Наша контора давала большой отчётный. Проставлялись все отделения: модерн, степ, джаз, национальные всякие, современный танец и классическое, конечно. И мы с матушкой торжественно пошли…
Но для начала нужно предупредить о двух вещах: Здесь всё не так. Иначе. Другое полушарие. Даже вода в воронку в другую сторону закручивается, а нота «до» называется «си», что уж об укладе жизни говорить… Когда я впервые ходила на концерт школьного симфонического оркестра, где играл девятилетний сын моих друзей, они меня долго готовили и в красках рассказывали. Я их, конечно, заранее заверила, что я совершенно лояльный музыкант, а не какая там злобная самка, критиковать не буду, насмешничать тоже, и вообще я в восторге от того, что простая общеобразовательная школа имеет пару оркестров и хор, и все дети идут туда по своему желанию. Они обещали занять мне место, а я – постараться не опоздать…
Войдя в набитый зал, я страшно обрадовалась, что концерт ещё не начался, оркестр вполшколы разыгрывался прямо на сцене, некоторые зрители ещё сновали. Друзья мне помахали, я прошла к ним, села и начала бурно здороваться. Они, сдерживая хохот, зашипели:
– Чего ты орёшь? Они уже играют!
И тут у меня случился натуральный шок. Причём я знала, что они ждали моей реакции, но совладать с собой не смогла… Эти, с позволения сказать, друзья укатывались, зарываясь носами в коленки, а я даже не могла подобрать упавшей челюсти. Точка опоры медленно, но неумолимо уплывала…
Попыталась выйти из оцепенения и сфокусироваться на сцене: дирижёр – в цветастой юбочке и с распущенными волосами до пояса. Оркестранты – кто в чём – в шортах, во вьетнамках, в футболках, в рубахах навыпуск, корейцы – в галстуках и в глаженых брюках. Серьёзен был только дирижёр, остальные не напрягались, все играли как могли. Могли не все. Со стороны это выглядело так, будто людям дали минут пять на разыграться, и они быстренько повторяли свои трудные места, включая дирижёра.
|
|
Из шока меня вывел ехидный шёпот:
– Это Моцарт, не узнаёшь?
Я стала беспомощно разводить руками:
– Но… но у них даже тональность плохо просматривается…
Друзья сорвались:
– А говорила – цыкать не будешь!
– Тональность ей подавай!
– А обещала – в восторге!
В общем, глумились, как могли.
Со временем я попривыкла к принципу такого образования: главное, чтобы ребёнок занимался тем, что ему нравится, насильно никого не выучишь; никакого отсева и негатива, чтобы не образовалось ненужных комплексов и обид на что-то нереализованное в детстве, и тучи этих необиженных детей занимаются музыкой, балетом, спортом, всем на свете – в своё удовольствие и для расширения кругозора. К нашему колледжу это тоже относится: в классах занимаются не только те девочки, которые идут на «танцевальный» диплом, но и все остальные, например те, кто когда-то занимался балетом в разных студиях, или студентки, у которых основной диплом не классика, а другой танец (все обязаны пройти через станок), или те, кто учится на другие специальности. К тому добавим, что все студенты колледжа обязаны заниматься в любой спортивной секции, а также брать уроки любого вида танца, и те прелестницы, которые выбирают балет (в девятнадцать лет), добавляют массу пикантного в общую картину. Конечно, классы делятся по уровням, но суть от этого не меняется. Поэтому, когда грядёт какой-нибудь концерт, то педагог всех вопрошает: «Кто хочет участвовать?» – и нет им отсева…
|
|
К тому моменту, когда мы с мамой пошли смотреть отчётный концерт, моя нервная система была вполне адаптирована, бурных эмоций и риторических вопросов почти не возникало, но, зная реакцию любого музыканта-земляка, я маман предупредила и подготовила основательно, хотя и понимала, что к такому подготовить нельзя, это надо пережить.
И второе маленькое предисловие: мама моя имеет два образования – хореографическое и музыкальное, преподавала танец и ритмику, но основное дело жизни – педагог-музыкант, все её постановки проходили на высоком профессиональном уровне. И вот её-то мне предстояло вести на отчётный…
Дорога была нелёгкой. Маман шла напряжённо и сосредоточенно, воинственно развернув все боевые знамена. Она готовилась к разгрому американской балетной школы и битве за честь русского балета, причём предполагаемый ответчик противной стороны был один – я (что, конечно, не было справедливо, но, кто когда-нибудь участвовал в идеологических спорах со своими мамами, знает, что о справедливости здесь речи-то не идёт, нужен мальчик для битья, а на эту роль больше никого не предвиделось).
Что было первыми номерами, не помню уже, но добрались, наконец, до классики.
Давали большой фрагмент «Дон Кихота». Балетных в нашей округе очень много, поэтому и в зале их было немало, и перед классикой публика маленько подсобралась, ибо понятно – всякие там модерновые манцы закончились, сейчас нас будут учить жизни.
|
|
Итак, гаснет свет, последние шепотки и прокашливания, все звуки зала медленно стекаются вниз, к чёрной точке тишины, и как всегда – «вдруг» – темнота стремительно взрывается светом и музыкой, занавес – прочь, и золото софитов мгновенно перемешивается с красно-чёрным буйством костюмов – ах! – огромный кордебалет замер, как натянутая тетива, впереди четыре солистки и наша прима – ах!
