Перед тем как выйти на катере в Тоболях, вся делегация рано утром была еще раз проинструктирована Незвановым.
– Карабинов и ружей с собой не брать! – наставлял директор собравшихся в его кабинете участников экспедиции – Стаса Сикорского, участкового милиционера Винокурова, Валеру Седых и бросающего на всех собравшихся неуловимо высокомерные взгляды Романа Пройдисвита. – Можете взять пару пистолетов, только не держите их на виду. Хотя, если что‑то пойдет не так, черта с два они вам помогут. Так, для самоуспокоения. Ваша главная задача – разведать обстановку и, если получится, провести предварительные переговоры на тему обмена ресурсами. Может быть, удастся наладить поставки от них мяса и молока. Думаю, Кривошапкин пойдет нам навстречу. Если, конечно, с ним ничего не случилось.
– Я тоже думаю, не мог Егор Афанасьевич допустить, чтобы его люди по району разбойничали, – согласился с ним Седых.
– Вот на месте все и узнаете, – кивнул Незванов. – Вопросы есть?
– Что мы можем предложить в обмен на продовольствие? – безукоризненно вежливым тоном спросил Пройдисвит.
– Топливо, конечно, – ответил директор, внимательно посмотрев на него. Что‑то не нравилось ему в поведении молодого инженера, но что именно, он не мог понять, и потому злился, не зная, с какой стороны ожидать подвоха. – Что еще мы можем им предложить? Это единственное, что у нас пока в избытке. Или ты считаешь, что сможешь уговорить их на бескорыстную помощь?
– Я просто хотел узнать границы наших полномочий, – обиженно поджал губы Пройдисвит. – И я не понимаю, Иван Петрович, почему вы постоянно смотрите на меня, как на врага?
– Ваши полномочия я разъяснил Сикорскому, – сдерживая гнев, ответил Незванов. – Он возглавляет вашу группу. А что до твоих обид, Роман Дмитриевич, ты уж извини, но запиши их на бумажке, сверни ее в трубочку и засунь себе в жопу. У меня слишком много проблем, чтобы заниматься тут с тобой психоанализом. Не хочешь договариваться с земляками – так и скажи. А если все‑таки едешь, то не морочь мне голову.
– Что вы, Иван Петрович! – Пройдисвит тут же пошел на попятную. – Я просто хотел узнать…
– Все, проехали! – оборвал его Незванов. – Пока мы разговоры здесь разговариваем, река встанет. Давайте, мужики, давайте…
Когда группа «дипломатов» покинула кабинет, директор посидел некоторое время, в очередной раз безуспешно пытаясь поймать мысль, всякий раз всплывающую в его голове, когда он старался понять, что за таинственное явление перекорежило весь окружающий мир. То ли незадолго до изменений проскочило что‑то в телевизионных новостях, то ли какая‑то заметка в газете… Но в суматохе подготовки к промывочному сезону информация скользнула мимо его сознания, а теперь он никак не мог ее вспомнить.
Незванов достал из сейфа толстую тетрадь в коленкоровом переплете, куда по привычке заносил все пришедшие в голову важные мысли и первостепенные дела, сделал там короткую запись и вышел из кабинета. Впереди было столько дел, что домой он не надеялся вернуться раньше полуночи. Первым из них была встреча с горным мастером с Хатагай‑Хаи Портновым. Вчера вечером он, избитый и еле живой, на последних каплях бензина и почти в полной темноте добрался до Красноармейца, но узнать у него ничего не удалось, потому что, едва выйдя из лодки, он потерял сознание и пребывал в этом состоянии до утра. Осмотревший старика доктор сказал, что пациенту нужно дать как следует отоспаться и только потом с ним можно будет разговаривать.
Придя в больницу (это гордое название носил бревенчатый дом из нескольких комнат), Незванов поговорил с врачом, заглянул к жене, которая работала тут старшей медсестрой. И только потом зашел в палату, где лежал уже проснувшийся и пришедший в себя Портнов.
– Здравствуй, Николай Васильевич! – Незванов, конечно же, давно забыл, как зовут Портнова, поэтому, прежде чем отправиться в больницу, велел секретарше Людочке поднять архив и узнать его имя‑отчество. – Ты лежи, лежи…
Старик, который при виде директора хотел сесть на кровати, закашлялся и снова лег. Прогулка по осенней реке явно не пошла ему на пользу. Да и досталось ему, видать, изрядно, глаза заплыли огромными синяками и выглядели, будто щелки, лицо было сплошь покрыто ссадинами.
