Когда Бутурлин убедился в том, что его жестоко провели, он ультимативно потребовал, чтобы Делагарди отвел свои войска от стен Новгорода. Шведы высокомерно отклонили его ультиматум. Осознав опасность, Бутурлин не побоялся нарушить инструкции Ляпунова и стал вооружаться для борьбы с захватчиками. Его стрельцы сожгли деревянные постройки на посаде, мешавшие орудийному огню с крепостных стен. Увы, Бутурлин прозрел слишком поздно. Он так долго вел дело с Делагарди за спиной новгородцев, что те утратили к нему всякое доверие. Патриоты подозревали его в измене.
Многолетняя гражданская война давно расколола русское общество. В Новгороде находилось множество псковских дворян и лучших людей, изгнанных из своего города восставшим народом. Власть имущие опасались, как бы в обстановке войны в Новгороде не повторились псковские события. Низы волновались и настаивали на решительной борьбе с захватчиками. Верхи считали более надежным путь соглашения. Новгородские купцы ездили в шведский лагерь с товарами почти что до того дня, как заговорили пушки. Когда стрельцы сожгли предместья, это вызвало ропот – «молву великую» в среде состоятельных горожан.
Шведские солдаты рыскали в пригородных слободах. Патриоты решили проучить их. Они собрали добровольцев и произвели вылазку. Сил оказалось немного, да и руководство было не на высоте. Шведы одержали верх. Многие новгородские ратники замертво полегли на поле боя. Прочие отступили в крепость. Неудача усугубила разлад, царивший в городе.
Главный воевода боярин Одоевский созвал совет с участием дворян и церковных властей. Мнения на совете разделились. Одни требовали принятия энергичных военных мер и организации отпора врагу. Другие ссылались на приговор земского ополчения и предлагали добиваться соглашения со шведами. Одоевский и церковники склонялись в пользу умеренной партии. Совет разошелся, так и не приняв решения.
К середине июня 1611 года Делагарди завершил последние приготовления к штурму. Он знал, чем воспламенить сердца своих ландскнехтов. Солдатам была обещана богатая добыча в Новгороде. За день до штурма Делагарди предпринял ложный маневр. На глазах у горожан шведские эскадроны проследовали к берегу Волхова по направлению к юговосточной оконечности крепости. Туда же его солдаты пригнали лодки со всего Волхова. На рассвете 16 июля шведы провели отвлекающую атаку с юго-востока. Привлеченные выстрелами и шумом новгородцы со всех сторон бежали к башням, подвергшимся нападению. Тем временем Делагарди нанес удар с противоположной стороны. В утренней мгле наемники подобрались к воротам и пытались выбить их с помощью тарана. Шотландцы и англичане орудовали с петардой возле соседних ворот. Шведы карабкались на вал на всем пространстве между воротами. Новгородцы отбили их натиск и выстрелами отогнали врагов от ворот. Но шведам помогли предатели. Один из них привел врага к воротам, никем не охраняемым. Он ужом на брюхе пролез по разбитой колесами дороге под ворота и успел отпереть их изнутри. Шведская конница через распахнутые ворота вступила в город. Русские отступили по валу к башням и еще длительное время вели оттуда огонь. Но шведские войска уже проникли далеко вглубь крепости. В ходе боя в восточной части города начался пожар. Население бросилось бежать и запрудило улицы. Воеводы не могли более руководить боем. Ратные люди смешались с мирным населением в бегущем потоке.
С диким озлоблением наемники кололи и резали всех, кто попадался им по пути. Бой еще кипел вовсю, а они уже бросились грабить дома. Оказавшись разъединенными, части гарнизона в разных местах пытались остановить натиск. Народная память сохранила имена отважных командиров: стрелецкого головы Василия Гаютина, Василия Орлова, атамана Тимофея Шарова. Они предпочли смерть плену. Дьяк Афиноген Голенищев, посланец земского ополчения, не выпускал оружия из рук до последнего вздоха. Мирное население помогало воинам. Шведам долго не удавалось овладеть стоявшим на перекрестке двором, где засел протопоп Амос с посадскими людьми. Шведы пытались принудить их к сдаче, обещали жизнь. Новгородцы отвечали выстрелами. Тогда солдаты сожгли двор вместе со всеми его защитниками.
