Как-то вечером на гулянье подошел к маме один знакомый паренек и шепнул: «У вас Николай попал в плен. Он предатель». Сразу как кипятком окатили. Откуда взялась такая новость, неизвестно. Не чуя под собой ног, одна по темноте побежала в родную деревню, к родителям. Не помнит, как переправилась через реку. Горе и стыд охватили с головы до ног, в сказанное не хотелось верить. Дома рассказала обо всем родителям. Ведь если на самом деле брат в плену, то тогда пощады не жди, все презирать будут. Как потом оказалось, знакомый просто зло подшутил.
Несмотря на все трудности, молодежь не унывала, так же, как и до войны, ходили на гулянки в соседние деревни, отмечали праздники, ставили концерты. Один выездной концерт надолго запомнился варламовцам. Его показывали сотрудники из санатория «Бережок» (там с лета 1942г. был эвакогоспиталь). В избе у дядя Кости Зернова собралась вся деревня. Вспоминали, как задушевно исполняла за прялкой песню «В низенькой светелке» молодая сотрудница санатория Александра Крылова. Молодежь Варламово и Плясово собиралась вечерами после работы в осиннике напротив Бережка на гулянья, брали с собой гармошку. Но особенно любили отмечать престольные праздники, когда ходили в гости из деревни в деревню всей гурьбой. Встречались старые знакомые, заводили новую дружбу. Узнавали последние новости о деревенской жизни и о тех, кто воевал. Об этих праздниках вспоминали и на фронте, интересовались в письмах, удалось ли сходить на гулянье в соседнюю деревню.
«24/V-43г.
Добрый день!
Здравствуй, многоуважаемая девушка Граня! С горячим приветом Вам Ваш знакомый товарищ Анатолий. Во-первых строках сообщаю, что жив и здоров между прочим, живу хорошо. Граня, пиши чаще письма, не дожидайся моего ответа. Нет времени часто писать. Граня, пиши, как живешь, и как проводили Николу в Яскино, и кто из ребят есть дома».
Дети войны
Ребятишек в Варламове было много. В канун войны детей до 12-и лет насчитывалось 63 человека. По 5-6 одногодков и больше. Для самых крошечных в какой-либо пустующей избе организовывали детские ясли. До войны они находились в доме Акима Зорина, подавшегося всей семьей в Сибирь, а в войну в пустовавшем большом доме Александра Озерова, ясли находились на 2-м этаже. Заведующий детскими яслями была Мария Александровна Коротина, молодая девушка. Нянчить малышей ей помогали подростки от 10-и до 12-и лет.
И если малышей носили в ясли, то ребята постарше занимали игрой себя сами. Играли мячом, в «чижа», в прятки. Бегали в поскотину собирать землянику, ходили с ребятами постарше в лес и на реку. Помогали родителям по дому. Собирали в полях колоски, оставшиеся после жатвы. И не дай Бог унести хоть один домой! Наказание было суровым, как за воровство. Собирали для удобрения полей золу, птичий помёт. В радиусе 3 с лишним км от деревни ребятишки знали назубок каждый кустик, каждое деревце, где какой гриб растёт. До ближайших деревень ходили одни в любое время года.
Елена Ивановна Кузнецова (Зорина) (1932г.р.) вспоминала:
- Мне не довелось окончить даже «семилетку», хотя я училась на «отлично». Отец и старший брат ушли на фронт, а нас в семье было семеро детей. На моих руках — трое младших — мама до ночи в поле, на колхозных работах. А малышей — Риму, Лиду и Колю надо чем-то кормить. «Тебе, Галина, незачем Зорьку доить вечером, - скажут ей женщины — Еленка уже 2 раза в поле прибегала». Вместе со сверстницами работала в колхозе, а за работой всегда пела. Видно, такой уж уродилась. Подростком Елена уехала из деревни в Череповец на строительство металлургического завода. Маловата была росточком, было тяжело, но никогда не падала духом. Летом приезжала навестить родителей, помочь им по хозяйству. Ровесников 1953 года рождения в Варламово было пятеро: Веня Смирнов, Вася Смирнов, Валя Зернов (будущий художник), Лиза Кочкова, Лида Тулина.
В 1941 году начались авианалёты на станцию Харовская. Одни раз самолёт кружил даже над Варламовом. Деревенские ребятишки вначале со страхом наблюдали за стальной птицей из сруба недостроенной колхозной бани, а потом, осмелев, убегали на Горочку за деревней, чтоб погрозить крошечным кулачком вслед улетавшему фашистскому стервятнику. А он пролетал совсем низко — даже лётные очки у пилота в кабине можно было рассмотреть. Делал круг над деревенским громоотводом, поставленным возле своего дома Константином Матвеевичем Зерновым, подозревая в нём мачту радиостанции.
Художник Валентин Николаевич Зернов свои детские впечатления о войне отобразил в живописном полотне «Последнее письмо», которое поражает своей эмоциональной достоверностью. Его он подарил Харовскому историко-художественному музею.
