МАТЕРИАЛЫОБЩЕГОРОДСКОГО
ЛИТЕРАТУРНО-КРАЕВЕДЧЕСКОГО КОНКУРСА
ПАМЯТИ ОЛЬГИ БЕРГГОЛЬЦ
НОМИНАЦИЯ: «ПОЭЗИЯ»
2018 год
Лариса РАТИЧ
Победитель в номинации «Стихи, затронувшие сердце!»
ОЖИДАНИЕ
Двое стариков, муж и жена, не один десяток лет
ходят на могилку к своей единственной маленькой
дочери, погибшей в блокаду. Они долго-долго сидят
молча. Невероятно жуткое зрелище...
...Ты никогда не становилась взрослой,
угасшая в блокадной полосе...
Покойница малюсенького роста –
тогда! – не удивительна совсем...
Мы умирали вместе.
Но остались
зачем-то без тебя на свете жить.
Не различая молодость и старость,
научены лишь болью дорожить.
Ты не проснулась...
Собирали трупы
в парадных, по квартирам и на льду...
Быть может, не хватило ложки супа,
чтоб выжить в этом адовом аду.
Похоронить – не всем хватало силы.
Не многие могли дойти туда.
И потому столь длинные могилы –
примета Пискарёвки навсегда.
Но мы дошли и выкопали сами;
ведь, сваленные вдоль и поперёк,
все были безымянны в этой яме.
А у тебя – свой личный бугорок
под камнем, на углу.
Отец отметил
большою вешкой вечный твой покой.
...И штабелями сложенные дети
завидовали умершей такой...
...Мы без тебя – всю жизнь, и так устали...
Но знаем: наша встреча впереди.
Хранили память свято, не роптали.
Мы ждали долго, Бог нас наградит.
ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЕ ЯНВАРЯ
Ночь, улица, фонарь, аптека…
А. Блок
Ночь, улица, опять – аптека.
Фонарь утратил давний свет.
Блокада. Середина века.
А в слове – словно Блока след.
А вот – та самая Татьяна…
Другой великий Александр
про нашу Савичеву Таню
стихов летучих не писал.
Татьяна, милая Татьяна!
Татьянин день. Январь. Зима.
Жестокий вид пустого крана.
Блокада. Холод. Голод. Тьма.
И то, что написалось, – свято.
Сильнее строчек не найти.
Дневник короткий: только даты,
а с ними – горю по пути…
Здесь – ни единой буквы лишней,
как будто им – особый счёт…
Про дни Блокады сага вышла,
про девять из девятисот.
О город, мученик распятый!
Да кто же так наворожил?!
Двадцать седьмого, в час проклятый,
смертельно ранен Пушкин был!
И Днём поэзии назвали
мы эту дату на крови…
Двадцать седьмое… День печали.
Терпенья. Мужества. Любви.
Двадцать седьмое! – смерть Блокады.
Мы живы – аду вопреки!
И Петербургу-Ленинграду
несём букеты, как венки…
Евгений КАПУСТИН
Лауреат номинации «ПОЭЗИЯ», второе место.
КРОНШТАДСКИЙ ДЕСАНТ
Лишь погасли лучи заката –
Мы отправились из Кронштадта
В ночь на пятое октября.
Надвигается катастрофа,
Но на пристани Петергофа
Мы пришли не зря!
Мы пришли не зря!
Нас пятьсот моряков-балтийцев,
Здесь армадой стоят убийцы;
Принимаем неравный бой.
Скажет немец потом порою:
«Есть на русской земле герои!
Россию закроют собой!
Россию закроют собой!»
С детства помнится… всё так странно:
В Нижнем Парке – цветы, фонтаны,
Монплезир и дворец Марли…
Выбить, выдавить оккупанта –
Это главная цель десанта!
Но сегодня мы не смогли…
Но сегодня мы не смогли…
Для фашистов был день счастливым:
Мы отрезаны от залива,
Мы остались совсем одни!
Где патроны и где гранаты?
Кто поможет нам из Кронштадта?
Светят дальние огни…
Светят дальние огни…
Мы дерёмся вторые сутки!
Остаётся нам две минутки, –
В рукопашный пойдём сейчас!
Знаем точно, что не прорвёмся;
Умираем, но не сдаёмся!
Живые, пойте о нас!
Живые, пойте о нас!
БЛОКАДНЫЕ ХУДОЖНИКИ
Неяркие холодные цвета.
Зима. Блокада. Голод. Артобстрелы.
Глаза глядят с поверхности холста.
Глаза глядят решительно и смело!
Блокада. Кисти падают из рук.
Стучит в висках молитва: «Хлеба! Хлеба!»
Но на картине возникает вдруг
Прозрачный свет в непокорённом небе!
Бомбёжка. До убежища дойти
Не хватит сил. Один остался дома.
