра мы будем с тобой так же мертвы, как эти скалы.
– Если верить Маль-и-пай, мы и так погибнем.
– Это да, но можно постараться что-нибудь придумать. У нас впереди целая ночь.
Фрэнчи Стэнтон прожгла его своими горящими глазами.
– Глен, это ты говорил еще в самую первую ночь, тогда, на «Нежданном Привале». С того времени ты только и делал, что сидел и думал.
– В этом моя беда, – признал Маккенна.
– Но не моя!
– Ты чертовски права, – нахмурился старатель. – Мы сможем остаться в живых и выбраться отсюда, если только Маль-и-пай с вьючной лошадью поедет с нами: повезет груз, тогда и нам повезет. И кроме того, необходимо, чтобы Хачита прикрывал наши тылы. Если ты сможешь это организовать, я с тобой поеду.
Девушка нахмурилась в ответ.
– Половину по крайней мере я уже организовала, – сказала она. – Маль-и-пай с нами поедет. Я ей пообещала, что мы будем жить все вместе.
– Как это «вместе»?
– У нас ведь будет дом, не так ли?
– Фрэнчи, ты с ума сошла!..
– Вполне возможно. Но свою часть дела я выполнила. Теперь твой черед.
– Ты имеешь в виду Хачиту?
– Ты ведь сам предложил его в провожатые.
Маккенна с подозрением кинул взгляд через засыпанную золотом парусину. Потомок Мангас Колорадас кофе не пил. Он сидел, совершенно неподвижно и наблюдал за белой парочкой.
Маккенна прокашлялся.
– Амиго, – улыбнулся он, – мы бы хотели убраться отсюда, пока Пелон и Микки дрыхнут. Может, пойдешь с нами?
Огромный апач угрюмо покачал головой.
– Не могу, белый друг, – сказал он. – Я должен вспомнить то, что мне приказывал помнить мой погибший товарищ. Пока не вспомню, с места не тронусь.
Нахмурившись, Маккенна взглянул на Фрэнчи. Девушка ждала, как он поведет себя дальше. Внезапно шотландец понял, что настала пора действовать: сидя на заднице, эту работу не выполнишь. Он снова повернулся к Хачите и в нескольких словах обрисовал картинку: они с Маль-и-пай и Фрэнчи должны уйти, уведя вьючную лошадь и забрав свое золото, и им будет очень обидно оставлять его, верного индейского друга один на один с Пелоном и Микки. Но великан в ответ лишь печально покачал головой.
– Это невозможно, белый друг, – сказал он.
И с этими словами вытащил томагавк из-за пояса.
– Пока не вспомню, что должен вспомнить, – из каньона никто не выйдет.
– Но ты ведь можешь совсем не вспомнить! – вскричал Маккенна, пораженный тем, какой сюрприз преподнесла им капризная судьба. – И мы останемся здесь, пока не состаримся, как Маль-и-пай!
Хачита сурово кивнул. Он взвесил топорик в руке, поворачивая топорище в ладони. Пламя от костра сверкало, словно кровь на бритвенно-заточенном лезвии. Хачита взглянул на него, а затем искоса на Глена Маккенну.
– Правильно, – согласился он. – Вполне можем.
ТОМАГАВК ХАЧИТЫ
Наутро от дружелюбия и духа товарищества, которым вчера была пропитана сама атмосфера, не осталось и следа. Если Пелон с Микки и поняли, что были опоены каким-то зельем, то не подали вида. Вожак банды казался подозрительно жизнерадостным.
– Дружище, Боже мой! – приветствовал он Маккенну. – Какой денек предстоит! А какое утро! Ты только понюхай этот воздух. Слышишь? Растет трава. Айе, де ми, как приятно быть живым.
Фрэнчи с Маль-и-пай сворачивали лагерь. Птичьи трели и ласковое пение ручейка наполняли каньон счастливыми звуками. Глядя на воодушевленного Пелона, Маккенна не мог поверить в то, что сонорский полукровка может затаить какие-нибудь черные мысли. Когда ему было выгодно, приземистый бандюга умел становиться очаровательным хозяином.
Сегодня как раз был подходящий денек.
– Старый товарищ, – с нескрываемым дружелюбием говорил Пелон Маккенне, – не хочешь ли пробежаться наверх и заглянуть во-он за те уступы? Думаю тебе, как человеку, знающему толк в этом деле, наверное, интересно, что же там такое…
– Верно, – согласился Маккенна.
