ЛИСТАЯ СТРАНИЦЫ«ОВОДА»
Сценическая композиция для театра «Круг»
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Картина первая.
Артур и Монтанелли выходят из-за кулис. Артур идёт стремительно, падре едва поспевает за ним.
Артур. Я не могу жить в этом городе! Не могу видеть магазины, где она когда-то покупала мне игрушки; набережную, где я гулял с нею, пока она не слегла в постель. Куда бы я ни пошел - все то же. Каждая цветочница на рынке по-прежнему подходит ко мне и предлагает цветы. Как будто они нужны мне теперь! И потом... кладбище... Нет, я не мог не уехать! Мне тяжело видеть все это.
Монтанелли. Хорошо, я не буду настаивать, чтобы ты вернулся туда. Но обещай мне, что ты отдохнешь по-настоящему за летние каникулы. Пожалуй, тебе лучше провести их где-нибудь подальше от Ливорно. Я не могу допустить, чтобы ты совсем расхворался.
Артур внезапно останавливается.
Артур. Padre, а куда поедете вы, когда семинария закроется?
Монтанелли. Как всегда, повезу воспитанников в горы, устрою их там. В середине августа из отпуска вернется помощник ректора. Тогда отправлюсь бродить в Альпах. Может быть, ты поедешь со мной? (пауза). Только боюсь, тебе будет скучно со мной.
Артур. Padre! Я готов отдать все на свете, чтобы поехать с вами! Только... я не уверен...
Монтанелли. Ты думаешь, мистер Бертон не разрешит тебе?
Артур. Он, конечно, будет недоволен, но помешать нам не сможет. Мне уже восемнадцать лет, и я могу поступать как хочу. К тому же Джеймс ведь мне только сводный брат, и я вовсе не обязан подчиняться ему. Он всегда недолюбливал мою мать.
Монтанелли. Все же, если мистер Бертон будет против, я думаю, тебе лучше уступить. Твое положение в доме может ухудшиться, если...
Артур. Ухудшиться? Вряд ли! Они всегда меня ненавидели и будут ненавидеть, что бы я ни делал. Да и как Джеймс может противиться, если я еду с вами, моим духовником?
Монтанелли. Помни - он протестант! Во всяком случае, лучше написать ему. Посмотрим, что он ответит. Побольше терпения, сын мой. В наших поступках мы не должны руководствоваться тем, любят нас или ненавидят.
Артур задумывается на мгновение.
Артур. Да, я знаю… Но ведь это так трудно!
Монтанелли. Я очень жалел, что ты не мог зайти ко мне во вторник. Был епископ из Ареццо, и мне хотелось, чтобы ты его повидал.
Артур. В тот день я обещал быть у одного студента. У него на квартире было собрание, и меня ждали.
Монтанелли. Какое собрание?
Артур. Вернее... вернее, не собрание... Из Генуи приехал один студент и произнес речь. Скорее это была лекция...
Монтанелли. О чем?
Артур колеблется.
Артур. Padre, вы не будете спрашивать его фамилию? Я обещал...
Монтанелли. Я ни о чем не буду спрашивать. Если ты обещал хранить тайну, говорить об этом не следует. Но я думаю, ты мог бы довериться мне.
Артур. Конечно, padre. Он говорил... о нас и о нашем долге перед народом, о нашем... долге перед самими собой. И о том, чем мы можем помочь...
Монтанелли. Помочь? Кому?
Артур. Cantadini и...
Монтанелли. Кому еще?
Артур. Италии.
Молчание.
Монтанелли. Скажи мне, Артур, давно ты стал думать об этом?
Артур. С прошлой зимы.
Монтанелли. Еще до смерти матери? И она ничего не знала?
Артур. Нет. Тогда это еще не захватило меня.
Монтанелли. А теперь?
Артур молчит, собираясь с мыслями.
Артур. Прошлой осенью я готовился к вступительным экзаменам и познакомился со многими студентами. Так вот, кое-кто из них стал говорить со мной обо всем этом... Давали читать книги. Но тогда мне было не до того. Меня тянуло домой, к матери. Она была так одинока, там, в Ливорно! Потом зимой, когда мать тяжело заболела, я забыл и студентов, и книги и, как вы знаете, совсем перестал бывать на собраниях. Если б меня волновали эти вопросы, я бы все рассказал матери. Но они как-то вылетели у меня из головы. Потом я понял, что она доживает последние дни... Вы знаете, я был безотлучно при ней до самой ее смерти. Часто просиживал у ее постели целые ночи. Днем приходила Джемма Уоррен, и я шел спать... Вот в эти-то длинные ночи я и стал задумываться над прочитанным, и над тем, что говорили мне студенты. Пытался уяснить, правы ли они... Думал: а что сказал бы обо всем этом Христос?