– Говорить можешь? – спросил Иван Петрович. Палата была маленькая, на две койки. Одну занимал Портнов, вторая была свободна, и директор присел на нее, поставив на тумбочку пакет апельсинового сока. Сок пришлось брать из небольшого резерва, созданного специально для таких случаев.
– Ш трудом, – прошепелявил Портнов. Только теперь Незванов заметил, что у него выбиты передние зубы. – Но нишего, я поштараюшь…
– Не спеши, время у нас есть, – успокоил старика Иван Петрович. – Ты расскажи, кто это тебя так? И что там у вас вообще произошло?
– А рефолюция у нас, криминальная, – с трудом выговорил Портнов. – Блатота фласть заффатила.
Вот что понял Незванов из его довольно бессвязного рассказа. После того как три месяца назад поселок Хатагай‑Хая оказался вместе с Красноармейцем и Тоболяхом отрезан от внешнего мира, Портнов как старший по должности в отсутствие председателя взял на себя нелегкую обязанность – руководить сотней мужиков, половину из которых никак нельзя было отнести к лучшим представителям человеческой породы. Сначала старатели, не поверив красноармейским, снарядили несколько экспедиций, пытаясь вырваться за пределы заколдованного круга, но убедившись, что их не обманывают, бросили эти попытки. Насчет того, продолжать ли работу, вопроса даже не возникало. Конечно, нет! Кто за нее заплатит?
Портнову с трудом удалось убедить старателей заняться подготовкой к зиме. Два месяца мужики рубили дрова, ловили рыбу и истребляли ружьями, капканами и силками в окрестных распадках всю живность, годную в пищу, забив ледник под самую крышу. А когда решили, что запасли достаточно, чтобы пережить зиму, случилось то, чего Портнов больше всего опасался. Собранной вместе сотне здоровых, крепких мужчин стало не хватать женщин и спиртного. Что до женщин, то в артели работали четыре поварихи, и лишь одна из них, толстуха с лицом свиноматки по прозвищу Хавронья, жила в поселке с мужем‑бульдозеристом. Остальные три были вполне свободны и старались вовсю, но удовлетворить таким малым числом потребности изголодавшихся мужиков было все же трудновато. А вот со спиртным дело обстояло куда хуже. Точнее, его не было совсем. По железным правилам, давным‑давно принятым в старательских артелях, в поселке Хатагай‑Хая был установлен строжайший сухой закон.
Но разве остановит кто русского мужика, когда он хочет выпить? В один далеко не прекрасный день к Портнову заявилась делегация во главе с бульдозеристом Мишкой Хлудневым, приблатненным тридцатилетним парнем, судя по наколкам на пальцах, понюхавшим зону, и потребовали выдать им со склада пять мешков сахара. Естественно, Портнов отказал. И тут ему дали понять, насколько зыбка его власть. Приставив начальнику нож к горлу, причем в прямом, а не в переносном смысле, Хлуднев отобрал у него ключи от склада и заявил, что отныне Портнов в поселке никто.
С этого дня старатели перестали подчиняться старому начальству, зато большой вес приобрели Хлуднев и его блатные кореша. Многие мужики прятали глаза, проходя мимо Портнова, но в руках у новых авторитетов оказались главные атрибуты власти – продовольствие и оружие. Они прибрали к рукам карабин и несколько «наганов», предназначенные для охраны драгоценного металла и, кроме того, отобрали у мужиков все охотничьи ружья. Без приглушенного ропота, конечно, не обошлось, но лидера, способного возглавить оппозицию, не нашлось, и противостоять блатным оказалось некому. Так население Хатагай‑Хаи разделилось на элиту, то есть блатных во главе с Хлудневым, и мужиков, простонародье, обреченное подчиняться самозваной элите.
Из экспроприированного сахара артель завела десять двухсотлитровых бочек бражки, на охрану которой Мишка выставил своих людей. Они настолько серьезно отнеслись к своим обязанностям, что, даже сменившись, не уходили от объекта охраны. В результате, когда бражка созрела и подошло время перегонять ее в конечный продукт, от десяти бочек осталось девять.
Самогонный аппарат изготовили по проекту белоруса Пети Курильчика. По его словам, такие аппараты у него на родине устанавливали на лесных полянках, потому что в деревенской хате они просто не умещались. Полученный из них бимбер, рассказывал он, расплываясь в улыбке от сладких воспоминаний, валит с ног не хуже пулемета, достигая крепости девяноста градусов.