Он поднялся. Пелон пошел впереди. Микки поплелся сзади: ему не хотелось упускать их из вида. Бандит сразу же остановился. Рука его скользнула под серапе.
– Кто-то должен остаться с женщинами, – сказал он.
– Только не я, – ответил Микки.
Под серапе произошло наводящее на неприятные размышления движение.
– А мне вот кажется, что именно ты.
Снова Пелон застал Микки с опущенным винчестером. Поэтому паренек кивнул и молча повернул обратно.
– Двинемся же, – сказал Пелон, улыбаясь и делая приглашающий жест рукой. – Деспуэс де устед, сеньор.
Маккенна ответно улыбнулся, радуясь тому, что непостоянная натура бандита дала ему возможность перевести дух, и, повинуясь приказу, пошел впереди.
Водопад и пороги были такими, какими их описывал Эдамс: футов четырех в высоту. Сразу за ним ручей сворачивал на запад, выводя на «верхний этаж». Именно здесь разбил когда-то лагерь Нана, и здесь же должны были находиться Залежи Индюшачьих Яиц. Как только Маккенна свернул по ручью, его наметанный глаз разом охватил открывшуюся картину, и он восторженно воскликнул:
– Алли! Пор Диос, ты только взгляни на это сияние! Даже отсюда глаза слепит!
Они двинулись к земляной насыпи. Стоянка и эдамсова хижина скрылись из вида. Да, подобного месторождения Маккенна не видел ни разу в жизни. Ни «Лагерь Кондона», ни «Рыбий Ручей», ни «Верде»– ему в подметки не годились, как и остальные аризонские рудники. Наверное, подумал Маккенна, такого белый человек не видел со времен первых завоевателей. На всем Юго-востоке такого не сыскать. Ему оставалось только стоять и любоваться.
А вот Пелон почему-то был странно спокоен. Открывшееся великолепие оставило его равнодушным; в его мозгу не роились грандиозные планы насчет возвращения и дальнейшей разработки месторождения.
– Знаешь, – сказал бандит, оборачиваясь, чтобы убедиться, что за ними никто не приплелся, – я ведь сюда не на золото смотреть пришел. Мне нужно только то, что лежит на нашей парусине. Я не собираюсь в грязи рыться. Ведь я разбойник – бандидо – я ворую золото, а не добываю его потом и кровью, ковыряясь в земле. Черт-то с ним, где бы оно ни находилось. Я привел тебя сюда, чтобы поговорить.
Эта насыпь, если ее разработать, подумал Маккенна, может принести не меньше миллиона. И это лишь видимая часть разработки, а если углубиться, то там не один: два, пять, десять, сколько – неизвестно. Вода для гидравлической обработки шлиха – в ручье. Этот рудник может стать еще одной «Маминой Жилой», как в калифорнийской сьерре. А если жила чистой уходит глубоко в землю, тогда даже «Комстоком» или «Ольховым Ущельем». Судя по внешнему выходу золота на поверхность, нет ничего невозможного. Это все, о чем мог думать горный инженер Маккенна, глядя на Залежь Индюшачьих Яиц на Руднике Погибшего Эдамса.
– Ты меня слышишь? – спросил Пелон. – Надо прикинуть, что делать с Микки. Он всех нас хочет отправить к праотцам. Ты ведь знаешь, что парень того, чокнутый. Поэтому я хотел тебя предупредить и заключить сделку. Очень простую: ты только положись на старину Пелона и оставь ему заботу о пареньке. Ну, что скажешь? Ты со мной?
– Предположим, – выдавил Маккенна, с трудом отрываясь от созерцания россыпей. – Во всяком случае уж никак не с юным Тиббсом.
– Отлично, тогда пошли обратно. Мне не терпится показать, что наше старинное знакомство для меня что-нибудь да значит. Куидадо. Все беру на себя, ибо прекрасно знаю, что нужно делать в таких случаях.
– В чем я никогда не сомневался, – брякнул шотландец, – так это в этом… Веди меня, хефе.
Подойдя к лагерю, им показалось, что на первый взгляд все в порядке. Вьючную конягу нагрузили нехитрым апачским скарбом, оставалось лишь распределить главную тяжесть – золото. Пелон уже хотел было отдать распоряжение начать погрузку, когда его посетил первый из двух приступов вдохновения.
