Неизвестные страницы истории Леушинского монас тыря
(к 100-летию со дня преставления игумении Таисии)
Автор Михаил Геннадьевич Мальцев, историк-краевед
Наш номер выходит в дни, когда полным ходом идет подготовка к большому
Юбилею – 100-летию со дня преставления игумении Леушинского монастыря
Таисии. В будущем году нас ждет еще несколько юбилеев: 140 лет со дня учреждения
Леушинской общины (1875) и 130 лет со дня преобразования ее в Леушинский
Общежительный монастырь (1885). Поэтому в юбилейный год мы решили
Вновь обратиться к прошлому знаменитой обители, подробно остановившись на
неизвестных и малоизвестных страницах ее истории.
Местность, где устроился Леушинский монастырь, издавна славилась своими
иноческими традициями – здесь располагалось много древних монастырей. Читатели
нашей газеты уже имели возможность в этом убедиться: почти два года мы публиковали
материалы о древних пустынях, находившихся в окрестностях Леушина, и тема еще
далеко не исчерпана. Но история древней иноческой области оказалась искусственно
прервана. Указом императрицы Екатерины Великой в 1764 году было закрыто
абсолютное большинство обителей Леушинского края и на возобновление их в новых
условиях рассчитывать не приходилось. Вдвойне невозможным казалось появление
монастыря близ деревни Леушино, располагавшейся в глухой труднодоступной
болотистой местности, вдали от путей сообщения (крупных дорог и судоходной реки
Шексны). В летнее время, особенно в дождливую погоду, она была почти начисто
отрезана от внешнего мира. Поэтому крупный монастырь здесь появиться попросту не
мог. Тем не менее, он образовался. И произошло это благодаря целой цепочке «случайностей»,
вероятность появления каждой из которых приближалась к нулю.
Первой «случайностью» стал приезд 17 мая 1851 года в Леушино знатной дворянки, вдовы
статского советника и областного начальника г. Якутска Глафиры Васильевны Каргопольцовой,
решившей провести в глухой деревне остаток своей жизни. Поселение столь знатной особы
в бедном труднодоступном крае уже само по себе было явлением неординарным. Но самым
удивительным кажется другой факт: Глафире Васильевне пришлось преодолеть для этого
многие тысячи километров, проехав почти всю Россию с востока на запад. Ведь Якутск, как
известно, расположен на Дальнем Востоке и является одним из наиболее удаленных от центра
русских городов.
Глафира Васильевна была человеком глубоко верующим и поэтому тяжело переживала
невозможность в период распутицы, длившейся почти весь теплый сезон, посещать храм
Божий. И поэтому, посоветовавшись с сыном Николаем, решила устроить церковь в своем
поместье. В этом решении вроде бы нельзя усмотреть ничего необычного, если бы не ряд
обстоятельств. Во-первых, Каргопольцовы были людьми очень бедными, отсутствие средств
даже помешало им устроить усадьбу, и первые 6,5 лет пребывания в Леушине они вынуждены
были ютиться у одного из своих крепостных. Во-вторых, третья четверть XIX века являлась
временем, когда сельские приходы не только не открывались, а, наоборот, активно упразднялись. Апофеозом такой церковной политики стали штаты Новгородской губернии, учрежденные в
1876 году, согласно которым число самостоятельных сельских приходов только на территории Белозерского уезда уменьшалось на треть.
Ясно, что в такой период добиться разрешения на возведение церкви в глухом и удаленном селении казалось делом невозможным. К тому же Каргопольцовы совершенно не представляли, как правильно составить и кому следует подать прошение о постройке храма.
И вот, в тот самый момент, когда помещики терялись в догадках, с чего начать задуманное, происходит вторая «случайность » – недалеко от них поселяется известный подвижник благочестия и церковный писатель архимандрит Варлаам (Денисов) – давний хороший знакомый, а, возможно, и духовный отец Глафиры Васильевны. Архимандрит Варлаам многие годы жил в Иркутске, где являлся настоятелем монастыря и ректором духовной семинарии (там он и познакомился с будущей леушинской помещицей), затем его перевели в Нижний Новгород, а 31 января 1852 года назначили настоятелем Кирилло-Белозерского монастыря. Узнав об этом, Глафира Васильевна отправилась в Кириллов и получила благословение архимандрита на постройку храма и помощь в составлении текста прошения, с которого собственно и началась история Леушинской обители.