Елизавета Николаевна Семенкова (Кочкова) (1935 г.р.) возглавляет Харовскую районную организацию «Дети Войны». Она всю жизнь проработала учителем, была директором детского дома в селе Лещёво. Её детство пришлось на суровые военные годы, закалило характер. В памяти живы воспоминания о войне.
Наша фамилия
А фамилия нам Кочковы. Много перебывало разных фамилий. Были мы и Сидоровы, и Ивановы (по именам предков). Но семейная легенда гласит, что раз приехала барыня в деревню и видит — стоит меж детей кучерявый парнишка — как кочок. Она спрашивает: «Чей это кочок?». Так вот потом всех Кочковыми и прозвали. Хотя в Варламово несколько ветвей Кочковых. И семья Ивана Николаевича Кочкова — председателя — нам не родственники.
Дядя Алексей Евлампиевич, брат отца, воевал с первого дня войны. Он был признан «годным к нестроевой». Всю войну рыл окопы, кормили их очень плохо, и как «доходяга» он был демобилизован в 1944 году. Приехал домой, но поправиться так и не смог. Умер в 1945 году. Погибший в 1941 году Александр Алексеевич Кочков — мой двоюродный брат. Помню его высоким, черноволосым. Другой его брат Николай Алексеевич приехал с войны с женой. Он был награжден орденом Боевого Красного Знамения, был окружен славой и почетом. Поскольку был человеком грамотным, то после войны уехал из деревни в леспромхоз.
Нас в семье у родителей было шестеро детей, я — четвертая. Старшего брата Володю (1922г.р.) призвали в армию незадолго до войны. Он окончил Ивачинскую семилетку, поэтому его направили учиться в Ульяновск на шестимесячные курсы командиров, потом отправка на фронт. Воевал он на Ленинградском фронте, в 1942 году его ранили в руку и бедро. Приезжал долечиваться домой. В деревне было голодно, и он устроился учителем в Пундужскую школу, преподавал физкультуру. На выходной ездил домой на лыжах. Чтобы облегчить жизнь семье, забрал с собой сестренку Валя(1929г.р.). Ей давали поек как иждивенцу. После войны он остался служить на сверхсрочной, служил в Выборге, был интендантом. Постоянно помогал семье, присылал отцу сапоги галифе, а нам редкостные по тем временам портфели и карандаши. Потом жил в Ленинграде, присылал деньги, чтоб могли заплатить сельхозналог. Если была задолженность, то могли описать корову. Шестьсот рублей для семьи было большим подспорьем.
Дезертир
Утром рано проснулись. Зима. Холодно очень. Все побежали к дому председателя Сереженьки Зернова. Жена его Тинушка пошла корову доить в шесть утра и увидела на дворе мужчину. Она ухнула и закрыла его в хлеву. Прибежал народ, за милиционером послали. Незваный гость оказался дезертиром. Когда арестовывали, он вспорол себе ножом живот.
Победитель
Раз играем. Иван Зорин из армии приехал. Перевезли через реку, в гору поднимается с пустым вещевым мешком, а семья дома ждет — семеро детей. Наш отец Николай Евлампиевич был кузнецом, каменотесом, плотником. Он рос круглым сиротой, родители умерли рано, и старшая сестра заменила им мать. Не было такой работы, какую бы он не знал. Научился у дяди Кости Зернова кузнечному мастерству и умению тесать камни. Зерновы все были добрые и мастеровитые. Довоенными зимами варламовские мужики подряжались на работу в Ленинград. Ходили пешком. Один раз взяли с собой 18-летнего паренька Мишку Битка. Велели от артели не отставать, по сторонам не глазеть. А он замешкался и отстал. Подошел к милиционеру: «Товарищ милиционер, тут варламовские мужики не проходили?» Долго потом над этим случаем смеялась вся деревня. Отец рассказывал, что делал в Ленинграде постаменты из камня для памятников Володарскому и другим героям революции. Спустя много лет, уже в послевоенном Ленинграде он не без гордости отыскал свою работу.
Страшное письмо
Идет война. Отец на фронте. Брат Николай ушел в Харовскую учеником в сапожную мастерскую. Фома работала почтальонкой. В сельхозартель «Прилив» пришло письмо. Мужчина писал родным: «Краснова похоронили вместе с Кочковым». Дома все перепугались и расстроились. Сестра Раша написала запрос командиру. Через два дня пришел ответ, что жив — здоров. Его оглушило, сбросило взрывной волной в окоп. Пролежал два дня в воде. Нашли санитары, отвезли в госпиталь. Отец воевал в пехоте на Северо-Западном фронте. Он восстанавливал понтонные переправы после отступления немцев. После ранения служил при штабе, был вестовым у капитана. Прошел путь по Европе через Варшаву, дошел до Берлина. Был награжден медалью «За Победу над Германией». Как-то бегут к нам: «Ваш отец с войны приехал. Сидит на вокзале, просит прислать лошадь». Он привез мешок сахара.