Агрегат и в самом деле выглядел чудом технической мысли. Наблюдать за процессом производства вожделенной жидкости и участвовать в нем посредством подноса дров и холодной воды из ручья собралось все население поселка. Посмотреть было на что. Над большим костром конструктор установил железную бочку, в которой кипела вода. От этого котла в бочку с бражкой через внушительную трубу поступал горячий пар, бражка бурлила, и другие пары, уже алкогольные, направлялись в сложную систему охлаждаемых водой змеевиков и отстойников, пройдя через которую, конденсировались и появлялись на свет в виде прозрачной, как слеза, жидкости. И качество ее оказалось именно таким, как обещал Курильчик.
– Сам‑то, конечно, тоже попробовал? – перебил Портнова на интересном месте Незванов. – Уж больно вкусно рассказываешь!
– Попробовал, как не попробовать, – насупился старик. – Что я, хуже других? Такого продукта, что у бульбаша получился, в магазине не купишь.
На первый раз Мишка Хлуднев выдал по поллитра на нос. Пили все, в том числе язвенники и трезвенники, подшитые и кодированные. При термоядерной крепости напитка дозы вполне хватило, чтобы последствия массового гуляния оказались плачевными. Под воздействием хмельного стали вспоминаться старые обиды, и, прежде чем старатели упились до лежачего состояния, в поселке одна за другой вспыхнули несколько драк. Портнову стоило больших трудов не дать им перерасти во всеобщее побоище. Помогал ему в этом Артем Бестужев, молчаливый парень лет тридцати, приехавший на заработки откуда‑то из Подмосковья. Он как‑то очень ловко отправлял в нокаут самых агрессивных, а когда один из упившихся хлудневских приятелей по прозвищу Бублик стал угрожать ему «наганом», Портнов даже не заметил, как револьвер оказался у Артема, а Бублик, забыв про оружие, присел на корточки у стены, баюкая вывихнутую руку.
Артем вообще был какой‑то странный, к поварихам ходить брезговал, за своей порцией самогона в очередь не встал. И к Портнову присоединился, хоть тот не просил его о помощи, без всякой для себя выгоды. Даже наоборот, рискуя навлечь на себя неудовольствие Хлуднева. Но, судя по всему, ему было наплевать на гнев блатного авторитета. Когда волна агрессивности схлынула, сменившись стадией всеобщего братания с нестройными песнями и объятиями, он сухо распрощался с Портновым и ушел спать.
А наутро оказалось, что без жертвы все‑таки не обошлось. Один из старателей, не дойдя нескольких метров до дома, упал лицом в ручей и захлебнулся, хотя глубина в нем была ниже колена и в трезвом состоянии мужики обычно перепрыгивали его, не замочив ног. Погибший был из компании Хлуднева, и трое из его приятелей схлопотали по морде за то, что не уследили за товарищем. Бублик тоже получил свое за утерю оружия. Или он на самом деле не помнил, при каких обстоятельствах лишился револьвера, или просто решил скрыть свой позор, но «наган» с гравировкой «Его Императорского Величества Тульский оружейный завод. 1907 год» и полным барабаном патронов остался у Артема, и Бублик ни разу не дал понять, что знает об этом.
После этого Хлуднев еще два раза выдавал народу спиртное. Правда, наученный горьким опытом, он приказал разбавить его водой до приемлемой крепости, но все равно некоторые умудрялись напиться до безобразия. Мишка приказал величать себя Михаилом Леонидовичем, занял дом председателя артели и принялся укреплять свою власть всеми доступными средствами, в том числе агрессивной пропагандой. Вот до чего он додумался, – чтобы ни в чем не нуждаться, старателям нужно подмять под себя якутов, захватив власть в Тоболяхе. У аборигенов всего полно, говорил он собравшимся в столовой мужикам, так пусть делятся с нами! Не захотят делиться добровольно – заставим! А потом можно будет подумать и о захвате прииска. Там жратва, водка, там бабы! А вдруг власть вернется? – спросил кто‑то. Вот когда вернется, тогда и будем думать, ответил Хлуднев с неподражаемой логикой. А сейчас надо выживать любыми способами. На блюдечке никто ничего не принесет.
Недолго думая, на Тоболях отрядили разведку, чтобы прощупать настроение якутов и их готовность к сопротивлению. Несколько крепких мужиков с «наганами» за пазухой отправились туда якобы за молоком и сметаной. Когда фляги наполнились сметаной прямо из сепаратора и заведующий фермой косоглазый Прокофий назвал цену, вместо денег один из «покупателей» приставил ему ствол ко лбу, а остальные шустро потащили фляги к берегу. Но погрузить их на лодки не успели, потому что вокруг засвистели пули. Старатели побросали фляги и, заведя моторы, рванули восвояси. Лишь один из них попробовал отстреливаться, но тут же схлопотал пулю в грудь и упал на дно лодки. Довезти его до Хатагай‑Хаи живым не удалось. Никто так и не понял, откуда взялись нападавшие, заметили только, что стреляли из карабинов какие‑то пацаны.
