«Ты сильнее, чем твои демоны.
Ты больше, чем твоя боль».
Страшно. Как антилопе перед прыжком льва. До адской боли в груди, что пляшет своими языками пламени во рту, обжигая всю полость. До пепла в лёгких, что душит своими мелкими-мелкими невинными серыми частичками.
Гермиона судорожно пытается прикрыться, слыша восторженные крики толпы. Её тело всё горит в агонии, покрывается алыми пятнами.
Девушка видит перед собой животных, а не людей. Весь добрый мир, весь свет — всё рухнуло для неё, превратилось в отвратный прах. Теперь она не видела Землю в своих стихах. Она перестала уповать на Господа, но стала безжалостно роптать на него, обвиняя в грехах людей и их несправедливости.
Просто потому что эта жизнь превратилась в грязь, в пыль.
Грейнджер будто вернулась в эпоху филистимлян, которые играли отрубленными головами в футбол, строя после из «мячей» пирамиды для следующих поколений, чтобы они смогли узреть всё их «величие» и «силу».
Девушка словно ощущала этот неприятный запах крови прямо перед собой, видела куски мозгов и выколотых глаз тех невинных жертв.
Бывшая студентка Хогвартса жмурится, чувствуя новый приступ тошноты, всё так же держа одну руку в инстинктивном порыве на обнажённой груди, сжимая челюсти чуть ли не до хруста.
— Всего сто галлеонов! За такую-то куколку могли бы дать и больше! Это же подруга самого Гарри Поттера!
Кричал тот, кто поймал её в лесу, искажая рот отвратительной дьявольской ухмылкой. Редкая рыжая густая борода на его подбородке была жирной, как и волосы.
Весь в подранной мантии и с отвратительным запахом потного пьяного тела — таким он был в толпе.
Этот человек хотел только подчиняться своим желаниям, в итоге став рабом внутренних демонов.
Гермиона понимала это, и ей было отчаянно противно. Она будто задыхалась в вареве нескончаемого пренебрежения и ужасной ненависти.
Это было мерзко.
Девушка потом не помнила, кто сколько галлеонов обещал, выкрикивая сумму. Не помнила, как её пожирали глазами и как она пыталась, жмурясь, исчезнуть из этого места, собрав остатки всех своих никчёмных сил.
Но Грейнджер оказалась слишком слабой — в её грудь будто воткнули огромный железный штырь, безумно хохоча, а она не может сделать и вздоха, в предсмертной агонии дрожа всем телом.
Но Гермиона помнила, кто её купил.
Предатель.
Тот, кто, как она думала, не был существом, следующим за своими инстинктами по пятам, как за истинным Мессией.
Да, её суждениям было суждено утопиться в ледяной воде, крича, судорожно извиваясь от острого, как клыки змей, холода, будто разрезающего кожу, пробирающегося под мясо, во внутренние органы, уничтожая всё, кромсая… на куски.
* * *
Это случилось из-за смерти Гарри. Из-за того, что он не смог победить.
Говорят, будто Пожиратели пытали Тома Реддла: отрезали по маленькому кусочку кожи каждую минуту, вставляя железные штыри в глаза.
Они убили его по-маггловски — так, как он боялся больше всего умереть.
А потом мир погрузился в пучину полного хаоса.
Проигравшие были вынуждены скрываться, чтобы их трупы не повесили в Министерстве, чтобы не оказаться на верёвке рядом с Лордом, человеком, благодаря начальным замыслам которого теперь на плечи людей свалилось столько страданий.
Новые законы, новые правила и условности. Всё слишком изменилось.
Грейнджер понимала, что более не было того, за что она бы так страстно боролась.
Всё будто превратилось в тело, которое кремировали — и пепла не осталось.
По правде говоря, иногда в голову девушки приходили безумные мысли. Будто она и вправду грязнокровка и не достойна жить так, как остальные.
Почему? Просто потому что не было той жгучей надежды, которая воскрешала бы любовь ко всем людям и к самой себе.
И… даже дождь казался Гермионе ядом. Чёрным. Смоляными и неприятным.
Как его волосы.
* * *
Грейнджер думала, что должна сопротивляться. Но её губы дрожали, а в голове стоял невыносимый гул.
Нет, она не была тряпичной куклой с пуговицами вместо глаз. Просто внутри всё будто превратилось в песок: быстро утекло сквозь пальцы.
Туман медленно сгущался за окном, и Гермионе действительно захотелось им стать, дымчатым и совершенным в своём забвении.
Правда.
Да, ей было противно.
А ему? Ему было противно?