На площади возле волховского моста находилась ставка земского воеводы Василия Бутурлина. Шведы встретили тут наибольшее сопротивление. Казаки и ратные люди бились с неприятелем, не щадя живота. Шведы пытались окружить отряд Бутурлина. Тогда Бутурлин прорвался на волховский мост и ушел на Торговую сторону. Следуя за ним по пятам, на мост вступили вражеские солдаты.
Шведы овладели внешними крепостными стенами города на Софийской стороне. Они добились успеха, но до победы им было еще далеко. Русские боевые знамена реяли над стенами кремля, неприступной цитадели в центре города. Замок обладал несравненно более мощной системой укреплений, нежели внешний город. Он был окружен глубоким рвом и подъемными мостами. Его высокие башни и стены были снабжены множеством пушек. Кремль господствовал над всем городом. Штурмовать его без осадной артиллерии было безумием. Однако новгородская цитадель оказалась абсолютно не подготовленной к осаде. Шведы были буквально ошеломлены, когда несколько позже они обшарили весь кремль и не нашли там даже малых запасов провианта и пороха.
Новгородцы допустили роковой просчет в оценке сил противника. Они помнили о клушинском поражении Делагарди, когда его армия была наголову разгромлена поляками. Они не забыли о том, что Делагарди полгода осаждал Корелу и потерпел двукратную неудачу под стенами Орешка. У шведского генерала не было ни достаточного количества пушек, ни достаточного числа солдат. Русское командование не сомневалось в том, что врагу не удастся прорвать городские укрепления. Неоправданная самоуверенность сменилась паникой и растерянностью, когда шведы в течение дня овладели внешним оборонительным поясом.
Князь Одоевский созвал военный совет в осажденном кремле. Донесения дьяков и воевод обнаружили неутешительную картину. После боя много ратников отступило в кремль. Еще больше тут собралось мирных жителей, спасавшихся от врагов. Кормить их было нечем. Кремлевские житницы пустовали. Молчали крепостные орудия из-за того, что не было пороха.
Под влиянием панических настроений военный совет вынес решение о прекращении борьбы и призвании на «Новгородское государство» шведского принца. После многократных совещаний с митрополитом Исидором, дворянами и лучшими людьми главный воевода князь Одоевский выслал к шведам своего представителя и объявил им о принятом новгородцами решении. Делагарди ввел в неприступную цитадель полк королевской лейб-гвардии.
За две недели до падения Новгорода туда прибыл гонец из-под Москвы. Он привез грамоту земского ополчения относительно продолжения переговоров со шведами и условий избрания на царство шведского принца. Новгородский митрополит Исидор и воеводы пытались использовать этот факт для оправдания своих действий. Они утверждали, будто подписали соглашение относительно избрания в цари шведского принца, следуя воле всей земли. Однако их оправдания не заслуживали доверия.
Приговор подмосковного Земского собора попал в руки к шведам, и они сделали его дословный перевод. «Все чины Московского государства, – значилось в этом переводе, – признали старшего сына короля Карла IX достойным избрания великим князем и государем Московской земли». Признание шведского принца достойным кандидатом в цари конечно же не было равнозначно его избранию.
Заключая соглашение с Делагарди, новгородские верхи взяли на себя инициативу и ответственность за провозглашение шведского претендента русским царем. Главный пункт новгородско-шведского договора гласил: «Митрополит Исидор и священный собор, боярин князь Одоевский, воеводы, князья, бояре, купцы, крестьяне избрали шведского принца в цари и великие князья над Новгородским княжеством, а также над Владимирским и Московским, если последние пожелают присоединиться к Новгородскому княжеству». Образованное под эгидой безымянного шведского принца «Новгородское государство» фактически отделилось от России. Номинальным главой «государства» стал потомок удельных князей боярин князь Одоевский. Правители Новгородского княжества знали о близившейся решающей битве за освобождение Москвы. Но они и не подумали включить в договор со шведами пункт о посылке вспомогательного войска на помощь земским людям. Фактически Новгород порвал с земским освободительным движением.
Одоевский сдал кремль, не получив от шведов никаких гарантий территориальной целостности «Новгородского государства». Более того, его правительство предало города, которые с оружием в руках продолжали борьбу с иноземными захватчиками.