– Подожди! – крикнул он старой скво, ведущей мустанга в развалины к парусине с золотом. – У меня идея: давайте на вьючного коня погрузим половину добычи – ему все равно всего не вывезти. А оставшуюся половину разделим поровну между четырьмя партнерами. Таким образом, будет побудительная причина оставаться вместе. Так что если кто-нибудь отколется и ускользнет, то несмотря на часть, которую он оставляет во вьюке, у него будет доля, которой он сполна вознаградит себя за перенесенные трудности. Возражения есть?
Возражений не было. Предложение было очень жестким и практичным, оно согласовывалось с бандитской природой Пелона.
Золото разделили.
– А теперь, – провозгласил Пелон, оглядывая выстроившуюся на берегу ручья кавалькаду, – мне в голову пришла еще одна идейка: пусть наш друг, Маккенна, вырвет из своей записной книжки лист бумаги и нарисует карту пути до Сно-та-эй. Скопирует то, что нарисовал ему старый Эн, понятно? Маккенна карту помнит; он человек ученый, его накачали всякими знаниями в школе. Но остальные-то бедные дурни – побрекитос – и колледжей не заканчивали. Как же мы отыщем дорогу в Сно-та-эй? Боюсь, нам даже из него не выбраться, верно? Может, я не прав?
И снова предложение показалось логичным. Ни одному живому человеку, видевшему Залежи Индюшачьих Яиц, было не устоять против соблазна вернуться в Сно-та-эй. Не споря, Маккенна вытащил карандаш и бумагу и набросал подробную карту пути к каньону Дело Оро, включающую Потайную Дверь, Тыквенное Поле и дорогу к форту Мингейт. После того, как он передал ее Пелону, бандит с минуту ее поизучал, а потом приподнял покрытые шрамами уголки губ вверх, демонстрируя волчью улыбку.
– Великолепная работа, друг мой, – ответил он радостно. – С такой картой можно до Сно-та-эй с закрытыми глазами добраться. Миль Грасиас.
– Ну хватит! – нервно рявкнул Микки Тиббс. – Пора с этим завязывать, Пелон?
– С «этим»? – повторил Маккенна, чувствуя, как скальп съеживается на макушке.
– А, да, – извиняясь, проговорил бандит. – Я совсем забыл упомянуть, что заключил договор с Микки: убить тебя и девчонку.
Все увидели, как под серапе зашевелился длинноствольный кольт. У Маккенны вырвался сдавленный крик:
– Боже мой, Пелон, – не-ет!!! Не надо, прошу тебя! Только не девушку!
– Тут я бессилен, патрон. Приготовься, пожалуйста.
Он немного развернул голову, смотря на стоящего чуть поодаль от остальных Микки.
– Ты тоже, сукин сынок.
– Что «тоже»? – нахмурился узкогрудый кавалерийский разведчик.
– Тоже приготовься, – ответил Пелон. – Просто с Маккенной мы договорились убить тебя.
Маккенна увидел, как – словно змея – Микки свернулся в кольцо, собираясь нанести контрудар – и постарался его предотвратить.
– Пелон! – крикнул он, надеясь в последнюю секунду остановить стрельбу, – пожалуйста, отпусти девушку! Не дай ей умереть из-за того, что я в тебе ошибся. Это – пундонор – Пелон. Заклинаю честью твоего отца!
Казалось, жестокого сонорца проняло. Боль принимаемого решения исказила угрюмый рот, но, прищелкнув языком, он покачал головой.
– Конечно, извини, Маккенна, – сказал бандит, – но мой отец бы меня понял. Тебе придется умереть с неверным представлением о моей чести. И обо мне. Ты ошибался: нет во мне слабины. Грустно конечно, что приходится разрушать сложившийся образ, но жизнь жестока, полна паршивых неожиданностей и хрупка, как кости новорожденного птенчика. Прощай, амиго.
– Пелон, сынок, не убивай их!
Все позабыли о существовании Маль-и-пай. И вот теперь вспомнили. Она стояла рядом с вьючной лошадью и дуло «спенсера» было направлено прямо в живот ее уродливому сыну.
– Будь пай-мальчиком, – сказала она, – и вынь из-под серапе свой револьвер. Делай, как мамочка велит.
Пелон не пошевелился
– Мать, – спросил он, – неужели ты сможешь меня пристрелить?