Монтанелли. Ты обращался к нему?
Артур. Да, padre, часто. Я молил его наставить меня или дать мне умереть вместе с матерью... Но ответа не получил.
Монтанелли. И ты не поговорил об этом со мной Артур! А я-то думал, что ты доверяешь мне!
Артур. Padre, вы ведь знаете, что доверяю! Но есть вещи, о которых никому не следует говорить. Мне казалось, что тут никто не может помочь. Я хотел получить ответ от самого бога. Ведь решался вопрос о моей жизни, о моей душе.
Монтанелли отвернулся и стал пристально всматриваться в сумерки.
Монтанелли. Ну а потом?
Артур. Потом... она умерла. Последние три ночи я не отходил от нее...
Артур замолчал, Монтанелли сидел не двигаясь.
Два дня перед погребением я только о ней и думал. Потом, после похорон, я заболел и не мог прийти на исповедь. Помните?
Монтанелли. Помню.
Артур. В ту ночь я поднялся с постели и пошел в комнату матери. Там было пусто. Только в алькове стояло большое распятие. Мне казалось, что господь поможет мне. Я упал на колени и ждал - всю ночь. А утром, когда я пришел в себя... Нет, padre! Я не могу объяснить, не могу рассказать вам, что я видел. Я сам едва помню. Но я знаю, что господь ответил мне. И я не смею противиться его воле.
Несколько минут они сидели молча, затем Монтанелли повернулся к Артуру и положил ему руку на плечо.
Монтанелли. Сын мой! Я не посмею сказать, что господь не обращался к твоей душе. Но вспомни, в каком ты был состоянии тогда, и не принимай болезненную мечту за высокий призыв господа. Если действительно такова была его воля - ответить тебе, когда смерть посетила твой дом, - смотри, как бы не истолковать ошибочно его слово. Куда зовет тебя твое сердце?
Артур поднимается и торжественно отвечает:
Артур. Отдать жизнь за Италию, освободить ее от рабства и нищеты, изгнать австрийцев и создать свободную республику, не знающую иного властелина, кроме Христа!
Монтанелли. Артур, подумай, что ты говоришь! Ты ведь даже не итальянец!
Артур. Это ничего не значит. Я остаюсь самим собой. Мне было видение, и я исполню волю господа.
Молчание.
Монтанелли. Ты говоришь, что Христос...
Артур. Христос сказал: "Потерявший душу свою ради меня сбережет ее".
Монтанелли собирается с мыслями.
Монтанелли. Сядь на минуту, сын мой.
Артур опускается на скамью. Монтанелли, взяв его руки в свои, крепко сжимает их.
Монтанелли. Сейчас я не могу спорить с тобой. Все это произошло так внезапно... Мне нужно время, чтобы разобраться. Как-нибудь после мы поговорим об этом подробно. Но сейчас я прошу тебя помнить об одном: если с тобой случится беда, если ты погибнешь, я не перенесу этого...
Артур. Padre!
Монтанелли. Не перебивай, дай мне кончить. Я тебе уже говорил, что у меня нет никого во всем мире, кроме тебя. Ты вряд ли понимаешь, что это значит. Трудно тебе понять - ты так молод. В твои годы я тоже не понял бы, Артур, ты для меня как... сын. Понимаешь? Я готов умереть, лишь бы удержать тебя от ложного шага, который может погубить твою жизнь! Но я бессилен. Я не требую от тебя обещаний. Прошу только: помни, что я сказал, и будь осторожен. Подумай хорошенько, прежде чем решаться на что-нибудь. Сделай это хотя бы ради меня, если уж не ради твоей покойной матери...
Артур. Хорошо, padre, а вы... вы... помолитесь за меня и за Италию.
Артур молча опустился на колени, и так же молча Монтанелли коснулся его склоненной головы. Прошло несколько минут. Артур поднялся, поцеловал руку каноника и, неслышно ступая, пошел по росистой траве. Оставшись один, Монтанелли долго сидел под магнолией, глядя прямо перед собой в темноту.
Монтанелли. "Отмщение господа настигло меня, как царя Давида.» Я осквернил его святилище и коснулся тела господня нечистыми руками. Терпение его было велико, но вот ему пришел конец. "Ибо ты содеял это втайне, а я содею перед всем народом израилевым и перед солнцем; сын, рожденный от тебя, умрет".
Картина вторая.
Монтанелли. Только сейчас я могу спокойно поговорить с тобой. Ты вернешься к своим занятиям, к своим друзьям, да и я эту зиму буду очень, занят. Мне хочется выяснить наши отношения, и если ты...