Земский отряд Бутурлина отступил с Торговой стороны на Бронницу и попытался продолжать борьбу. В ответ на призыв воевод в их лагерь стали стекаться уездные дворяне и ратные люди. Однако когда Одоевский пообещал, что под властью шведского «царя» все помещики сохранят в неприкосновенности свои земли, те покинули Бутурлина один за другим и вместе с новгородцами принесли присягу безымянному шведскому претенденту. Покинутый дворянами, Бутурлин ушел к Москве.
Карлу IX не довелось насладиться плодами своего успеха. Он прожил три месяца после покорения Новгорода. Шведский трон перешел к его наследнику – семнадцатилетнему Густаву Адольфу. Сын продолжал двуличную политику отца в отношении России. Заявляя повсюду о своем миролюбии и заботе о благе русских, Густав Адольф вел дело к расчленению России и закреплению за Швецией Новгорода и Пскова.
Кровавая гражданская война истощила силы русского народа, подорвала мощь вооруженных сил. Враги захватили два ее крупнейших города – Новгород и Смоленск – главные пункты обороны западных и северных границ. Они утвердились в Москве. Подорванное изнутри Русское государство оказалось в смертельной опасности.
Кузьма Минин совсем недавно вместе с другими нижегородцами участвовал в подготовке земского ополчения. Без помощи посада местные воеводы не смогли бы быстро снарядить и послать на выручку Москвы воинских людей. Кузьма горячо верил, что усилия всей земли приведут к немедленному успеху. О своей будущей миссии он не догадывался и пока что играл более чем скромную роль. Напротив, Дмитрий Пожарский с первых дней освободительной борьбы стал одним из главных ее вождей. В земском ополчении он мог занять место подле Ляпунова. Но судьба распорядилась иначе.
Глава 18
ЛЯПУНОВ
Московское восстание привело к большим переменам в положении руководителей Боярской думы. Баррикады провели глубокую разграничительную черту между боярским правительством и народом. Семибоярщина теперь напоминала голову, отделенную от туловища. Круг ее сторонников постоянно сужался. Что ни день, из Кремля в ополчение бежали дворяне, стрельцы, подьячие.
Тем временем набирала силу новая власть, возникшая в повстанческом лагере.
В апреле 1611 года Ляпунов, Заруцкий и прочие воеводы ополчения провели присягу в полках. Это наполняло борьбу высшим смыслом. Ратные люди принимали на себя торжественное обязательство:
– стоять заодно с городами против короля, королевича и тех, кто с ними столковался;
– очистить Московское государство от польских и литовских людей;
– не подчиняться указам бояр с Москвы, а служить государю, который будет избран всей землей.
Обстановка вынуждала земских людей сосредоточить усилия на решении военных вопросов. Без возрождения вооруженных сил невозможно было очистить страну от иноземных завоевателей и возродить государственность. Первым делом земские воеводы объявили об общей мобилизации дворянского ополчения и предписали всем дворянам прибыть в осадный лагерь под Москву к маю 1611 года. Всем, кто уклонялся от земской службы, грозила немедленная конфискация земельных владений.
Власть в ополчении осуществлял постоянно действующий Земский собор, получивший наименование Совета всей земли. Собор выделил из своего состава комиссию, по привычке называвшуюся боярской. С первых дней осады дела в ополчении решались «по боярскому и всей земли приговору». В действительности прирожденных бояр в ополчении было немного, а из всех членов думы наибольшим влиянием пользовался думный дворянин Прокофий Ляпунов, личность яркая и незаурядная. Встав во главе освободительного движения, Ляпунов приобрел большую популярность. Города и частные лица чаще всего обращались за решением неотложных дел именно к нему.
Не позднее мая Земский собор приступил к реформе, призванной покончить с неразберихой в высшем руководстве. После долгих обсуждений Совет земли решил сосредоточить власть в руках своего рода «чрезвычайной тройки». Помимо Ляпунова, в нее вошел Дмитрий Трубецкой.
Выбор третьего члена комиссии представлял наибольшие трудности. На этот пост могли претендовать вожди дворянских замосковных отрядов, получившие думные чины на московской службе. Но Ляпунов избрал в сотоварищи не их, а вождя казацких отрядов Заруцкого. Боярин из безродных казаков – такого еще не видывала Русь. Признав за Заруцким боярский чин, Совет земли тем самым признал казаков равноправными участниками ополчения.
