СКАЗКИ
Юрию Казакову
В немецких сказках
чёрт с рогами
Распоряжается страной.
По грязи тонкими ногами
Шагает маленький портной.
В английских —
мальчик бледнолицый,
Камин, харчевня и сверчок.
А во французских —
страстный рыцарь
Подносит даме башмачок.
А в русских —
нежится детина,
Отдавшись лесу, солнцу, сну.
Откроет глаз, почешет спину —
И с корнем выдернет сосну!
ШАГИ
Покрыть твои шаги чужими
И сделать вид, что не с тобой,
Как заведённые, кружили
Мы по вечерней мостовой.
Застлать твои шаги другими,
Как войлочным половиком,
Твои звенящие — глухими,
С тяжёлым плоским каблуком.
С другим стоять в подъездах гулких.
С другим выписывать круги.
Теряться в тех же переулках.
Стереть (сберечь!) твои шаги.
***
Молчи, район моей любви —
Четырнадцать кварталов счастья!
Меня за локоть не лови —
Я не хочу с тобой встречаться
Ни утром, ни в разгаре дня
(А вечера теперь короче!).
Ты не разыгрывай меня
И не разгуливай до ночи.
Не засекай, район любви,
Меня на каждом перекрёстке,
В пролёты лестниц не зови,
Не пачкай в краске и извёстке,
Не отводи оконных глаз
И не топи в тени скамеек...
Ты это делал тыщи раз —
Ты не откроешь мне америк!
КРЫЛЬЯ
Грузный, обрюзгший мужчина в летах —
Ты ли?
Ты же, когда мы встречались, летал.
Где твои крылья?
Ты говорил, что влачиться — позор,
Пешие — пешки.
Я понимала, что ты не позёр,
Молча глотала насмешки.
Как ты боялся любого манка:
Женщины или
Девочки — предполагалось, меня, —
Вяжущей крылья.
Как ты страшился домашних оков,
Взвешивал, медлил...
Всё-таки несколько острых глотков
Ты мне отмерил.
Осточертело тебе, что бескрыл
Гадкий утенок.
Два укороченных мне подарил,
Два уценённых.
Всё же, когда я попала впросак,
Подал мне руку,
Растолковал, что летают не т а к...
Благодарю за науку.
АБРАМЦЕВО
Юрию Казакову
Я не знала муки твоей,
А была она велика:
То, что было всего милей,
Рассыпа?ла твоя рука.
Не держались в ней ни добро,
Ни валюта, в чеках и без,
А держалось только перо,
И на то покушался бес.
Всё рассы?палось, но взошли
Цвет за цветом — лугов краса,
Древней Радонежской земли
Дальнозоркие очеса.
ДРУГУ
А твой большой дубовый крест
перечеркнул мою обиду,
и тот скупой прощальный жест,
и поступь, твёрдую для виду.
Забылось всё, что нас тогда
замучило, разъединило
на год, казалось, или два,
а оказалось, до могилы.
К той пачке писем я боюсь
притронуться, как будто к мине,
хоть все их знаю наизусть —
как прежде жгли, так жгут и ныне.
Вернуть бы пятьдесят восьмой,
любить и жить начать по новой,
взойти на крест вдвоём с тобой,
чтоб отвести другой — дубовый.
***
Я тебе поставлю столько свечек,
сколько будет в ящике свечном.
Где мне думать о вопросах вечных —
думаю лишь о тебе одном.
В сумерках, где души — только тени,
как мудрёно их ни назови,
ты увидишь свет: овеществленье
чьей-то нераскрывшейся любви.
И уйдёшь горящим коридором,
отрешённый от забот и дел,
даже не взглянув на мир, в котором
мне поверить ты не захотел.
ПАМЯТИ ЮРИЯ КАЗАКОВА
Сколько нужно домов человеку?
Один. Чтобы в нём родился и дожил до седин.
Хорошо, если розовый куст под окном.
Но бетонный утёс тоже домом зовём.
Ты кочевником не был,
вымогать не умел,
но четыре приюта за полвека имел...
Первый твой родовой многолетний приют —
от метро по Арбату двенадцать минут:
старый дом, перекрытья подгнили давно,
и в колодец двора выходило окно.
Отгороженный шкафом от спящей семьи,
здесь писал ты нежнейшие вещи свои...
Был второй твой приют непрестижен и мал,
но зато ты ответственным съёмщиком стал.
Ты жену сюда ввёл и младенца привёз,
ты любил эту позднюю радость до слёз.
Не теснит кубатура,
не гнетёт потолок —
дар твой вышиб его
и по свету потёк...
Вот о третьем приюте немного скажу —
только раз приходила и шла по ножу,
ты стоял в отдаленье на конце острия.
Где уют, где работа, где сын, где друзья?..
Новоселью (дождался!)
уж как ты был рад —
ты вернулся к себе, в прежний мир, на Арбат.
Вот та школа, куда ты ходил без души:
по подсказке считай,
под диктовку пиши.
Вот училище Гнесиных — музыку фраз,
может быть, подсказал тебе твой контрабас.
Вот Тверской, где когда-то мы вместе с тобой...
Только жженье внутри
и в конечностях боль.
Над тобою, как в детстве, склоняется мать.
— Расчехлю две машинки и буду стучать!.. —
А твой пятый приют...
Твой последний приют...
На Ваганькове листья по осени жгут.