Самовосстановление и самореализация

Самовосстановление и самореализацию нельзя строго разграничить. Вся творческая активность — это своего рода терапия, по принципу "делай все сам", попытка самому излечить травму. Если мы имеем дело с ученым, травма может быть суммой данных, которые расшатывают основы хорошо построенной теории и делают абсурдными предыдущие утверждения; данные исследований, которые противоречат друг другу, проблемы, вызывающие крушение надежд и конфликт. Если мы имеем дело с художником, вызов и ответ проявляются в танталовой муке выразить невыразимое, подавить сопротивление его медиума, избежать принуждений со стороны традиционного стиля и техники своего времени. Сейчас мы можем ухватиться за ниточку, связывающую нас с предыдущей главой:

6 Kris E. Psychoanalitic Exlorations in Art. N-Y, 1964. 96

решительный прорыв в неизвестное в науке, искусстве или философии — это успешное бегство из тупиков, сковывающих умственные привычки, от ортодоксии и сверхспециализации. Метод избежания тупиков применяется по тому же самому образцу разрушений и восстановлений, как и в биологической эволюции; зигзагообразный путь продвижения вперед в науке или искусстве повторяет модель диаграммы Горстанга.

Каждая революция имеет разрушительную и созидательную стороны. Разрушение создается путем стремления избавиться от признанных доктрин и кажущихся очевидными аксиом мышления. Прогресс науки, как древний караванный путь, усеян скелетами отвергнутых теорий, которые, казалось раньше, владеют тайнами жизни. Прогресс в искусстве включает агонизирующую переоценку принятых ценностей относительно критериев и границ восприятия. Когда мы обсуждаем эволюцию искусства и науки в историческом плане, разрушение и восстановление принимаются как нормальные неизменные части их истории. Если, однако, мы сконцентрируем наше внимание на конкретном индивидууме, по инициативе которого произошли революционные изменения, мы столкнемся с психологической проблемой природы человеческого творчества. Я говорил об этом предмете довольно много в "Акте творчества", но так как это созвучно нашей настоящей теме, я должен коротко вернуться к нему. Беглый взгляд на эволюцию астрономии сделает "зигзагообразную модель" яснее. Ньютон однажды сказал, что мог видеть дальше, чем другие, потому что стоял на плечах гигантов. Но так ли он прав, что, стоя на их плечах или на каких-то других анатомических частях их тела, он принял галилеевские законы свободного падения, но отверг астрономию Галилея. Он принял также планетарные законы Кеплера, но разрушил все остальное кеплеровское здание. Он не взял за точку отправления их законченные "взрослые" теории, но он вернулся в развитии к той точке, где начиналась ошибка. Точно так же кеплеровское здание не было построено на верхушке здания Галилея. Он разрушил ветхую структуру эпициклов, а взял только его основание. Точно так же Коперник не продолжал строить систему Птолемея с того места, на котором тот ее оставил. Он вернулся на две тысячи лет назад к Аристарху. Все великие революции проявили, как было уже сказано, ярко выраженный педоморфический характер. Они требовали столько же разрушения, сколько и восстановления. Но чтобы разрушить умственную привычку, санкционированную догмой или традицией, каждый должен преодолеть чрезвычайно мощные интеллектуальные и эмоциональные препятствия. Я имею в виду не только инертные силы общества, так как первоначальная точка сопротивления против еретической новизны находится под черепом индивидуума, который эту новизну и порождает, отражая сопротивление в агонизирующем крике Кеплера, когда он обнаружил, что планеты движутся не по круговым, а по эллиптическим орбитам. "Кто я, Иоганн Кеплер, такой, чтобы разрушить божественную симметрию круговых орбит!" На более приземленном уровне та же самая агония отражается в экспериментах Джерома Брюнера⁷. Брюнер и Постмен, которому когда показали вторую половину игральной карты, с черной королевой, увидал ее красной, как это должно быть, а когда карту показали снова, его стошнило при виде такого извращения законов природы. Разучиваться более трудно, чем учиться, и кажется, что задача разрушения косных познавательных структур и новый их синтез не может, как правило, быть выполнена при полном дневном свете сознания, рационального мышления. Она может быть разрешена только специализированными формами мышления, которые нормально действуют и в сумеречных зонах нашего сознания.