Гибель своего приятеля Хлуднев использовал для разжигания страстей. Погибшему устроили пышные похороны с торжественными поминками, на которых Михаил Леонидович произнес зажигательную программную речь.
– Гриша погиб за общее дело! – вещал он, держа в руке стакан с самогоном. – Но те, кто убил его, пожалеют об этом! Узкоглазые думают, если у них есть карабины, то они хозяева положения? Хрен бы они угадали! У нас полный склад взрывчатки, и мы разнесем весь их поганый поселок! Как только встанет река, мы доберемся до них, но теперь будем действовать умнее. Мы захватим Тоболях, и у нас не будет никаких проблем со жратвой. Я знаю, как это сделать! А потом и до прииска доберемся. Что мы, не справимся с этими гребаными красноармейскими? Да, их больше, но кто они против нас? Говно! Потому что мы вместе! Мы – сила! Вы ведь знаете, как приисковые к нам относятся! Да они нас за людей не считают, бичами называют! Думают, что если у них у каждого баба под боком да телевизор с холодильником в квартире, то они могут себя выше нас ставить? Болт им в рыло! Мы им покажем, кто чего стоит!
К удивлению Портнова, эти бредни не встретили возражений даже от самых спокойных и уравновешенных старателей. Казалось, что Мишка Хлуднев загипнотизировал всех своим красноречием. Взбодренные самогоном мужики только что «ура» не кричали, забыв, что пьют, в общем‑то, на поминках. Только Бестужев тихонько сидел в углу со стаканом кваса, который мастерски готовила Хавронья, и отсутствующим взглядом посматривал на раскрасневшихся гомонящих старателей, готовых немедленно выступить походом на любого врага.
А вот у Портнова не хватило ума промолчать, может быть, потому, что он сам хлебнул добрый стакан. Выбравшись на видное место, он принялся обличать Хлуднева, понося его последними словами и уговаривая старателей не слушать провокатора. А когда понял, какую сморозил глупость, было уже поздно. Мишка подал знак, и через несколько секунд старик уже лежал на полу в центре круга озверевших пристебаев, охаживавших его ногами. Наверное, его забили бы насмерть, если бы не Артем, которому каким‑то чудом удалось вытащить Портнова из столовой.
Кое‑как придя в себя, Портнов распрощался с Бестужевым, уселся в лодку и, воспользовавшись тем, что убивавшие его блатные остались гулять на поминках, погнал ее на Красноармеец. Звал он туда и Артема, но тот сказал, что останется на какое‑то время, потому что нужно сорвать агрессивные планы Хлуднева или хотя бы попытаться сделать это.
Услышав рассказ старика, директор надолго задумался. В том, что произошло на Хатагай‑Хае, была немалая доля и его вины. Считая, что ему хватит забот в своем поселке, он оставил артель без внимания, решил, что здоровые мужики сами смогут выжить, и старался не думать о находящихся под боком старателях, оставшихся вдруг без железной руки председателя. Именно из‑за этого артель превратилась в мину замедленного действия, готовую рвануть в любой момент. Но если о проблеме не думаешь, она от этого не перестает существовать, и теперь добавилась новая головная боль. Одно хорошо – у старателей остался союзник, незнакомый Незванову Бестужев. Но как с ним связаться? Оставалось ждать, что он как‑то проявится сам.
Глава 5
Неудачные переговоры
Макушки невысоких сопок по берегам были уже покрыты снегом, а возвышающиеся вдали вершины горного хребта сверкали на солнце, заснеженные от верха до самой подошвы. По реке тянул ледяной ветерок, и четверо переговорщиков совсем не жалели, что прихватили теплые овчинные полушубки. Вел катер Валера Седых, лучше всех знающий фарватер, остальные сидели, спрятав носы в поднятые воротники. Хатагай‑Хаю прошли без остановки, а через несколько километров Валера непроизвольно крепче сжал румпель – именно в этом месте в июне они с друзьями впервые столкнулись с какой‑то чертовщиной, что раз за разом разворачивала их катер, не давая прорваться к Тоболяху. Он даже запомнил нависший над рекой утес, напротив которого течение меняло направление, а может быть, весь мир переворачивался вокруг оси, кто там разберет?