Он помолчал минутку, а потом снова медленно заговорил:
...и если ты чувствуешь, что можешь доверять мне по-прежнему, то скажи откровенно - не так, как тогда в саду семинарии, - далеко ли ты зашел...
Артур смотрел на водную рябь, спокойно слушал его и молчал.
Я хочу знать, если только ты можешь ответить мне, связал ли ты себя клятвой или как-либо иначе.
Артур. Мне нечего сказать вам, дорогой padre. Я не связал себя ничем, и все-таки я связан.
Монтанелли. Не понимаю...
Артур. Что толку в клятвах? Не они связывают людей. Если вы чувствуете, что вами овладела идея, - это все. А иначе вас ничто не свяжет.
Монтанелли. Значит, это... это не может измениться? Артур, понимаешь ли ты, что говоришь?
Артур повернулся и посмотрел Монтанелли прямо в глаза:
Артур. Padre, вы спрашивали, доверяю ли я вам. А есть ли у вас доверие ко мне? Ведь если бы мне было что сказать, я бы вам сказал. Но о таких вещах нет смысла говорить. Я не забыл ваших слов и никогда не забуду. Но я должен идти своей дорогой, идти к тому свету, который я вижу впереди.
Монтанелли. Ты прав, carino. Довольно, не будем больше говорить об этом. Все равно словами не поможешь... Что ж... дойдем.
Картина третья.
Осень и зима миновали без всяких событий. Артур прилежно занимался, и у него оставалось мало свободного времени. Все же раз, а то и два раза в неделю он улучал минутку, чтобы заглянуть к Монтанелли.
Кабинет. Артур читает книгу. Входит Монтанелли.
Монтанелли. Вот не ждал тебя сегодня! Я только что собирался послать к тебе справиться, не придешь ли ты вечером.
Артур. Что-нибудь важное? Я занят сегодня, но если...
Монтанелли. Нет, можно и завтра. Мне хотелось видеть тебя - я уезжаю во вторник. Меня вызывают в Рим.
Артур. В Рим? Надолго?
Монтанелли. В письме говорится, что до конца пасхи. Оно из Ватикана. Я хотел сразу дать тебе знать, но все время был занят то делами семинарии, то приготовлениями к приезду нового ректора.
Артур. Padre, я надеюсь, вы не покинете семинарии?
Монтанелли. Придется. Но я, вероятно, еще приеду в Пизу. По крайней мере на время.
Артур. Но почему вы уходите?
Монтанелли. Видишь ли... Это еще не объявлено официально, но мне предлагают епископство.
Артур. Padre! Где?
Монтанелли. Для этого мне надо ехать в Рим. Еще не решено, получу ли я епархию в Апеннинах или останусь викарием здесь.
Артур. А новый ректор уже назначен?
Монтанелли. Да, отец Карди. Он приедет завтра.
Артур. Как все это неожиданно!
Монтанелли. Да... решения Ватикана часто объявляются в самую последнюю минуту.
Артур. Вы знакомы с новым ректором?
Монтанелли. Лично незнаком, но его очень хвалят. Монсеньер Беллони пишет, что это человек очень образованный.
Артур. Для семинарии ваш уход - большая потеря.
Монтанелли. Не знаю, как семинария, но ты, carino, будешь чувствовать мое отсутствие. Может быть, почти так же, как я твое.
Артур. Да, это верно. И все-таки я радуюсь за вас.
Монтанелли. Радуешься? А я не знаю, радоваться ли мне.
Монтанелли сел к столу, и вид у него был такой усталый, точно он на самом деле не радовался высокому назначению.
Монтанелли. Ты занят сегодня днем, Артур? Если нет, останься со мной, раз ты не можешь зайти вечером. Мне что-то не по себе, Я хочу как можно дольше побыть с тобой до отъезда.
Артур. Хорошо, только в шесть часов я должен быть...
Монтанелли. На каком-нибудь собрании?
Артур кивает.
Я хотел поговорить о твоих делах. В мое отсутствие тебе будет нужен другой духовник.
Артур. Но когда вы вернетесь, я ведь смогу прийти к вам на исповедь?
Монтанелли. Дорогой мой, что за вопрос! Я говорю только о трех или четырех месяцах, когда меня здесь не будет. Согласен ты взять в духовники кого-нибудь из отцов Санта-Катарины?
Артур. Согласен.
Артур поднимается.
Мне пора. Студенты будут ждать меня.
Мрачная тень снова пробегает по лицу Монтанелли.
Монтанелли. Уже? А я только начал отвлекаться от своих черных мыслей. Ну что ж, прощай!
Артур. Прощайте. Завтра я опять приду.