Службы
У дяди Ени (Евгения Матвеевича Зернова) в доме, в чистой половине, хранились часовенные иконы. В храмовые праздники он проводил церковные службы, делая это нелегально. Его родной брат Серёженька был председателем колхоза, могли обоих строго наказать. Дядя Еня уже вернулся из ссылки из Карелии, где он отбывал срок. В его доме была лавочка, жена Мария вела розничную торговлю. Поэтому их высылали как купцов. Накануне праздников матери обычно посылали ребятишек разузнать, будет ли служба. Потом тайком собирались в доме и молились о близких, кто был на фронте.
На камне
Это случилось вскоре после войны. Во времена воинствующего атеизма колхозники всё же старались соблюдать церковные традиции. В престольные праздники отдыхать запрещалось, но люди работали только до обеда. К этому и детей приучали. Но пропустить в этот день школу — преступление, на родителей могли и штраф наложить. Ребятишки между собой уговаривались, чтобы всем вместе пропускать уроки. 12 сентября — в деревне праздник Александров день. 13 — в школу не идём. На другой день учительница перед классом опозорит, кого за волосу дёрнет, кому пинка даст. Один раз поздней осенью в Дмитриевскую родительскую субботу школьники всё ж пошли в школу, хоть дома и не велели. Идти за реку: старшим - в Ивачино, младшим — на Бережок. Перевозчиком в ту пору был дед Еня Зернов, человек верующий. Вместе с ним перевозил Фирс Кочков, подросток лет 13-и. Один на вёслах, другой на корме — толкает багром льдины. Закраины на реке большие, посередине шугу несёт. Первой партией переправляют малышей. Лодка большая, все сели дружно, старшие остались на берегу. Поплыли, но багром за закраину не успели подцепиться — лодку подхватило сильным течением и понесло. С бешеной скоростью несёт на запруду, к мельнице, прямо на камни. Того гляди, разобьются. Вдруг лодка дном зацепилась за камень и встала. Этот камень перед запрудой — какой-то особенный. Там один мужик на плоту как-то три дня простоял, с места стронуться не мог. И тут, на этом же месте лодка и встала. Дети в лодке плачут, рукавицами машут оставшимся на берегу. Прощайте, мол, погибаем. Дядя Еня сам молится и их заставил молитву читать. Валентина Зернова (а он уже в Ивачино в школу ходил) послали нарочным в деревню за подмогой. Он побежал в гору, запыхался, да ещё и заикается, еле объяснил, что школьники тонут. Тут деревенские мужчины, фронтовики Иван Зорин, Павел Тулин и мой брат Владимир взяли новую лодку (вот ведь какие запасливые люди были!), погрузили её на телегу и поспешили на помощь утопающим. На реку побежала вся деревня. На этой-то лодке они подобрались к пострадавшим, зацепили лодку багром и начали перевозить детей. С трудом четверо мужчин столкнули с камня застрявшую лодку. Озябшие ребятишки бегом кинулись домой на печь. Но и дома тоже попало, чтоб не смели учиться в праздник и не слушать старших.
Во втором эшелоне
С начала войны в колхозе стала проводиться работа с населением по военной подготовке, противовоздушной обороне, гражданской обороне. Никто не знал, надолго ли затянулась война, но все готовы были дать отпор врагу. Школьники сдавали нормы на значки БГТО (Будь готов к труду и обороне) и БГСО (Будь готов к санитарной обороне).
В первую военную зиму всё чаще стали приходить в деревню похоронки. В то время колхозным письмоносцем работала молодая девушка Градислава Смирнова, и эта тяжёлая миссия выпала именно ей. Очень трудно приносить скорбную весть близким людям о тех, кого ты и сам хорошо знаешь. А если солдата убили, но не было документов, то семья не получала пенсии, и относились к ним, как к врагам народа.
В январе 1942 года призвали в армию 45-летних резервистов Николая Константиновича Зернова и колхозного счетовода Никандра Константиновича Малиновского. Никандр Александрович всего месяц и провоевал, погиб 16 февраля 1942 года в боях за деревню Медведно Новгородской области. Об обстоятельствах гибели Николая Константиновича Зернова ничего неизвестно. Семья получила от него лишь весточку с дороги, в каком направлении двигался их эшелон.
С весны 1942 года начинают призываться в армию и девушки: Зернова Евфалия Вячеславовна, Казакова Апполинария Евлампиевна, Смирнова Градислава Александровна. Малиновская Татьяна Акиндиновна обучалась в Ленинградской медицинской школе, и она отправилась на фронт медсестрой. Письмоносцу Смирновой предложили подыскать себе замену. Двоюродный брат Валентин Васильевич Скородумов ненадолго заменил её, но в 1943-ем и его призвали в армию. На смену ему пришла уже моя мама — пятнадцатилетняя Смирнова Фомаида Александровна.
Всего в 1942 году из колхоза ушли на войну ещё 10 человек: 2 апреля — Кочков Александр Филаретович (1893г.р.), 1 июля — Кочков Владимир Николаевич (1921 г.р.), 2 июля — Коротин Николай Александрович (1923 г.р.), 2 ноября — Зорин Николай Николаевич (1923г.р.)
