Население Башкирии приняло активнейшее участие в крестьянской войне 1773-1775 гг. В войске Пугачева было много башкир, мишарей (мещеряков), татар и представителей других нерусских народностей, но первое место среди них по количеству участников, масштабам выступлений, наконец, по роли в общей борьбе принадлежит башкирам. И без преувеличения можно утверждать, что среди многочисленных представителей башкир, участвовавших в крестьянской войне, резко выделялись двое: выдающиеся вожди восставшего народа Кинзя Арсланов и Салават Юлаев, с самого начала и всецело связавшие свою судьбу с Пугачевым.
Специфической особенностью участия народов Башкирии в крестьянской войне явилось то, что в нее наряду с широкими массами рядовых башкир включилось подавляющее большинство представителей старшинской верхушки. Так, на территории Уфимской провинции под знамена восстания на его первом этапе встали 77 башкирских старшин, в то время как на стороне правительства оказалось лишь 9. При этом мы сталкиваемся с одним весьма примечательным фактом. В том случае, когда подавляющее большинство старшинской верхушки примкнуло к восстанию, рядовые массы Башкирии оказались вместе с ними и, наоборот, когда отдельные старшины поставили себя на службу царизму, они не нашли поддержки у обитателей своих волостей и деревень, без них вступивших в борьбу на стороне Пугачева.
Оценивая причины присоединения к восстанию подавляющего большинства старшин, следует иметь в виду, что в течение XVIII в. положение башкирских старшин существенным образом изменилось. Если прежде старшинские звания были наследственными, то теперь этот порядок был отменен, а старшинские должности замещались по назначению местной царской администрацией. И хотя на эти должности назначались представители родовой знати, все же превращение старшин в аппарат местной администрации и утрата ими значительной доли былой самостоятельности в управлении населением и эксплуатации его вызвало недовольство среди старшинской верхушки.
|
|
Весьма существенное влияние на позицию башкирских старшин оказало значительное падение их экономической мощи, связанное с получившей широкое распространение на протяжении XVIII в. практикой колонизации территории Башкирии русскими помещиками и заводчиками и передачей им больших массивов земель, некогда принадлежавших старшинам.
Точку зрения значительной части башкирской верхушки довольно точно и недвусмысленно сформулировал сотник Балакатайской волости Исетской провинции Упак Абзанов: старшины сознавали, что Пугачев "из злейших разбойник, но из-за того ему повиновались единственно, льстясь лестным его обещанием, что он может возвратить имевшуюся в здешних местах заселившую землю и что господ никого не будет, а всякой зделается самовластным". Таким образом, часть башкирских старшин имела существенные основания быть неудовлетворенной политикой царизма.
Враждебность части старшинской верхушки к экономической и административной политике царизма в Башкирии сливалась с враждебностью к ней со стороны рядовых башкирских масс, которые страдали от колониального гнета русских помещиков, заводчиков и администрации не в меньшей, а в большей степени, чем старшины. Слияние в данном вопросе интересов рядовых масс и части старшинской верхушки чрезвычайно существенно и привело к тому, что в некоторых случаях старшины были весьма последовательными и даже выдающимися предводителями восставших масс, а массы оказывали им в этих случаях безоговорочную поддержку.
|
|
Следует учитывать также и размах движения, участие в нем подавляющего большинства рядовых башкирских масс. В этих условиях, а также и в условиях, когда горстка старшин, оставшихся верными царизму, оказалась изолированной от рядовых башкир, многие старшины самой логикой движения втянуты были в борьбу на стороне Пугачева. Опасаясь лишиться поддержки масс, более того, опасаясь оказаться лицом к лицу с ними в охваченной восстанием Башкирии, подталкиваемые массами, многие старшины вынуждены были принять участие в крестьянской войне вместе в восставшими массами.
Свидетельством вынужденности участия многих старшин в восстании является их переход на сторону карательных войск после первого же крупного поражения пугачевских отрядов весной 1774 г. - как только для того представился удобный и безопасный случай.
Говоря об участии определенной части старшинской верхушки башкир в восстании, не следует забывать и о том влиянии, каким пользовались старшины среди башкир в условиях патриархальных неразвитых феодальных отношений. Это неизбежно приводило к тому, что вовлеченные силой обстоятельств в борьбу, старшины становились руководителями движения и некоторые из них стремились использовать его для удовлетворения своих узко классовых интересов.
|
|
Можно, таким образом, констатировать, что старшинская верхушка башкир раскололась с началом крестьянской войны не на две группы - противников и сторонников восстания, а на три группы.