Характерно, что отец Варлаам, прежде чем стать одним из главных виновников устроения знаменитого монастыря, подобно Глафире Васильевне, преодолел тысячи километров (перебравшись из Иркутска в Кириллов), что никак нельзя признать рядовым случаем. Поражает и совпадение дат их приезда. Запоздай архимандрит Варлаам хотя бы на год, возможно, речь о постройке храма бы и не зашла, так как трудности жизни в Леушине постепенно охладили пыл помещиков. Глафира Васильевна большую часть времени стала проводить в паломничествах по монастырям, а ее сын вообще устроился на службу, то есть насущная необходимость в храме отпала.
Затянулось дело и с официальным разрешением на его постройку. Оно было получено только 31 декабря 1859 года (через 7 лет после подачи прошения), когда помещики перестали верить в возможность появления данного документа. На тот момент у Каргопольцовых было всего 30 рублей денег, которых не хватало даже на закладку фундамента. Тем не менее, они, не откладывая дела в долгий ящик, сразу же принялись за строительные работы.
Средства на храм Глафира Васильевна добывала сбором пожертвований,
преодолевая многочисленные трудности и унижения. В этот период она получила в
дар запрестольную икону Похвалы Божией Матери, которая вскоре после перенесения
в Леушино прославилась как чудотворная. Случай опять же неординарный.
17 июня 1862 года состоялось освящение церкви во имя Рождества Иоанна Предтечи,
после чего помещики, казалось бы, могли вздохнуть свободно? Не тут-то было.
Содержание и благоустройство храма требовало все новых и новых затрат,
Каргопольцевым пришлось постепенно продать свои фамильные драгоценности и
даже награды.
И в 1868 году, поняв, что содержать церковь больше не в силах, они приняли вынужденное,
очень тяжелое для себя решение: выставить Леушинское поместье на торги.
В этот момент (ни раньше, ни позже) произошла очередная «случайность ». В село
Щетинское, располагавшееся в 15 километрах от Леушина, приехала на побывку монахиня
Рыбинского Софийского монастыря Сергия. Услышав о чудотворной иконе, она посетила
Леушинский храм и потрясенная тишиной и благодатностью этого места попросила
Каргопольцовых повременить с продажей поместья, пообещав сама найти человека,
который купит их усадьбу под монастырь.
Она действительно нашла в Петербурге купчиху Пелагею Максимову, которая взялась склонить своего мужа к покупке Леушинского поместья для поселения в нем инокинь. Но уговоры долгое время оказывались безрезультатны. Между тем на Леушинское поместье нашлись выгодные покупатели, и помещик Каргопольцов написал решительно, что более ждать не может и, если не получит окончательного ответа, продаст имение желающим приобрести его.
Когда дали Максимову это письмо, он, даже не прочитав его, отбросил с негодованием. И в ту же ночь увидел во сне, но так ясно, как наяву, что входит в его квартиру митрополит Санкт-Петербургский Исидор в полном святительском облачении и говорит:
– Отчего ты не хочешь купить предлагаемого тебе имения?
– Не смею, Владыка Святый, – ответил купец, – это дело не нашей меры, да что пользы
распложать нищих!
– Твое дело не рассуждать, а купить землю, и больше ничего! – возразил святитель и вышел
Максимов тотчас же проснулся и стал искать глазами выходившего митрополита, но, поняв, что это было во сне, прочитал отброшенное им письмо. А на другой день рассказал просительницам о своем сновидении и объявил, что согласен купить землю.
Он выполнил свое обещание, купив поместье на имя своей жены и разрешив поселиться в нем сестрам. Правда, трудности на этом не закончились. Монахиня Сергия столкнулась с очередной трудноразрешимой проблемой. До момента официального учреждения иноческой общины, она не имела права проживать в Леушинском поместье, числившемся имением частных лиц. Учреждение же общины было возможно только в случае фактического и достаточно длительного проживания в ней сестер, доказавших свою склонность к иночеству.