На этот раз пронесло, катер проскочил мимо утеса и вошел в крутой поворот, который делала река, образовывая похожий на подкову изгиб. Но Валера хорошо знал, что привычный мир не восстановился, просто чертова точка разворота переместилась на десять километров ниже Тоболяха. У него не укладывалось в голове, что могло произойти с окружающим миром. Слушая умные рассуждения поселковых грамотеев об искривлении пространства и других непонятных вещах, он еще больше запутывался и в итоге решил меньше думать обо всем этом, благо хватало других забот. Сейчас, например, нужно было замириться с якутами, но при этом суметь призвать к порядку их обнаглевшую молодежь. Валера считал, что они вчетвером сделают это без особого труда, стоит лишь поговорить с местным начальством, в первую очередь – с главой сельской администрации Егором Кривошапкиным, с которым дружил еще отец Валеры, Николай Федорович Седых. Валера вообще не понимал, как Егор Афанасьевич мог допустить, чтобы его односельчане вели себя так нагло и заносчиво. Если где‑то в республике и встречался местный национализм, то только не на Тоболяхе.
Остальные, хоть и не разделяли полностью его оптимизм, в принципе, тоже соглашались, что сумеют договориться с местным населением. Вот только что‑то в поведении Романа Пройдисвита не нравилось Валере, что‑то тот явно не договаривал. Перехватив случайно взгляд Сикорского, который тот исподтишка кинул на Пройдисвита, Валера понял, что Стасу тоже что‑то не нравится в молодом инженере. А участковый милиционер, одетый по форме, только снявший в пути фуражку и натянувший вместо нее теплую вязаную шапочку, похоже, ни о чем таком не думал. Он просто дремал, уткнувшись в поднятый воротник полушубка.
Даже рокот мотора не мог заглушить гул стремительно несущейся воды. И река, и окружающие ее горы, и отвесно спускающиеся прямо в воду скальные прижимы, под которыми чудились бездонные глубины – все было настолько величественно и мощно, что внушало невольный суеверный страх даже Валере Седых, с детства привыкшему к этим картинам, не говоря о тех, кто впервые попадал в эти места. Наверное, самые приземленные и прозаичные люди должны были чувствовать свою мелкость и ничтожность по сравнению с грандиозностью и дикостью местной природы. Казалось, что‑то невидимое, но огромное и непостижимое нависает над этими безлюдными местами, напоминая человеку, как мало он значит посреди вечности.
Тоболях показался на высоком левом берегу ближе к полудню. Валера причалил катер к деревянным мосткам, обмотал цепь вокруг сваи и пристегнул ее замком. Предосторожность была излишняя, потому что похищения лодок, да и вообще случаев воровства тут не случалось, и цепь служила лишь для того, чтобы лодку не унесло течением. Сбросив полушубки, все четверо вышли из катера, Виноградов сменил вязаную шапочку на милицейскую фуражку, и по проложенной от берега дороге они стали подниматься к поселку. Пистолеты были спрятаны под одеждой, только у участкового кобура висела на виду.
Четверка мальчишек с карабинами на плечах вывернула из‑за здания фермы совершенно неожиданно. У каждого из них на левой руке имелась простая красная повязка без каких‑нибудь надписей или опознавательных знаков.
– Стойте! – скомандовал один из парней. – Кто вы такие?
Сикорский, назначенный руководителем делегации, хотел выйти вперед, но его опередил Пройдисвит, что‑то быстро проговоривший по‑якутски.
– Что ты ему сказал? – зло спросил его Стас.
– Что мы представители дирекции прииска и хотим встретиться с местным руководством, – ответил тот.
– Впредь при нас разговаривай с ними только по‑русски, – жестко приказал Сикорский. – Мы должны все понимать. И чтобы в следующий раз не лез вперед, командую здесь я.
– Раз вы считаете себя начальником, я тоже попрошу вас соблюдать субординацию и не тыкать подчиненным! – высокомерно ответил Пройдисвит.
Сикорский удивленно хмыкнул и, отвернувшись от Пройдисвита, шепнул участковому:
– Давай, Вася, действуй!
Винокуров шумно выдохнул и создал на лице непрошибаемо‑ментовское выражение.
– Участковый инспектор районного отдела внутренних дел лейтенант милиции Винокуров! – представился он и неожиданно, даже для Сикорского, никак не ожидавшего от лейтенанта такой прыти, попер буром. – А вы кто такие? Почему с оружием? Разрешение имеется?
Как ни странно, но его напор подействовал. Мальчишки растерялись, и один из них стал виновато оправдываться:
– Так мы это… мы из национальной гвардии, вот… у нас командир есть, нас назначили! Вот! – он зачем‑то выставил вперед локоть с красной повязкой.