Гермиона думала об этом, свернувшись калачиком на жёсткой аскетичной постели, подтянув колени ближе к подбородку, не обращая внимания ни на тупую боль в теле, ни на боль в груди.
Ей вдруг вспомнилось тепло от камина и как Рон спрашивал про Чжоу, собственный смех и счастливые глаза Гарри.
И сразу же захотелось вернуться туда, в этот краткий момент.
Туда, где она была ребёнком.
Туда, где её сердце ещё горело, как ей казалось, самым незыблемым на свете огнём.
До дрожи и волнения, этого глупого смятения.
Снейп был мерзким. Всезнайка это хорошо поняла, как только переступила порог этого чёрствого дома.
По глазам, в которых не было ровным счётом ничего.
И прикосновениям. Жестоким и грубым.
Почему он был таким? Зачем притащил её сюда, зачем купил? Она не понимала его, честно. Эти поступки казались ей крайне странными и даже глупыми.
А может, он просто хотел взять запоздалый реванш? Не получилось с одной грязнокровкой, так получится с другой?
Нет, Грейнджер не знала. Но выяснять и не была намерена. Зачем? Что это могло бы ей дать?
Любовь? От кого? Глупо. Такие, как Снейп, не любят. Они просто не способны на это.
А Гермиона? Она сама способна на это?
Девушка сжала челюсти и вся согнулась, мгновенно подумав о том, что сделала с ними война.
Наверное, они все уже не могут любить. Как себя, так и других.
И Грейнджер уже не было страшно от этой мысли. И даже больно уже не было.
Но… она всё ещё дрожала.
* * *
На столе, в хрустальной вазочке, были цветы.
Тюльпаны. Красные.
Он принёс их ей, Гермиона не сомневалась в этом. Других в этом доме ведь не было. Так зачем же ему самому чёртов букетик в этой отвратительной кухне?
Всезнайке не нравились тюльпаны. Никогда. Просто потому что их было слишком много на похоронах тётушки.
А теперь… теперь они стали ей просто омерзительны.
* * *
— Драко принёс книги. Хотите прочесть? — Он спросил её, когда Гермиона протирала стол, протягивая один фолиант.
Девушка задрожала и замотала головой в отрицательном жесте. Взгляд Гермионы упал на свои бледные руки, эти худые пальцы, крохотные бирюзовые венки, которые то ли как облака, то ли как тот самый дым будто медленно плыли под кожей.
Она уже ничего не хотела.
* * *
Гермиона смотрела в серое небо. В саду было прохладно, и поэтому она обнимала себя руками.
В её памяти хранились все те моменты, когда она была счастлива, все те люди, с которыми она была счастлива.
И ей… хотелось последовать за ними.
* * *
Снейп в этот раз смотрел на неё как-то странно. Но Гермиона молчала, снимая платье.
И снова она глядела на свои ладони. Долго, томительно. Будто знала что-то, что другие знать просто не могли. Или просто не хотели.
Ещё его руки больше не были холодными и жестокими. Уже давно. Очень давно.
Но Грейнджер уже было всё равно.
Момент, тот самый нужный момент, был упущен. И его просто невозможно было вернуть.
* * *
Грейнджер знала, когда он приходит и уходит.
Не трудно было понять за три-то месяца.
Она лежала с закрытыми глазами, затылком оперевшись о бортик ванны. Как обычно, уже намылила тело и помыла голову.
В мыслях всё вертелся тот момент.
— Это просто у тебя эмоциональный диапазон, как у зубочистки, Рон!
Он был ярким. Почему-то. Хлёстким. Живым.
Что происходит с теми, кто умирают не по своей воле? Перерождаются или остаются во мгле?
А… что с теми, кто лишается жизни по своей воле?
Всезнайку мучал этот вопрос. Ей казалось, что будь он у кого-то он в голове, она содрала бы с этого человека скальп.
Гермиона резко открывает глаза и всё же сжимает пальцами нож в правой руке. Нужно всего-то провести им по запястьям, только немного надавить, и не будет этого неба перед глазами, что плачет мерзкими слезами.
Девушка закусывает губу, уже кидая оружие на кафель, и пытается улыбнуться, будто и вправду чувствуя жар.
Ещё Всезнайка слышит шаги. Тихие, осторожные. У самой двери. И голос.
Снейп что-то кричит, пытаясь открыть запертую дверь — вертит скрипучей ручкой. А потом и вовсе применяет магию, подбегая к ослабевшей Гермионе, в глазах которых лишь дым, начиная жёстко тормошить её за плечи.
Наверняка останутся синяки.
А она всё смотрит на воду и багровые пятна в ней.
Алые.
Чистые.
Совсем как те тюльпаны.