7 Bruner J.S. and Postman L. in: Journal of Personality, XVIII, 1949. 4 Вопросы философии, № 10

Наука и бессознательное

Есть популярное представление, согласно которому ученые приходят к открытию, размышляя в строгих, рациональных, точных терминах. Многочисленные свидетельства указывают, что ничего подобного не происходит⁸. Приведу один пример: В 1945 г. в Америке Жак Адамар организовал в национальном масштабе спрос выдающихся математиков по поводу их методов работы. Результаты показали, что все они, за исключением двух, не мыслят ни в словесных выражениях, ни в алгебраических символах, но ссылаются на визуальный, смутный, расплывчатый образ. Эйнштейн был среди тех, кто ответил на анкету так: "Слова языка, написанные или произнесенные, кажется, не играют никакой роли в механизме мышления, который полагается на более или менее ясные визуальные образы и некоторые образы мускульного типа. Мне кажется, то, что вы называете полным сознанием, есть ограниченный в пределах случай, который никогда не может быть законченным до конца, что сознание — это узкое явление"⁹.

Утверждение Эйнштейна типично. По свидетельству тех оригинальных мыслителей, которые взяли на себя заботы проследить за своими методами работы, вербализованное мышление и сознание в целом играет только подчиненную роль в короткой, решающей фазе творческого акта как такового. Их фактически единодушное подчеркивание спонтанности интуиции и предчувствий бессознательного происхождения, которые они затрудняются объяснить, показывают нам, что роль строго рациональных и словесных процессов в научном открытии была широко переоценена, начиная с эпохи Просвещения. В творческом процессе всегда существует довольно значительный элемент иррационального, не только в искусстве (где мы готовы признать его), но и в точных науках тоже.

Ученый, который, столкнувшись с трудной проблемой, отступает от точного вербализованного мышления к смутному образу, казалось, следует совету Вудворта: "Мы должны часто стараться не говорить, чтобы ясно мыслить". Язык может стать преградой между мыслителем и реальностью: творчество часто начинается тогда, когда кончается язык, т.е. когда его субъект отступает к дословесному уровню умственной активности.

В данный момент я, конечно, не имею в виду, что маленький демон Сократа поселился под черепной коробкой ученого или художника, который выполняет для него домашнюю работу; не следует также смешивать бессознательное мышление с фрейдовским "первичным процессом". Первичный процесс создан Фрейдом, чтобы избежать логики, он управляется принципом удовольствия и сопровождается мощной разрядкой, вследствие чего смешивается точное восприятие и галлюцинация. Нам кажется, что между этим самым первичным процессом и так называемым вторичным процессом, управляемым по принципу реальности, мы должны интерполировать несколько уровней умственной активности, которые не есть просто смешение "первичного" и "вторичного", но представляют собой познавательные системы, имеющие свои собственные права и управляемые по своим собственным законам. Параноические заблуждения, сон, мечта, свободная ассоциация, умонастроение ребенка в разном возрасте и первобытных людей на разных стадиях не должны быть связаны в общую кучу, ибо каждое из названных явлений имеет свою собственную логику и законы. Но вполне определенно отличаясь во многих отношениях, все эти формы умонастроения имеют в общем определенные черты, так как они онтогенетически и, вероятно, филогенетически старше, чем у современного цивилизованного взрос-

8 "Акт творчества". Кн. 1. Гл. V—XL (Koestler A. The Act of Creation. L., 1964). Hadamard J. The Psychology of Invention in the Mathematical Field. Princeton, 1949.

лого человека. Они менее косны, более терпимы, готовы соединять кажущиеся несоединимыми идеи и воспринимать скрытые аналогии между королями и капустой. Можно назвать их "играми подземелья", так как, если их не сковывать, они внесут беспорядок в повседневное дисциплинированное мышление. Но при исключительных условиях, когда дисциплинированное мышление доходит до предела, временный спуск в подземелье может внезапно привести к экстраординарному решению, каким-то образом потрясающей комбинации идей, которая находится за пределами достижимого или кажется неприемлемой строгому рационализму. Я предлагаю термин "бисоциация" для этих внезапных скачков творческого воображения, чтобы отделить их от более повседневного ассоциативного мышления. Мы еще вернемся к этому; а пока я утверждаю, что творческий акт в умственной эволюции отражает модель reculer pour mieux sauter — образец временного отступления, за которым следует бросок вперед. Мы можем провести аналогию дальше и интерпретировать эврику как сигнал счастливого избежания тупика, как акт умственного самовосстановления.