– Что еще за гвардия? – рявкнул, входя во вкус Винокуров, но тут же умолк, потому что из‑за угла появился еще один паренек, чуть постарше первой четверки, но выглядевший гораздо уверенней. Он был одет во что‑то наподобие натовского обмундирования и тоже имел карабин на плече.
– Национальная гвардия, народное вооруженное формирование национального округа Тоболях! – важно заявил он. – Создано по решению общего схода для защиты законных интересов коренного населения. Я его командир. И все лица, находящиеся на территории округа, должны подчиняться нашим требованиям!
Пройдисвит почему‑то удивленно смотрел на парня, но молчал.
– А как насчет того, что на территории района я представляю государственную власть? – поправив на голове фуражку, ехидно спросил Винокуров и уточнил: – Власть Российского государства!
– В условиях создавшегося чрезвычайного положения действие старых законов приостановлено. Приоритет получили указы главы национального округа, утвержденные на общем сходе, – парень чесал умными словами, как по писаному, отчего его подчиненные загордились и, поглаживая приклады карабинов, приняли воинственный вид.
– Это Кривошапкин, что ли, такие указы издает? – не поверил Валера.
– Зачем Кривошапкин? – ответил тот, и по прозвучавшим в его голосе презрительным ноткам Седых понял, что со стариком дело неладно. – Кривошапкина переизбрали, теперь глава округа – Илья Григорьевич Атласов, депутат Ил Тумэн, Государственного собрания республики.
Валера заметил, что, услышав эту фамилию, Сикорский передернулся, и лицо его перекосилось, будто он проглотил лимон без сахара. А у Пройдисвита, наоборот, рот расплылся в улыбке до ушей, он бросился к парню со словами:
– Володя, ты? А я тебя сначала и не узнал! Вырос‑то как!
Тот на секунду нахмурился, потом радостно закричал:
– Ромка! Ты откуда здесь?
Седых еще не знал, что сулит для их миссии это знакомство, и стоял, ожидая развития событий. Сикорский, воспользовавшись тем, что общее внимание переключилось на Пройдисвита, быстро зашептал ему на ухо:
– Валера, полный облом! Мне никак нельзя показываться на глаза этому Атласову! Если он увидит меня, будет совсем хреново. Так что планы меняются. Я останусь здесь вроде как сторожить катер, а вы идите к нему. Ты присматривай за Пройдисвитом, что‑то мне сильно не нравится, как он себя ведет.
– Но мне надо обязательно встретиться с Кривошапкиным! – возразил Валера.
– Потом! Нельзя оставлять Пройдисвита без присмотра, боюсь, может гадостей наделать. А лейтенант против него не потянет. Ты знаешь, о чем надо договариваться, слышал, что директор говорил? Давай, Валера, иди, я на тебя надеюсь! А когда вернетесь, сходим к Кривошапкину вместе.
Все это время Роман Пройдисвит и молодой якут продолжали охлопывать друг друга и что‑то восклицать. Вопреки приказу Сикорского Роман сразу перешел на якутский язык. Сикорский пошептался с Винокуровым, и тот, обращаясь к командиру «гвардейцев», важно сказал:
– Хватит, поговорите позже, а сейчас проводи нас к своему старшему, мы с ним будем разговаривать.
Парень оторвался от Пройдисвита и посмотрел на милиционера, как смотрят на мелкое, но досадное препятствие вроде путающейся под ногами бездомной дворняжки или бедного родственника, явившегося без приглашения на семейное торжество.
– Не проводи, а проводите, – произнес он высокомерно, – и не к старшему, а к главе национального округа. Но я не уверен, что он вас примет.
От такой наглости у лейтенанта чуть фуражка с головы не упала, и он открыл уже рот, чтобы сделать молодому надлежащий отлуп, но Валера дернул его за рукав:
– Не зарывайся! – шепнул он. – Вспомни, что директор говорил, будь дипломатичнее. Нам ведь еще вопросы решать.
Здание администрации, бревенчатое строение, отличающееся от остальных построек лишь большим размером, стояло в центре поселка. Справа от входа висел флаг – белый круг на голубом поле, а под ним три полосы – белая, красная и зеленая. Слева, там, где по всем правилам положено было висеть российскому триколору, было пусто, и это навело Валеру на определенные, не очень приятные мысли. Внутри здания топилась печь, и было тепло. Глава «национального округа» вопреки словам молодого якута принял их, хоть и продержал минут пятнадцать в приемной, больше похожей на обычные деревенские сени. Сам глава важно восседал за довольно пошарпанным письменным столом и делал вид, что изучает какую‑то бумажку, для прочтения которой вовсе не требовалось столько времени.
