— Может, двинуть туда и своими глазами убедиться,— предложил Ларри.— До встречи с твоими родителями в Мадриде остаётся целый месяц. Можно провести в Марокко недельку-другую, а потом вернуться и прокатиться по югу Португалии. Сейчас в Марокко должно быть чудесно и тепло, а здесь мы дадим погоде шанс за неделю исправиться. Тогда и Португалия доставит нам больше радости.
Два дня мы пребывали в нерешительности. В Португалии безопаснее, рассуждали мы. Мы никогда не слышали о том, чтобы португальцы грабили и убивали молодых путешественников-иностранцев, ночующих в палатках на пляжах, как это якобы делают марокканцы. Зато Марокко звучало куда заманчивей, с этаким вызовом. Вряд ли там так уж опасно, думала я, иначе австралийцы предупредили бы.
Утром, когда нам предстояло проститься с Севильей, мы всё ещё колебались. Мы собрали вьючники и вывели велосипеды за ворота кемпинга, и тут Ларри, прислонив к дереву велосипед, вытащил из рулевого ранца песету.
— Выпадет Франко — значит, в Марокко, гербом вверх — в Португалию,— сказал он, подкидывая монетку в воздух.
Когда песета приземлилась, из пыли на нас таращился единственный глаз Франко, маленький и блестящий, как бусинка.
Всего за пару дней мы добрались до Гибралтара.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
МАРОККО
На высоких скалах, окаймляющих южную оконечность Пиренейского полуострова, близ Альхесирас, мы с Ларри остановились под проливным дождём и, прислонив велосипеды друг к другу, вглядывались вдаль через пролив. Впереди неясно вырисовывался мрачный и зловещий африканский берег. Высокие прибрежные скалы, словно гигантские каменные монументы, вставали из волн почерневшего штормового моря. Зрелище было весьма внушительным. Чем дольше и пристальнее мы всматривались в этот незнакомый, чужой материк, тем с большим беспокойством думали о том, какие сюрпризы он нам готовит.
Дождь лил весь день напролёт, он сопровождал нас всю дорогу до самого терминала в Альхесирас. На пароме мы с удовольствием натянули сухую одежду, выжав своё мокрое барахлишко. Мы были единственными велосипедистами на борту.
Сеута, город-порт беспошлинной торговли, до сих пор находящийся под контролем Испании, показался нам шумным и суетным. Докеры-испанцы направили нас в самое дешёвое ночлежное заведение — прямиком под навес станции паромной переправы. Мы провели велосипеды по цементной площадке, позади рядов спящих тел — молодых путешественников из Европы, которые, как и мы, только что прибыли на пароме из Альхесирас либо ожидали отплытия в Испанию первым утренним рейсом. Прислонив велосипед к стене, я живописно развесила свои мокрые вещи на крутых рожках руля и багажных корзинках, пожелав им высохнуть за ночь. Затем мы разостлали маты на холодном, влажном цементном полу и втиснули в спальники грязные, потные тела. Не мылись уже два дня. Ларри засунул все наши ценности на самое дно спальника, себе под пятки, и мы провалились в сон.
Утром мы первым делом устремились в общественный душ на автостоянке возле станции, затем, разменяв деньги, загрузились провизией: рисом, цветной капустой, хлебом, яйцами, присовокупив ко всему два фунта сыра. Ларри долго рыскал в поисках карты Марокко, но даже самые дешёвые «образчики» стоили никак не меньше пяти долларов; в конце концов он взял и запомнил дорогу в Фес. Всё просто, главное — не съезжать с шоссе, ведущего на юг. Мы-то наивно полагали, что все развилки, как водится, будут отмечены знаками-указателями.
После полудня, 14 апреля, потратив два часа на заполнение анкет и бесполезное «отстаивание» на границе, мы с Ларри въехали на территорию Марокко. Оставив за спиной современную цивилизацию, мы ринулись в объятия прошлого. Пара крепких ног да ишак были здесь самыми обычными средствами передвижения, и не шоссе, а всхолмлённая округа сама по себе служила главной «транзитной магистралью».