Монтанелли. Приходи пораньше, чтобы я успел повидать тебя наедине. Завтра приезжает отец Карди... Артур, дорогой мой, прошу тебя, будь осторожен, не совершай необдуманных поступков, по крайней мере, до моего возвращения. Ты не можешь себе представить, как я боюсь оставлять тебя одного!
Артур. Напрасно, padre. Сейчас все совершенно спокойно, и так будет еще долгое время.
Монтанелли. Ну, прощай!
Монтанелли и склоняется над бумагами. Артур уходит.
Картина четвертая.
Артур и Джемма неожиданно встречаются на студенческом собрании.
Артур. Джим и Вы здесь!
Джемма. Артур! А я и не знала, что вы входите в организацию.
Артур И я никак не ожидал встретить вас здесь, Джим! С каких пор вы...
Джемма. Да нет. Я еще не состою в организации. Мне только удалось выполнить два-три маленьких поручения. Я познакомилась с Бини. Вы знаете Карло Бини? Он руководитель Лионской группы.
Артур. Да, конечно. Но Вы тоже были на собрании?
Джемма. Да. Меня пригласили познакомиться. Так вот, Бини завел со мной разговор об этих делах. Я попросила его взять меня с собой на одно из студенческих собраний. Потом он написал мне во Флоренцию... Вы знаете, что я была на рождество во Флоренции?
Артур Нет, мне теперь редко пишут из дому.
Джемма. Да, понимаю... Так вот, я уехала погостить к подругам, во Флоренцию. Тогда Бини написал мне, чтобы я по пути домой заехала в Пизу и пришла сюда.
Я провожу вас, Джим. Где вы остановились?
Джемма. У Марьетты. Но она живет довольно далеко отсюда.
Джемма и Артур двигаются по улице.
Я всегда знал, что вы, когда вы вырастете вы, не станете, как другие девушки, увлекаться балами и тому подобной чепухой. Джим, дорогая, я так часто думал, будете ли вы в наших рядах!
Джемма. То же самое я думала о вас. 9некоторое время идут молча). Как вы думаете, Артур, не надежнее ли ваш дом для такого рода дел? Никому и в голову не придет подозревать семейство богатых судовладельцев. Кроме того, вы всех знаете в доках.
Артур. Тише! Не так громко! Значит, литература, присланная из Марселя, хранилась у вас?
Джемма. Только один день... Но, может быть, мне не следовало говорить вам об этом?
- Почему? Вы ведь знаете, что я член организации. Джемма, дорогая, как я был бы счастлив, если б к нам присоединились вы и... padre!
Джемма. Ваш padre? Разве он...
- Нет, убеждения у него иные. Но мне думалось иногда... Я надеялся...
Джемма. Артур, но ведь он священник!
- Так что же? В нашей организации есть и священники. Двое из них пишут в газете(*21). Да и что тут такого? Ведь назначение духовенства - вести мир к высшим идеалам и целям, а разве не к этому мы стремимся? В конце концов это скорее вопрос религии и морали, чем политики. Ведь если люди готовы стать свободными и сознательными гражданами, никто не сможет удержать их в рабстве.
Джемма (не очень дружелюбно). Мне кажется, Артур, что у вас тут немножко хромает логика. Священник проповедует религиозную догму. Я не вижу, что в этом общего со стремлением освободиться от австрийцев.
- Священник - проповедник христианства, а Христос был величайшим революционером.
Джемма. Знаете, я говорила о священниках с моим отцом, и он...
- Джемма, ваш отец протестант.
После минутного молчания она смело взглянула ему в глаза;
Джемма. Давайте лучше прекратим этот разговор. Вы всегда становитесь нетерпимы, как только речь заходит о протестантах.
- Вовсе нет. Нетерпимость проявляют обычно протестанты, когда говорят о католиках.
Джемма. Я думаю иначе. Однако мы уже слишком много спорили об этом, не стоит начинать снова... Как вам понравилась сегодняшняя лекция?
- Очень понравилась, особенно последняя часть. Как хорошо, что он так решительно говорил о необходимости жить согласно идеалам республики, а не только мечтать о ней! Это соответствует учению Христа: "Царство божие внутри нас".
Джемма. А мне как раз не понравилась эта часть. Он так много говорил о том, что мы должны думать, чувствовать, какими должны быть, но не указал никаких практических путей, не говорил о том, что мы должны делать.
- Наступит время, и у нас будет достаточно дела. Нужно терпение. Великие перевороты не совершаются в один день.