Когда они следом за провожатым вошли в кабинет и его хозяин неохотно оторвался от своего занятия, Валера сразу понял, что их с молодым якутом связывают родственные отношения. Скорее всего молодой был сыном Атласова. Это для новичков местные жители на одно лицо, а Валера давно привык к ним и даже научился по некоторым признакам отличать якутов от эвенов или, скажем, юкагиров. У этих же двоих сходство между собой было поразительным.
Атласов обвел глазами вошедших. При виде Пройдисвита его губы растянулись в улыбку.
– Ромка! Племянник! – он широко развел руки и вышел из‑за стола. – Откуда ты здесь? Ты ведь, кажется, в Мирный собирался?
– Поменялось все, – ответил Пройдисвит. – Алексей Константинович меня на Красноармеец направил, сказал, что тут перспектива вернее. Я уже полгода здесь. А как ты сам тут оказался, дядя Илья? Знал бы, что ты здесь, давно бы в гости приехал!
Он добавил какую‑то фразу по‑якутски, но, покосившись на участкового, снова перешел на русский:
– А Володя ведь должен быть в Англии? – Роман кивнул на парня, вольно расположившегося на стуле около отцовского стола.
– Должен! – огорченно вздохнул Атласов. – Приехал из Лондона на каникулы, я решил свозить его на родину предков, показать могилу деда, а тут…
– Да‑а… – протянул Роман. – Что произошло, ничего не понимаю.
– Никто не понимает. И, главное, надолго ли?
Поняв, что беседа может затянуться, Валера негромко кашлянул в кулак, чтобы напомнить о себе.
– Да, а кто это с тобой? – Атласов оторвался от племянника и с барственным видом повернулся к Винокурову и Седых, будто только что заметил их. – Даже милиция пожаловала? Уж не по поводу ли бандитского нападения на нашего заведующего фермой?
Валера недоуменно переглянулся с лейтенантом, и тот спросил у Атласова:
– Какое еще нападение? Первый раз слышим!
– Видимо, это были старатели с Хатагай‑Хаи, – милостиво согласился Атласов. – Ладно, мы с ними сами разберемся. Ну, а вы с какой целью приехали?
– Мы официальная делегация, отправлены директором прииска «Красноармеец»! – вступил в разговор участковый. – Если вы представляете власть в поселке, то мы будем разговаривать с вами от имени директора прииска – Ивана Петровича Незванова.
– А, Незванов! – Атласов жестом пригласил гостей присесть на потертые стулья, в рядок стоящие вдоль стены. – Слышал я про него, перспективный, говорят, молодой человек. И что же он хочет мне передать?
– Вообще‑то, мы думали, что глава в поселке по‑прежнему Егор Афанасьевич Кривошапкин… – вмешался Валера.
– Это в прошлом, – отмахнулся Атласов, и в его голосе послышалось с трудом сдерживаемое раздражение. – Уже почти месяц, как он переизбран большинством голосов на общем сходе сельских жителей. А мои полномочия расширены и распространяются на всю территорию особого национального округа, по непонятной пока причине отрезанного от основной территории республики.
– И до каких пределов распространяются границы этого вашего округа? – Валера стал кое‑что понимать.
– Я же сказал – на всю территорию!
– Значит, – похоже, Винокуров тоже что‑то понял, – по‑вашему, поселок Красноармеец тоже находится под вашей юрисдикцией, только мы еще этого не знаем?
– А вот об этом я буду разговаривать только с вашим директором! – Атласов не сказал ни «да», ни «нет», но говорил, не скрывая высокомерия. – Передайте ему, что депутат Ил Тумэн, глава администрации округа, приглашает его на встречу для выработки совместного решения о принципах взаимодействия.
«Вот это загнул! Это же уметь так надо!» – подумал Валера, а вслух сказал:
– Значит, с нами вы ничего обсуждать не собираетесь?
– Важные вопросы я буду обсуждать только с тем, кто вправе самостоятельно принимать ответственные решения, – отрезал депутат. – То есть с Незвановым.
– Тогда такой вопрос, – Винокуров поднялся со стула и расправил плечи, которые у него достигали ширины небольшого шкафа, – он как раз в моей компетенции, раз уж я остался единственным представителем правоохранительных органов в районе. Надо разобраться с вашими так называемыми гвардейцами, которые мало того что незаконно носят нарезное оружие, так еще применяют его против наших мирных охотников. А охотники действовали по приказу своего руководства. Надеюсь, вам доложили об этом происшествии?