Себя уже, конечно, не спасти…
Вокруг лишь тени бьются невесомо…
Трепещет огонёк. В углу мольберт.
Стихи звучат по радио негромко.
И с каждым днём всё ближе, ближе смерть.
Но сила духа перейдёт к потомкам!
Блокада. Сорок первый. Холода.
Художники творили, выживая,
И видели победу сквозь года,
Последним вздохом краски согревая.
Дневной паёк на порции дробя,
Удары сердца вкладывать в картины,
Людьми всё время чувствовать себя!
Прекрасное и грозное едино.
Нева. Блокада. Прорубь. За водой
Идут, как тени – тихо, молчаливо.
Сияет снег звенящей немотой,
И тучи поднимаются с залива.
Такой сюжет. И это тоже жизнь.
Боец кусает высохшие губы.
Да, это бой. И кисть в руках дрожит,
И на холсты опять ложатся судьбы.
Эскиз. Рисунок. Сломан карандаш.
Немеют пальцы. Плюнуть бы, погреться…
Но, зная цену смерти, жизнь отдашь!
За Ленинград на холст положишь сердце!
Блокада. Истощение. Нет сил.
Подняться и идти – не держат ноги.
Но воля непреклонна. Город жил,
Забывшись под воздушные тревоги.
Кто лёг – тому не встать. Не превозмочь
Суровую блокадную стихию.
В глазах темнеет. Подступает ночь,
Но сердце бьётся, бьётся за Россию!
Портреты. Непреклонен Ленинград.
Дозоры на постах… Горят руины…
Плакаты… Краснофлотец и солдат…
И очередь за хлебом… на картине…
Наброски: город-крепость, город-фронт…
Глядят с картины люди… лица… лики…
Свободен дух, хоть город окружён.
Вся жизнь – как подвиг – страшный и великий!
Картины – как застывшее кино
В бесчеловечном пламени эпохи.
И мужество сойдёт на полотно,
Застывшее в груди на полувздохе.
Не каждому дано идти на фронт,
Но каждый будет биться без пощады!
Творцы искусства знали наперёд
О вечной славе подвига блокады!
БЛОКАДНЫЙ АВТОПОРТРЕТ
Художник Ярослав Николаев, предельно истощённый и больной, даже в самые тяжелые дни блокады Ленинграда не расставался с карандашом и кистью. Необычайно выразителен его автопортрет 1942 года: изможденное лицо, крепко сжатые губы, пытливый взгляд, непреклонность сурово сдвинутых бровей – мужественный и прекрасный образ человека, сумевшего победить смерть.
Взгляд непобеждённого
Воина, борца.
Взгляд непокорённого
Сына и отца.
Взгляд непобедимого.
Ненависть к врагу.
Взгляд себя, творимого
Через «не могу».
Умирая, выживший,
К смерти не привык.
Столько мёртвых видевший,
Он писал живых.
Он работал сутками,
Презирая смерть,
Месяцами жуткими
Глядя на мольберт.
Гордый, не согнувшийся,
Преданный мечте,
Вечности коснувшийся
Кистью на холсте,
Волей и усердием,
Дрожью слабых рук
Он шагал в бессмертие,
Как и все вокруг.
Непреклонность, мужество,
Воля на лице!
Год блокадных ужасов,
Целый год в кольце…
Освещён коптилками
Угол мастерской:
Кружка, хлеб с опилками
И борьба с судьбой…
Тишина блокадная…
Ветер, тучи, снег…
Бойня беспощадная…
Каждый день – как век…
Будни ленинградские:
Бомбы, артобстрел…
Через муки адские
Город уцелел.
Страшно измождённые,
Выжили в борьбе.
Холодом пронзённые,
Верили себе!
Новым поколениям
Посвящён портрет –
Ясное знамение
Тех суровых лет.
Евфросиния КАПУСТИНА
Лауреат номинации «ПОЭЗИЯ», второе место.
КОСТОЧКИ
Мальчик глотает косточки, слопал их полгорсти:
«Яблоньки, сливы, вишенки будут во мне расти».
Щедро запил водицею – будет фруктовый сад,
Коник – сухая палочка скачет за палисад.
Мальчик в рубашке новенькой чинно заходит в класс,
Учит уроки затемно. Холодно. Свет погас.
Сад прорастает медленно. Только бы не простыл –
Чаще молчащий, Ванечка кажется всем простым.
Спят по тетрадям веточки будущих птичьих гнёзд.
Маме тревожно: «Сынушка, это же не всерьёз?»
Ваня смущённо супится, прячет в карман эскиз.
Папа всё шутит: «Полноте! Было б… Чего закис?»
Мальчик глотает озеро – хочет вместить весь мир.
Время шуршит колёсами. Сел, как влитой, мундир.