Во-первых, немногочисленная группа изолированных от рядовых башкирских масс старшин, ревностно служившая царизму и принимавшая участие в подавлении восстания.
Во-вторых, самая многочисленная группа старшин, ориентирующаяся в развернувшейся борьбе на ту сторону, которая в данный момент имела ощутимый успех. Поэтому-то такие старшины по нескольку раз меняли свою позицию, примыкая в моменты подъема восстания к Пугачеву и переходя в период поражений на сторону царизма. Именно они пытались использовать борьбу, развернувшуюся в Башкирии, в своих узко классовых интересах. Следует все же отметить, что на первом этапе крестьянской войны, когда успехи восставших являлись бесспорными и безраздельными, эта группа старшин встала под знамена восстания.
И, наконец, в-третьих, в восстании участвовала группа представителей старшинской верхушки, которая с самого начала к нему примкнула, полностью связала свою судьбу с ним и оказалась верной ему до конца. Первое место в этой группе старшин и занимают Кинзя Арсланов и Салават Юлаев.
Уже в самом начале крестьянской войны формирующийся в это время штаб восставших имел все основания рассчитывать на поддержку со стороны башкир и даже на их активное участие в восстании, так как учитывал их давно назревавшее недовольство усиливающимся классовым и колониальным гнетом феодального государства, недовольство, которое находило проявление в таких крайних формах классовой борьбы, какими были многим еще памятные башкирские восстания XVIII в.
Что касается местной администрации, то и она имела некоторые основания полагать, что в предстоящей борьбе, размах и значение которой в этот ранний период зарождения и становления движения царизм склонен был недооценивать, известное число башкир окажется на стороне царского правительства. Основанием тому был опыт предыдущих выступлений в этом районе, когда царизм в процессе подавления восстаний добивался раскола восставших и опирался на часть феодально-старшинской верхушки и даже на некоторое количество рядовых башкир, которые находились под большим влиянием местной башкирской администрации и местной феодальной верхушки.
Именно потому и Пугачев с его окружением, стремившийся привлечь население Башкирии на свою сторону, и местная администрация, имевшая целью как минимум изолировать восстание от башкир, а как максимум опереться на них в борьбе с восставшими, уже в сентябре-октябре 1773 г. посылали сюда манифесты, приказы, письма и инструкции, адресованные всему населению Башкирии в одних случаях, отдельным старшинам - в других.
Но еще до того, как пугачевским штабом были составлены манифесты и во всяком случае до их отправки в Башкирию, 1 октября 1773 г. к Пугачеву, находившемуся в этот день в Каргалинской (Сеитовой) слободе близ Оренбурга, пришли "башкирцы человек с шесть" из команды известного старшины Кинзи Арсланова, которые "пришед к самозванцу, объявили свое усердие служить ему и сказывали, что вся их башкирская орда, буде он пошлет к ним свой указ, приклонится к нему". В ответ на это, как о том сообщает пугачевский переводчик Болтай Идыркеев, Пугачев приказал ему "написать к старшинам Кинзею Арсланову, Алибаю Мурзагулову и Кутлугильде указ, коим призывал он их с командами к себе на службу, да и другим о том же повестить им приказывал и обещивал жаловать всю орду землями, водами и всякою вольностию". Этот манифест и был отправлен "к Кинзею с одним из показанных башкирцев". Таким образом, окружение Пугачева связывало составление манифестов башкирам с инициативой самого Кинзи Арсланова.
Есть, однако, основание предполагать, что еще незадолго до этого Пугачев приступил к подготовке текстов манифестов, адресованных башкирам и другим нерусским народам, а появление представителей Кинзи Арсланова ускорило их написание и отправку. Как бы то ни было, однако инициатива, исходящая от Кинзи Арсланова, является бесспорным фактом, а его переход на сторону восставших был сугубо добровольным и не стимулировался даже призывами со стороны Пугачева. Сам Кинзя Арсланов появился в лагере восставших под Оренбургом во главе отряда, насчитывающего по одним данным 500, а по другим - 300 человек, примерно через четверо суток после начала осады этого города, т. е. около 9 октября 1773 г. Днем раньше к Пугачеву пришел другой башкирский старшина Ямансара Япаров, отряд которого едва ли превышал численностью отряд Кинзи Арсланова.