– Пока не знаю.
– А я смогу пристрелить тебя?
– Разумеется.
– Ну, так не гони волну. Будь благоразумной. Убери ружьецо. Да, и кстати, скажи этому глухому ослу, Хачите, чтобы прекратил на меня пялиться и пробовать пальцем лезвие топора. Ни тебе, мамачита, ни ему – ничего не будет. Вы оба апачи.
– Но белых, – не сдавалась старуха, – ты все-таки убьешь?
И тогда Пелон впервые за все время потерял самообладание.
– Мать, черт тебя побери, выслушай меня! – заорал он. – Я ведь о твоем народе пекусь, твой народ защищаю. Закон апачей гласит, что ни белый, ни черный, ни серо-буро-малиновый не должен остаться в живых, если он увидел Золотой Каньон. Ведь так говорит идиотский закон твоего собственного племени? Так почему же, черт возьми, ты не хочешь поступать сообразно ему?
В то же мгновение Хачита, стоявший до тех пор со своим обычным отсутствующим выражением лица, выпрямился и звонко хлопнул себя по лбу.
– Точно! Точно! – взревел он. – Я все вспомнил!.. Теперь я знаю, знаю!!!..
Он протанцевал и заключил остолбеневшего Маккенну в объятия.
– Ну разве не чудесно, что я все вспомнил, мой белый друг? Как ты и обещал. О, я так рад, так рад. Спасибо тебе, спасибо!
Маккенна молча благословил столь приятную отсрочку казни, ощущая, как пересохло у него во рту.
– Ты хочешь сказать, – осторожно высвободился он из костедробильных объятий индейца, – что должен был помнить о том, что всех пришельцев в Сно-та-эй, не принадлежащих к твоему племени, следует уничтожать? Чтобы они не разболтали тайну Золотого Каньона?
– Да, да, добрый мой друг. Разве это не чудесно?
Бородач не мог поверить собственным ушам. Он попытался приструнить задрожавший голос, надеясь достучаться до непрошибаемого апача.
– Но мы с белой девушкой тоже пришельцы, Хачита, – сказал он тихо, – и не принадлежим к твоему племени. Нас ты тоже убьешь?
– Это очень, очень печально, но придется. Вот зачем мы приезжали с Бешем на ранчерию старого Эна. Нас послали охранять и сберечь сокровище для нашего племени.
– Но, Хачита, подумай! Ведь мы твои друзья!
Казалось, апач его не слышит.
– Правильно, мы должны были спасти сокровище от Пелона и ему подобных, – бормотал он. – «Хачита-убей всех!» приказал мой верный друг. «Смотри, чтобы ни один, в ком есть хоть мельчайшая примесь белой или мексиканской крови, не ушел». О, как радостно! Какое счастье!
– Дьявольщина! Ах, ты, вонючий апачский ублюдок! – заорал, внезапно встревожившись, Пелон. – Да во мне самом мексиканская кровь. А что ты скажешь по поводу Микки? В нем вообще намешано черт знает чего, черт знает с чем!
– Верно, верно, счастливого тебе пути в Темноту, хефе.
Прежде, чем бандит понял, что последние слова индейца относятся непосредственно к нему, Хачита уже стоял рядом. Он двигался настолько быстро, что никто ничего не успел разглядеть. Топорик взвился в воздух, сверкнул в лучах восходящего солнца, повернулся полтора раза вокруг своей оси и вошел примерно на треть рукоятки в широкую грудь Пелона Лопеса. Удар был настолько силен, что тело разверзлось, как трещина при землетрясении. Умирая, бандит сделал единственный шаг в сторону Глена Маккенны, и его гротескное лицо стало пепельно-серым.
– Видишь, дружище, – задыхаясь, прошептал он, – ты все-таки оказался прав: у меня, как и у всех, есть свое слабое место, и Хачита ударил точно в него.
И когда он рухнул на землю, Маккенна увидел, что, как и при жизни, его посмертной маской стал все тот же волчий, испещренный шрамами оскал. Но это уже было неважно. Шотландец не успел опомниться от столь быстрой смерти бандита, как его вывел из ступора довольно странный поступок Маль-и-пай: она изо всей силы пихнула Маккенну в ручей. Это привело его в сознание: вода хлынула в лицо, а всплеск от тела Фрэнчи Стэнтон, бухнувшейся рядом с ним в затон перед развалинами бывшей эдамсовской хижины, заставил Маккенну очнуться полностью.