К счастью, монахине Сергии удалось уговорить нескольких крестьянок-девственниц, так называемых «воронинских сестер», мечтавших о монашеской жизни, перебраться в Леушино. Они проживали близ Успенской Воронинской церкви, устроенной на месте явления чудотворной иконы Божией Матери (об Успенской Ворониной пустыни мы писали в одном из номеров нашей газеты). То есть Леушинский монастырь через воронинских сестер как бы получил преемство от древней иноческой области Череповецкого края.
Именно названные крестьянки-девственницы фактически и стали устроительницами
иноческой общины, официально учрежденной только через 6 лет после покупки поместья
купцами Максимовыми. Важно отметить, что эти 6 лет стали для первых леушинских
насельниц временем тяжелейших страданий и лишений. Им пришлось перенести голод,холод,
преследование полицейских властей.
Вопреки ожиданиям, учреждение общины в 1875 году лишь незначительно облегчило жизнь инокинь. Многочисленные внутренние конфликты, подогреваемые купцами Максимовыми, побудили оставить Леушино первых ее начальниц – монахинь Сергию и Леонтию. После увольнения последней в 1881 году встал вопрос об упразднении общины. Правда, ей был предоставлен последний шанс. Митрополит Исидор направил в Леушино казначею Званского монастыря монахиню Таисию (Солопову) – будущую знаменитую игумению, сказав при этом:
– Эта община требует умного распоряжения, деятельного надзора; она мне надоела, вот уже
четвертый год, я тебя четвертую назначаю, а если и ты не сделаешь ничего полезного, то
я ее закрою.
С этого момента началась длительная полная драматизма борьба новой начальницы за восстановление порядка в общине, завершившаяся ее тяжелой и, как многие считали тогда, смертельной болезнью. Игумения Таисия писала впоследствии об этом времени:
«Я не могла не сознать свою немощь для такого великого дела, как устройство обители, при всех противовстречающихся тому обстоятельствах... И я решилась во что бы
то ни стало удалиться из обители, объяснив все откровенно митрополиту, и просить его
об увольнении. Исхода иного я не видела; крест, выпавший на мою долю, ощущался
непосильным; извилины и происки хитрости противников на мою прямую, открытую
душу влияли неотразимыми ударами; я ужасалась, скорбела, и наконец выбилась из сил; решимость моя оставить обитель была бесповоротна, и я лишь выжидала случая, как бы за каким-либо предлогом уехать из обители и уж больше не вернуться». И в этот момент она увидела удивительный сон:
«Вся монастырская площадь как бы объята пламенем; по небу ходят грозные огненные тучи; одна из них как бы спускается на корпус, стоявший против того, в котором жила я (где была и домовая церковь), и в то же мгновение тот корпус вспыхнул пожаром. Ожидая такой же участи и нашему церковному корпусу, я в ужасе отклонилась несколько от окна, в которое смотрела, и, обернувшись по направлению других келий, где тоже смотрели в окна сестры, сказала им: «Молитесь, сестры, вот одно мгновение, и наш корпус загорится, и церковь Божия сгорит, и мы все сгорим, молитесь!» Сказав это, я снова обратилась к окну; но каково же было мое удивление, когда я увидела вместо оконной рамы (сейчас лишь бывшей тут, в которую я и смотрела) икону, стоявшую ликом на монастырь, а ко мне — доской. Чтобы узнать, какая это была икона, я стала заглядывать сбоку; вдруг икона стала сама поворачиваться понемногу и стала как бы поперек окна, ликом обратясь ко мне, стоявшей по левую ее сторону. Я увидела, что это икона «Скоропослушницы» Божией Матери, и к довершению моего
изумления у Нее в ножках лежала живая глава св. Иоанна Предтечи, с которым Она, Владычица, громко разговаривала. Я ясно слышала этот их разговор и видела, как уста живой главы шевелились, произнося слова, но разобрать, расслышать разговора не могла. Вдруг Царица Небесная обратилась ко мне и говорит: «Чего вы все смущаетесь, и ты чего боишься?» И с этими словами Она подняла Свою правую ручку и, ей указывая на главу Предтечи, прибавила: «Мы с ним всегда храним Свою обитель! Не бойся, больше веруй!»