Если Ямансара Япаров, оказавшись в лагере Пугачева, не проявил ни активности в борьбе, ни заинтересованности в исходе движения, то Кинзя Арсланов, сразу же получив чин полковника, с самого начала и до поражения восстания входил в его повстанческий штаб, являлся одним из самых верных и преданных сподвижников Пугачева
О Кинзе Арсланове, его биографии и даже деятельности в период крестьянской войны известно совсем немного. Такое положение вполне объяснимо: в отличие от большинства других предводителей восстания он не попал в руки царских властей, и потому на него не было заведено следственного дела. Впрочем, некоторые факты его жизни можно воссоздать.
Кинзя Арсланов родился в Бушмас-Кыпчакской волости Ногайской дороги Башкирии. На родине он был весьма уважаемым человеком. О том свидетельствует по крайней мере два обстоятельства. Во-первых, его называли либо абызом (учителем), либо муллой, несмотря на то что на самом деле он никогда не был служителем религиозного культа. Просто в то время муллами часто называли тех мусульман, которые хорошо были знакомы с догматами своей религии, а потому и особо почитались. Во-вторых, еще в 1754 г. Кинзя Арсланов, будучи всего только рядовым общинником, оказался в числе избранных от Бушмас-Кыпчакской волости для оформления сделки по продаже земли заводчикам И. Б. Твердышеву и И. С. Мясникову.
Точная дата, когда Кинзя Арсланов стал старшиной Бушмас-Кыпчакской волости, неизвестна. Во всяком случае в 1763 г. он уже был им и, таким образом, к началу крестьянской войны по крайней мере не менее 10 лет находился на этой должности. Его волость была довольно значительной по размерам - в ней числилось 210 дворов. Сын Кинзи Арсланова Сюлявчин (Сляусын) в 1773 г. был уже взрослым человеком. Он также активно включился в восстание и стал пугачевским полковником. К началу восстания Кинзя Арсланов был весьма опытным, уважаемым и хорошо известным в Башкирии старшиной. Его деятельности по руководству восстанием в значительной степени способствовало то обстоятельство, что он был грамотен и хорошо владел русским языком - качества, присущие далеко не всем башкирским предводителям восстания.
Едва ли Кинзя Арсланов полагал, что, присоединяясь к Пугачеву, он тем самым встает под знамена подлинного царя Петра III. Во всяком случае диалог, происшедшей между ним и Пугачевым при посторонних лицах сразу после приезда Кинзи, свидетельствует о том, что он, как и некоторые яицкие казаки, входившие в руководящий штаб восставших, не обманывался относительно личности предводителя крестьянской войны. "Что, Кинзей, узнаешь ли ты меня?" - спросил Пугачев. Кинзя Арсланов промолчал. Пугачеву ничего не оставалось, как привести совершенно фантастические подробности встречи Кинзи Арсланова с Петром III: "Помнишь ли де ты, как я тебе... подарил кармазину на кафтан. Будь у тебя хотя лоскуток из того сукна цел, так я его узнаю". И тогда Кинзя Арсланов, решивший связать свою судьбу с восстанием, для поддержки авторитета его вождя "узнал" "царя Петра III": "Так, ваше величество, теперь я помню и познаю тебя".
Конечно, уже один только добровольный переход на сторону Пугачева такого уважаемого и широко известного в Башкирии человека, каким был Кинзя Арсланов, не мог не подействовать на настроения еще не определивших свою позицию масс башкир. Сам же Кинзя Арсланов, как только появился в лагере Пугачева, сразу же предпринимает ряд мер агитационного характера с целью вовлечения как можно более широких масс башкирского народа в развертывающуюся борьбу.
Так, 17 октября Кинзя Арсланов обращается с письмом к своему давнему знакомому старшине Алибаю Мурзагулову, который в это время находился в районе Стерлитамакской пристани в качестве помощника командира большой башкирской команды, входившей в состав отрядов, собираемых Уфимской провинциальной канцелярией против Пугачева. Этим письмом Кинзя от имени "государя Петра Федоровича" предписывал Алибаю Мурзагулову явиться с подчиненной ему командой к Пугачеву, причем целесообразность такого шага аргументируется, в частности, тем, что сын Петра III "Павел Петрович с семюдесят двумя тысячами донскими казаками уже к нам приближается", а, кроме того, "и другие старшины с полками одиннатцеть старшин уже склонились".