Ассоциация и бисоциация

Удобное деление ассоциативного мышления дано Хемфри¹⁰. Термин "ассоциация" — это общее название, часто использующееся в психологии, чтобы выразить условия, при которых происходит мышление. Другими словами, термин "ассоциация" просто указывает на процесс, при котором одна идея приводит к другой. Но идея имеет ассоциативные связи с многими другими идеями, возникающими в результате прошлого опыта; какая из этих связей будет активизирована в данной ситуации, зависит от типа мышления, которым'мы заняты в данный момент. Методичное мышление всегда проходит по определенным законам, даже фантазия и сны имеют свои собственные законы. В психологической лаборатории экспериментатор устанавливает правило "называть противоположности". Затем он говорит "темное", а экспериментируемый правильно отвечает "светлое". Но если уславливают называть синонимы, тот, кто отвечает, ассоциирует "темное" с "черным", с "ночью" или "тенью". Говорить о стимулах, как если бы они действовали в вакууме, бессмысленно; какую реакцию вызовет данный стимул, зависит от правил игры, в которую мы сейчас играем — критерий особенного умственного мастерства. Но мы не живем в лабораториях, где правила четко фиксируются. В нормальной обыденности мышления и говорения правила не фиксируются и действуют бессознательно.

Это относится не только к правилам грамматики, синтаксиса и формальной логики, но также и к тем, которые управляют более сложными структурами и которые мы называем "рамки соответствия", "универсумы речи" или "ассоциативный контекст", а также к "скрытым убеждениям", наносящим ущерб нашему рассудку. В "Акте творчества" я предложил термин "матрица" как универсальную формулу, относящуюся к познавательным структурам, т.е. ко всем мыслительным особенностям и приемам, подчиненным коду, но способным при разрешении проблемы выбирать различную стратегию. Другими словами, матрицы — это познавательные холоны^п, выявляющие все характеристики холонов, о которых говорилось в предыдущих главах. Они контролируются своими правилами, но управляются обратной связью со средой. Они находятся в определенных рамках от чрезмерной педантичной косности до либеральной открытости ума в известных пределах. Они расположены в "вертикальной" абстрактной иерархии, которая сплетается с "горизонтальной" ассоциативной

¹⁰ Humphrey G. Thinking. L., 1951. P. 1.

От греч. слова holos (целое) — термин, придуманный Кестлером для обозначения узлов иерархической системы в биологических или социальных науках. — Прим. перев.

4* 99

сетью. Позвольте мне повториться: все повседневное мышление можно сравнить с игрой по строго установленным правилам и с более или менее гибкой стратегией. Игра в шахматы позволяет применить более разнообразную стратегию, чем игра в шашки, более широкое количество вариантов, разрешаемых правилами игры. Но для них есть и предел; в шахматах бывают безнадежные ситуации, когда вас не спасает даже самая утонченная стратегия. Тогда вы ждете, что вам предложит ваш противник. И в самом деле, в шахматах нет правила, мешающего вам сделать это. Но если ваш противник пьян, а вы остаетесь трезвым, — это уже игра другого характера с другим контекстом. Комбинация двух игр и есть бисоциация. Другими словами, ожидаемая ассоциация означает мышление согласно данному коду в одной плоскости. Бисоциативный акт означает комбинацию двух различных кодов, остающихся в то же время в нескольких плоскостях.

