Когда в июне 1941 года началась Великая Отечественная война, мне было 6 лет. Отца Федулина Николая Ивановича сразу призвали в армию. Новобранцы находились в воинской части г.Медвежьегорска и мы с мамой часто ездили к нему до самой осени. В это время в Повенце было очень много военных. Строились два аэродрома: один на 5 шлюзе на западном берегу, а второй за каналом ББК слева от дороги, идущей на Пудож. У нас в доме вскоре поселился старший лейтенант, к нему иногда приезжала жена. Он руководил военным строительством. Это был мудрый человек. Он однажды сказал моей маме: «Воина будет трудной и продлится долго. Евдокия Николаевна, у вас много посуды, с собой вы её не увезёте, закопайте посуду в разных местах, в земле ей ничего не сделается, а когда вернётесь обратно, всё пригодится».
Так мама и сделала. Закопали посуду в трёх местах, но когда вернулись домой после войны, нашли только одно. Два места уничтожили «чёрные копатели», были такие даже в те времена.
Эвакуация населения из Повенца началась в конце сентября. С собой можно было взять только самое необходимое. Это было очень жуткое событие. Людей насильно сгоняли с своих насиженных мест в грузовые баржи, которые стояли на пристани. И милиция строго следила за тем, чтобы никто не покидал их. В Онежское озеро ушли первые две баржи и кто-то пустил слух, что дорогой их разбомбили и все люди погибли. Что чувствовали люди в этих оставшихся баржах? Позднее оказалось, что слух о гибели барж это была неправда. Начался октябрь, вода покрылась льдом. Так мы просидели на пристани 2 недели. На керосинках и примусах взрослые готовили какую-то еду. Папина старшая сестра Парасковья в это время эвакуировалась из Медвежьегорска на машине в Пудожский район. И папа упросил её взять нас с собой. С трудом уговорили военного конвоира отпустить нас пересесть с баржи в машину (Всем сказали, что мы уходим на другую баржу).
На этой машине мы добрались только до д.Шойваны, где среди военных прожили около месяца, ели солдатскую кашу из походной кухни, грызли солдатские сухари, но свкоре пришёл строгий приказ, чтобы гражданского населения не было в прифронтовой полосе и нас отправили в Пудож. Ехали мы на машине, которая называлась Газген. Слева и справа сзади кабины были прикреплены две большие ёмкости. В них горели сухие деревянные чурочки, выделялся газ на котором работал двигатель машины. Мы сидели в кузове, за высокой фанерой, чтобы не обгореть, не обжечься от газгеновых ёмкостей. В это время над нами очень часто летало много вражеских самолётов. До сих пор помню этот тяжёлый гул немецких самолётов и черные кресты на их крыльях.
Один из таких самолётов низко опустился над нашей колонной машин и пустил пулемётную очередь. Мама нас схватила троих детей и прикрыла собою. Но хорошо, что всё обошлось благополучно, никто не погиб, никого не ранило.
В Пудоже мы прожили около двух недель, жили в помещении бывшей пекарни. Хлеб там уже не пекли, но каждое утро туда приходила большая бригада женщин. Привозили мешки с картошкой, репой, свеклой, морковью. Женщины топили длинную с тремя топками печь. Мыли, чистили, резали овощи, и на больших противнях сушили их. Всё это шло для фронта, всё для Победы. Тыл тоже воевал по- своему.
Вскоре нас эвакуировали дальше на самую границу Карелии и Архангельской области в деревню Колодозеро, где мы прожили до ноября 1944 года.
Здесь жило очень много эвакуированных людей, но нашей семье досталось самое почётное место. Не знаю, чем мы приглянулись председателю, но она взяла нас жить в свой дом. Председателем колхоза была очень колоритная женщина: не высокого роста, полноватая, громкоголосая, совершенно не грамотная, она расписывалась печатными буквами и в своей фамилии делала ошибку. Звали её Шилова Анастасия Петровна, она расписывалась «ШИГОВА». Но она умела организовать вокруг себя людей и наладить их работу.