И уже около десятка человек с начала войны деревня потеряла погибшими и пропавшими без вести. На заводах не хватало кадров. Эта проблема решалась вновь за счёт деревни. В колхозы приходили разнарядки на отправку подростков на учёбу в школы ФЗО — в Вологду, Сокол, Архангельск, Свердловск …
В военные годы колхозники платили государству со своего хозяйства непосильные налоги. Нужно было обязательно сдать государству шерсть, молоко, яйца, мясо. Эта норма налагалась на каждое хозяйство. У кого не было своих продуктов, выкручивались, покупая у соседей. Наверное, как раз в это время в народе и возникло ходячее выражение «Давай, работай поналожней!» - в смысле побыстрее, попроворней. И тут же в альтернативу ему: «Ешь поналожней!» - обращение к тому, кто ест вяло, без аппетита. Не каждой семье было по силам рассчитаться с государством. Семьи, потерявшие кормильца в годы войны, как правило, уезжали из деревни навсегда в поисках лучшей доли. За годы войны из Варламово выбыли хозяйства Василия Озерова — 4 человека, Сергея Бурмистрова — 5 человек, Марии Малиновской — 4 человека, Никандра Малиновского — 7 человек, Михаила Копосова — 6 человек, уехали колхозницы Анна Пахомова и Клавдия Изюмова. Прокормиться в городе стало легче, чем в деревне. Там за работу хотя бы деньги платили.
Семья моего дедушки в войну держала мелкий скот в год. Оба родителя были инвалиды, старшие дети — на войне, а дома лишь подростки. На корову было не накосить, поэтому для сдачи налога по молоку держали коз. Норма сдачи молока была 360 литров. Коз прозвали в то время «сталинские коровы», из-за неприхотливости в кормлении их держали повсюду. Косили жёсткую траву по лесным полянкам, вязали веники. Тем и выживали. Так, в 1945 году по данным похозяйственной книги они имели 5 овец и 10 коз.
Госпитальная сестренка
Моей тете Смирновой Градиславе Александровне уже 93. Наверное, Бог даровал ей такую долгую жизнь за то, что многих людей она самоотверженно выхаживала в госпитале в годы войны. 22 сентября 1942 года она получила повестку в военкомат и была направлена в Харовский эвакогоспиталь №3733, куда непрекращающимся потоком поступали раненые. Госпиталь размещался в харовском Доме отдыха. Присягу принимали как все военнообязанные. Работали по 12 часов в сутки, все 5 лет — до декабря 1946 года — без отпуска. За работу получали продуктовые карточки и небольшое денежное довольствия, которые большей частью переправлялись домой, в деревню, где остались родители-инвалиды, брат и сестра. По странному стечению обстоятельств она считается не участником войны, а признана лишь скромным тружеником тыла. Конечно, эвакогоспиталь — не передавая, но крови, грязи и человеческих мучений они видели не меньше, чем на фронте. И работать им приходилось также нелегко. Дисциплина — военная. Госпитальные сотрудники, к сожалению, не имеют тех льгот и привилегий, которые положены участникам Великой Отечественной войны, хотя они этого заслужили не меньше. Вот и у нашей героини все документы, подтверждающие ее призыв по повестке, оказались утраченными. И служба в госпитале не стала военной. Лишь запись в книге похозяйственного учета за 1940-1942 год и с 1943 по 1945 год подтверждает, что она действительно с 22 сентября 1942 года «находилась в РККА». За отличную работу в деле обслуживания раненых и больных 6 раз (к праздникам первого мая и годовщинам октябрьской революции) Градислава Смирнова получала от руководства госпиталя благодарности, дважды (в 1943 и 1944гг.) заносилась на доску почета. В 1946 году награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
За веселый нрав, незлобивость характера и аккуратность любили и уважали ее больные и персонал госпиталя. Она могла найти общий язык даже с суровыми и придирчивыми офицерами.
В Харовский эвакогоспиталь №3733 за сутки поступало до 18 человек раненых, бывало, по 7 умирало за ночь. Ранним утром их вывозили в морг, потом на Пустораменское кладбище, где хоронили в братских могилах. С туберкулезного отделения хоронили отдельно. Молодые девушки-санитарки были солдатами, хотя и не в строю. В госпитале строжайшая дисциплина, за которой следили начальники отделений и начальник госпиталя. Никаких «романов» до конца войны, в случае нарушений гауптвахта, которую отправляли отбывать в КПЗ в милиции. Не только кровь и боль, но и страх приходилось переживать неокрепшей психике молодых деревенских девчонок. Но не об этом чаще вспоминает Градислава Александровна. Чаще ей вспоминались курьезные случаи из своей госпитальной жизни. За чашкой чая в Победный день 2006 года она вела свой неторопливый бесхитростный рассказ о госпитальной жизни. Вот что она рассказала:
Ночное дежурство
- Один молоденький паренек шибко тяжело ранен. И приказали, чтоб возле него сидели ночью. Надо сидеть, да где? Стулик-то некуда поставить. Я села у него к ногам, а у него ноги-то и худые. И уснула. Я не помню, как сестра зашла:
-Ты куда уселась на ноги больному?