Объятая неизъяснимой радостью от этих слов, я бросилась поцеловать эту ручку, пока она
живая, и в трепете воскликнув: «Владычица!» — я облобызала эту ручку, но уже не живую, а изображенную, как и вся икона. В ту же минуту я проснулась; легко, отрадно было у меня на душе, как будто никакого горя и не было. Слезы радости лились, и я вся трепетала.
Я, очевидно, понимала, что Она хранит Свою обитель вместе с Предтечей, коему посвящена
эта обитель (Предтеченская), и, укрепившись верой, я твердо решилась все терпеть и трудиться
для пользы святой обители, хотя бы и умереть пришлось для сего, но самовольно не оставлять
обители и стараться упорядочить и облагоустроить ее с помощью Самой Владычицы, в чем уже
и не сомневалась».
Как видим, в очередной раз судьбу монастыря решило чудесное видение. Честно признаться,
история становления Леушинской обители может показаться людям светским целой цепью
случайностей, которая на языке верующих имеет вполне конкретное название – «Промысел
Божий». Действительно, если бы помещики Каргопольцевы не задумали строить храм близ
деревни Леушино, если бы они не получили в дар чудотворную икону Похвалы Божией Матери,
если бы в Леушино не приехала монахиня Сергия, если бы купец Максимов не согласился
купить леушинское поместье для устройства в нем монастыря, если бы начальницей общины
не была назначена монахиня Таисия, если бы она, не выдержав трудностей, оставила общину,
то Леушинского монастыря бы не было.
Да и вообще с точки зрения земной логики совершенно невозможно объяснить, как в глухой
труднодоступной местности, вдали от крупных населенных пунктов и путей сообщения могла
возникнуть одна из самых благоустроенных и процветающих обителей Российской Империи.
Конечно же, она поднималась путем неимоверных трудов и страданий ее настоятельницы и
насельниц. Игумения Таисия как-то призналась, что каждый кирпичик главного монастырского
собора Похвалы Божией Матери обильно полит ее слезами. И это не пустые слова. Но и
чудесных проявлений помощи Божией имелось также немало. В этой связи хочется привести
еще один случай, описанный игуменией Таисией:
«Однажды в начале июня месяца приходит исправляющая должность экономки общины… к
начальнице с известием, что сейчас взяли последний мешок муки из амбара в хлебопекарню, а
завтра растворять хлебов будет не из чего, а, следовательно, нечего будет и есть. У начальницы
нашелся только один рубль монастырских сумм; послали в свечной ящик в церковь, там нашли
лишь 4 рубля, а мука была в то время дорога – 12 руб. за куль.
Что делать? Голодными не оставить сестер; подумали обе хозяйки, поплакали и порешили –
занять в деревне у крестьянина-торговца 1 куль, которого будет достаточно лишь на два дня; а
потом что? Можно понять, какой скорбью наполнилось сердце бедной начальницы. Излив свое
горе в потоке горьких слез, она остановилась на мысли: ужели Господь не видит скорби рабынь
Своих, ради Его же имени собравшихся в эту глухую пустыню, далекую от человеческой
помощи, ради Его терпящих всю тесноту и скудость пустынножительства? Нельзя сказать,
чтобы эта мысль успокоила ее, но на ней она остановилась, ибо другого исхода не было. На
следующее утро пошла она по обычаю к утрене, совершавшейся в старой Предтеченской
церкви; священник в то время еще был один при общине, и литургия служилась не каждый
день. Это было во вторник – в день посвящаемый церковью св. Иоанну Предтече.
Из сторонних богомольцев во всем храме стояли лишь крестьяне – старичок со старушкою и
начальнице невольно пришла мысль: «Вот сколько посетителей – какой тут может быть доход!»
После утрени эти богомольцы остались служить молебен (доходы за молебны шли священнику,
а не общине), а сестры разошлись по кельям. Вернувшись в свою келью, начальница снова
предалась скорби и слезам. Вдруг ей говорят, что мужичок, служивший молебен, стоит внизу
у лестницы и просит ее выйти к нему для личного переговора о чем-то. «Не пойду, – отвечала
она, – куда я пойду такая заплаканная? Спросите его, что ему нужно, а у меня уж и глаза не
глядят». Однако же мужичок не согласился никому передать своего дела и настойчиво хотел
видеть начальницу.