Это не значит, что я умаляю ценность подчиняющегося законам рутинного мышления. Оно предполагает связность и стабильность поведения, упорядочение мысли. Но когда вызов превышает критический предел, рутинного мышления уже более недостаточно. Мир продолжает двигаться вперед и возникают новые факты, создающие проблемы, которые не могут быть решены в пределах условных границ соответствия путем приложения к ним принятых правил игры. Затем наступает кризис с его отчаянным поиском выхода, неортодоксальная импровизация, которая приведет к новому синтезу — акту самовосстановления в мышлении. Латинское слово cogito произошло от coagitare — волноваться вместе. Бисоциация означает комбинацию двух несвязанных познавательных (cognitive) матриц таким образом, что новый уровень добавляется к иерархии, которая содержит первоначально разделенные структуры в качестве своих членов. Движение приливов было известно человеку с незапамятных времен. То же можно сказать о движении Луны. Но идея связать эти два явления, идея того, что прилив вызывается притяжением Луны, возникла, как мы знаем, в первый раз у какого-то немецкого астронома в семнадцатом веке; когда Галилей прочитал об этом, он высмеял эту идею как сверхъестественную фантазию. Отсюда мораль: чем привычнее предварительно не связанные структуры, тем более потрясающим становится их внезапный синтез и тем очевиднее он выглядит в зеркале прицела. История науки есть история прочных уз между идеями, которые были ранее совершенно несовместимы. Магнит и магнитная аномалия были известны в древности как чудо природы. В средние века их использовали з двух целях: как компас в мореплавании и как средство держать жену на близком расстоянии позади мужа. Подобно этому, было хорошо известно свойство янтаря: если его натереть, он будет притягивать мелкие предметы. По-гречески янтарь — elektron, но греки не очень-то интересовались электричеством. То же самое было и в средневековье: почти две тысячи лет электричество и магнетизм рассматривались как отдельные феномены, ни в коем случае не относящиеся друг к другу. В 1820 г. Ганс Христиан Эрстед обнаружил, что электрический ток, проходящий по проволоке, отклонил стрелку магнитного компаса, случайно оказавшегося на столе. Мгновенно два контекста слились в один: электромагнетизм создает своего рОда цепную реакцию, которая все еще продолжается и удерживается в механическом моменте.

Aha-реакция

От Пифагора, объединившего арифметику и геометрию, до Ньютона, сочетавшего галилеевское исследование движения снаряда с кеплеровскими уравнениями планетарных орбит, к Эйнштейну, который объединил энергию и массу в единое уравнение — везде одна и та же модель. Творческий акт не создает что-то из ничего, подобно Богу из Ветхого завета. Он соединяет,

разъединяет, связывает вновь уже существующие по себе идеи, факты, границы восприятия, ассоциативные контексты. Этот акт самооплодотворения в одном мозгу кажется сущностью творчества и оправдывает термин "бисоциация"¹². Возьмем, например, Гутенберга, который изобрел печатный станок (или, по крайней мере, создал его независимо от других). Его первая идея состояла в том, чтобы вырезать буквы как на печати. Но как собрать тысячи маленьких печатей таким образом, чтобы они делали отпечаток на бумаге? Он бился над этой идеей целые годы, пока однажды не поехал в свой родной Рейнланд на праздник виноделов, и, по-видимому, не напился пьяным. Он написал в письме: "Я наблюдал, как лился винный поток, я изучал силу винного пресса, которому ничто не сопротивлялось...". В этот момент щелкнул аппарат: печать и винный пресс соединились, дав печатный станок. Гештальт-психологи внесли свою лепту в достижение истины; вспышка озарения, когда разрозненные кусочки загадки вдруг находят свое место — получила название aha-опыта. Но это не единственный тип реакции, которую может произвести бисоциативный толчок. Совершенно другой вид реакции возникает, например, когда рассказывают такую историю: "Один маркиз двора Людовика XV неожиданно вернулся из путешествия и, войдя в будуар жены, застал ее в объятиях епископа. После минутного колебания маркиз подошел к окну и стал спокойно благословлять толпу людей, проходящих по улице. — Что ты делаешь? — закричала потрясенная жена. — Монсеньор выполняет мои функции, — ответил маркиз, — а я — его"¹³. Смех может быть вызван haha-реакцией¹⁴. Позвольте коротко рассказать сначала о логическом, затем об эмоциональном аспекте смеха.

Haha-реакция

Поведение маркиза и неожиданное, и в то же время совершенно логичное, но логика необычно вытекает из этого типа ситуации. Это логика разделения труда, где правило игры есть quid pro quo, дай и возьми. Мы, конечно, ожидали, что его реакция будет оцениваться по другому критерию — критерию сексуальной морали. Но это взаимодействие между двумя взаимно исключающими ассоциативными контекстами, которые производят комический эффект, что вынуждает нас воспринять ситуацию в то же самое время в двух самостоятельных, но обычно несовместимых рамках отношений. Пока имеется это необычное условие, событие не воспринимается как в обычном случае, в единой рамке отношений, но бисоциируется с двумя.