– Вот вы о чем! – усмехнулся Атласов. – Вы, лейтенант, просто не владеете ситуацией. – Во‑первых, это не «так называемые гвардейцы», а вполне законное вооруженное формирование, созданное по моему указу, утвержденному на общем сходе, и исполняющее в том числе функции милиции. Так что не льстите себе, вы не единственный представитель органов правопорядка… И у каждого гвардейца имеется выданное мной удостоверение, в котором записано право на ношение огнестрельного оружия.
– Но это же ни в какие рамки не лезет! – возмутился Винокуров. – Ваше решение полностью противоречит российскому законодательству! Кроме того, большинство ваших гвардейцев несовершеннолетние, не так ли?
– Отец, я объяснял им… – вмешался Володя, но Атласов жестом остановил его и ответил сам:
– Лейтенант, не будьте так наивны! Вы отлично понимаете, что в районе создалось чрезвычайное положение и прежние федеральные законы совершенно не подходят к ситуации. Именно поэтому их действие приостановлено на неопределенное время. Во всяком случае, пока не восстановится прежний порядок вещей. И если уж вы заговорили об этом неприятном инциденте с вашими охотниками, то имейте терпение выслушать меня, не перебивая.
Винокуров насупленно молчал, и Атласов продолжил:
– У меня имеются сведения, полностью противоречащие вашей версии. Насколько мне известно, ваши охотники, а если точнее – воры и браконьеры, застрелили несколько оленей из частного стада, потом хулигански напали на исполняющих свои обязанности гвардейцев, избили двоих и похитили у них два карабина. Нападение на представителей власти считается серьезным преступлением, не так ли, лейтенант? И я буду вынужден требовать от вашего руководства выдачи преступников для взятия их под стражу и совершения правосудия.
Участковый смотрел на него, выпучив глаза и потеряв дар речи, а Валера спросил, показав на младшего Атласова:
– Не этот ли молодой человек был участником того столкновения? И не он ли рассказал вам, как все было? А может быть, вы и на стадо предъявите свои права?
– Этот молодой человек – официально назначенный приказом командир военизированного формирования, и я не имею оснований не доверять его словам. Так же, как и остальным гвардейцам, участникам инцидента. – По выражению его лица Седых понял, что попал в точку.
– А мы доверяем своим ребятам! – отрубил Валера, чувствуя, что все пошло наперекосяк, и вся их дипломатия летит псу под хвост.
– Ну, раз так… Похоже, разговор у нас не складывается. Именно поэтому я и хочу разговаривать с вашим директором, а не с не владеющими ситуацией делегатами, – сказал Атласов, давая тем самым понять, что на этом встреча закончена. – Если у вас все…
– Пожалуй, что все, – поняв, что ничего они больше не добьются, ответил Седых и поднялся со стула. Следом за ним встали Винокуров и Пройдисвит.
– А Романа Дмитриевича я задержу, – Атласов сделал жест в сторону племянника. – Мы давно не виделись, и у нас есть о чем поговорить. Вы когда обратно собираетесь?
– Как получится, – пожал плечами Валера. – Нам еще надо кое к кому зайти…
– Значит, завтра, – утвердительно сказал Атласов. – Сегодня вы не успеете до темноты. А если даже вы решите уйти раньше, или Роман Дмитриевич задержится у меня, я найду способ доставить его обратно на прииск. И на этом позвольте распрощаться с вами.
Седых и Винокуров вышли на улицу, как оплеванные, посмотрели друг на друга и молча отправились к берегу, где около катера их ждал Стас Сикорский.
Глава 6
Персона нон грата, или Дипломатия по‑народному
– Это же надо так попасть, мать его! – бывший опер уголовного розыска повторил эту фразу уже несколько раз за последние полчаса. – Один раз за всю свою ментовскую карьеру совершил ошибку, депутату рожу начистил, так что теперь, всю жизнь это говно расхлебывать? Мало он моей крови попил, так его еще и сюда принесло!
Седых и Винокуров были уже в курсе отношений Сикорского с Атласовым и могли только удивляться такому совпадению обстоятельств. Они сидели в просторной комнате добротного дома Егора Афанасьевича Кривошапкина, бывшего главы администрации поселка Тоболях, пожилого седого якута со сморщенным лицом, и распечатали уже вторую бутылку водки из привезенного с собой запаса. Валера втайне удивлялся скудости закуски, выставленной хозяином, – несколько кусочков высушенной до деревянной твердости вяленой лосятины, несколько сушеных хариусов да на дровяной плите закипала кастрюля с порубленной жеребятиной. Раньше у Кривошапкина, хлебосольного хозяина, стол для гостей ломился от закусок даже после того, как в позапрошлом году умерла его жена. Особенно вкусными были приготовленные лично им оленьи рубцы…
Будто поняв, о чем думает гость, Егор Афанасьевич тяжело вздох<