Плачут в дому родители, ждут за письмом письма.
Пенною брагой вишенья льётся в окно весна.
Где-то в степной окраине вырос фруктовый сад.
Дома молчат – мальчишечка тот не пришёл назад.
Сад по весне невестится, осенью жжёт костры –
Мальчик, глотавший косточки, не был таким простым.
РАДИО БЛОКАДЫ
Метроном — это пульс на запястьях судьбы
И часы темноты, заведённые мраком.
Там усопших родня не положит в гробы,
Там, где теплится жизнь догорающим маком.
Где художница-смерть завершает штрихи
На картине – заказе из самого ада,
Там по радио в полдень читают стихи
Так, как будто не душит за горло блокада.
Впалой грудью едва уже дышит Нева,
Волны лижут голодной водой парапеты.
С постаментов глядят два измученных льва,
Память пишет ушедших немые портреты.
А по радио в полдень читают стихи,
Под седьмую симфонию. Ветром отпеты.
Словно шелест листвы робкой чёрной ольхи,
Невесомостью губ неземные поэты.
Феликс ЛУКНИЦКИЙ
Первое место в номинации «ПОЭЗИЯ»
* * *
“А что – “дети Блокады”, –
не работали, не воевали...”
(Из разговоров)
Не завидуйте детям Блокады, –
Что бесплатно мы ездим в метро,
Что во многом ещё виноваты,
И устроились больно хитро.
Не завидуйте детям Блокады,
В том, поверьте, не наша вина,
Что “в железных ночах Ленинграда”
Нас тогда не сгубила война.
А вина в том – родителей наших,
Что делились последним теплом,
И в боях ли, от голода павших –
В Ленинграде ли, под Орлом...
И вина в том молоденькой мамы,
Что была моим светом в окне, –
В нашей комнате – с выбитой рамой
И коптилкой на голом столе.
Не завидуйте детям Блокады,
Нас всё меньше, –
пустеет наш дом...
Нас всё меньше.
Кому-то на радость.
Пополам (иногда) со стыдом.
22 мая 1997 года
* * *
Последняя электричка на Дальние Скалы
Меня похищает тайком, без свистка*,
И я становлюсь вдруг беспомощно-вялым,
Да дроби колёс вторят чуткие шпалы,
Как-будто и их разъедает тоска.
Порой проводница прикрикнет с укором,
Схлестнётся в сердцах с пятернёй пятерня,
Какие-то песни, какие-то споры...
У всех впереди первомайские сборы,
Разлука с тобой – у меня.
Что снится тебе этой тягостной ночью?
И вспомнишь ли завтра хоть раз обо мне,
Когда, обвязавшись верёвкою прочной, –
Такой молодой и такой непорочный –
Полезу по скальной стене?..
Берёзовый сок ароматнее “Тетры”,
Острее горчичников жгут волдыри...
Печатать за час мне по шесть километров
И думать, что рядом с тобой – незаметно,
Мы сделали б вместе их – каждый по три...
Вернусь огрубелый и очень усталый,
И лагерный пульс будет биться в висках.
А как мне тебя в эти дни не хватало!..
Сейчас электричка ночная – на Скалы –
Меня похищает тайком, без свистка.
_________________
* Незадолго до этого были отменены сигнальные гудки
при отправлении поездов и электричек, а в городе –
свели к минимуму звуковые сигналы транспорта.
1мая 1962 года
ШКОЛА
Я – питерского племени и питерской породы,
Сентябрь сорок четвёртого
принимал нас в первый класс.
До этого три года
блокадная “погода”
Бомбёжками и голодом испытывала нас.
Я – с улицы Некрасова,
Дзержинского района,
У Кукольного театра – шестиэтажный дом...
С Таврическим и Летним
был с детства породнён я,
И с невскими мостами,
и с ладожским льдом.
Я – с улицы Некрасова,
с обычной коммуналки,
Пять звонков на двери,
два пса, велосипед,
Утренняя очередь,
на кухне перепалки...
Но вместе мы справлялись
с любой из бед.
Я – с улицы Некрасова,
с мужской 200-й школы,
Отсутствием девчонок воспитывали нас.
Сердца нам жгли настойчиво
не только глаголом,
Но баскетбол в “двухсотке”
был предметом “номер раз”.
Я – с улицы Некрасова,
в девичестве Бассейной,
Когда там жил “Рассеяный”,
рифмованный с ней.
“Разумное, доброе, вечное”
школа в нас мудро посеяла,
И мы не посрамили
своих учителей.
6 ноября 1997 года
* * *
Я знаю – никакой моей вины…
А. Твардовский
Я знаю – никакой моей заслуги,
Что пережил я засухи и вьюги,
Что высушили-вымели страну.
Что выжил и в Блокаду, и в Войну.