Лирическое отступление
Вот неблагодарное это дело – описывать зрелищное искусство. Изводишь кучу слов, а эффект всё равно не тот. Даже это «ах!» приходится самой же и произносить. Ну, там, цвет сцены, всплеск занавеса, музыку – ещё куда ни шло, но как быстро воспроизвести словом то предвкушение чего-то нового и удивительного, хотя ты видел это много раз? Когда ты прекрасно знаешь, что сейчас будет, но не знаешь, что увидишь? А самая главная и упоительная иллюзия – что на данный момент ты тоже часть этого? Как воссоздать это мгновение длинными словами?
Ладно, вернёмся тогда к зрительным образам, а именно к солистке. Не описать её я не могу, иначе вы возьмёте и представите себе какую-нибудь среднестатистическую выпускницу хореографического училища, а это неправильно.
По внешности, телосложению и жаропышущему эффекту она была очень похожа на Федосееву-Шукшину. Только сделайте небольшую скидку на возраст и род занятий. Повторяю: небольшую. Размер груди, пожалуй, четвёртый. Когда я впервые увидела её в классе, то опешила – а как же её поднимать-то будут?.. Мысленно пыталась просчитать, кто из присутствующих мальчиков сможет это сделать… Картинка не выстраивалась – падал любой. Причём навзничь. Потом оказалось, что она легка и изящна, но это было потом.
А теперь от лирического отступления быстро возвращаемся обратно и ещё раз всё сначала: слева строгая мама, впереди свет, Минкус, занавес – в потолок, и по центру, окружённая яркими подругами, гордо стоит Тейфи во всём своем великолепии. Я холодею…
Конечно, будь я тогда в свободном полёте, всё показалось бы проще и радостнее, потому что взяли они с места в карьер очень лихо и танцевали с таким бешеным удовольствием, что то, ЧТО от них исходило, было гораздо важнее того, КАК они это делали. Но и это вряд ли могло смягчить критика слева.
Совершенно неожиданно немедленной расправы не последовало. Странно. Но расслабляться рано, делаю вид, что полностью поглощена зрелищем, хотя внутри давно уже пружиню на всех четырёх лапах, как кошка, готовая к прыжку. Сейчас начнётся… Сейчас начнётся…
Вот, начинается…
Ничего не понимаю – пауза перевалила за все разумные пределы.
Наконец, мама подаёт признаки жизни:
– Но… они всё делают правильно…
– В каком смысле?
– Ну… это всё можно упростить… а они всё вытанцовывают… зачем?!., это можно упростить… и это…
– А мы не ищем лёгких путей в искусстве!
– Но это… зачем они всё вытанцовывают?., и это… можно же…
И так в трансе по кругу, сама с собой, в непересказываемой форме. Моего участия в процессе не требуется. Наконец, среди риторического блуждания прорисовывается конкретный вопрос:
– А эта девочка откуда?
– Биохимия.
– А эта?
– Психология.
– А эта?
– Political Science.
– Что это?
– Государством управлять будет.
Матушка вдумчиво сосредотачивается на сцене: мысленно ставит Слиску на пуанты. Не мешаю. Но, посидев немного и оживившись от того, что разгром, похоже, отменяется, угодливо наклоняюсь к её уху:
– А эта, – показываю глазами, – профессионалка.
– Вижу! – жёстко отшивает маман.
Всё. Совсем не мешаю.
И с этой минуты, убедившись, что русскому балету здесь ничего не угрожает, она совершенно успокоилась и немедленно занялась решением другой проблемы:
– Так. А почему зал молчит?
– А… что надо делать?
– Как что?! А где аплодисменты? После восьмого фуэте должны хлопать.
– Ну… ну, может, не знают или…
– Что значит – не знают?! Это же балетная публика – всё знают.
– Ну, может, снобы.
– Что значит – снобы?! Ты хочешь сказать, что, если всех тут сейчас поднять, они по восемь фуэте сделают?! (Я тихо порадовалась, что матушка английского не знает и нас пронесло с фуэте.)
– Это же ни в какие ворота не лезет – они такие вещи вытанцовывают, «Дон Кихот», не что-нибудь вам, а все сидят как на похоронах! Это не дело! – И, поймав нужный момент, она бросается аплодировать и кричать «Браво!» – одним словом, буйствовать. На нас тут же поворачиваются головы и начинают приподнимать брови. Оно, конечно, не по себе, но не оставлю же я её одну? И, коротко выдохнув, тоже начинаю куролесить и вопить «Браво!».
Буйствовать оказалось совсем несложно. Как раз наоборот – от танцующих шла такая заражающая волна восторга, что сидеть букой было гораздо неестественнее, может, поэтому зал почти сразу вышел из своего молчаливого созерцания и присоединился к общему веселью (да, пожалуй, и на восемь фуэте раскрутить публику было бы уже нетрудно, да под «Испанский»! «Кричали женщины ура и в воздух чепчики бросали» – это про тот вечер).
В антракте мы подошли к педагогу, матушка наговорила ей массу комплиментов, и та, поначалу напряжённая, заулыбалась. Мы заговорили о студентках, о постановке, обо всём, а в конце педагог заметила, что публика сегодня была на редкость доброжелательная и лёгкая на подъём. Мы с матушкой «хмыкнули в усы» и ничего не ответили. Словом, все стороны были совершенно довольны.
Домой шли в роскошном настроении. – Все свои плохие слова об американском балете беру обратно! У нас с таким материалом и работать никто не будет! Виданное ли дело?! А перед педагогами так просто преклоняюсь! Тут надо быть либо до посинения добросовестными, либо с таким громадным чувством юмора!.. Ну виданное ли это дело?! Это ж… это ж такую грудь на пуанты поставить!