Образование триумвирата скрепило союз между земскими дворянами и верхушкой казачьих таборов.
На протяжении апреля—мая Совет земли принял много различных постановлений. 30 июня 1611 года собор утвердил обширный приговор, включавший как старые решения, так и новые узаконения. Текст приговора скрепили служилые люди из 25 городов, включая Ярославль, Владимир, Нижний Новгород. Вместе с дворянами документ подписали атаманы и представители рядовых казаков из разных полков. За неграмотного Заруцкого расписался не его тушинский соратник Трубецкой, а сам Ляпунов.
Новый приговор стал своего рода земской конституцией и одновременно наказом для тройки и руководством к действию.
Члены комиссии не получили от собора никаких привилегий. Им положен был боярский земельный оклад традиционного размера, как при «прежних прирожденных государях». Излишние богатства, полученные от самозванца, подлежали общему разделу.
Члены комиссии не могли решать самые важные государственные дела, а также выносить смертные приговоры без согласия Совета земли. Их полномочия носили временный характер. Собор имел право в любой момент заменить любого члена боярской комиссии другим лицом, «кто будет более к земскому делу пригодится».
Земская конституция 1611 года показала, что в России народилось новое, невиданное прежде правительство, не стесненное опекой Боярской думы и священного собора и подотчетное лишь сословным представителям. Члены комиссии получили полномочия «промышлять» ратными и прочими делами, а главное – «строить землю». Для осуществления правительственных функций при них были образованы органы приказного управления – Поместный, Разрядный и прочие приказы. Укомплектовать их удалось сравнительно легко. В Кремле располагались старые благоустроенные здания приказов. Но, как доносили боярам дьяки, в их приказах «ныне стоят польские и литовские люди, а подьячие все в воровских полках». Новые приказы располагались сравнительно недалеко от старых, по другую сторону кремлевских стен. Земские приказные ютились кто в тесных жилых избах, кто в землянках. У них не хватало самого простого инвентаря – столов, лавок, бумаги, чернил. Но трудности не смущали представителей новой власти. Подле входа в неудобные, убогие помещения всегда толпился народ. Жизнь била тут ключом.
Гражданская война расколола верхи общества. Члены одних и тех же родов нередко оказывались в разных станах. На Земском соборе первостатейной знати было немного, и ее голос звучал слабо.
В русской истории соборы возникли как расширенные совещания при Боярской думе и священном соборе. Дума и представители высшего духовенства имели решающий голос во всех соборных делах. Совет земли появился на гребне освободительного движения, а потому он не включал ни официальное боярское руководство, ни князей церкви. Впервые большинство на Земском соборе принадлежало не боярам и столичной знати, а провинциальным дворянам и их союзникам из народа.
Доставшуюся им власть мелкое дворянство использовало прежде всего для того, чтобы разрешить в свою пользу земельный вопрос. В годы реформ Ивана Грозного дворянские публицисты неоднократно выступали с проектами «землемерия» – более равномерного распределения земель внутри феодального сословия. В 1611 году дворяне могли надеяться на осуществление своих давних желаний.
Раздел о землях занимал центральное место в земской конституции 30 июня 1611 года. Земский собор четко и бесповоротно решил отобрать огромные земельные богатства у членов боярского правительства и поддерживавшей его столичной знати. «А которые до сих пор сидят на Москве с литвой, – было записано в приговоре, – а в полки не едут своим воровством, и тем поместий и вотчин не отдавать». В случае выполнения земской программы не только материальное благополучие, но и политическое господство верхов боярской аристократии было бы подорвано раз и навсегда. Конфискованные родовые вотчины не должны были перейти в руки младших отпрысков боярских фамилий, участвовавших в земском движении. Земский собор разрешил им лишь получить оклад из поместных владений родичей бояр, которые «воруют на Москве с литвой».
Конфискованные у аристократии земли предполагалось передать разоренной служилой мелкоте, участникам освободительной борьбы. Земский собор постановил «испоместити наперед дворян и детей боярских бедных, разоренных, беспоместных». Никто не вправе был требовать своей доли, «покаместа бедных и разоренных всех не поместят». Первыми землю должны были получить служилые люди захваченных пограничных уездов, жертвы «литовского разорения».