Что я прошёл Науки путь тернистый
Наперекор апологетам расы чистой,
И в крутизне, когда себя искал (И находил),
Я не соскальзывал со скал...
И вот – к последнему уже причалил брегу,
И бес в ребро, и поклоненье Бегу.
Ведь с детства Бег – моё второе “я”...
Пожалуй, в этом лишь заслуга есть моя.
3 декабря 1999 года
ДОРОГА В ИЗЯСЛАВЛЬ*
Сорок шестой… Из Шепетовки
Путь держим в воинскую часть.
Подводой – в тряской джигитовке –
Нам предстоит часов пять-шесть.
А в части той – кавалерийской
Служил двоюродный мой брат.
К нему нас – с некоторым риском
Отправил в лето Ленинград.
После голодных лет Блокады,
После бомбёжек и сирен, –
В садах белеющие хаты
Меня невольно брали в плен.
Телега нехотя скрипела,
А мама, косы распустив,
Украинские песни пела –
Дороге долгой супротив.
И звонко лился мамин голос
Среди окрестной тишины,
И уходил из клеток голод.
И больше не было Войны.
7 июля 2004 года
.
______________
* Изяславль или Изяслав – древний городок,
теперь – в Хмельницкой области Украины.
Родители Феликса Исаевича Лукницкого, 1936 год
* * *
Н. Ю.
Нисходит солнце к западу, –
за корюшкой иду.
По запаху, по запаху
я корюшку найду.
Ловцы часами напролёт
рыбачат на мосту.
Улов – кому как повезёт,
а запах – за версту.
Закат мешает корюшке,
бьёт прямо ей в глаза.
Куда деваться корюшке, –
не знает егоза.
Стремится, опрометчива,
под солнышко нырнуть,
Но там “косынкой” сетчатой
перегорожен путь.
Не быть уж ей, молодушке,
в родной Неве-реке,
А быть – на сковородочке,
обвалянной в муке,
Поджаренной
(о, горюшко!)
на медленном огне…
– Лови меня на корюшку!
Она по вкусу мне.
8 мая 2000 года
* * *
В саваннах танзанийских и кенийских,
В секвойных рощах кущ калифорнийских,
Где небеса бездонны и чисты, –
Скучаю по свинцовым – ленинградским,
С которыми сплелись в объятье братском
Стремительные невские мосты.
В тени дворцов – английских, италийских,
Под сенью храмов – тайских и чилийских,
Где антика царит и под, и над, –
Я горд за Монферрана и Кваренги,
За наших львов
неустрашимые шеренги,
За строгость ленинградских колоннад.
…………………………………………..
В какой бы ни пришлось мне быть стране,
Глотая километры, гаки, мили… –
Два главных ленинградских гордых шпиля –
Повсюду маяками светят мне.
Лидия МЕЛЬНИКОВА
Творческий псевдоним: ОСЕННЯЯ ЖЕНЩИНА
ДЕВОЧКА-КРОХА
Крестовский остров. Палата. Четвёртый этаж.
Сестрички, каталки, врачи, операция…
Лена, Оля, Женя… Кто-то стонет от боли, кто-то молчит.
Коридор от стены до стены – кому-то свобода.
Это ль беда?! Есть на свете другая цена.
Человек несёт свой маленький крест.
Бывает, память тревожит случайно сон соседки моей.
– Здравствуй, я – Рита! Житель блокадного города.
Дитя военных лет.
Ком в горле, слёзы, сжимается сердце.
Ей снова больно и страшно, как крохе той –
маленькой девочке в четыре года.
Ораниенбаум. Лето на осень. Начало второй мировой.
Артналёты. Люди, машины. Всё слышнее грохот орудий.
Не заперта дверь. Игрушки вразброс. Дорога наобум.
Ручонки белые – за длинный подол:
– Мама! Мама! Куда же мы едем?
А мама устало:
– Да кто ж теперь знает? Война.
Остановка в пути. Ленинград. Дальше не едет состав.
Широкая лестница. Мрамор. Буржуйка. Нет света.
Заклеены окна полоской. Книги и письма скоро заменят дрова.
Большая семья, ребёнок грудной и дядя совсем молодой.
Ему ещё шестнадцать лет. Ему уже шестнадцать лет.
Распахнута дверь к военкому:
– Возьмите меня на войну.
– Мал ещё. Подрасти. Хватит дней горьких на всех.
– Здесь голод и мор. Нет, лучше героем.
Пусть безымянным. Да, я согласен на сына полка.
Внутренний холод. Зима. Тянутся санки к Неве за водой.
С каждым днём и часом таяли силы. Остались трое из всей семьи.
В сто двадцать пять грамм скудный паёк делили на части.
Касалось всех… В каждой квартире за дверью своя личная драма.
Хлебный завод военной поры. Ни крошки нельзя за ворота!