Через 3 дня, 20 октября Кинзя Арсланов отправляет башкирским старшинам еще одно письмо. Помимо денежного жалованья, которое он обещает башкирам в случае, если бы они встали под знамена восстания, Кинзя сообщает о переходе на сторону Пугачева уже не одиннадцати, а двадцати трех старшин "и протчия яицкие многие число полки вседневно являютца к нашему государю". Разумеется, сообщенные Кинзей цифры о количестве перешедших на сторону Пугачева башкирских старшин к исходу второй декады октября не являются точными, равно как и совершенно фантастические сведения о 72 тыс. яицких казаков во главе с наследником престола Павлом Петровичем. Просто преувеличенные данные о степени поддержки начавшегося и только еще крепнущего движения со стороны населения должны были, очевидно, по мнению Кинзи, служить веским аргументом в пользу перехода на сторону Пугачева пока еще колеблющихся и не определивших своей позиции старшин, аргументом, в котором не последнее место занимал и мотив устрашения. Тем же целям служило и сообщение Кинзей Бекташу Кутлугазину, уже в октябре взятому в плен правительственными войсками и допрошенному, о том, "что из той... толпы [т. е. из пугачевского войска] послано калмык три человека в Ставропольский уезд за калмыками ж, дабы де и они, калмыки, со оружием приехали в ту ж толпу". Кроме того, известно о посылке Кинзей Арслановым на Ногайскую дорогу его сына Сюлявчина "с протчими согласниками с объявительными... письмами", причем "для поиску" их "из Уфимской провинциальной канцелярии посланы во все те места нарочные и возвратись поданными рапортами объявили, что они тех лжеразгласителей к поимке хотя и со всевозможностью старались, но только нигде они их разведать не могли".
Кроме сына, Кинзя Арсланов использовал в Башкирии в качестве агитаторов своего племянника Кутлугильду Абдрахманова мулл, присоединившихся к восстанию, которым специальным распоряжением Кинзи разрешалось "свободно и мирно разъезжать, распространять знания", есаула Абузара Абдулхаирова и многих других. Достаточно указать, что в одном только рапорте Абузара Абдулхаирова упоминается еще двое агитаторов, посланных все тем же Кинзей: "А также вы послали в известные вам места Габдулу и Атналы...".
Эта агитационная деятельность Кинзи Арсланова была весьма успешной. Так оценивал ее даже генерал Кар, который отводил агитации Кинзи решающую роль в деле вовлечения башкирского населения в число сторонников восставших. Генерал Кар писал, в частности, 31 октября в столицу, что башкиры "от бежавшего в толпу с своими подчиненными башкирского старшины Кинзи Арсланова чрез разсеяние во всю Башкирию злодейских возмутительных писем в великой колебимости находятся".
Однако эти несомненные успехи агитации Кинзи Арсланова и то влияние, которое не могли не оказать на население Башкирии первые успехи Пугачева, не привели к середине октября к увеличению количества башкир в главном пугачевском войске под Оренбургом; скорее оно даже несколько сократилось. Во всяком случае Рычков в своей летописи осады Оренбурга сообщает следующее: "Из башкирцев де при нем [Пугачеве]... находится ста три или четыре, а человек тридцать лучших отпустил он в Башкирию, якобы для уговора и привода еще башкирцев; и хоте де он накрепко подтверждал, чтоб они как можно скорее к нему были, но они представляли ему невозможность, сказывая, что башкирцы их живут в разноте и скоро собрать им их не можно". Вполне возможно, что количество башкир, состоявших в пугачевском войске под Оренбургом, в середине октября сократилось вдвое, в частности за счет отправления Кинзей Арслановым некоторых из них ("лучших") агитаторами в Башкирию для привлечения новых сторонников. Поэтому успех агитации, главную роль в организации которой играл Кинзя Арсланов, следует оценивать не количеством пришедших к Оренбургу башкир, а настроениями масс в самой Башкирии. И действительно, основным результатом агитационной деятельности Кинзи явилось втягивание населения этого района, особенно ближайшей к Оренбургу Ногайской дороги, в орбиту влияния Пугачева. Поэтому башкирский народ не мог теперь являться оплотом царизма в борьбе с крестьянской войной.