Она пригласила его в свою келью и усадила с собою пить чай; не забыла пригласить и его
спутницу, жену его, и старичок начал сообщать свое дело: «Прежде чем пить чай, матушка, я
должен исполнить дело Божие. Вот я вам скажу о себе: я крестьянин Харлампий, а это жена моя
Парасковья, мы из деревни Череповецкого уезда; кроме крестьянства, мы еще поторговываем
кое-чем в селе; люди мы старые и бездетные, и вздумалось мне от своих праведных трудов
пожертвовать сотенку рубликов на какое-нибудь богоугодное дело: давно уже мысль эта у меня
и денежки припасены, да все не знал и раздумывал, куда их лучше употребить. Вот, матушка
ты моя, только что вчера с вечера заснул, и вижу я во сне, будто стою я в вашей церкви, вот где
служили-то, перед иконой Иоанна Предтечи, а он, батюшка, и говорит мне:
– Что ты, раб Божий, долго думаешь о твоих деньгах-то, обещанных Богу? Неси их скорее к
моим сиротам, им бедненьким есть нечего!
А я и спрашиваю у него:
– Да где же это, батюшка, твои сироты?
– В Леушине, знаешь новую общину там, что называют Похвалы Богородицы?
– Как не знать, – отвечаю я, да и проснулся, и спать больше не могу; так мне и слышится в ушах-то: неси скорее, им есть нечего.
Разбудил свою старуху, да и поехали мы, вот и утреню маленько захватили. Так вот же тебе, матушка, сотенку рубликов, от Иоанна Предтечи присланные через меня грешника».
Укрепляясь этим и подобными ему случаями помощи Божией, игумения Таисия еще ревностней взялась за благоустройство обители, что, в конце концов, предопределило выход постановления Святейшего Синода от 17-29 июля 1885 года за № 1411 о «переименовании Иоанно-Предтеченской Леушинской женской общины Череповецкого уезда Новгородской губернии с наименованием его Иоанно-Предтеченским Леушинским женским общежительным монастырем».
Последующие годы стали временем интенсивного роста обители – временем строительства
в ней величественных соборов (Похвалы Богородицы и Пресвятой Троицы), устройством
Успенского и Иоанно-Богословского скитов, подворий в Череповце, Санкт-Петербурге и
Рыбинске, созданием на территории монастыря женской церковно-учительской школы,
ставшей одной из лучших женских школ Новгородской епархии.
Самоотверженный труд матушки настоятельницы и сестер, число которых к началу ХХ века
превысило 450 человек, был по достоинству отмечен. Указом Святейшего Синода от 21 января
1903 года Леушинский монастырь был причислен к 1 (высшему) классу.
Но не только стремительный рост обители вызывает удивление и восхищение. Есть еще одно
обстоятельство, позволяющее нам утверждать, что Леушинский монастырь представляет
особое (неповторимое) явление в истории России. Оказывается, тщанием игумении Таисии
и ее сестер или с их помощью были устроены 10 (!) иноческих обителей, 3 скита и 15
подворий, располагавшихся в разных концах Российской Империи, из стен монастыря вышло
2 схиигумении и 10 игумений, большинство из которых стали первыми начальницами новых
монастырей. Случай уникальный в истории мирового женского монашества.
Важно отметить, что многие из перечисленных обителей впоследствии приобрели
всероссийскую и даже всемирную известность. Характерный пример – знаменитый Ферапонтов
монастырь с неменее знаменитыми фресками Дионисия. Ныне он включен в список всемирного
наследия ЮНЕСКО, и его статус как ценнейшего памятника ни у кого не вызывает сомнений.
Но так было не всегда.
Во времена игумении Таисии храмы Ферапонтова монастыря являлись обычными, мало кому
известными приходскими церквями, постепенно приходившими в запустение и разрушение.
И великим благом для них стало желание игумении Таисии заняться возрождением древней
обители, что, в свою очередь, пробудило интерес к ней у научной общественности и, вполне
возможно, позволило ансамблю Ферапонтова монастыря благополучно пережить эпоху
гонений на веру.