Никакого столпотворения экономичных малолитражек. Никаких «тойот», «датсунов» или «фиатов», столь обычных для дорог цивилизованного мира. Автомобили были лишь у богатых, причём неизменно «мерседесы». Изредка нас с урчанием и грохотом настигало изрядно спрессованное скопище людей, коробок, живности и корзин, трясущееся в одном из многочисленных в этой стране ветхих, жалобно стенавших общественных автобусов.
Несмотря на то что добрых двадцать пять миль от границы до Тетуана, первого города на южном направлении, были почти пустынны, по всей округе в этой сельской глуши медленно ползли фигурки кочевников. По склонам холмов в беспорядке рассыпались едва семенившие ножками живые курганы одежд: юбки до земли, блузки, свитера, шарфы и шали, увенчанные гигантскими пляжными полотенцами. При ближайшем рассмотрении ходячие вороха тряпья оказались марокканскими женщинами. Пляжные полотенца, обмотанные вокруг головы и заколотые под подбородком, служили им чем-то вроде чадры. Лишь кисти рук да узкая полоска лица — крохотные островки живой плоти тамошних крестьянок, открытые для постороннего глаза. Марокканские арабки кочевали с необъятными тюками за спиной, вмещавшими едва ли не всё их имущество. Дамы всегда брели пешком, тогда как представители сильного пола частенько трусили на осликах. Женщины лишь изредка искоса бросали на нас робкие взгляды, мужчины же в бурнусах — длинных свободных плащах из плотной шерстяной материи, с капюшоном, в остроносых туфлях-шлёпанцах выглядывали из-под надвинутых на лоб капюшонов и, улыбаясь, приветствовали нас.
По одну сторону дороги раскинулись пустынные песчаные белые пляжи и прозрачно-голубое Средиземное море. По другую — тянулись зелёные холмы с редко стоящими деревьями и одиночными скалами. Поражало полное отсутствие всякого мусора. Сельские жители были слишком бедны, чтобы позволить себе роскошь выбрасывать то, что нам казалось негодным хламом. То немногое, что всё же вышвыривалось за ненадобностью, в основном апельсиновая кожура, немедленно с жадностью подъедали трусившие мимо ишаки.
Полагая, что марокканцы вряд ли уступят в нахальстве испанцам, ещё на подступах к Тетуану я мысленно приготовилась к буре свиста и крика, к похотливым взглядам, которыми так часто встречали меня на юге Испании. Однако я была приятно удивлена. Местные джентльмены кивали мне с доброжелательной улыбкой, мальчишки-подростки, все как один, выкрикивали вежливое: «Бонжур, мадам! Бонжур, месье». После чего, шустро лопоча на непонятном для нас французском, они жестами выражали свою радость по поводу того, что мы почтили велопробегом их страну.
Мы всё ещё надеялись разжиться картой, но все магазины Тетуана, как назло, оказались закрыты. Полисмен объяснил нам, что в Марокко, точно так же как и в Испании, магазины «отдыхают» с двух до пяти. Он указал нам, как кратчайшим путём выбраться из города через центр и вновь вернуться на шоссе.
В пяти милях от города нам приглянулось абсолютно безлюдное местечко, где можно было спокойно перекусить и облегчиться. Пока мы осторожно съезжали с дороги и пробирались среди камней и кустарников, кругом не было ни души, но едва только я облюбовала укромный уголок в кольце колючих кустарников, едва примостилась на корточках, как окрестные склоны холмов внезапно ожили. До меня донеслись человеческие голоса, перекликающиеся через узкие долинки, и в тот же миг сами люди «материализовались» вокруг нас: мужчины в просторных, длиннополых бурнусах. Уразумев, что я тут делаю, они сохранили почтительную дистанцию, таращась на нас сверху вниз, с макушек невысоких холмов. Но когда мы покатили прочь от того места, они спустились на пятачок, где мы только что отдыхали, и обшарили его в надежде наткнуться на любую оставленную нами мелочь.