Джемма. Чем сложнее задача, тем больше оснований сейчас же приступить к ней. Вы говорите, что нужно подготовить себя к свободе. Но кто был лучше подготовлен к ней, как не ваша мать? Разве не ангельская была у нее душа? А к чему привела вся доброта? Она была рабой до последнего дня своей жизни. Сколько придирок, сколько оскорблений она вынесла от вашего брата Джеймса и его жены! Не будь у нее такого мягкого сердца и такого терпения, ей бы легче жилось, с ней не посмели бы плохо обращаться. Так и с Италией: тем, кто поднимается на защиту своих интересов, вовсе не нужно терпение.
- Джим, дорогая, Италия была бы уже свободна, если бы гнев и страсть могли ее спасти. Не ненависть нужна ей, а любовь.
Кровь прилила к его лицу и вновь отхлынула, когда он произнес последнее слово. Джемма не заметила этого - она смотрела прямо перед собой. Ее брови были сдвинуты, губы крепко сжаты.
Джемма. Вам кажется, что я неправа, Артур. Нет, правда на моей стороне. И когда-нибудь вы поймете это... Вот и дом Марьетты. Зайдете, может быть?
Артур. Нет, уже поздно. Покойной ночи, дорогая!
Он стоял возле двери, крепко сжимая ее руку в своих.
Во имя бога и народа...
И Джемма медленно, торжественно досказала девиз:
Джемма. "...ныне и во веки веков".
Потом отняла свою руку и вбежала в дом. Когда дверь за ней захлопнулась, он нагнулся и поднял кипарисовую веточку, упавшую с ее груди.
Артур. Как я счастлив! На собрании намекали на подготовку к вооруженному восстанию. Джемма теперь мой товарищем и мы вместе будем работать, а может быть, даже вместе умрем в борьбе за грядущую республику. Padre увидит это и поверит в наше дело.
Картина пятая.
Монтанелли сидит в кресле. Из- за кулис слышен голос Артура.
Голос Артура: До свидания, падре Карли!
Монтанелли. Артур, дорогой мой, мне надо поговорить с тобой.
Наступила долгая пауза.
Артур. Как тебе нравится новый ректор?
Вопрос был настолько неожиданный, что Артур не сразу нашелся, что ответить.
Артур. Мне? Очень нравится... Впрочем, я и сам еще хорошенько не знаю. Трудно распознать человека спервого раза.
Монтанелли сидел, слегка постукивая пальцами по ручке кресла, как он всегда делал, когда его что-нибудь смущало или беспокоило.
Монтанелли. Что касается моей поездки… Если ты имеешь что-нибудь против... если ты хочешь, Артур, я напишу в Рим, что не поеду.
Артур. Padre! Но Ватикан...
Монтанелли. Ватикан найдет кого-нибудь другого. Я пошлю им извинения.
Артур. Но почему? Я не могу понять.
Монтанелли провел рукой по лбу.
Монтанелли. - Я беспокоюсь за тебя. Не могу отделаться от мысли, что... Да и потом в этом пет необходимости...
Артур. А как же с епископством?
Монтанелли. Ах, Артур! Какая мне радость, если я получу епископство и потеряю...
Он запнулся. Артур не знал, что подумать. Ему никогда не приходилось видеть padre в таком состоянии.
Артур. Я ничего не понимаю... Padre, скажите... скажите прямо, что вас волнует?
Монтанелли. Ничего. Меня просто мучит беспредельный страх. Признайся: тебе грозит опасность?
Артур. Какая же опасность может мне грозить?
Монтанелли. Не спрашивай меня, а отвечай! Грозит тебе что-нибудь? Я не хочу знать твои тайны. Скажи мне только это.
Артур. Все мы в руках божьих, padre. Все может случиться. Но у меня нет никаких причин опасаться, что к тому времени, когда вы вернетесь, со мной может что-нибудь произойти.
Монтанелли. - Когда я вернусь... Слушай, carino, я предоставляю решать тебе. Не надо мне твоих объяснений. Скажи только; останьтесь - и я откажусь от поездки. Никто от этого ничего не потеряет, а ты, я уверен, будешь при мне в безопасности.
Артур. Padre, вы нездоровы. Вам обязательно нужно ехать в Рим, отдохнуть там как следует, избавиться от бессонницы и головных болей...
Монтанелли. (Резко). Хорошо. Завтра я еду с первой почтовой каретой.
Артур в недоумении взглянул на него.
Артур. Вы, кажется, хотели мне что-то сказать?
Монтанелли. (Скрывая тревогу и страх). Нет, нет, больше ничего... Ничего особенного.
Картина шестая.
На просцениуме АРТУР.
Артур. Сегодня канун великой пятницы. Я должен сосредоточиться на благочестивых размышлениях, но я не могу. Я все время думаю о Джемме, о padre и о грядущем восстании. Padre обязательно будет с нами! Он будет вождём, апостолом, пророком.
