[12августа1944.]
1 Иисус говорит перед толпами. Взобравшись на обсаженный деревьями берег ручья, Он обращается кмассе народа, разместившегося на сжатом хлебном поле, имеющем унылый вид высохшего жнивья.
Вечер. Начинаются сумерки, но луна уже взошла. Приятный ясный вечер раннего лета. Стада возвращаются в свои овчарни, и дин-дон их колокольчиков примешивается к громкому пению сверчков или цикад, к этому оглушительному: гри, гри, гри …
Иисус начинает речь, отталкиваясь от проходящих мимо стад.Он говорит:
«Ваш Отец подобен заботливому пастуху.
Чем занят хороший пастух? Ищет подходящие пастбища для своих овечек: такие, где нет цикуты и ядовитых трав, а есть сладкий клевер, пахучая мята и горький, но целебный цикорий. Ищет места, где вместе с кормом был бы и свежий чистый ручей, и тень от деревьев, а среди луговой зелени не свирепствовали бы гадюки. Он обращает внимание не на самые тучные пастбища, ибо знает, что на них легко встретить притаившихся змей и вредные сорняки, но отдает предпочтение горным пастбищам, где росы омывают и освежают травку, а солнце очищает ее от пресмыкающихся, где воздух подвижный и приятный, а не тяжелый и нездоровый, как на равнине. Хороший пастух осматривает своих овец одну за одной. Выхаживает их, если больны, лечит их, если поранены. Прикрикнет на ту, что могла бы заболеть от чрезмерной ненасытности в пище, а иной, которой могло бы стать плохо от чрезмерного нахождения в сырости или на солнце, скажет перейти в другое место. И если какая-то нерадивая не хочет есть, он ищет кисловатые и ароматные стебли для возбуждения ее аппетита и кормит ее ими со своих рук, разговаривая с ней, как с другом.
Так поступает и благой Небесный Отец со Своими чадами, скитающимися по Земле. Его любовь – это тот прут, которым Он их собирает, Его голос – их вожатый, Его пастбища – это Его Закон, Его овчарня – это Небо.
2 Но вот какая-то овечка покидает Его. Как Он любил ее! Она была молодой, чистой, белоснежной, словно облако в апрельском небе. Пастух поглядывал на нее с такой любовью, думая о том, сколько доброго он для нее сделает, и сколько любви от нее получит. А она от него уходит.
По дороге, что идет вдоль пастбища, мимо шелискуситель. Он одет не в простую сермягу, а в цветастую одежду. На нем не кожаный пояс со свисающими топором и ножом, а золоченый пояс, к которому подвешены серебристые бубенчики, мелодичные, словно трель соловья, и фиалы с пьянящими веществами… Нет у него посоха, как у хорошего пастуха, которым тот собирает и защищает овец, а если недостаточно посоха, то он готов защитить их топором и ножом и даже своей жизнью. У этого же прохожего соблазнителя в руках сверкающая драгоценными камнями кадильница, из которой поднимается дым, смесь вони и аромата, но он сбивает с толку, так же как ослепляет ювелирная огранка – о, таких поддельных! – украшений. Он идет напевая и разбрасывая пригоршни соли, которая сверкает на темной дороге…
Девяносто девять овец глядят и стоят на месте. Сотая, самая молодая и милая, срывается и исчезает вслед за соблазнителем. Пастух зовет ее. Но она не возвращается. Она мчится быстрее ветра, догоняя ушедшего, а чтобы подкрепиться на бегу, пробует на вкус эту соль, и та, попадая вовнутрь, разжигает в ней странный пыл, из-за которого она начинает страстно томиться по водам зеленых низин в лесной чаще. И она проникает и углубляется вслед за соблазнителем в чащу, карабкается вверх и вниз и падает… один, другой, третий раз. И один, другой, третий раз чувствует вокруг своей шеи скользкие объятья пресмыкающихся и, желая напиться, пьет зараженную воду, а желая напитаться, щиплет траву, блестящую от мерзкой слизи.