В этот день у меня распухли и мучительно ныли колени. Такое со мной уже случалось. Поболят день-другой, а затем утром проснусь — боли как не бывало, а колени — как новенькие весь следующий месяц. Именно из-за моих коленей мы и начали переход через Риф, строго на юг от Тетуана, на малой скорости — достаточно малой, чтобы стать объектом нападения. Надо сказать, что на горных склонах то тут, то там мелькали стайки арабчат, пасущих овец, коз и стерегущих посевы, и эти ребятишки были, несомненно, самыми большими шустриками и лучшими бегунами на свете. Стоило им заметить нас, медленно штурмующих кручи, как в тот же миг, побросав все дела, они срывались с места и устремлялись к нам. Воздух взрывался визгом восторга, пока детвора, прыгая вверх и вниз по склонам, лавиной неслась по полям, через камни, на дорогу. Мальчишки в мешковатых штанишках и развевающихся рубашонках, девчонки в длинных юбках, просторных блузках, шарфах, увешанные побрякушками.
Каждый из шкуры вон лез, стараясь добраться до нас первым, чтобы, опередив остальных, ломающимся голоском поклянчить вожделенную сигарету. Сигареты — вот что им всем было нужно. «Сигарету! Сигарету! Сигарету!» — монотонное скандирование добежавших первыми перерастало в оглушительный рёв по мере того, как прибывали остальные.
Когда же маленькие попрошайки обнаруживали, что сигарет у нас нет, они вели себя, что называется, сообразно обстоятельствам. Если мы медленно ползли в гору, они, окружив нас плотной толпой, возбуждённо молотили ладошками по велосипедам. Обычно одного строгого громкого «нет» хватало, чтобы заставить их броситься врассыпную. Если же мы на хорошей скорости неслись под гору и нам удавалось всё время оставаться за пределами досягаемости, неутомимые детки либо гурьбой преследовали нас не менее полумили, прежде чем бросить это бесполезное занятие, либо швыряли в нас всем, что было под рукой, точнее, тем, что могла удержать и метнуть детская ручонка — камнями, палками, мотыгами или топориками — когда мы со свистом проносились мимо. Они никогда не метили прямо в нас, и все «снаряды» заведомо посылались «в молоко». Правда, иногда кто-нибудь заходил уж слишком далеко.
Как-то раз один малец на ходу выхватил бутыль для воды прямо из-за спины Ларри. Остановившись, Ларри спешился и с грозным видом двинулся назад к приотставшему было мальчишке. Почуяв, что дело принимает скверный оборот, старший брат виновного вырвал бутыль из рук воришки и вернул её Ларри, попутно отвесив братцу звонкую оплеуху, после чего вся ватага, в молчании застыв на месте, проводила нас смиренными взглядами.
Но не прошло и десяти минут, как нас толпой облепили подростки, когда мы медленно, дюйм за дюймом, ползли в гору, преодолевая особенно крутой подъём. Когда вся шайка сгрудилась вокруг нас, самые отчаянные схватили нас за руки и за ноги, в то время как остальные пытались выдернуть из-под нас велосипеды. Мы с Ларри раздали несколько тумаков, надеясь охолонить разбойников, но тщетно: они продолжали нас держать. В тот самый миг, когда мы уже приготовились расцеловаться с асфальтом, из-за вершины горы вывернул новёхонький сияющий «мерседес». С одного взгляда оценив происходящее, водитель рванул машину прямо на нас. Заскрежетали тормоза, из салона выскочили двое марокканцев в европейских костюмах. Разогнав юных бандитов, они жестом скомандовали нам поскорее уносить ноги, однако в трёх милях от злополучного места мы опять угодили в окружение.