А Джемма будет сражаться вместе со мной на баррикадах. Она рождена, чтобы стать героиней. Это верный товарищ, чистая и прекрасная девушка. Она станет рядом со мной, плечом к плечу и мы радостно встретим крылатый вихрь смерти. Мы умрем вместе в час победы, победа не может не придти!
Ну вот и мой дом.
Артур уходит.
Голос за сценой. В эту ночь Артура арестовали. Падре Карли донес на него в полицию…
Часть вторая.
Картина седьмая.
В камере Атрур и Служанка.Служанка сердито проходит мимо Артура, отворачиваясь. Артур останавливает её.
Артур. В чем дело, Анита? Что случилось?
Служанка. Ничего!
Сердито срывает плед с кровати.
Артур. Зачем вы берете мой плед?
Артур в волнении хватает девушку за руку, но та сердито вырывает ее.
Артур. Анита, что с вами? Почему вы не отвечаете?
В ответ послышалось только презрительное фырканье.
Артур. Не злитесь на меня, я все равно не обижусь. Скажите лучше, как с остальными?
Служанка. С какими это остальными? Уж не с Боллой ли?
Сердито бросает плед.
Артур. С Боллой, разумеется, и со всеми другими. Анита, да что с вами?
Служанка. Вряд ли беднягу скоро выпустят, если его предал свой же товарищ!
Артур. Предал товарищ? Какой ужас!
Служанка быстро поворачивается к нему:
Служанка. А разве не вы это сделали?
Атрур. Я? Вы в своем уме, Анита? Я?
Служанка. По крайней мере так ему сказали на допросе. Мне очень приятно знать, что предатель не вы. Вас я всегда считала порядочным молодым человеком. Идемте!
Артур. Болле сказали, что его выдал я! Ну конечно! Но Болла ведь не так глуп, чтобы поверить этому вздору.
Служанка. Так это действительно неправда?
Артур. Конечно, ложь!
Служанка. Я рада это слышать, я обязательно передам Болле ваши слова. Но, знаете, ему сказали, что вы донесли на него... ну, словом, из ревности. Будто вы оба полюбили одну девушку.
Артур. Это ложь! Но как они узнали это? Как они узнали?
Служанка. Подождите минутку, синьор! Я верю вам. Но скажите мне вот еще что. Я знаю, вы католик. Не говорили ли вы чего-нибудь на исповеди?
Артур. Это ложь!
Служанка. Конечно, вам лучше знать. Но не вы первый попадаетесь на эту удочку. Сейчас в Пизе подняли большой шум из-за какого-то священника, которого изобличили ваши друзья. Они опубликовали листовку с предупреждением, что это провокатор.
Артур. Отец Карди? Провокатор?
Картина восьмая. ДОПРОС.
Артур в центре сцены. В углу стол и 3 стула (для тюремщиков). Голоса допрашивающих – фонограмма.
Голос. Мистер Бертон, что вам известно о "Молодой Италии"?
Артур. Мне известно, что это политическое общество, которое издает газету в Марселе и распространяет ее в Италии с целью подготовить народ к восстанию и изгнать австрийскую армию из пределов страны.
Голос. Вы читали эту газету?
Артур. Да.
Голос. А когда вы читали ее, приходило ли вам в голову, что вы совершаете противозаконный акт?
Артур. Конечно.
Голос. Где вы достали экземпляры, найденные в вашей комнате?
Артур. Этого я не могу вам сказать.
Голос. Мистер Бертон, здесь нельзя говорить "не могу". Вы обязаны отвечать на все мои вопросы.
Артур. В таком случае - не хочу.
Голос. Если вы будете говорить со мной таким тоном, вам придется пожалеть об этом. Как бы вам не угодить в карцер! Мы знаем, что ваша связь с этим обществом была гораздо ближе - она заключалась не только в чтении запрещенной литературы. Вам же будет лучше, если вы откровенно сознаетесь во всем.
Артур. У меня нет никакого желания выгораживать себя. Что вы хотите знать?
Голос. Прежде всего скажите, каким образом вы, иностранец, могли впутаться в подобного рода дела? Кто убедил вас присоединиться к этому обществу?
Артур. Никто. Это было моим личным желанием.
Голос. Перестаньте меня дурачить!! К политическим обществам не присоединяются без влияния со стороны. Кому вы говорили о том, что хотите стать членом этой организации?
Артур. На такие вопросы я не стану отвечать.
Голос. Так, хорошо. Я задам другой вопрос.Когда вы виделись в последний раз с Джиованни Боллой?
Артур. Это имя мне не знакомо.
Голос. Это ложь! Вы его прекрасно знаете. Молодой человек высокого роста, бритый. Ведь он ваш товарищ по университету.