Но это необычное условие существует недолго. Акт открытия ведет к синтезу, слиянию двух предварительно не связанных рамок отношений; в комической бисоциации мы имеем противоречие между несовместимыми рамками, которые на короткий момент пересекаются. Однако различие не абсолютно. Будь то совместимые рамки или. нет, будут они сталкиваться или сливаться, это зависит от субъективного фактора, ибо в конце концов сталкивание или слияние имеет место в умах аудитории. В уме Кеплера движение Луны и движение

Подобные взгляды были высказаны среди прочих математиков Анри Пуанкаре, который в своем часто цитируемом наставлении юношеству объяснил открытие как счастливую встречу "сцепленных атомов мысли" в бессознательном. Согласно сэру Фредерику Бартлету, "самые важные черты оригинального экспериментального мышления -г- это открытие перехлеста, где первоначально признаются только изоляция и различие". Джером Брюнер рассматривает все формы творчества как результат "комбинированной деятельности". Мак Келлар говорит о слиянии восприятий. Кьюби — об открытии неожиданных связей между "вещами" и так далее, назад к гётевскому "соединяй, всегда соединяй".

¹³ Я рассказывал эту историю в "Акте творчества" и использую ее снова в качестве чистой модели. Большинство анекдотов нуждается в длинном объяснении, чтобы сделать ясной их логическую структуру.

⁴ Благодаря д-ру Бреннингу Джеймсу, предложившему этот термин как близнец; апа-реакции.

приливов слилось, они стали ветвями одной и той же причинной иерархии. Но Галилей воспринял кеплеровскую теорию буквально как шутку, он назвал ее "сверхъестественной фантазией". История науки полна примерами открытий, которые встречались взрывами смеха, так как они казались смесью несов-местимостей, пока смесь не приносила плодов и, предписанная моделям несовместимость, оказывалось, происходит от предубеждений. Юморист, с другой стороны, нарочно выбирает противоречивую линию поведения или универсум, чтобы выставить наружу скрытое несоответствие в конечном столкновении. Комическое открытие — это установленный парадокс; научное открытие — это парадокс разрешенный. Если посмотреть на анекдот с точки зрения маркиза,'его поведение было подлинно оригинальным вдохновением. Если бы он следовал принятым правилам игры, он должен был бы побить или убить епископа. Но при дворе Людовика XV убийство монсеньора было бы рассмотрено если не как прямое преступление, то как поступок очень дурного тона; этого нельзя было сделать. Решить проблему, т.е. спасти свою честь и в то же время унизить противника — вторая рамка отношений, управляемая другими рамками игры, должна была привести к такой ситуации и сочетаться, бисоциироваться с первой. Все оригинальные, комические изобретения — это творческий акт, предумышленное открытие.

Смех и эмоция

Подчеркивается предумышленность, и это приводит нас от логически-юмористической ситуации к эмоциональному фактору в haha-реакции. Когда искусный рассказчик рассказывает анекдот, он создает определенное напряжение, которое представляет собой повествовательный процесс. Но этот процесс никогда не достигает ожидаемой высшей точки напряжения. Дырокол действует как гильотина, которая отсекает логическое развитие ситуации, напряжение становится чрезмерным и взрывается смехом. Если сказать это по-другому, то смех содержит эмоциональное напряжение, которое ослабляется, отвергается разумом и должно быть как-то распределено по всем физиологическим каналам наименьшего сопротивления. Если вы посмотрите на грубое веселье где-то в кабачке, вы сразу поймете, что люди вырабатывают избыток адреналина гримасами, похлопыванием по бедрам, издаванием звуков. В смехе могут проявляться такие эмоции, как агрессивная настроенность, сексуальное влечение, сознательный или бессознательный садизм — все, проходящее через симпатико-адренальную систему. Однако когда вы смотрите умный мультипликационный фильм, гомерический смех сменяется редкой улыбкой, обильный поток адреналина кумулируется в зерна аттической соли. Возьмем, например, классическое определение: "Что такое садист? Это вид мазохиста". Слово "witticism" (острота) происходит от "wit" в его первоначальном смысле искусства, изобретения. Когда мы идем от грубого к более изощренным формам юмора, шутка может быть выражена в виде эпиграммы, загадки, комического сравнения, в эмоциях при этом происходит подобный переход. Эмоциональное напряжение, разряжаемое в грубом смехе — это агрессивность, напряжение, переходящее в ana-реакцию, — интеллектуального происхождения. Она срабатывает в тот момент, когда опускается монетка, когда мы решили загадку, находящуюся в мультипликационном фильме, в нашем сознании или в научной проблеме.