Так уж вышло, что весь день, через каждые три-четыре мили, всю дорогу в Фес, нас неотступно преследовали ватаги маленьких попрошаек, невероятно охочих до сигарет. И если юные горцы жаждали сигарет, то взрослые мужчины стремились сбыть нам гашиш. В горах Риф марокканцы выращивают коноплю, а благодатная нива, как водится, щедро дарит их гашишем. Всякий раз, когда нам случалось проезжать мимо скопления домов из плитняка, местные коммерсанты пулей вылетали на улицу и гнались за нами с внушительными брусками гашиша в руках.
«Твоя гашиш хочет,— надрывались они.— Твоя здесь стоять. Гашиш и душ».— Горцы уже хорошо знали маленькие слабости иностранцев.
«Твоя-моя дистрибьютор,— приставал один торговец.— Твоя-моя гашиш дёшево покупать, твоя страна продавать. Доллары много-много».
К закату дня мы всё ещё были в горах, то взбираясь на кручи, то с ветерком спускаясь в глубокие узкие долины. На склонах гор вдали то тут, то там маячили группки глинобитных хижин. К этим глухим деревушкам не было никаких подъездных дорог, туда вели лишь редкие пешие тропы. Мы слышали, как люди перекрикиваются друг с другом через горы и долины. Если взрослый прохожий, оказавшись поблизости от дороги, замечал нас, он немедленно передавал новость выше, своим соплеменникам в скалах, и тотчас же отовсюду: из-за деревьев и камней, из домов — высовывались головы в капюшонах. Одни безмолвные «капюшононосцы» обозревали нас издали, другие спускались вниз по склонам, чтобы поглазеть с более близкого расстояния. Детвора никогда не досаждала нам, если рядом были взрослые.
Между тем незаметно подкрались сумерки, а в наших усталых головах не было ни одной дельной мысли насчёт предстоящей ночёвки. Склоны гор были слишком круты, да и мы боялись, как бы дети не забросали палатку камнями. Не имея под рукой карты, мы не знали, приближаемся ли мы к городу или, напротив, удаляемся от него, хотя впереди уже маячило нечто похожее на перевал. Мы продолжали давить на педали, при этом мои колени нестерпимо болели. Я молила о том, чтобы найти на вершине хоть какое-нибудь поселение.
Небольшие марокканские посёлки, рассеянные вдоль дороги от Сеуты до Феса, обычно состояли из глинобитных хижин, крытых соломой, чайной, где из уважения к мусульманскому закону, запрещающему потреблять спиртное, подавали только чай и безалкогольные напитки, общественного колодца или источника, стаи бродящих по улицам куриц, канализации и водопровода.
Деревушка, что приветствовала нас на перевале, полностью соответствовала вышеприведённому описанию, за исключением разве того, что она могла похвастать двумя чайными вместо одной. Она расположилась в самом центре узкого болотистого плато.
Эту ночь, впервые за всё путешествие, нам предстояло провести среди людей, родного языка которых — арабского — мы не знали. Прислонив велосипеды к стене одной из двух чайных, мы гадали, какими жестами воспользоваться, чтобы попросить разрешения поставить палатку в сущей хляби рядом с заведением. Мы немного волновались насчёт того, как отреагируют местные на наше появление и просьбу.
При входе в чайную, на грязном деревянном столе, покоился толстый кусок волокнистого, протухающего и изрядно обсиженного мухами мяса. Позади мясного обрубка помещались примитивные весы, состоящие из рычага, пары чашек и малого набора круглых гирек. Мясной нож был покрыт густым слоем запёкшейся крови и пыли.
Обогнув мясо, Ларри решительно двинулся в чайную, я поплелась следом. Я вряд ли представляла свою роль женщины в исламской стране, где до сих пор мне редко приходилось видеть женщин и где мужчины устраивают чисто мужские посиделки и никогда прежде не лицезрели дам в чайной.
Все столики в чайной были заняты, мужчины курили гашиш, прихлёбывая чай или потягивая лёгкие напитки. При нашем появлении беседа захлебнулась, и безмолвные лица напряжённо изучали нас, не выражая особых эмоций.
— Здравствуйте. Здесь кто-нибудь говорит по-английски? — нерешительно спросил Ларри.