– Девочка, доченька, ходить, говорить перестала.
И только мычит в ответ.
Начальник мой, отец родной!
Как мне её спасти?!
– Два раза в неделю приводи в проходную.
Ты знаешь, иначе никак, суровы законы в тылу.
Сирена, бомбежка, взрыв… и некуда вновь возвращаться…
Где мальчик соседский курносый?
Вдвоём коротали длинные сутки.
Хочет девчушка узнать, что сталось с маленьким другом.
Лишь долгое эхо вопроса… и нет никого, кто б ответил.
Спаслись мать и дочь в том страшном далёком году.
Казалось бы, всё хорошо: учёба, муж, дети, внуки, работа.
Вот только… с тех пор ходит и ходит по кругу некстати,
девочка-кроха в четыре года по длинному блокадному кольцу.
Двадцать… Тридцать… Семьдесят семь… Сколько бы лет не прошло…
Война не щадит никого и держит в стальных объятьях.
Ярослав ШАБЛЯ
Третье место в номинации «ПОЭЗИЯ»
* * *
Озябли небеса!
В сплошном антициклоне
Осенний Летний сад
И клодтовские кони.
Мальтийская печаль
Михайловского замка,
А на щеке печать
Дыхания Фонтанки.
Сегодня – не вчера,
Уже предзимье скоро.
На Марсовом – ветра,
Серьезен граф Суворов.
Он на меня глядит
Сквозь фонарей дрожанье:
С кем драка впереди,
Скажи мне, горожанин?
ХРАМ СПАСА НА КРОВИ
Ночь прошла в снегопаде густом…
В серый день устремляется Невский.
Вот опять я Великим Постом
Заслоняюсь от скуки житейской.
Скука эта, как тень, проплыла
Надо мною, в дороге усталым…
Но блеснули уже купола
За мостом, над озябшим каналом.
Этот храм со славянским лицом
В день глядит, где земное вершится,
Там, где вера небесным птенцом
Тихо в сердце моём копошится…
* * *
Воздух звуками города полон,
Свет реклам молчалив и лукав…
Солнце вечера черепом голым
На румяных лежит облаках.
Я стою на ступеньках у Биржи,
Тень моя подросла на стене.
Небо тихо спускается ниже,
Словно что-то сказать хочет мне…
Город пылью нагретою дышит,
Плещет холод Нева на гранит…
Силюсь я услыхать, но не слышу
То, что мне высота говорит…
И опять, среди прочего шума,
Я ловлю этот шёпот небес,
Чтобы отклик, что в сердце ношу я,
Бессловесно во мне не исчез…
РАЗГОВОР С ПРОШЛЫМ
Мы не знали лица войны…
Но глядела во двор стена,
Были шрамы на ней видны –
Здесь крошила кирпич война.
Небо пепельной глубины,
И квадратный двора проём…
Мы не знали лица войны,
Просто мы играли в неё…
Мы за прошлым бежали вслед,
Под бумажных пистонов треск,
Часто к нам выходил сосед,
Вдев остаток ноги в протез.
Он дешёвое пил вино,
На скамье, под своим окном,
Капли падали на сукно
Пиджака, что висел на нём.
Он кричал сквозь нетрезвый смех,
Что дана ему жизнь взаймы,
И готов наградить он всех,
Лишь бы пленных не брали мы…
* * *
Я снова в памяти найду,
Каток, закрытый на просушку.
И воробьёв на мокром льду,
Долбящих хлебную горбушку.
В пальтишке серого сукна
Себя, идущего из школы
Во двор. Там падал из окна
Часов настенных бой тяжёлый.
И новостройки в стороне,
Где влажный ветер от залива,
И веру, жившую во мне,
Что всё вершится справедливо…
* * *
Третий день на дворе непогода.
Ветер осени треплет листву.
Только яблоки этого года
Все-же держат свою высоту.
Здесь, в широком дворе на Наличной
Рос военного ведомства сад.
А теперь за стеною кирпичной
Штрифель – яблоня, старый солдат.
Мимо дети торопятся в школу,
Рыщут псы всех бродячих пород,
Ветви яблоня тянет до долу,
Урожайный на яблоки год!
И плоды все созрели как-будто…
Я гляжу сквозь туманность окна,
За окном дышит новое утро,
В нём улыбка былого видна!
* * *
С утра на площади Победы
Сажали к празднику цветы.
Невнятный дождик в час обеда
Летел прохладой с высоты.
Он был похож на дымку чем-то,
Ведь он не падал, но парил…
А я стоял у монумента
Глядел на небо и курил.
И рядом лужа отражала
Реальность времени и дня,
А в той реальности дрожала
Лампада Вечного огня.
Летучий дождик шёл на убыль,
Кропил небесною водой
Меня, и дворников у клумбы,
И это пламя над звездой.