Рано утром наш дом просыпался от громких голосов. На утреннюю планёрку приходили бригадиры - бойкие бабы, старики и мужики, непригодные к службе на фронте. Громко обсуждали все события. Курили, матерились без стеснения, намечали, что необходимо сделать, что кому выделить, что, где, кто украл и т.д. Я, маленькая девчонка, была тогда в курсе всех колхозных дел.
Потом все расходились, мама на работу, сестра Галя в школу, брат Анатолий уехал учиться в ФЗО. Я оставалась в доме одна. Было очень страшно, электричества тогда не было, керосин экономили, поэтому лежала под одеялом в темноте. Мне мерещились страшные события. Однажды кто-то рассказал, что где-то в колхозе диверсанты убили председателя колхоза. Вот мне и чудилось, что придут враги убивать нашу Петровну, её дома нет, и вместо неё уничтожат меня! Хотя меня мама успокаивала, сестра смеялась: «Кому ты нужна», а мне всё равно было страшно.
Всю войну было очень голодно, ели всё, что хоть чуть-чуть напоминало еду. Разную траву, почки на деревьях, весной лакомились берёзовым и сосновым соком, собирали на полях гнилую перезимовавшую картошку, толкли солому и пекли из неё лепёшки. Хлеба не хватало. По карточкам можно было получить иждивенцам по 100-150 грамм, работающим по 200-300грамм. Очень часто хлеба не было и талоны отоваривали рожью(зерном). А её нужно было ещё смолоть.
В деревне было всего два жернова. Один был большой и очень тяжёлый, мы с сестрой не могли его и с места сдвинуть. А у соседки был маленький жернов, но она всех желающих смолоть зерно не пускала. Приходилось маме идти к ней на поклон и умолять, чтобы разрешила нам смолоть нашу несчастную рожь. Современные дети даже представить этого не могут: Две голодные девчонки (одной 11 лет, второй 7) с трудом вращают этот каменный жёрнов, аккуратно засыпают зёрнышки, чтобы мимо не упало ни одно! Когда перемолото всё зерно, нужно верхнюю часть жернова(огромный камень) поднять, крылышком собрать всю муку и этот верхний камень поставить на место. Довольные мы шли домой. Знали, что завтра, когда хозяйка утром будет топить русскую печь, мама испечёт нам что-нибуть.
Иногда Петровна топила печь днём и готовила еду для своей семьи. Я голодными глазами внимательно следила за её работой. И тогда у неё просыпалась щедрость: мне доставался первый блин, который был как всегда комом или она ставила передо мной крынку после теста и говорила: «Нинка, на облизывай». А иногда мне перепадала чашка молока или простокваши. Всё это спасло меня от голодной смерти.
Мама работала в дорожном участке. Бригада женщин должна была содержать в порядке определённый участок дороги. Техники никакой не было, всё вручную. Грунт в Пудожском районе - красная глина. При дождях эта глина превращалась в непроходимое месиво, в жару она засыхала твёрже асфальта. Машин проходило мимо деревни очень много, ведь шла война. Зимой по снегу проходили колонны аэросаней, на них в белых полушубках и маскировочных халатах наши воины. А мы ребятишки стояли у дороги и махали им руками, радостно кричали, желали победы!
Папа был на фронте, изредка от него приходили письма. К сожалению не одного его письма не сохранилось. Но я точно помню, что в одном из них он писал, чтобы мама берегла детей, и советовал продать или сменять, что можно из вещей на продукты. Мама очень берегла единственный папин костюм вот этот костюм он и велел продать. В своей деревне что-либо продать было невозможно. Здесь все одинаково голодали. Для обмена на продукты чего-либо из одежды нужно было пешком идти в Архангельскую область. Это километров 40-50, тогда собирались женщины по 3 или 4 человека и вместе шли на обмен. Иногда удавалось хоть сколько-то добыть муки или зерна. А иногда была и неудача, давали в обмен очень мало или ничего не хотели менять. У мамы был отрез на платье, ткань красивый маркизет. Архангельские женщины никак не хотели приобретать такой тонкий, прозрачный материал: «Нет! Нет! Такой тонкий материал до ветрушка, не надо!»