Никто не проронил ни слова. Лишь один марокканец, единственный посетитель чайной, одетый не в длинный бурнус, помотал головой.
— Habla espanol? — допытывался Ларри.
— Si! — отозвался посетитель в помятом костюме, который, как оказалось, служил в министерстве юстиции и заглянул в чайную по дороге на север, в Тетуан из Мекнеса. Звали его Меруан, он говорил по-арабски, по-испански и по-французски. В Марокко образованная молодёжь знала французский в качестве второго языка, люди старшего поколения, чьи школьные годы прошли в те времена, когда Испания владела частью Марокко, ещё не забыли испанский.
Ларри объяснил Меруану, что нам нужно, а он, в свою очередь, растолковал наши намерения посетителям чайной. Когда Меруан кончил говорить, «капюшоны», похоже, крайне воодушевились, предчувствуя нечто любопытное. Меруан жестом пригласил нас следовать за ним, не отставая от нас ни на шаг, из чайной высыпали остальные. К тому времени сельские ребятишки уже «засекли» наши велосипеды у стены чайной и теперь из кожи вон лезли, разнося весть по своему «беспроволочному телеграфу». Вскоре все мужчины и детвора посёлка сгрудились вокруг нас. И снова ни единой дамы.
— Ставьте палатку где угодно,— разрешил Меруан.— Нам так хочется взглянуть.
Мы с Ларри засуетились в поисках сухого бугорка рядом с чайной и приступили к разбивке палатки. Пока мы трудились, Меруан забрасывал нас вопросами о нас самих и о велопробеге, а затем переводил наши ответы остальным. Когда же вздулся купол нашей яркой жёлто-голубой палатки, все присутствующие, и Меруан в том числе, словно приросли к месту. Самые смелые из ребятишек начали было подбираться ближе, однако их удержали взрослые, буравившие нас вопросительными взглядами. Как только Ларри жестом пригласил всех и каждого приблизиться и обследовать палатку, правоверные опустились на корточки и прилипли к окошечкам палатки, заглядывая внутрь, затем робко ощупывали нейлоновые стенки и обследовали алюминиевые стойки и колышки.
Спустя некоторое время они пристали к Меруану с каким-то вопросом.
— Хотелось бы знать, как вы попадаете внутрь,— пояснил Меруан.
Расстегнув молнию полога, Ларри вполз в палатку, через минуту он уже подмигивал нам из окошка. Это впечатлило всех; когда же я распаковала подушки и спальники, «капюшоны» мгновенно выстроились в очередь, чтобы своими руками потрогать незнакомые предметы. Меруана разобрало любопытство: есть ли у президента Картера палатка вроде нашей?
Едва мы закончили разбирать свой нехитрый скарб, посыпал мелкий дождик. Меруан торопливо простился, сел в машину и был таков. Остальные зрители натянули свои капюшоны и, ссутулившись, торопливо зашлёпали, кто остроносыми туфлями, кто босиком, под гостеприимный кров чайной либо разбрелись по домам. Мы с Ларри залезли в палатку, тогда как детвора толкалась возле окон, тараща на нас глазёнки. Дети махали ладошками, прыская от смеха.
С отъездом Меруана мы поняли, что потеряли всякую возможность речевого общения с только что освоенной деревушкой. Неожиданно в одном из окон палатки возникло озабоченное лицо хозяина чайной. На жутко ломаном испанском, отчаянно жестикулируя, он втолковал нам, что если ночью дождь разойдётся, то землю вокруг нашей палатки непременно затопит вода. У него было для нас местечко получше, и он пригласил Ларри следовать за ним. Я осталась ждать в палатке, успокаивая свои натруженные колени.
«Местечко получше» оказалось просторным помещением, сложенным из бетонных блоков, начисто лишённым окон, зато с тяжёлой рифлёной стальной дверью. Этому свежепостроенному боксу вскоре предстояло стать единственным в посёлке крытым рынком. Хозяин чайной был его гордым владельцем, его физиономия расплылась в широчайшей улыбке, когда мы принялись горячо благодарить его за предложение, согласившись провести ночь внутри «каменного пенала».