Артур. Я знаком далеко не со всеми студентами.
Голос. Боллу вы должны знать. Посмотрите: вот его почерк. Вы видите, он вас прекрасно знает. Вот, прочтите.
Артур берет со стола листок бумги и читает заголовок:
Артур. Протокол.
Артур вначале читает молча, удивляется, потом хмурится.
Артур. "В числе примкнувших к нам был один молодой англичанин, по имени Артур Бертон, из семьи богатых ливорнских судовладельцев ". (Пауза). Джиованни Болла.
Артур кладет бумагу на стол и опускает глаза.
Голос. Надеюсь, этот маленький документ освежил вашу память?
Артур. Я не знаю этого имени. Тут, вероятно, какая-то ошибка.
Голос. Ошибка? Вздор! Знаете, мистер Бертон, вы щадите человека, который вас же выдал. Как видите, он не отличался особенной щепетильностью, когда давал показания о вас.
Артур. Это ложь! Вы совершили подлог! Вы хотите уличить кого-нибудь из арестованных или строите ловушку мне! Обманщик, лгун, подлец...
Голос. Мистер Бертон, у меня единственное желание: быть снисходительным. Мне нужно только, чтобы вы сказали откровенно и честно, что вам известно об этом обществе. Прежде всего, как давно вы знакомы с Боллой?
Артур. Я его никогда не встречал. Мне о нем ровно ничего не известно.
Артур. Нет.
Голос. Мистер Бертон, у меня есть доказательства, что синьор Болла занимался тайной доставкой запрещенной литературы, и что вы были в сговоре с ним. Так вот, что вы знаете обо всем этом? Я жду ответа.
Артур. Мне нечего вам отвечать.
Голос. Так вы решительно отказываетесь говорить?
Артур. Я ничего не скажу.
Голос. Ну что ж, Мистер Бертон. Довольно ломать комедию. На этот раз вам повезло - из Флоренции прибыл приказ о вашем освобождении. Мне приятно поздравить вас. Будьте добры подписать эту бумагу.
Музыка. Затемнение. Смена декораций.
Картина девятая. ССОРА С ДЖЕММОЙ.
На просцениуме Артур. Вбегает Джемма.
Джемма. Артур! Я так счастлива, так счастлива!
Артур, весь дрожа, прячет руки за спину.
Артур. Джим! Джим!
Джемма. Я ждала здесь целых полчаса. Артур, отчего вы так смотрите на меня? Что-нибудь случилось? Что с вами? Подождите!
Он отвернулся и медленно пошел по улице, как бы забыв о Джемме. Испуганная этим, она догнала его и схватила за локоть:
Джемма. Артур!
Он остановился и растерянно взглянул на нее. Джемма взяла его под руку, и они пошли рядом, не говоря ни слова.
Джемма Слушайте, дорогой, стоит ли так расстраиваться из-за этого глупого недоразумения? Я знаю, вам пришлось нелегко, но все понимают...
Артур. Из-за какого недоразумения?
Джемма. Я говорю о письме Боллы.
При этом имени лицо Артура болезненно исказилось.
Джемма. Вы о нем ничего не знали? Но ведь вам, наверно, сказали об этом. Болла, должно быть, совсем сумасшедший, если он мог вообразить такую нелепость.
Артур. Какую нелепость?
Джемма. Так вы ничего не знаете? Он написал, что вы рассказали о перевозке литературы, и подвели его под арест. Какая нелепость! Это ясно каждому. Поверили только те, кто совершенно вас не знает. Потому-то я и пришла сюда: мне хотелось сказать вам, что в нашей группе не верят ни одному слову в этом письме.
Артур. Джемма! Но это... это правда!
Она медленно отступила от него, широко раскрыв потемневшие от ужаса глаза. Лицо ее стало таким же белым, как шарф на шее. Ледяная волна молчания встала перед ними, словно стеной отгородив их от шума и движения улицы.
Артур. Да, Порт… я говорил о нем и назвал имя Боллы. Боже мой! Боже мой! Что мне делать?
И вдруг он пришел в себя и осознал, кто стоит перед ним, в смертельном ужасе глядя на него. Она, наверно, думает...
Артур. Джемма, вы меня не поняли!
Она отшатнулась от него, пронзительно крикнув:
Джемма. Не прикасайтесь ко мне!
Артур с неожиданной силой схватил ее за руку:
Артур. Выслушайте, ради бога!.. Я не виноват... я...
Джемма. Оставьте меня! Оставьте!