Земская конституция поставила вне закона изменных бояр, что молчаливо предрешило судьбу местничества. Назначение казачьего боярина Заруцкого членом комиссии грозило стать первой ступенькой на пути к упразднению местнической системы.
В основе земельных решений собора лежали челобитные грамоты земских дворян. Те же самые грамоты пестрели жалобами на своз и бегство крестьян. Следуя воле дворянства, Совет земли подтвердил незыблемость порядка, сложившегося после отмены Юрьева дня. Сыску и возврату помещикам подлежали крестьяне, свезенные из поместья в поместье, а также крестьяне и холопы, сбежавшие в города. Боярских холопов и крепостных, служивших в рядах земского ополчения, собор молчаливо признавал свободными людьми. О возврате их прежним господам не было и речи.
Нелегкими были пути Прокофия Ляпунова, самого выдающегося из дворянских вождей ополчения. Но в его судьбе очень точно отразилась судьба мелкого российского дворянства, история его колебаний, взлетов и падений в период Смуты. Собственный опыт все больше убеждал Ляпунова, что борьба с семибоярщиной и чужеземными завоевателями приведет к успеху лишь в том случае, если земское дворянство сможет опереться на поддержку более широких слоев населения, включая вольное казачество. В своих обращениях к казанскому посаду глава ополчения развивал грандиозные планы, касавшиеся казачьих окраин. Пусть казанцы, наказывал он, напишут от имени всей земли атаманам и казакам, живущим на Волге и на «запольских реках». Надо, чтобы все вольные казаки выступили на помощь к Москве, где их ждут жалованье, порох и свинец. «А которые боярские люди крепостные и старинные, – писал Ляпунов, – и те б шли без всякого сомнения и боязни: всем им воля и жалованье будет, как и иным казакам. А бояре и воеводы и вся земля по общему приговору выдадут им грамоты». Ляпунов понимал, что есть только одно средство поднять против боярского правительства вольные казачьи окраины. Он сулил долгожданную свободу всем казакам, будь то вчерашние холопы или крепостные крестьяне. Пламенные призывы находили отклик в душах людей, бежавших на Волгу и Дон от крепостного гнета.
Приговор 30 июня 1611 года призван был удовлетворить интересы преимущественно казачьих верхов и давно служивших казаков. Земская конституция гарантировала атаманам и «старым казакам» по выбору либо небольшой поместный оклад, либо хлебное и денежное жалованье. Недавних холопов и прочий люд, пополнивший отряды ополчения ко времени осады Москвы, собор рассматривал как «молодых» казаков. На них привилегии служилого сословия не распространялись.
Когда города снаряжали ополчение в поход, считалось само собой разумеющимся, что шапку Мономаха следует отдать истинно православному русскому человеку. Общее настроение очень четко выразил игумен влиятельного Соловецкого монастыря. «Земля наша, – писал он в ответ на шведский запрос, – единомышленно хочет выбрать царя из прирожденных своих бояр, а из иных земель иноверцев никого не хотят».
С начала боев ополчения за Москву земским людям волей-неволей пришлось пересмотреть свои взгляды насчет престолонаследия. Все «великие» прирожденные бояре, среди которых только и можно было найти кандидата на трон, сидели в осаде с «литвой» и не помышляли о переходе на сторону земского освободительного движения. Надежды на соглашение с боярами испарились окончательно. В голову невольно закрадывалось сомнение. Неужто земские люди проливали свою кровь лишь для того, чтобы передать корону пособникам жестокого врага?
Царское избрание наталкивалось на множество препятствий. Едва члены собора принимались обсуждать конкретные кандидатуры, среди земских дворян вспыхивали яростные разногласия. Чтобы избежать раскола, Совет земли постановил начать переговоры со Швецией. Сподвижник Ляпунова Бутурлин четко объяснил шведам возникшую ситуацию. «Мы на опыте своем убедились, – сказал он, – что сама судьба Московии не благоволит к русскому по крови царю, который не в силах справиться с соперничеством бояр, так как никто из вельмож не согласится признать другого достойным высокого царского сана».