И вот уже старая скво нависла над ними с обрывистого берега и закричала, как сумасшедшая:
– Плывите же, черт вас возьми! Стоило мне пристрелить Микки, как твое проклятое ружье заело!..
С этими словами она прыгнула в воду и первая двинулась но ручью к противоположному берегу, утопавшему в нависающих зарослях рогоза.
– Скорее, ослы! – она брызгала слюной и давилась словами. – В камыши! Этот громила добьет Микки и кинется искать нас с вами! Плывите же, остолопы!..
Маккенна с Фрэнчи поплыли.
Торопясь уйти от смерти, они ныряли и гребли руками; выскочили в тростники, а затем кинулись вверх по склону, намереваясь укрыться в скалах возле зигзагообразной тропы. Обернувшись, Маккенна увидел, что Хачита склонился над Пелоном; как сверкнуло лезвие томагавка, когда индеец высвободил его из груди бандита; как апач повернулся и направился к Микки, стоявшему на руках и коленях и пытавшемуся встать и убежать от надвигающейся смерти, – одна нога кавалерийского разведчика была перебита в колене выстрелом Маль-и-пай; как подбитый парнишка сделал один, два, три болезненных шага и отвернулся, когда Хачита подбросил топорик в руке и метнул его в жертву. Шотландец не видел, как и куда он вонзился. Только услышал. От этого звука его чуть не стошнило.
– Вот черт! – прошипела из ближайшего нагромождения скал Маль-и-пай. – Дерьмовый бросок. Микки как раз стал разворачивать голову, чтобы взглянуть, что делается за спиной. Лезвие вонзилось ему прямо в рот, застряло в нижней челюсти. Глянь, как оно ходит вверх-вниз. А ведь маленький паршивец пытается что-то сказать. Интересно, что?
– Боже, – пробормотал Маккенна. – Хватит, уходим! Я сказал, уходим!
– Наверное, просит, чтобы Хачита вытащил томагавк изо рта.
– Я же сказал, мамаша, хватит! Пошли скорее!
– Во! Я была права. Хачита берется за топорище… и вы-ынима-ае-ет!..
– Маль-и-пай, ты как хочешь, а мы удираем!
– Все, слишком поздно. Я так и знала. Когда лезвие входит под таким углом, вытаскивать его нет смысла. Хотя, нет, ошиблась. Миль пердонес, мучачос. Хачита вынимал томагавк не ради Микки Тиббса, а для нас. Он идет!
Маккенна посмотрел через поток и увидел, что Маль-и-пай не ошиблась. Гигант вошел в речушку и пошел вброд: там, где беглецам приходилось плыть или проваливаться с головой, вода доходила апачу до груди. Глаза его были прикованы к зарослям и хаосу скал, в которых исчезли белые и Маль-и-пай; глубоким, низким голосом он напевал жуткую минорную песню.
– Это что, молитва? – тихо спросил Маккенна.
– Никакая не молитва, – ответила Маль-и-пай, – а песня. Ты по идее должен бы ее знать, Голубоглаз. Слова-то понимаешь? Во: «Зас-те, зас-те, зас-те»– снова и снова. Песня смерти.
– Мать! – взмолился Маккенна, оглядывая беспомощную, скрючившуюся на камнях с побелевшим лицом Фрэнчи Стэнтон. – Куда же нам теперь?
– Не знаю. Привела вас сюда, куда дальше, не знаю.
– Хоть нож у тебя остался?
– А черт! Нет. Обронила, когда поднимала твое идиотское ружье.
– Боже! Даже ножа нет!
– Ба! У Эдамса с Дэвидсоном его тоже не было.
– Но у них были ружья!
– Ну, значит у Брюера, когда он карабкался в ту дыру, что над нами,
Она ткнула скрюченными пальцами через плечо на узкий клиф за их спинами, и Маккенна прищурился.
– А-а-а!.. – прошептал он. – Ты имеешь в виду ту расщелину над Наблюдательной Скалой. Брюер спасся именно в ней. Может…
– Хватит болтать – бежим! – шепнула старуха, подбирая юбки, – только не надейся, что нам повезет, как повезло Брюеру. Не забывай, что у Хачиты только с размышлением скверно, зато с томагавком он управляется – любо-дорого посмотреть. Но не нам и не сейчас.