Сложив палатку, мы перетащили всё в тёмный бокс, который должен был послужить нам убежищем от дождя, шума и огней проходящего транспорта. Затем мы, подхватив плитку, утварь, рис и овощи, зашагали в чайную, где можно было приготовить и поглотить ужин при свете керосиновых ламп.
К нашему столику подсели двое молодых людей, которые свободно говорили по-французски и немного читали по-английски. Я извлекла журнал «Тайм», который купила в Сеуте, и протянула его юношам. Открыв журнал, они тыкали пальцами в фотографии Картера, Садата и Бегина и улыбались.
— Джимми Картер,— кивнул один из них.— Хорошо. Мир.
Его приятель указал на фото «атомного гриба», а затем, хмурясь, пожал плечами, желая показать, что не понимает. Взглянув на фото, его друг проронил: «Хиросима», тогда другой закивал, что понял.
Внимательно изучая журнал, они оба покуривали гашиш и тискали друг другу ручки. В исламском Марокко сельские юноши до женитьбы не имеют сексуальных контактов с женщинами, и наши «голубки», подобно многим другим юным мусульманам, с которыми нам довелось познакомиться, разделяли сексуальные желания с другими мужчинами, потому что женщины были для них табу или они просто отдавали предпочтение партнёрам-мужчинам.
Пока мы трапезничали, в чайную заглянул водитель грузовика, привлечённый вечерним шашлыком с чаем. Мы немного поговорили с ним на испанском, и он, прежде чем покинуть заведение, поведал всем присутствующим о наших страданиях без карты. Это сообщение побудило всех завсегдатаев заведения собраться в кружок, голова к голове, и нарисовать для нас план местности, детально изобразив на нём дорогу в Фес. В довершение работы какой-то умник снабдил план подписями на французском. В целом рукотворный набросок получился весьма приблизительным, однако из него легко можно было понять, что дорога имела лишь две развилки: повороты на Шешуан и Мекнес.
Покончив с ужином, мы поблагодарили всех за «карту» и, оставив журнал нашим новым друзьям, направились обратно в бетонный «склеп». Хозяин чайной переживал, как бы мы не замёрзли, но мы уверили его в том, что наше ложе будет достаточно тёплым.
Посёлок погрузился в тишину. Такие современные и обычные для любого захудалого городишка звуки телевизоров, радио и автомобилей, шумы водопровода и водопадов спускаемой в уборных воды здесь отсутствовали начисто. Дети, все как один, мирно посапывали в постелях, лишь редкие «окапюшоненные» долговязые фигуры маячили в темноте возле уснувших домов. «Капюшоны» приветливо кивали нам, казалось, в воздухе разлилось чувство всеобщего умиротворения. Мы же с Ларри, «пометив территорию» на самом краю селения, нырнули в кромешную тьму нашего бокса и задвинули за собой тяжёлую дверь.
Пока я ощупью отыскивала свой спальник, мне вдруг вспомнились наставления одной немки, с которой я познакомилась ещё в Испании.
«Если вы всё-таки вознамерились посмотреть Марокко,— убеждала она,— то непременно заранее забронируйте себе места в приличном отеле. Требуйте себе номер с надёжным дверным замком. Не будет лишним, зная этих непредсказуемых марокканцев. Очень опасный народ, все без исключения. Не только ограбят, но ещё и горло перережут. Они тащат всё, что плохо лежит».
Улыбнувшись своим мыслям, я скользнула в спальник и погрузилась в сон, преисполненная благодарности к «непредсказуемым и опасным» марокканцам.
Наутро, позавтракав в «пенале» и победив рифлёную дверь, мы зашагали к общинному источнику. Мужчины и дети уже спешили в горы к своим стадам и посевам, но, завидев нас у источника, они сворачивали с курса поглазеть, как мы моем посуду. Двое мужчин упорно допытывались у нас о чём-то, но мы, увы, не понимали вопроса. Наконец один из них сгорбился и, скрестив руки на груди и стиснув пальцами плечи, показательно задрожал, а потом мотнул головой в сторону нашего бетонного убежища.