3 Что тем временем делает хороший пастух? Он надежно огораживает девяносто девять верных овец, а потом отправляется в путь и идет не переставая, пока не отыскивает следы потерянной. Поскольку она к нему не возвращается, хотя его призывные слова и разносятся по ветру, он сам идет к ней. И видит ее издалека, одурманенную и опутанную змеями, настолько одурманенную, что она уже не ощущает тоски по тому, кто ее любит, но смеется над ним. И еще он видит, что она виновата в том, что обманом проникла в чужое жилище, настолько виновата, что уже не осмеливается на него посмотреть… И все-таки пастух неутомим… и продолжает идти. Ищет, ищет ее, следует за ней, преследует ее. Плача над следами потерянной – клочьями шерсти: клочьями ее души; следами крови: разными преступлениями; нечистотами: доказательствами ее похоти, – он продолжает идти и нагоняет ее.
Ах! Я нашел тебя, любимая. Догнал тебя! Какие расстояния Я преодолел ради тебя! Чтобы привести тебя обратно в овчарню. Не клони виновато голову. Твой грех погребен в Моем сердце. Никто не узнает о нем, кроме Меня, любящего тебя. Я защищу тебя от чужих порицаний, закрою тебя Собой, как щитом, от камней обвинителей. Приходи. Ты ранена? О! покажи Мне твои раны. Я знаю о них. Но хочу, чтобы ты показала их Мне с тем доверием, какое ты имела, когда была чиста и смотрела на Меня, твоего Пастыря и Бога, невинными глазами. Вот эти раны. У всех у них есть имя. Как они глубоки! Кто нанес тебе такие глубокие раны в сердце? Искуситель, знаю. Это у него нет ни посоха, ни топора, но он еще глубже поражает своим ядовитым укусом, а вслед за ним ранят и поддельные драгоценности его кадильницы: те, что соблазнили тебя своим сверканием… а были адской серой, вынутой на свет, чтобы обжечь твое сердце. Смотри, сколько ран! Сколько рваной шерсти, сколько крови, сколько колючек.
4 О, бедная обманутая маленькая душа! Скажи же Мне: если Я прощу тебя, ты полюбишь Меня опять? Скажи Мне: если Я открою тебе навстречу Мои объятья, ты ринешься в них? Скажи Мне: ты жаждешь доброй любви? А тогда приходи и родись заново. Вернись на святые пастбища. Плачь. Твои слезы вместе с Моими смоют следы твоего греха, а чтобы тебя напитать, ведь сжигавшее тебя зло истощило тебя, Я вскрою Себе грудь, вскрою Себе вены и скажу: „Питайся, но живи!“ Приди, и Я возьму тебя на руки, и мы пойдем быстрее к святым и безопасным угодьям. Ты совсем позабудешь об этом часе отчаянья. И девяносто девять твоих добрых сестер будут ликовать о твоем возвращении, потому что, говорю тебе, Моя потерянная овечка, которую Я искал, придя из такой дали, до которой Я добрался и которую Я спас, что у добрых бывает бóльшая радость из-за одного пропащего и вернувшегося, чем из-за девяносто девяти праведников, что никогда не покидали своей овчарни».
5 Иисус ни разу не оборачивается посмотреть на дорогу, что у Него за спиной, дорогу, на которой в вечернем полумраке неожиданно появилась Мария из Магдалы, все еще очень изящная, но хотя бы одетая и покрытая темным покрывалом, скрадывающем ее черты и фигуру. Но с того момента, когда Иисус говорит: «Я нашел тебя, любимая», Мария, спрятав ладони под покрывалом, начинает плакать: тихо и непрерывно.
Народ ее не видит, поскольку она по ту сторону окаймляющей дорогу насыпи. Видит ее только луна, теперь уже высокая, и дух Иисуса…
… который мне говорит: «Комментарий – в самом видении. Но Я еще с тобой о нем поговорю. Пока отдыхай, потому что пора. Благословляю тебя, верная Мария».