А он-то уж разбудился что ли:
-Да не на ногах она, не на ногах...Она не шевельнулась, и ноги не болели. У меня ногам-то легче, как она сидит.
Вот все они за меня заступались. Худенький был паренек, худенький. Потом стали фотографироваться, приехали откуда-то. Он тут стал уже ходить. И вышли все на улицу, к дому. Приполз за мной: «Иди со мной сфотографируйся». Сперва-то всем было трудно.
Тапочки
-В мою обязанность входило мыть палаты, уборную и коридор. Пол мыть — надевала другой халат. Полы некрашеные в коридоре. Шоркали голиком с дресвой. Трешь изо всей силы, обутки не напастись! Пол мыли босиком. Зимой ли, осенью — ноги околели. Один раненый меня пожалел: «Я выпишусь, так тебе тапочки сошью, только мерку сниму». После послал коричневые дерматиновые тапочки, такие ладные, что на работу носить жалко. Я их долго берегла, так одевала.
Девичья гордость
-Галинка Малютина работала на тех палатах, где были те, кто сам передвигался. Небойкие, но сами ходили. А у меня в палате был — и в уборную не сходить, утку неси. У него не было кисти руки.
Утром я стала обтирать все рамы, все стекла. Вот он этой-то рукой меня и обнял. Это ж жуткое дело, что обнял не кистью, а экой твердой, холодной! Он обнял — я как взревела — да ему и шарахнула. А он-то за мной пошел, просто пошел ловить, у кроватей-то у этих. Я — к окошку, открыла, была да нет — и на улице. Больные-то как на него кинулись, да один ходячий и пошел к сестре: «Чтоб его у нас в палате не было! Вот он что творит!» К чему же, если работает санитарка, обнимать санитарок? Да главное, и руки нет. Тут хоть кто бы ошибся, так дрогнул бы.
Дак вот. Я там долго вставала-то, долго, да пока отряхнулась, да через ворота, через весь госпиталь, а палата-то была в том конце. Дак когда-то я оттуда пришла в палату, а его нет. На его месте другой больной. Я глаза выпучила: ну, думаю, этот пришел гулять. Я у них и спрашиваю: «А куда этот-то ушел?» (назвала его по имени ли, по фамилии).
А они говорят: «Его в другую палату перевели. Пусть живет там». И в аккурат в палату-то эту к Галинке, к Малютиной. А с экой-то рукой еще и утку подавать. Он сам не мог утки-то подать. Все ему утку подай, а он еще издевался. Скраснеешь, когда утку подаешь, ноли всей жарко. Чего еще, не теперешняя была-то! Дак вот, через сколько-то дней я в ту палату пошла. Что-то надо было взять. Я поздоровалась, дак не поднял головы. Как сидел, так и сидит. Говорю: «Чего, рассердился? Мене обниматься будешь. Не я тебя выгнала, без меня. Мене руки распускай».
А Галинка ходит, ревит, на меня сердится. Она еще меня помоложе, еще больше стесняется. А эких не бывало больных-то. Галинка со мной не здоровается. А я ей: «Ты на меня не сердись, я его не выпихивала, пусть мене руки разводит. Я из-за него в окошко выскочила».
Вот так смешно было-то. Смешно и худо.
По дрова
-Зимой всех посылали заготовлять для госпиталя дрова. Столько-то печей где натопить? После смены все — и врачи, и сестры, и санитарки брали топор да пилу — и по дрова! Мы-то дома до войны не одну зиму в лесу промучались, а иная не топора, ни пилы в руках не держала.
Дак вот, мы с напарницей елку пилим, а другие тут, рядом, дерево и валят. И не скричали, не ухнули. Как бабахнуло — я как щи пролила. Прутьями-то мне прямо по голове! Очухалась уже в госпитале. Тогда больничный дали, подлечивали.
Чудотворные иконы
-Или вот еще. Заболели у меня руки. Экзема. Короста по всем рукам пошла. Мочить нельзя, за ранеными ухаживать тоже. Дали лечение и отправили домой в деревню. Приходит к маме Настя дяди Енина. А как раз был какой-то праздник — не то Казанская, не то Михайлоа день, не помню.
-Пусть Градя придет к нам, иконы оботрет.
Я пришла вечером, иконы-то и обтерла. Руки вскоре стали чистые, экзема прошла. Как и не бывало.
Носилки
-Тяжелобольной толстый был, толстый. А надо носить наверх, на процедуры. Силы-то не было. Оттуда-то понесли, а я-то первая. Первой тяжелей идти. Я-то пошла первая. Носилки-то из рук вырвались, да на ступени. Он ойкнул, а я заревела.
-Дак не плачь, не плачь.
-Дак ведь вам больно-то, как не плакать.
А потом он мне стал шептать: «Как меня понесут, ты спрячься».
А в палатах-то ведь моешь, я маленькая, надо вымыть и под кроватями.