— Интересуются, не продрогли ли мы ночью,— заключил Ларри.
Мы дружно помотали головами, и все рассмеялись. Прежде чем двинуться дальше на юг, мы заглянули в чайную и поблагодарили хозяина за гостеприимство. С южной оконечности плато, где дорога спускалась вниз с перевала, открывался вид на вершины высоких гор, протянувшихся на востоке. Воздух был всё ещё влажен и прохладен, и мне впору было влезть в спортивные брюки и свитер, пришедшиеся как нельзя кстати, так как мне уже и самой захотелось прикрыть ноги и руки в знак уважения исламской традиции.
— Оп-па, похоже, впереди затор,— сообщила я Ларри, пока мы, не работая педалями, по инерции катились под уклон к подножию горы.
Впереди, перекрыв дорогу, стояли двое с мотоциклами. Ещё издали было видно, что мотоциклисты вооружены. Как и большинство марокканцев, эти двое были немногим смуглее испанских южан. Оба рослые, крепкого телосложения, черноволосые, с густыми усами. Выражение глаз самое что ни на есть свирепое. Мы с Ларри продолжали катить до полной остановки. На дороге, кроме нас,— ни души.
— Паспорт,— потребовал тот, что пониже.
Это были полисмены. Выудив паспорта из притороченной к рулю багажной сумки, мы протянули их патрульным. Полицейские с любопытством разглядывали наши велосипеды, затем паспорта, в недоумении вперились в корочки.
— Ю-най-тед стейтс оф А-ме-ри-ка? — громко вслух прочёл один из них.
— American? — недоверчиво спросил долговязый.
— Точно,— подтвердил Ларри.
— Но как твоя сюда попал с велосипед? — В отличие от своего франкоговорящего напарника, тот, что пониже, худо-бедно изъяснялся по-английски.
— Мы прилетели из Америки в Испанию вместе с велосипедами. А сюда добрались из Барселоны.
— Далеко-далеко. Куда едешь Марокко?
— Фес.
— American? — переспросил длинный.
Он всё ещё не верил ни глазам, ни ушам, недоумевая, как это американцев занесло в Марокко, да ещё на велосипедах. Спасибо, напарник объяснил.
— Американцы путешествовать только туравтобус! — сказал он.— Вы — нет. Вы ехать велосипед. Это хорошо. Давайте мы поможем.
Сопроводив нас в придорожную чайную, они велели её хозяину принести нам еды. Тот протянул нам карликовую булочку и пригоршню плавленых сырков в фольге. Полисмен немного поторговался.
— Не хватало только добавить ещё чуток сырку к тем двум фунтам, что мы купили в Сеуте,— простонал Ларри.— Но ведь, чёрт возьми, не станешь же спорить с этими ребятами.
Мы рассмеялись и, поблагодарив полисменов и хозяина заведения, покатили дальше на юг.
После нескольких часов езды по поросшим травой холмам дорогу неожиданно наводнили люди — мужчины, женщины, дети двигались на юг кто пешком, кто верхом на ослах с большими корзинами, притороченными по бокам от сёдел. Мы забеспокоились. Казалось, всё горное население совершало некий массовый исход, и мы гадали, не произошла ли здесь или только должна была произойти какая-то крупная катастрофа, о которой мы не имели ни малейшего представления. Однако, несмотря на то, что люди перемещались достаточно быстро, все они не выказывали ни малейшего беспокойства. Какой-то почтенный старец на ослике, ведомом под уздцы женщиной, при виде нас принялся истерически хохотать. Для бесконечных просторов марокканских дорог велосипедисты — зрелище почти небывалое, не встретишь их и в малых городках. Вот почему марокканцам виделось в нас нечто странное и удивительное. Пролавировав около десяти миль в сплошном потоке людей и ослов, мы наконец добрались до его конца, то есть до крупного селения. Тут мы и обнаружили, что причина массовой миграции — не что иное, как базарный день.