Кропил поодаль светофоры,
И птиц, летящих в стороне
В грядущий праздник, за который
Мой батька дрался на войне.
ПАРАД ВЕТЕРАНОВ
На Невском – парад ветеранов,
Солдат победившей страны.
В мерцанье наград и тюльпанов
Они перед Славой равны!
Парад! И витринные стекла
Дыханьем оркестра дрожат,
И мечется в облаке теплом
Весеннего ветра душа!
Парад! Старых маршей раскаты
И память Великого дня…
Шагают седые солдаты,
Медалями тихо звеня.
Шагают за пламенем стяга
От Волги, от Курской дуги!
Под аркой у Главного штаба
Равняют ряды старики.
К ним дождик торопится с неба,
И в пасмурный майский зенит
Летит в колеснице Победа,
Над их сединою летит!
Павел АЛЕКСЕЕВ
ЗВУКИ БЛОКАДЫ
Ждали
звонкого
лета,
А получили войну.
Гул самолётов,
разрывы снарядов
Резали тишину.
Прощались славянки.
Гудели заводы.
Грохали сапоги.
Били
сердца
в тревоге.
Слово одно
победим!
Сжались
руки врага
на горле
Города
на Неве.
Песня
затихла.
Слова
замёрзли.
Только
звучал
метроном.
Но ленинградцы
шептали:
Мы победим!
Победим!
Резал нож хлеб
на пайки
Со скрипом,
что не забыть.
Кашель.
Шёпот
шагов
на Невском
Мы
отстоим!
Отстоим!
Снег
укрывал прохожих,
Что
никуда
не дойдут.
Кто-то
поверил
в Бога,
А кто-то
вспомнил футбол.
Крики.
Удары
на поле
и возглас:
Мы победим!
Победим!
Вдруг
зазвучал
Шостакович!
Точно!
Ура!
Победим!
Много
сердец
уж молчало.
Но
тут взревел
металл.
Марьино!
Шлиссельбург!
Дубровка!
Огненный шквал!
Навал!
Мы победим?!
Прорвали…
Стало
всем легче
дышать.
Слёзы,
рыданья
в печали,
Крики
и смех невпопад.
Имя
бессмертья
родилось.
Наш
Ленинград.
Ленинград!
Валентина СТУЛЬЧИКОВА
* * *
Прошло уже так много лет
С того дня – снятия Блокады,
Давно в живых уж многих нет…
Ушли, оставив лишь награды.
За смелость, что была тогда,
За стойкость и за одержимость!
И будем помнить мы всегда,
Что не сдались врагу на милость.
Давно уже и нет тех мам,
Что вопреки всему на свете
Свои блокадные сто грамм
Все отдавали своим детям,
Чтоб только выжили они.
Немногим это удавалось,
Но всех, конечно, не спасли,
И в этом есть большая жалость.
А те, кто всё же не дожили
До Дня Победы, в те года
На Пискарёвке положили
В могиле Братской навсегда.
Кто пережил блокаду, долго
Запасы делали свои,
Не понимая сами толком…
Но съесть всё сразу не могли.
И вечно преследовать будут меня
На Пискарёвке магнитные плиты,
И словно молитва, такие слова:
«Никто не забыт,
И ничто не забыто!».
Владимир СИМАКОВ
Победитель в номинации: «Подлинный историзм в поэзии»
БАЛЛАДА О КИРПИЧНОМ ЗАВОДЕ
С 7 марта по 1 декабря 1942 года
в тоннельных печах 1-го Ленинградского
кирпично-пемзового завода сожжено
117300 трупов.
Справка.
1.
Не так уж это было и давно –
Назад тому лет сорок, в воскресенье:
Там, в кинотеатре «Глобус» шло кино
С названьем «Цирковое представленье».
Мальчишка завороженно смотрел
На пируэты мячика-гимнаста.
А бабушка услышала обстрел,
Полозьев скрип и треск седого наста.
Под куполом творились чудеса
И музыка бравурная гремела.
А бабушка глядела в небеса,
Где чёрный дым мешался с дымом белым.
Не понимал мальчишка грусти той
И горечи морщинок не заметил.
Окончен фильм, пора бы и домой,
Но парк весенний радостен и светел.
Плескались чайки в полынье пруда,
Что сбрасывал на солнце зимний панцирь.
А бабушка смотрела в никуда,
Сжимая внука маленькие пальцы…
2.
Глухая тайна окружала парк,
Что наречён был именем Победы.
Но мальчик знал, что все не просто так.
Среди душевной дружеской беседы,
Завесу тайны приподняв на миг,
Вдруг бабушка ему проговорилась.
В её словах был выстраданный крик
И упование на божескую милость.
Не помнил он подробностей потом,
Ведь бабушка, увы, сошла в могилу.