Здесь в Колодозере в 1943 году я пошла в 1 класс. Школа была от нашей деревни на противоположном берегу озера, километра за два или три. Пешком в любую погоду мы с сестрой и другими детьми ходили туда и обратно. Чтобы сократить путь мы шли не по основной дороге, а по тропе около озера. На нашем пути было две опасности.
Первое нужно было перейти через речку. Она хоть и была не широкая, но довольно многоводная и видимо глубокая, а главное переход был по одному брёвнышку. Это было и страшно и опасно.
Второй опасностью было то, что на нашем пути был детский дом, его мы обходили. Детдомовские ребята всю школу держали в страхе. И встретить кого-либо из них дорогой нам не хотелось. Тем более, что со мной уже произошёл один печальный случай. Это было в сентябре, только что начался учебный год, был солнечный осенний день. Я первоклассница сидела на крыльце школы после уроков, ждала сестру Галю. Свой портфельчик, со всеми школьными пожитками я поставила на крылечко у стены. Но разве долго усидишь на месте? Я заигралась, а когда вспомнила про свой портфель, его уже не было на месте. Портфель украли! Кто украл? Конечно детдомовцы! Сколько было горя! Сколько слёз! Пришлось маме, сшить мне сумку с лямкой через плечо и с этой сумкой я уже не расставалась.
Свой первый класс я запомнила на всю жизнь. Особенно часто вспоминала, как моя первая учительница Анна Яковлевна учила нас как запомнить которая рука левая, а которая правая. Современные дети первоклассники уже умеют читать, считать, владеют мобильными телефонами, компьютерами, а мы тогда не различали Левую и правую сторону.
В июне 1944года наши войска освободили Повенец, Медвежьегорск, Петрозаводск и всю Карелию от врагов. В ноябре 1944 года мы вернулись из эвакуации домой. Наш Повенец был очень разрушен, наш дом тоже был уничтожен. Жить было негде, и мы остановились в Лумбушах. Здесь мы встретили 9 мая 1945 года День Победы. Рано утром соседка громко постучала в окно и крикнула: «Война кончилась!»
Дмитриева Нина Николаевна. 22 марта 2015 года.
Из воспоминаний Дмитриевой Нины Николаевны.
«После войны, когда вернулся отец домой, он работал жестянщиком в механических мастерских Повенецкого технического участка. Мастерская находилась на втором шлюзе ББК на месте нынешней церкви. Почти всегда носил военную гимнастёрку и сапоги. Войну вспоминать и рассказывать о ней не любил.
Мама работала сразу после войны в дорожном участке п.Повенец. Обслуживали дороги, весной и осенью дороги были разъезжены. Чтобы их привести в пригодное состояние женщины пилили деревья прямо около дороги и укладывали их в колею, засыпали ямы и т.д. Помню мамину рабочую одежду: она ходила в юбке, сшитой из мешковины(были такие мешки белого цвета из под сахара) и покрашена она была в бордовый цвет. На голове всегда был платок, на плечах фуфайка. Лицо было сильно загоревшим и обветренным от постоянной работы на улице. Позднее мама не работала, была домохозяйкой, занималась домашними делами, огородом, ухаживала за скотиной.
По возвращению в Повенец первое время жили в бане, потом построили дом. Было голодно и мы дети весной собирали на полях щавель и ели его. Мне очень хотелось жареной картошки и я просила: «Мама поджарь картошки». Мама отвечала: «Ниночка не на чем жарить». На что я удивлялась: «Так сковорода- то есть же!» Я не понимала своим детским умом, что для того чтобы поджарить картошку нужно масло, а его-то и не было. Летом, когда появились ягоды, мы ожили. Часто ходили в лес по грибы и по ягоды».
Вот так они и выжили мои родители- дети войны…
Материал подготовлен Сулим (Дмитриевой Любовь Владимировной). Записано со слов моей мамы.