Позвольте мне повториться: две области — юмора и открытия — создают непрерывное многообразие. Если мы пройдем через это слева к центру, то эмоциональный климат, так сказать, постепенно изменяется от злой шутки до холодной объективной констатации. И если мы сейчас продолжим путешествие в том же самом напряжении, мы найдем постепенный переход в третью область

творчества — художественное творчество. Художник тоже скорее намекает, задает загадки, чем утверждает. Таким образом, мы имеем соответственно обратимый переход к другому концу спектра от высокоинтеллектуальных форм к более чувственным, эмоциональным формам, заканчивающимся мысленно свободным блаженством мистики.

Ah-реакция

Но как определить эмоциональный климат искусства? Как можно классифицировать эмоции, которые мы испытываем при виде красоты? Если вы перелистаете учебник экспериментальной психологии, то найдете немного по этому вопросу. Когда бихевиористы используют слово "эмоция", они относят его только к таким вещам, как голод, половое чувство, гнев и страх, и упомянутый нами эффект от выделения адреналина. Они не дают объяснения чувству удивления и восхищения, которое испытываешь, когда слышишь Моцарта, смотришь на океан или впервые читаешь "Священные сонеты" Джона Донна. Но вы также не найдете в учебниках описания психологических процессов, сопровождающих реакцию: когда увлажняются глаза, захватывает дыхание, за которыми следует какая-то блаженная ясность, и совершенно исчезает напряжение. Назовем это ah-реакцией. И, таким образом, закончим эту тройственность haha! aha! ah!

Смех и рыдания, греческие маски комедии и трагедии отмечают крайности спектра чувств; оба они — рефлексы, возникающие в результате переполнения, но. в каждом другом отношении — это физиологические противоположности. Смех осуществляется симпатико-адренальной ветвью автономной нервной системы, рыдания — парасимпатической ветвью; первое старается побудить к действию, второе имеет тенденцию к пассивности, к катарсису. Понаблюдайте за вашим дыханием, когда вы смеетесь: долгое глубокое втягивание воздуха, за которым следует выдох — ха-ха-ха! Когда вы плачете, вы делаете противоположное: хороший захватывающий вдох — рыдания — затем длинный выдох — а-а-х, ахх...

Эмоции, переполняющие нас в ah-реакции, прямо противоположны эмоциям, сопровождающим смех. Последние принадлежат к агрессивно-защитному типу реакций. В нашей теории эти эмоции — проявление самоутверждающей тенденции. Их противоположность я назову самопревосходящими эмоциями. Фрейд дал им название — океаническое чувство; это чувство пространства, высоты, которое испытываешь, случайно оказавшись в пустом соборе, когда вечность заглядывает в окно времени и когда сам себе кажешься растворенным как крошечная крупинка соли в океане воды.

Искусство и эмоции

Полярность между интегративной и самоутверждающей эмоциями, как мы увидели, наследуется во всей иерархии и проявляется на каждом уровне от эмбрионального развития до международной политики. Интегративная тенденция, о которой сейчас идет речь, отражает "частичность" холона, его зависимость от более сложного целого и принадлежность ему. Эта тенденция проявляется по всей линии от физического симбиоза органоидов через стадо рогатого скота и овец к силам сцепления в колониях насекомых и в первобытной орде. Отдельный индивидуум, рассматриваемый как целое, представляет вершину органической иерархии, но в то же время он часть, элементарная единица в социальной иерархии. Эта дихотомия отражается в его эмоциональной природе. Его самоутверждение как автономное, независимое целое выражается в самомнении, в конкуренции, агрессивном поведении или стремлении к защите. Его интегративная тенденция отражает его зависимость как части от семьи,

племени, общества в целом. Но — и это самое существенное "но", — участие в социальной группе не всегда достаточно, чтобы удовлетворить интегративный потенциал индивида, а для некоторых людей это вообще не приносит удовлетворения. Каждый человек — это холон и чувствует необходимость быть частью чего-то, выходить за узкие рамки самого себя; эта необходимость и лежит в истоках "самопревосходящих" эмоций и может быть выражена в социальной солидарности, к которой мы вернемся в третьей главе. Но этой более высокой сущностью, которой жаждет индивид, для того чтобы отказаться от своей индивидуальности, может быть только Бог, природа или искусство, волшебство формы, океан звуков или математические символы слияния в бесконечном — вот тип эмоций, который входит в ah-реакцию. Самопревосходящие эмоции весьма разнообразны. Это может быть печаль и радость, трагизм или лиризм; их объединяет, повторяю, стремление интегрироваться в опыт, который входит за пределы самого себя.