-Вот вовремя придут, ты и лезь под кровать.
Я-то ведро поставила с краю, а сама-то под кровать и улезла. Сестра-то ходит, ищет, одни-то сестры не понесут его. Куда девалась я? Они его унесли, я раз-два, скорее в палате вымыла и бегом в другую. В другой палате поставила ведро на вид, и сама мою под кроватями, чтоб видно меня. Ведь другой раз можно уронить, да еще как уронится. Головой ведь об пол.
Офицерские обеды
-На офицерских палатах долго работать никто не мог. Шибко ко всему придирались. Стали жребий тянуть, кому идти. Я вытянула. И заревела, больно эти офицеры были мудреные. Могли и костылем запустить. Обеды от столовой носить далеко. Они все обеды считали холодными. А самим не сходить. Столовские работники разносили лежачим обеды. А офицерам носить отказались. Я из столовой бегом всем коридором — у меня у дверей стоит уже «сторож» - отворяет двери, чтоб проходить без задержки. И я бегом с мисками-то в офицерскую палату, чтоб не простыла. А Поляк-то, начальник отделения, меня оговаривает: -Не бегай, кругом тяжелобольные!
-Татьяна Осифовна, я ведь холодное принесу, - отвечаю. -Больные не ругают меня, ведь не лошадь бежит-то.
Она и кончила меня ругать. Видит, что не выйдет дело.
Тут офицеры ко мне:
-Дак не бегай бегом, в войну-то мы и холодное ели!
Подумай, какие были мудреные! К столовским придирались, а ко мне не придираются! Офицерам не надо было, чтоб уборные мыли. И санитарки им не нравились. Одна была толстая, неповоротливая, другая — неряха, с посуды то доест, то оближет. И стали офицеры просить, чтоб меня направляли их только обедом кормить, а в палате пол не мыть. А пол не мыть — так посуду на меня всю отнесут. Посуду сестры-то таскали с обедом, за посуду надо платить.
Я заревела:
-Не буду отвечать. Они пойдут домой с работы, берут миску, либо кастрюльку, со столовой нальют. Они обратно ничего не приносят, а с меня высчитывают.
Они опять свое:
-Ты не беспокойся!
На всей посуде метки-то разные: на блюде и на тарелке — то ли «СА», то ли две «А». У меня не хватает то тарелки, то миски. Офицеры уйдут на второй этаж, метку и перебьют. У меня посуда опять вся. Я улыбнусь. Ну, так и привыкли мы, что я на офицерских палатах.
«Ха-ха-ха!» да «Хи-хи-хи!»
-В одной офицерской палате, в десятой, что ли, очень любили, когда я бывала у них. Один лежачий был балагур, рассказывал что-то занятное, все вокруг него. Я захожу, они: «Граня (так они меня звали), иди с нами посиди, все сделала». Ну, я на стулик там села и сижу. А Поляк, наверное, догадывался, что я где-то скрываюсь. А хохот! Она мимо ходит. А он все рассказывает. Дверь открывается: «Вечно узнаешь, где Градя! Где Градя, тут и хохот! Иди свои дела делай!»
-Татьяна Осифовна, я все сделала, - не могу уняться от смеха и хохочу при ней.
Еще в палате был патефон. Часто заводили смешную пластинку: «Хи-хи-хи да ха-ха-ха». Тут уж все впокатушку, и я с ними.
-У вас в палате кто-то есть любимчик!
И в палате, где все рядовые, тоже все хохот.
-У вас и тут есть любимчик!
-Татьяна Осифовна, в каждой палате любимчиков не бывает! Я всех люблю, понимаешь?
Она видит, что не выходит дело, и перестала оговаривать.
ЛЁНЯ.
-Всю свою жизнь проработал в деревне. Сколько его помню — всегда стремительный, энергичный — то на лошади, то пешком. Мы, ребятишки, и не подозревали, что рядом с нами — орденоносец, заслуженный лётчик. Для нас он был просто дядя Лёня. Свои заслуги перед Родиной не выпячивал, трудился в совхозе «Харовский».
10 июля 1942-го допризывник Леонид Иванович Зорин был направлен по разнарядке далеко за Урал, в Свердловское ФЗО. На эвакуированные заводы нужны были токари. По окончании его по ускоренной программе — работа на военном заводе. Молодому сообразительному присвоили пятый разряд, дали бронь. Но с его ли непоседливым характером сидеть в тылу?! Он рвался воевать. Проситься на фронт пошли вместе с другом, который честно рассказал в военкомате о своей специальности. Его завернули — в тылу тоже кадры нужны. Леонид, учтя его опыт, сказал, что работает подсобным рабочим на заводе.