Крутилось время бешеным винтом,
Страна теряла мужество и силу.
И вот, купив газету как-то раз,
Мужчина прочитал одну страницу –
Припомнил сразу бабушкин рассказ
И понял: эта память сохранится.
Пусть прошлое, нам тайнами грозя,
Ещё пылится где-то по архивам –
Завеса прорвана, и умолчать нельзя
О том, что было в этом парке дивном…
3.
Здесь в горячих печах тоннельных
Обжигали не кирпичи.
Но об этих делах отдельно
До скончания дней молчи!
А в архиве лежат расписки
Всех восьмидесяти четырех,
Чтоб не смели сказать и близким –
На учёте был каждый вздох!
Для ударников – сто грамм водки
Городская давала власть –
Каждый день… Собирала сводки –
И поплакать давала всласть.
Шли сюда вереницы санок
И полуторок день и ночь:
Ленинград наводил порядок,
Надо было ему помочь…
Не загнили весною трупы,
Что до кладбищ не довезли –
Заводские дымили трубы,
Отдавая тепло земли…
4.
Печей прожорливые жерла –
Им каждый день питанье дай
По пятьдесят кубов… Уж верно,
Тут не один сгорел сарай.
Дома Московского района,
Все деревянные дома,
В печах исчезли раскалённых,
Когда закончилась зима.
Как ленинградцы замерзали –
Об этом сказано не раз.
А здесь, как будто на вокзале,
И даже очередь у касс…
А пассажиры… Кто вы, где вы
Нашли безвременный конец?
Мужчины, старики и девы
Терновый приняли венец.
Но ни следа от них – лишь пепел
На землю выжженную лег.
Вот почему так тих и светел
Изгиб у парковых дорог…
5.
Ворота огненного ада
Здесь каждый открывал, как мог.
Всем рассчитали, сколько надо
Дать рукавиц и пар сапог.
На вагонетку – новый штабель…
Но как покойники легки!
Заполнен контролёром табель,
Подписан росчерком руки.
Зловещий катафалк по рельсам
Везёт сквозь гулкий коридор
Обыденным, текущим рейсом
Свой груз в пылающий костёр.
Стучат по рельсам вагонетки
Коловращением колёс.
А люди падали нередко,
Ведь люди всё ж – не паровоз.
«Ну что вы там остановились?» –
«Давай, дружище, помоги»…
Наверно, Данте и не снились
Такие адовы круги…
6.
А бабушка вставала за Харона,
Когда изнемогали мужики.
В однообразном ритме похоронном,
Накручивала скорбные круги.
Дрова в печи укладывала, трупы –
Как водится, поближе, поплотней.
В «горячем цехе» нравы были грубы,
Но руки были сильные у ней.
Ах, бабушка! Но все твои кошмары
Представить невозможно наяву –
Здесь исчезали молодой и старый,
Вписав блокады тайную главу.
Но правду о потерях схоронили
На много лет, стесняясь тех потерь.
А было все так просто: или – или.
Зачем спецхрана кованая дверь?
Рассыпан по земле горячий пепел,
Не скажет ни имен, ни адресов.
Кленовых листьев беспокойный трепет –
Как будто отраженье голосов…
7.
Нет кирпичного завода –
Прячут память у народа,
Нет завода – нет проблем,
Тем исчерпан кладезь тем.
Не осталось и следов,
Кроме нескольких прудов.
Кто-то думал – навсегда
Тайну спрятала вода.
Но вода, как и гранит,
Боль о прошлом сохранит,
Хоть и плавали по ней
В лодках люди сотни дней…
Разрастался год от года
Парк у бывшего завода:
Пеплом сдобрена земля –
Ввысь тянулись тополя.
И раскрыв своё нутро,
Здесь поблизости метро
Оживило весь район.
Позабыт кошмарный сон…
8.
На постаменте вагонетка –
Со дна пруда извлечена.
Войны жестокая отметка,
Взывает к совести она.
Свидетель этот беспощадный
Безмолвно с нами говорит
О временах иных, блокадных,
Где печь тоннельная горит…
Увы – вторая Пискарёвка
От взора спрятана была.
Теперь становится неловко
За эти жуткие дела.
Пусть Ленинградская блокада
Стучит, как пепел, в сердце всем.
Не надо плакать – помнить надо
О тех, кто здесь ушёл совсем –
В пруды, в спокойные аллеи,
Что попираем мы ногой,
И в облака, что пламенеют
Закатом юности другой…
9.
Во имя тех, в блокаду смерть принявших,
Ушедших к небу в огненных печах –
Храм всех Святых, в России просиявших
Стоит на обожжённых кирпичах.
А в нём и я сегодня с внуком рядом
Под сводами в звенящей тишине.
В душе и скорбь и некая отрада,
Что память сохранили о войне.