Самоутверждающие эмоции в основном пассивны и приводят к катарсису. Первое выражается в агрессивно-защищающем поведении, второе — в солидарности, восхищении и удивлении. Водопад слез есть выход для избытка самопревосходящих эмоций, а смех — для самоутверждающих эмоций. В смехе напряжение внезапно взрывается, эмоция высвобождается; в рыданиях она постепенно исчерпывается, не разрывая линию настроения; эмоция и мысль остаются неразрывными. Самопревосходящие эмоции имеют тенденцию не к действию, а к покою. Дыхание и пульс замедляются, состояние транса — это шаг к экстазу, вызванный мистическим чувством; эмоция такого качества, которое не может быть завершено каким-либо специфическим сознательным актом. Вы не можете принести с собой домой панораму гор, вы не можете слиться с бесконечностью каким-либо человеческим усилием, быть "подавленным" благоговением, удивлением, быть покоренным улыбкой, "захваченным" красотой — каждое из этих слов выражает пассивную отдачу чувству. Избыток эмоций может быть выражен какой-либо целенаправленной мускульной активностью, но может только проявиться во внутренних, глубинных процессах.

Разнообразные причины, которые могут привести к слезам, эстетический или религиозный надрыв, тяжелая утрата близкого человека, радость, сочувствие, жалость к себе — все они имеют один общий элемент: стремление выйти за пределы индивида, войти в симбиотическую связь с человеческим существом, живым или мертвым, или к какой-то более высокой субстанции, реальный или воображаемой, частью которой чувствует себя Я.

Самопревосходящие эмоции — это детские шаги философии, но они также фундаментальны, также уходят корнями в биологию, как их противоположность. Фрейд и Пиаже среди других подчеркнули факт, что маленькие дети не различают Я и среду. Грудь матери кажется ребенку частью его собственного тела, более близкой, чем кончики пальцев его ног. Он знает о событиях, но не о себе, как об отдельном существе. Он живет в состоянии умственного симбиоза с внешним миром — продолжение биологического симбиоза в утробе матери. Вселенная сосредоточена на Я, и Я есть вселенная — условие, которое Пиаже называет "симбиотическим" сознанием¹⁵. Оно может быть уподоблено текучей субстанции, с приливами и отливами физиологических нужд, и со штормами, которые приходят и уходят, не оставляя больших следов. Постепенно вода отходит, и появляются первые острова объективной реальности, его контуры вырисовываются все четче и рельефнее, острова вырастают в континенты, наносится на карту сухая территория реальности, но рядом с ней еще существует океан, окружая ее, проникая в нее в виде каналов и озер — реликты

Более недавнее освещение этого предмета можно найти в очень важной работе Schachtel E.G., Metamorphosis. L., 1963.

симбиотического союза, прародители того "океанического чувства", которое художник и мистик жаждут уловить вновь на высшем уровне развития, на более высоком витке спирали.

То же самое лежит в основе веры в волшебство, которое мы находим у примитивных и не таких уж примитивных людей. Когда шаман наряжается в бога дождя, он вызывает дождь. Рисуя на камне бизона, первобытный человек гарантирует себе успешную охоту. Это единственный источник, из которого пошли ритуальные танцы и песни, таинственные представления ахейцев, календари вавилонских жрецов-астрономов. Платонические тени в пещере — это символы человеческого одиночества; рисунки в пещерах Альтамиры — символы магической силы человека.

Мы проделали длинный путь от Альтамиры /и Ласкокса, но вдохновение художника и интуиция ученого все еще питаются тем же самым единственным источником, хотя сейчас мы чаще называем его подземной рекой. Желания не >сдвигают горы, но в наших мечтах они делают это. Симбиотическое сознание никогда полностью не побеждается, а просто уходит в глубь к тем примитивным уровням умственной иерархии, где границы Я зыбки и расплывчаты, так расплывчаты, как различие между актером и героем, которых отождествляет зритель. Актер на сцене есть он сам и в то же время кто-то еще, он и танцор, и бог дождя. Драматическая иллюзия — это сосуществование в мозгу зрителя двух универсалий, которые логически несовместимы; его знание, находящееся между двумя плоскостями, представляет пример бисоциативного процесса в самой потрясающей форме, в потрясающей потому, что создает физические симптомы: трепет, холодный пот или слезы в ответ на гибель Дездемоны, которая, знает зритель, существует просто как тень на телевизионном экране.

Самовосстановление и самореализация

Поиск по сайту