Поэтому его направили в Троицкое авиационное училище, где окончил курсы воздушных стрелков. Он воевал в 525 штурмовом авиаполку на 4-ом Украинском фронте. Его самолёт совершал боевые вылеты над территорией освобождаемой от фашистов Польши. Каждый боевой вылет был подвигом — самолёты часто сбивали. Лучший штурман полка упросил Леонида уступить ему очередь вылета. Уступил. Он не вернулся из боя. Леонида Ивановича до самой смерти мучила совесть за эту уступку:»Слетал. Теперь вот живу за него.» И сам Леонид Зорин вместе со штурманом Евгением Антоновым был сбит 16.01.1945 г. Чудом удалось спастись. Стрелок получил контузию и ранение в голову. Потом долгое лечение в госпиталях г. Кошице в Чехословакии. За этот вылет они были награждены орденами Красной Звезды. В 1948 г. младший сержант Зорин вернулся домой. По дороге, где-то в Ленинграде, его боевой орден украли. И хотя он имел тяжёлое ранение, до 1978 г. не считался инвалидом войны, работал в совхозе наряду со всеми.
В его семейном архиве сохранилась любопытная фотография. Её Леонид посылал своему другу Мануилу Смирнову из Польши в Болгарию 2 июля 1945 г. Это фото до 1950 года находилось за границей, потом вернулось в Варламово, а после его смерти было передано семье Зориных, где хранится и поныне.
Фронтовик Сергей Константинович Зернов, окончивший до войны училище Штиглица и работавший лепщиком в Ленинграде, любил приезжать на родину в Варламово.
Он обладал удивительным даром: не только замечательно рисовал, но и был прекрасным рассказчиком, сочинял частушки, писал стихи. Это с его лёгкой руки деревня и её жители прославлялись в сатирических частушках. В канун 40-летия Победы в Великой Отечественной войне он подарил Леониду Ивановичу Зорину обрамлённый рисунок его боевого самолёта Ил-2 со стихотворным посвящением. В доме Вячеслава Дмитриевича Зернова висит обрамлённый карандашный портрет его погибшего сына Феофана, нарисованный рукой Сергея Константиновича, которому он приходился двоюродным братом. Но не только в стихах оставил след этот выдающийся человек. Он много усилий приложил для того, чтобы стоял в деревне памятник. С его лёгкой руки увековечены имена погибших.
Сюда вернулся он в конце своей жизни в родной дом, где провёл последние дни. Скончался С.К.Зернов в 1986 году и похоронен на Кузовлёвском кладбище.
Вот так и закончилась война для одной маленькой деревни, которой сейчас почти уже нет. Разъехались люди, опустела территория, заросли поля. Лишь памятник хранит имена тех, кто жил здесь и смело сражался за Родину, чтобы она всегда жила и процветала. Никогда не пройдёт по деревне статный «соколик-жених» Василий Зернов, не позовёт с высокого крылечка мать пить чай своих сыновей — близнецов Анатолия и Николая Румянцевых; не поселится рядом с отцом в новой избе Феофан Зернов. Всех их отняла война.
Памятник
Сад был посажен в середине семидесятых. В то время в деревне проживало порядка тридцати человек, большинство — пенсионеры.
Помню, как местные женщины под руководством Антонины Всеволодовны Бурмистровой, солдатской вдовы, приезжавшей в родные края из Северодвинска, приносили молодые берёзки из Нового поля, сажали вишни, ёлки, черёмуху. По берёзке на каждого погибшего воина, по ёлке — на каждую вдову. Украсили сквер клумбами. Скамеечки поставили жившие в то время в деревне мужчины. Стали думать о памятнике погибшим. Чтоб стоял крепко, на века. Фанерная пирамидка не годилась. По полям вокруг деревни оставалось много отёсанных камней-валунов, предназначавшихся для строительства опор железнодорожного моста через Кубену в 1930-е годы. Один из этих камней и послужил основанием для памятника. Его притащил на тракторе молодой тракторист Владимир Зайцев, внук погибшего Серафима Коротина.
Списки погибших собрал участник войны Сергей Константинович Зернов. Их передавали по рукам из избы в избу. Обсуждали за столом, вспоминали, спорили, уточняли, добавляли, поправляли. Перебирали в памяти всех — и кто погиб на фронте, и кто умер в блокадном Ленинграде. Записывали всех, кто родом из Варламово.
Табличку для памятника изготовил в Ленинграде токарь с «Электросилы» Александр Михайлович Дикой, муж участника войны Евфалии Вячеславовны Зерновой. Её брат Феофан погиб в 1943 году.
Сборку конструкции памятника сделал сварщик Харовского ЛДК Вениамин Александрович Смирнов. Его многочисленные родные и двоюродные братья были участниками войны. Старший Николай пропал без вести в 1941 году, двоюродный Леонид погиб. Дядя Николай и двоюродный брат Игорь умерли в блокаду.
В 1984 году памятник был установлен. Помогали в его установке участники войны: Зорин Леонид Иванович, Кочков Иван Николаевич. Вот и обрели земляки в Варламово вечную прописку.
Вечная им память!
Вспомним всех поимённо:
Бурмистров С.В., Кочков А.Н., Озеров В.П.
Зернов Ф.В., Кочков В.Н., Пахомов В.В.
Зернов С.М., Кочков М.Е., Румянцев А.А.
Зернов И.Д., Кочков В.Е., Румянцев Н.А.