Она вырвала свои пальцы из его рук и ударила его по щеке. Глаза Артура застлал туман. Одно мгновение он ничего не видел перед собой, кроме бледного, полного отчаянья лица Джеммы и ее руки, которую она вытирала о платье. Затем туман рассеялся... Он осмотрелся и увидел, что стоит один.
Картина десятая. СТРАШНОЕ ИЗВЕСТИЕ.
Комната Артура в доме Джеймса Бертона, старшего брата Артура. Артур и Джули сидят напротив друг друга.
Джули. Артур,Джеймс не хочел тебя огорчать и травмировать, потому ушёл, но я считаю своим долгом серьезно поговорить с тобой... Поди сюда, Артур, и сядь.
Артур садится в кресло.
Артур. Ну?
Джули. Я считаю своим долгом... своим тяжким долгом поговорить с тобой о твоем весьма странном поведении, и о твоих связях с... нарушителями закона, с бунтовщиками, с людьми сомнительной репутации. Я убеждена, что тобой руководило скорее легкомыслие, чем испорченность...
Артур. Ну?
Джули. Так вот, я не хочу быть чрезмерно строгой. Я готова допустить, что тебя совратили дурные товарищи, и охотно принимаю во внимание твою молодость, неопытность, и... впечатлительность, которую, боюсь, ты унаследовал от матери. Ты, конечно, поймешь, что мы не можем держать в своем доме человека, который обесчестил наше имя, пользовавшееся таким уважением.
Артур. Ну?
Джули. Как! Тебе нечего больше сказать, кроме этого "ну"?!
Артур. Вы поступите так, как сочтете нужным. Мне все равно.
Джули. Так тебе все равно!.. Ну, теперь я понимаю, что благодарности нам ждать не приходится. Мы слишком долго сентиментальничали! И с кем - с каким-то незаконнорожденным ребенком, втершимся в нашу семью! Ты должен знать, кто была твоя мать! Почему мы должны заботиться о сыне католического попа? Вот - читай!
Джули швыряет Артуру помятый листок бумаги. Артур читает листок, затем складывает его и кладет на стол.
Джули. Конечно, это весьма печальная история. Отец Джеймса был настолько великодушен, что не развелся с твоей матерью, когда она призналась ему в своем падении. Он только потребовал, чтобы человек, совративший ее, сейчас же оставил Италию. Но мой отец разрешил ему заниматься с тобой, поставив единственным условием, чтобы он не пытался видеться с твоей матерью. Надо отдать им должное - они до конца оставались верны этому условию.
Артур поднимает голову. Его лицо – как восковая маска.
Артур. Не кажется ли в-вам, - проговорил он тихо и почему-то заикаясь, - что все это у-ди-ви-тельно забавно?
Джули. Забавно? Забавно? Артур! Ты сошел с ума!
Артур разражается неистовым хохотом.
Ты точно истеричная девица! Перестань смеяться! Ложись спать! Уже поздно.
Джули выходит, хлопнув дверью.
Картина одиннадцатая. ОТЧАЯНИЕ И ПОБЕГ.
Задыхаясь, он опустился на стул и сжал руками виски. Потом встал, подошел к умывальнику и вылил себе на голову кувшин холодной воды. Немного успокоившись, он вернулся на прежнее место и задумался.
Артур. Из-за этих-то лживых, рабских душонок, из-за этих немых и бездушных богов я вытерпел все муки стыда, гнева и отчаяния! Приготовил петлю, думал повеситься, потому что один служитель церкви оказался лжецом. Как будто не все они лгут! Довольно, с этим покончено! Теперь я стану умнее. Нужно только стряхнуть с себя эту грязь и начать новую жизнь. В доках немало торговых судов; разве трудно спрятаться на одном из них и уехать куда глаза глядят - в Канаду, в Австралию, в Южную Африку! Неважно, куда ехать, лишь бы подальше отсюда. Но эти люди начнут меня искать! Нет, надо навести их на ложный след. Пусть думают, что я умер. И тогда я свободен, совершенно свободен. И пусть эти Бертоны поищут меня!
Артур берет листок бумаги и карандаш и пишет.
Артур. Я верил в вас, как в бога. А вы лгали мне всю жизнь. Ищите мое тело в Дарсене.
Складывает письмо и подписывает.
Артур. (пишет.) Сеньору Лоренцо Монтанелли.
Выходит из комнаты.
Часть третья. Тринадцать лет спустя.
Картина двенадцатая. ЗАСЕДАНИЕ КОМИТЕТА ПАРТИЙ.
Дом профессора Фабрицци во Флоренции. Представители партии Мадзини ипартии либералов обсуждают дальнейшую политическую работу. Мадзинисты стоят за республику, либералы за конституционную монархию. Объединяет обоих недовольство тосканской цензурой.
Лега. Конечно, невозмож