Активно занималась игумения Таисия возрождением иноческой жизни и на территории
Череповецкого края. При ее участии в 20 километрах от Череповца был устроен Парфеновский
Богородицкий женский монастырь. Женская община начала свое существование в 1902
году, официальный статус получила в 1904 году, а в 1912 году она была преобразована в
общежительный женский монастырь.
В 1911 году игумения Таисия возобновила на территории Череповецкого уезда (ныне
Шекснинский район) древнюю Антониеву Черноезерскую пустынь. Статус монастыря пустынь
получила в 1912 году.
Таким образом, перед революцией на территории Череповецкого уезда находилось уже четыре
действующих обители (существование трех из которых непосредственным образом связано с
именем матушки).
Невозможно обойти молчанием связь Леушинского монастыря со святым праведным Иоанном
Кронштадтским. Начиная с 1891 года, святой ежегодно посещал Леушинскую обитель, порой
подолгу гостя в ней. Более того, он взял ее под свое духовное водительство. В одной из бесед с
игуменией Таисией Иоанн Кронштадтский сказал: «Господь даровал мне эту обитель твою, и
я ваш молитвенник всегдашний».
Буквально каждый уголок Леушинского монастыря был связан с именем святого. Например,
Иоанно-Богословский скит был построен на месте, где он нашел в неурочное время спелую
землянику. Это место стало пользоваться почитанием богомольцев, и игумения Таисия
устроила на нем часовню, впоследствии замененную церковью. Эту церковь освятил сам
Иоанн Кронштадтский. Он же совершил закладку Троицкого собора и освятил один из его
приделов. Игумения Таисия хотела, чтобы Иоанн Кронштадтский освятил и главный престол
этого храма, но ее планы нарушило решение архиепископа Новгородского и Старорусского
Гурия. Владыка, высоко ценивший труды игумении Таисии, решил сам освятить храм.
Отец Иоанн любил Леушинский монастырь, отдыхая в нем духовно и телесно. В одной из
бесед он сказал игумении Таисии:
«Легко служить в твоем соборе. Дух сестер-певчих дышит чистотою, усердием, благоговением;
вообще у тебя хорошие сестры, хорошая обитель, и не оскудеет она милосердием Божиим».
Особенно трогательно описание пребывания Иоанна Кронштадтского в Леушинском
монастыре в 1908 году:
«Это было уже последнее его посещение; он был уже очень слаб, почти ничего не мог кушать,
мало разговаривал, все больше читал, уединялся, но служил ежедневно в соборном храме,
который он всегда так хвалил и о котором говорил неоднократно, что ему легко в нем служить,
о чем я уже упоминала. Пробыл он у нас в обители 9 дней, и в день отъезда спросил у меня:
«Сколько дней я пробыл у вас, матушка?». Когда я ответила, то он продолжал: «Девятины
справил по себе, уже больше мне не бывать у тебя. Спасибо тебе, спасибо за твое усердие, за
любовь, за все!» Сестры провожали его, как и обычно, с пением и со слезами, – всем было ясно,
что бесценный светильник догорает. Когда мы с ним выехали из обители и, миновав деревню
Леушино, свернули налево в поля, Батюшка стал все оборачиваться назад и глядел на обитель.
Предполагая, что он забыл что-нибудь или хочет сказать едущим позади нас, я спросила его об
этом, но он отвечал: «Любуюсь еще раз на твою обитель: тихая, святая обитель! Да хранит ее
Господь; поистине с вами Бог!»
Эти строки ныне невозможно читать без боли, так как Леушинский монастырь, который так
любил святой, в советские годы попал в зону затопления Рыбинского водохранилища и его
водами был разрушен до основания.
Но история обители не завершилась. В 2014 году было принято решение о возобновлении
Леушинского монастыря. Полным ходом идут работы по подготовке материалов для
канонизации игумении Таисии. Их одновременно готовят сразу две епархии: Тихвинская
и вновь образованная Череповецкая. Возрождается иноческая жизнь во многих дочерних
леушинстких обителях. То есть затопленное Леушино как бы постепенно поднимается из
водных глубин и вновь превращается в один из центров духовной жизни России.