Зернов Н.Д., Кочков А.Н., Рогозин Б.К.
Зернов В.Н., Копосов Г.К., Соколов А.
Зорин А.М., Копосов С.К., Соколов Л.С.
Зорин А.Н., Копосов И.А., Соколов Н.С.
Зорин Н.Н., Копосов Н.А., Смирнов Н.А.
Зорин Н.К., Копосов П.В., Смирнов И.Н.
Изюмов А.Д., Коротин С.Д., Смирнов Л.Н.
Кочков А.А., Малиновский Н.А., Смирнов Н.
Малиновский С.А., Растатурина А.И.
Малиновский П.А., Растатурина Е.И.
Но теперь, спустя 30 лет, пришлось открывать заново имена погибших. Потому что в деревню приезжают уже совсем другие люди, коренных почти не осталось, а старожилов и совсем нет.
Лет шесть назад мы со своими детьми поставили задачу раскрыть данные о погибших. Было ещё живо старшее поколение нашей семьи. Нина Александровна Исакова (Смирнова) и в свои 92 года сохраняла ясный ум и твёрдую память. Она вспомнила почти всех, кто был записан на памятнике.
Потом — напряжённая работа в разных архивах, где удалось восполнить другие сведения.
Так возникла исследовательская работа «Памятник в деревне Варламово», которую моя дочь Вероника Смирнова представила на районной краеведческой конференции «Мир через культуру» в 2010 г. Но и после конференции исследовательская работа была продолжена.
В канун 70-летия Великой Победы пришло время раскрыть эти данные широкому читателю.
№ п/п, ФИО, год рождения, звание, дата призыва в РККА, дата гибели, место гибели или обстоятельства
1. Бурмистров Сергей Всеволодович, 1902 г.р., ст. сержант, 11 сентября 1941 г., май 1944 г. Умер от ран. Ивановская область, г.Кинешма.
2. Зернов Феофан Вячеславович, 1918 г.р., лейтенант, 1938г., 9 августа 1943 г., Краснодарский край, станица н.-Бакинская.
3. Зернов Сергей Матвеевич, 1891 г.р., рядовой.
4. Зернов Иван Дмитриевич, 1916 г.р., рядовой, февраль 1943 г. Пропал без вести.
5. Зернов Николай Дмитриевич, рядовой.
6. Зернов Николай Константинович, 1987 г.р., рядовой, 15 января 1942 г.
7. Зернов Василий Николаевич, 1921 г.р., мл. лейтенант, 7 ноября 1941 г., 16 сентября 1942 г., Новгородская обл., Полавский с/с, лес возле д. Замошка.
8. Зорин Дмитрий Иванович, 1919 г.р., рядовой, 1939 г.р., март 1942 г., пропал без вести.
9. Зорин Александр Михайлович, 1913 г.р., рядовой, 28 ноября 1943 г., Житомирская обл., Коростенский район, с. Грозино.
10. Зорин Александр Николаевич, 1902 г.р., рядовой, 31 августа 1941 г., 17 мая 1945 г. Польша, г. Гдыня, д. Яново.
11. Зорин Николай Николаевич, 1923 г.р., рядовой, ноябрь 1941 г., 2 ноября 1942 г. Пропал без вести.
12. Зорин николай Константинович, 1909 г.р., рядовой.
13. Изюмов Алексей Дмитриевич, 1911 г.р., рядовой, 26 июня 1941 г., 18 января 1943 г., Ленинградская обл., Кировский р-н.
14. Кочков Александр Алексеевич, 1925 г.р., рядовой, 1941 г.
15. Кочков Алексей Евлампиевич, 1894 г.р., рядовой, 26 июня 1941 г., 1945 г.
16. КочковВладимир Евлампиевич, 1922 г.р., 1944 г., пропал без вести.
17. Кочков Михаил Евлампиевич, 1921 г.р., 2 ноября 1944 г., Венгрия, г. Бюд-Сент-Михаль.
18. Кочков Владимир Николаевич.
19. Кочков А.Н.
20. Копосов Геннадий Константинович, 1917 г.р.
21. Копосов Сергей Константинович, 1901 г.р., 31 августа 1941 г., 4 октября 1942 г., Ленинградская обл., Подпорожский р-н, 200 м южнее деревни Б.-Ивановщина.
22. Копосов Иван Апполинарьевич.
23. Копосов Николай Апполинарьевич.
24. Копосов П.В.
25. Коротин Серафим Дмитриевич, 1905 г.р., 11 июня 1941 г., 13 апреля 1943 г., умер в плену.
26. Малиновский Никандр Александрович, 1897 г.р., 10 января 1942 г., 16 февраля 1942 г., Новгородская обл., Старорусский р-н, деревня Медведно.
27. Малиновский Сергей Акиндинович, 1924 г.р., 1942 г.
28. Малиновский Павел Акиндинович, 1924 г.р., 1942 г.
29. Озеров Василий Павлович, 1902 г.р., 7 сентября 1939 г., 4 декабря 1942 г., умер от ран, Воронежская обл., с. Новы<