– Давай, Фрэнчи, – сказал Маккенна. – Полезем на ту площадку, на клиф. Наша старушка отыскала укромное местечко для отдыха.
На какое-то мгновение девушка, дрожа, прижалась к шотландцу.
– Прости меня за всю мою дурость, – сказала она. – Я, конечно, постараюсь сделать все возможное, но, по правде сказать, мне до смерти страшно.
– Лезь, – сказал Маккенна, – и молись.
И вот началось восхождение по z-образной тропе. На такие клифы Маккенна взбирался в течение одиннадцати лет, он был закален и полон сил: мужчина в расцвете лет, Фрэнчи, хотя и казалась субтильной, в выносливости могла потягаться с любым мужиком: мускулы ее казались свитыми из стальной проволоки, а страх подгонял не хуже ударов бича. А вот старуха сразу же стала отставать, пыхтеть, где-то все дальше и дальше за их спинами.
Возле Наблюдательного Пункта Маккенна обернулся и увидел скалу на несколько сотен футов вниз. Ему стали видны и Маль-и-пай, и Хачита. Он понимал, что поджидая старуху, не успеет спрятать Фрэнчи в брюеровой расщелине. Как и то, что если придется выбирать, то умрет скво. К счастью, Хачита избавил шотландца от неприятного выбора.
– Старая, – крикнул воин, – тебе нечего опасаться. Не беги. Ведь ты чистокровная индианка. Я не причиню тебе вреда. Подожди. Стой! Не вздумай оказаться рядом с белыми, когда я их поймаю. Пожалуйста, маманя!..
Маккенна увидел, как старая скво остановилась. Она оглянулась на лезущего за ней апача, затем по крутому склону вверх, на карабкающегося Глена Маккенну, и помахала ему рукой.
– Не останавливайся, Голубоглаз. У меня есть право на-вель-кот-ка-эль-кек. Ты знаешь наш закон.
Маккенна знал. Это апачское изречение означало право для безнадежно раненого остаться позади, чтобы задержать врага. По жестким условиям закона, человек, провозглашавший себя исполнителем, заявлял о том, что остается, приказывая товарищам уходить. Конечно, Маль-и-пай не была ранена, но ее старые легкие саднило от нехватки воздуха, а рахитичные ноги дрожали от непомерной усталости. Бородач быстро помахал в ответ.
– Мы поняли тебя, мамаша. Адиос!..
Он полз на четвереньках, спотыкаясь и обдирая руки, но все-таки продвигался вперед: легкие болели, а икры и бедра ныли от нагрузок. Но Фрэнчи ждала его на Наблюдательном Уступе и на первый взгляд казалось, что она в полном порядке. Брюеровская расщелина с ее долгожданной спасительной темнотой лежала за следующим поворотом z-образной тропы.
– Старуха осталась, чтобы отвлечь Хачиту, – задыхаясь, объяснил шотландец девушке. – Ей ничего не грозит.
– Дальше я не пойду, – внезапно сказала Фрэнчи. – Без нее не пойду.
– Она же для тебя эта сделала. Ты должна. Ступай!
– Нет, с места не сдвинусь.
Маккенна со всей силы врезал ей по лицу. Фрэнчи едва не сверзилась со скалы, но в последний момент удержалась и снова обрела равновесие. Пристально глядя на Маккенну, она вытерла кровь с лица.
– Лезь, – приказал старатель. – Игра закончена, мисс. Давай вперед. Поберегись, черт побери, оглядываться и, что самое главное, говорить.
Ее колебания можно было списать на ошарашенность, но Маккенне не было до этого дела. Он развернул девушку лицом вперед и, подтолкнув, отправил вверх по тропе. Фрэнчи закачалась, сделала два неверных шага и чуть было снова не свалилась. Но Маккенна встал за ее спиной и новым тычком послал непослушное тело вперед. На сей раз она все-таки грохнулась, и шотландец, как дикий кот, прыгнул за ней. Он швырнул ее вверх по тропе и, проклиная все на свете, изо всей силы хлестнул по заднице.
– Двигайся, черт побери! – вопил он. – Я не собираюсь помирать для того, чтобы ты смогла доказать свою храбрость. Ах ты, выродок, сучка! Я не получил от тебя ничего, кроме рукопожатий и головной боли. И