Пусть боль потерь застряла в горле комом,
Пускай я дед, и мир вокруг иной –
Я снова в парке, с детства так знакомом,
Где с бабушкой гуляли мы весной.
Я снова здесь. Пойми меня, потомок,
Мой маленький, кровиночка моя!
Московский парк Победы возле дома
Я поменял на дальние края.
Сгорают свечи... Время всё меняет,
И в «Глобусе» не крутится кино…
Моя страна святыми воссияет,
Но их имён узнать нам не дано…
22 июня 2004 – 16 июня 2010 г.
Тома АЗИМОВА
ДА ПУСТЬ ЖЕ БУДЕТ ТАК
ОН:
Надежда, свет и счастье
В том мире, где, навек,
Оружие у власти
В глуби кровавых рек...
Но, я вернусь, я знаю,
Повержен будет враг,
Победа ожидает,
Да, пусть же, будет так!!
Да, пусть же, на рассвете
Мы, вновь, рванёмся в бой,
Пусть, при полудня свете
Пожертвуем собой:
Поднимется Отчизна,
Мы сможем победить,
За миллионы жизней,
Навеки, отомстить!!
ОНА:
На солнца взгляд отвечу.
Молюсь не за себя.
Весну я эту встречу,
Любимый, без тебя...
Но, верю, он вернётся,
Россию отстояв,
Жизнь светлая проснётся,
Под натиском не пав!
Пусть, зря, стою у двери,
Не слышу милый шаг.
Но, душу вера греет,
Да, пусть же, будет так.
Да, пусть, не в силах скорби
Победы день затмить,
Негаснущее солнце
России покорить!!
ОН:
Надеждой жив единой,
Но, двигаюсь вперед.
Глас родины любимой
Сражаться, вновь, зовёт.
Победа, свет и счастье,
И, пусть, отступит враг,
С ним – голод и ненастье...
Да, пусть же, будет так!!
9 мая 2009 года
Эдуард ДАНИЛОВ
БЛОКАДНАЯ НОЧЬ
Как улица темна.
А ночь – ещё темней.
Сквозь мрак мне смерть видна,
И я – смирился с ней.
Разрушен Ленинград.
В руинах страх лежит.
Смердящий трупный смрад
Над городом кружит.
Не страшно умереть
Голодным и худым.
Я – жив пока на треть.
Я невесом, как дым.
И сквозь ночную тьму
Приемлю взгляд звезды...
Я смерть свою приму,
Как средство от беды.
* * *
Блокадных дней не гаснущая боль
Напомнит нам количество смертей.
Любая смерть всегда – на рану соль.
Любая жизнь – что может быть светлей!
Никто за нас не вспомнит о былом.
Коль мы забудем, то не быть в Раю.
Отцы и деды там, – в одном строю.
И всяк из них, – под ангельским крылом.
БЛОКАДНОЕ ПИСЬМО
Милый папочка, будешь ты рад
Знать о том, что дочурка, – живая,
И не сдался врагу Ленинград,
Вновь земля опьянела от мая.
В ленинградском блокадном кольце
Я от смерти бегу, как умею.
Нет, не думаю я о конце.
Я не сдамся фашистскому змею.
Вновь весна. Посветлел небосвод.
Я доела последние крошки.
Так от голода сводит живот…
В нём скребутся голодные кошки.
Справедливости здесь не ищи.
Я слежу за травинкой растущей.
Подрастёт, – из неё будут щи.
Жаль, сварить не удастся погуще.
От блокады спаси Ленинград.
Обещаю дожить я до встречи.
Будет лучшей тебе из наград –
Дочь обнять за худющие плечи.
ПОБЕДА
В степях, лесах, горящих деревнях
Солдат российский в дни войны багровой
Мечтал украдкой лишь о мирных днях
И о любви, рождённой в жизни новой.
Как долог путь был к праведной мечте!
Земля промокла на века от крови.
Но он пришёл к победной высоте,
Его ПОБЕДА – в каждом русском слове!
Звучат слова, звучит родная речь.
Мы, россияне, помнить будем вечно
Всех тех, кому случилось в землю лечь,
И память наша будет бесконечна.
Татьяна КУТЕПОВА
ПЕСНЯ О БЛОКАДЕ
С детства помню тот день –
Мама им дорожила.
Лет немало прошло,
Только память жива...
Там по замершим улицам
Вьюга кружила,
Там в безмолвной надежде
Застыла Нева.
Маме было всего
Восемь лет в сорок первом,
Вместо радужных снов –
Испытание войной...
Артобстрела не вынесли детские нервы
Прядка девичьих кос за ночь стала седой.
Припев: День – такой долгожданный!
Как награда с небес.
Город, застывший однажды,
Верил и выстрадал жизни венец...
Не старела душой моя юная мама,
Пронесла