Постановление насчет возможного избрания шведского королевича основательно подорвало репутацию Ляпунова и навлекло на него негодование казаков и московского черного люда. Страна не успела избавиться от одного иноверца, как ей навязывали другого. В ополчении начался разброд. Люди, много лет служившие под знаменами Дмитрия, теперь не прочь были противопоставить шведскому еретику православного «царевича», находившегося под рукой в Коломне. Заруцкий исподтишка поддерживал их. Его не покидала надежда на то, что трон в конце концов достанется калужскому царенку. Любовник Марины вполне мог рассчитывать на пост правителя при ее малолетнем сыне. Некогда удалой казак Ивашка Заруцкий женился на «девке», которая была ему ровней во всех отношениях… Получив боярский чин, атаман стал подумывать о том, чтобы приискать себе знатную супругу. При первом же удобном случае Заруцкий порвал с опостылевшей женой и затворил ее в монастырь. Своего сына он тут же пристроил ко двору Марины Мнишек в Коломне. Недоброжелатели атамана пустили слух, будто он хочет жениться на Мнишек и вместе с нею занять трон.
Бояре и патриарх внимательно следили за всем, что происходило в недрах ополчения. Едва опальный Гермоген проведал об агитации Заруцкого в пользу «воренка», он немедленно разразился обличением. В грамоте к нижегородцам патриарх заклинал паству не желать на царство «проклятого паньина Маринкина сына» и отвергнуть его, если казаки выберут его на царство «своим произволом».
Ляпунов первым осознал необходимость объединения всех патриотических сил. Его имя стало олицетворением национального единства. Но ему не удалось преодолеть недоверие казаков, и он не сумел сплотить дворянский лагерь. Земская знать, не скрывая, выражала недовольство по поводу власти, доставшейся неродовитому думному дворянину. Как писал позже столичный летописец, «Ляпунов не по своей мере вознесся и гордость взял, много отцовским детям позору и бесчестья делал, не только боярским детям, но и самим боярам». Человек гордый и крутой, Ляпунов в самом деле не выказывал почтения к знати. Те, кто приходил к нему на прием, простаивали подле крыльца по многу часов, ожидая своей очереди.
Многие пункты конституции 30 июня решительно не удовлетворили родовитых дворян. Не желая мириться со своим поражением на Земском соборе, они составили заговор с целью свержения Ляпунова. Осведомленные современники говорили об этом с полной категоричностью. Князь Дмитрий Пожарский писал, что Ляпунов был убит «по Иванову заводу Шереметева». По некоторым известиям, в сговоре с Шереметевым были тушинцы Григорий Шаховской, Иван Засекин и Иван Плещеев. Этих людей хорошо знали в казачьих таборах. К их голосу прислушивались. Заговорщики использовали свое влияние, чтобы расправиться с Ляпуновым чужими руками.
С первых дней осады Москвы земское правительство сталкивалось с большими трудностями, пытаясь наладить снабжение армии продовольствием. Подмосковье было разорено дотла, и найти провиант оказалось делом хлопотным. Каждый воевода обеспечивал свой отряд как мог. Ляпунов посылал дворян на воеводство в города и местечки. Заруцкий ставил казаков для прокорма («на приставства») в черные и дворцовые волости. Совет земли поручил триумвирам организовать регулярный сбор кормов. Казачьи атаманы получили приказ свести своих людей с кормлений. Сбор провианта в волостях возлагался на «добрых дворян».
Богатые дворяне получали продовольствие из своих поместий. Бедные служилые люди потуже затягивали пояса, когда происходила заминка с подвозом хлеба. Казаки оказались в наихудшем положении после того, как власти запретили им самостоятельно заготовлять корм. В Подмосковье появились «разбои». Течение, увлекая мощный водяной поток, поднимает со дна ил. Нечто подобное наблюдалось и в земском движении. Казаки грабили население. «Разбои» наносили огромный ущерб земскому ополчению. Шедшие из провинции обозы не доходили до места назначения. Шайки разбойников захватывали их в пути.
Воеводы пытались жестокими мерами пресечь грабежи. Тушинский боярин Матвей Плещеев, расположившийся с отрядом в Николо-Угрешском монастыре, приказал утопить 28 казаков, пойманных с поличным. Кто-то успел дать знать атаманам, и те отбили осужденных на казнь. Казаки собрали круг и опротестовали действия Плещеева. По их инициативе Земский собор строго-настрого запретил воеводам казнить кого бы то ни было без приговора всей земли.