В центре селения возвышалась круглая кирпичная стена с единственными, но широкими воротами. За стеной крестьяне выставляли на продажу свой товар, бродячие торговцы с импровизированных прилавков продавали пляжные полотенца и свечи. Кишевший народом рынок был до того грязен и унавожен, что передвигаться там можно было лишь по сколоченным из досок сухим мосткам. Нам не мешало бы заглянуть на рынок и прикупить продуктов к обеду, но тогда нам пришлось бы оставить велосипеды с наружной стороны стены, вне поля зрения.
— Не знаю, как ты, но я-то давно понял: слухи о том, что марокканцы в общем и целом представляют собой шайку отпетого ворья, сильно преувеличены,— заявил Ларри.— Во всяком случае, здесь вряд ли кто позарится на наши велосипеды. Похоже, все они всё же с уважением относятся к тому, что мы делаем. По-моему, можно спокойно оставить велосипеды и здесь, никто их и пальцем не тронет. Как ты думаешь?
Хоть я и слегка покривила душой, но всё же решила, что стоит рискнуть. Использовав весь спектр мимики и жестов, Ларри попросил одного из трёх десятков мальцов, столпившихся вокруг нас, присмотреть за велосипедами, пока мы будем делать покупки. Мигом смекнув, что именно ему, достойнейшему из достойных, оказана «высокая честь» охранять имущество двух гостей-иностранцев, он мигом принял крайне важный вид и занял позицию возле велосипедов. Теперь я уже знала наверняка, что беспокоиться не о чём. На базаре, пробравшись через болото грязи и ослиного помёта, мы оглядывали прилавки, выбирая продукты. Торговцы подсовывали нам увесистые пакетики восточных сладостей, приветливо выкрикивая: «Bon jour, madam! Bon jour, monsier!»[12]Араб, говоривший по-испански, продал нам два фунта апельсинов, немного моркови, цуккини, лука и помидор. Всё это, вместе взятое, обошлось нам в неслыханную сумму — в полтора доллара. Стоит ли говорить, что в тот самый миг перед парой небогатых велосипедистов, да к тому же больших любителей поесть, страна предстала в наилучшем свете. Подкинув ко всему прочему лично от себя пакетик сладостей, марокканец пожелал нам доброго пути. К полудню мы добрались до Уаззана, единственного города на всём пути от Тетуана до Феса, и сделали остановку, чтобы загрузиться питьевой водой и хлебом. Бакалейщик посоветовал нам поискать воду в баре туристического отеля, находящегося чуть дальше на той же улице, что и бакалейная лавка. Во внутреннем дворике отеля за столиками отдыхали, потягивая лёгкие напитки, две испанские пары. Завидев нас верхом на велосипедах, одна из испанок разинула рот от изумления.
— Dios mio! Неужели вы проделали весь путь от Сеуты на этих самых штуковинах? — пронзительно верещала она. Дама вместе с друзьями возвращалась из Феса, они любезно предложили нам свои карты.— Впереди развилка,— объяснила туристка.— Мы всё время ехали по главной дороге. Местность довольно ровная, но сама дорога в ужасном состоянии. Такие ямы, что можно ухнуть в них с головой, да и камни попадаются сплошь и рядом. Советую вам добираться до Феса горной дорогой. Возможно, она лучше, чем шоссе, по крайней мере, хуже быть не может.
Едва мы распрощались с испанцами, как к отелю подкатил ультрасовременный, снабжённый кондиционером туристический автобус, и мы решили расспросить водителя об обеих дорогах на юг. Прежде чем выбрать узкую горную дорогу, едва различимой линией вьющуюся на картах, которыми снабдили нас испанцы, нам хотелось услышать мнение хотя бы ещё одного человека. Подходя к автобусу, мы обнаружили, что пассажирами его были американцы. Мы оба отчаянно обрадовались встрече с соотечественниками и ринулись прямо к ним, в надежде завязать разговор.