Ляпунов неоднократно призывал в Разрядную избу Заруцкого и Просовецкого и совещался с ними, как бы прекратить самочинные реквизиции. Атаманы много раз собирали войсковой круг и наконец заручились приговором насчет прекращения грабежей и самовольных поездок в села. Земское руководство без труда навело бы порядок в полках, если бы ему удалось наладить правильное снабжение. Но эта задача так и не была решена. В отчаянии Ляпунов грозил местным властям, что отступится «от земского промысла», если не прекратится общая неразбериха. Но его слова мало на кого действовали. Вскоре земские воеводы официально известили провинцию о том, что служилые люди, стрельцы и казаки непрестанно бьют им челом о денежном жалованье и корме, «а дать им нечего». К июлю положение дел приобрело столь дурной оборот, что глава Троице-Сергиева монастыря по просьбе воевод обратился к городам с отчаянным призывом. Помогите ополчению людьми и казной, писали монахи, чтобы ныне собранное под Москвой православное воинство «скудости ради не разошлося».
Нехватка продовольствия и нужда усилили брожение в таборах. Ляпунов энергично преследовал самочинные реквизиции, но снабжение армии не улучшалось. Трудностями ополчения решили воспользоваться враги Ляпунова.
Однажды в земский лагерь было привезено письмо, составленное от имени Ляпунова. Письмо предписывало городским властям ради пресечения разбоя хватать повсюду казаков-воров и побивать их на месте либо присылать под Москву. Когда содержание грамоты предали гласности, в таборах поднялась буря. Казаки спешно собрали круг и потребовали думного дворянина к ответу. В шатер воеводы явился атаман Сергей Карамышев. Ляпунов, не чувствуя за собой вины, отклонил приглашение казачьего войска. Тогда круг направил в ставку двух детей боярских, Сильвестра Толстого и Юрия Потемкина. Те поручились, что войско не причинит воеводе никакого вреда. Поверив им, Ляпунов отправился к казакам и принялся кричать на них. «Изменнику» предъявили грамоту, скрепленную его собственной рукой. Внимательно осмотрев подпись, воевода не слишком уверенно промолвил: «Походит на мою руку, только я не писывал». Его слова потонули в общем шуме. Казаки обнажили оружие и требовали покончить с «изменником». Среди общего смятения атаман Карамышев бросился на Ляпунова и полоснул его саблей. Тот упал на землю, обливаясь кровью. Стоявшие подле дворяне подались прочь. Один Иван Ржевский проявил присутствие духа. Он был великим недругом правителю, но его возмутил самосуд. Ржевский закричал, что земского воеводу убивают без причины – «за посмех». Под горячую руку казаки зарубили и Ржевского, после чего бросились в ставку Ляпунова и разнесли в щепы Разрядную избу.
Три дня изрубленные трупы Ляпунова и Ржевского валялись в поле подле острожка. Тучи мух вились над ними. По ночам их терзали бездомные псы, стаями бродившие по пожарищу. На четвертый день тела бросили в телегу и отвезли в ближайшую церковь на Воронцовском поле. Оттуда убитых переправили в Троице-Сергиев монастырь и там предали земле без всяких почестей. Краткая надпись на их каменном надгробии гласила: «Прокофей Ляпунов да Иван Ржевской, убиты 119 году июля в 22 день».
Известие об убийстве Ляпунова произвело тягостное впечатление на патриотов всей страны. Многие высказывали мысль, что воеводу погубили «начальники» ополчения, составившие заговор с казаками и подделавшие злополучную ляпуновскую грамоту. Одни называли в качестве главы заговора Ивана Шереметева, другие – Заруцкого. Очевидцы гибели Ляпунова были введены в заблуждение.
Правда раскрылась лишь после того, как за перо взялись сотоварищи Гонсевского. Один из них откровенно поведал миру, как Гонсевский, не имея сил одолеть ополчение в открытом бою, решил погубить отважного мужа Ляпунова обманным путем, натравив на него казаков. В распоряжении Гонсевского было много дьяков и писцов, и для них не представляло труда изготовить нужную грамоту насчет истребления всех «воров-казаков». Подпись Ляпунова на документе была ловко подделана. Доставить грамоту в таборы взялся некий атаман Сидорка, побратима которого Гонсевский велел выпустить из плена.