— Северус?
Снейп не двигался, по-прежнему держа руки в карманах и не сводя тёмных глаз с фасада.
Гермиона подошла. Он даже мельком не перевел взгляд на её лицо и вообще никак не показал, что заметил её присутствие рядом. Зато она подскочила от неожиданности, когда в нескольких футах от них на землю неуклюже плюхнулся белый павлин и исчез под изгородью.
— В чём дело? — спросила Гермиона. — Вы тут уже бывали?
Снейп всё смотрел и смотрел пристально, затем моргнул и нахмурился. Наконец он встретился с Гермионой взглядом.
— Не знаю.
— Забудешь такую махину… — отозвалась она, искоса оглядываясь через плечо. Она знала, что особняки в этих краях были пучок за пятачок (ах, если б то был не просто фразеологизм), и всё-таки Неверный Дом определённо был необычным. Не то чтобы он вызывал у Гермионы какое-то особое чувство. Она оставалась довольно равнодушной — насколько равнодушно в принципе можно взирать на такое колоссальное поместье. Но эта странная архитектура, многочисленные окна ромбовидной формы, узкие, остроконечные, как клыки, фронтоны… Солнце пропало, похоже, окончательно, утопив всё вокруг в плотном сером сумраке, и Гермиона отчаянно пыталась не стучать зубами.
— А вы? — спросил Снейп, снова уставившись на особняк.
— Не думаю. — Гермиона отступила на шаг. — Пойдёмте. Экскурсия начинается через десять минут. — Она потянула его за рукав. — Пожалуйста, — добавила она, будто у него вообще был выбор.
____________________________
Наверное, он был заразен. Иначе не объяснить, почему все в экскурсионной группе, в которую их с Гермионой включили, ходили с такими кислыми минами и тоже молчали. Даже гид, мужчина с багровым овальным лицом, который производил впечатление человека от природы жизнерадостного, говорил с ними резко, стремительно проносился по комнатам, выдавая по коротенькому рассказу о каждой и отказываясь отвечать на вопросы.
Когда Гермиона подняла руку в третий раз, Снейп глянул на неё искоса. Гид проигнорировал её, и она со вздохом опустила руку.
— Что-то странное творится, — прошептал Снейп, как только они отстали от группы. Они шли вдвоём гуськом по узкому коридору, и старые половицы под их ногами ужасно громко скрипели.
— Мне холодно, — опять пожаловалась Гермиона, плотнее прижимая воротник к шее. Руки у неё покраснели, кожа на костяшках нескольких пальцев потрескалась.
— Кажется, я бывал здесь раньше, — сказал Снейп.
— Вспомнили? — прошептала Гермиона. — Когда?
— Не знаю. Просто место кажется… знакомым.
Гермиона помолчала, обдумывая что-то.
— По-моему, — сказала она, — я понимаю, что вы имеете в виду.
Снейп последовал за группой в гостиную. Целых три минуты он пытался вникнуть в скучные факты, стремительным потоком изрыгаемые гидом, и только потом заметил, что Гермионы рядом нет. В гостиной находились только он сам, пятеро других участников экскурсии и гид, с угрюмым видом стоявший под хрустальной люстрой. В отсутствие электрического освещения семь лиц были видны только благодаря мерцанию свечей в настенных светильниках, отражающемуся в хрустале, окнах и зеркале над камином.
— Гермиона? — шепнул Снейп в темноту за спиной. Изо рта вырвалось в холодный воздух облачко пара. Прошла ещё секунда, сердце его билось всё чаще, ладони начали потеть, хотя оставались холодными, а кончики пальцев были ледяными. — Гермиона? — позвал он опять, уже громче.
Он думал, что гид немедленно сделает ему замечание, но вся группа вдруг притихла. Все сгрудились вокруг Снейпа, дрожа и смотря, как плывёт и исчезает во тьму выдыхаемый ими воздух.
— Я… — осекся гид и издал вдруг звук, страшно похожий на сдавленный всхлип.
«У меня была подруга, — рассказывала Гермиона, когда они ехали на поезде в лес Дина — теперь казалось, будто это было много лет назад. — В лечебнице. Она пыталась покончить с собой. Молодая ещё… может быть, даже младше меня. Я спросила её: каково это — жить с такой депрессией, что жить не хочется? А ещё спросила, насколько вообще справедливы расхожие фразы, ну, знаете, как часто говорят: «чёрный пёс депрессии», «чернее тучи» и тому подобное ». Гермиона улыбнулась и отогнула страницу в своей записной книжке, ту самую, с огромной чёрной кляксой, бесформенной и призрачной, так ожесточённо начерканной на бумаге, что за ней не было видно линовки. Снейпу пришлось осторожно поставить локоть на столик, чтобы заслонить дневник от посторонних взглядов. «Она ответила, — продолжала Гермиона, — что депрессия — никакой не пёс. Это вообще не животное. Это такая сущность. Она как агрессивный хулиган-задира — подскочит вдруг, обхватит так крепко, что не продохнуть. И начинается паника, потому что воздуха не хватает, ты просто хочешь освободиться, немедленно, любым способом. И пока ты во власти этой гадины, думать невозможно ни о чём: сердце словно перестало биться, а внутренности расплавились и превратились в вязкую слизь. Думать получается только о самом худшем, что есть и было в твоей жизни, о том, что ты никогда не был счастлив и никогда не будешь. Депрессия — это такая сволочная приятельница Смерти ». Гермиона опять улыбнулась — в изгибе губ её притаилась грусть. «Коварная тварь ».
Почему он сейчас вдруг вспомнил об этом разговоре? Сейчас, когда опустился холод, свет мерцал, а Гермиона будто испарилась в воздухе. Сейчас, когда все молчали, словно объятые ужасом, в ожидании чего-то.
В его голове всплыл другой разговор, другая картинка: Гермиона сидит по-турецки на своей кровати в пансионате, его матрас прижат к её матрасу. Она улыбалась ему — она ему часто улыбалась. Она будто копила эти улыбки всю жизнь и вытащила на свет божий, только чтобы свести его с ума. Снейп по пальцам одной руки мог сосчитать, сколько человек за всю его жизнь смотрели на него с такой теплотой, и даже не загнул бы все пять. И Гермиона одна из них или была одной из них, а теперь её нет, и так холодно…
— Отопление отказало, — неожиданно для себя самого произнёс Снейп. Он поддел ногтем уголок наклейки Национального фонда, благодарный за это доказательство существования Гермионы, которая прилепила эту наклейку ему на пальто, прижимая ладонь к его груди. — Сбой в электросистемах. Боюсь, из соображений безопасности нам придётся попросить всех проследовать к ближайшему выходу. Проходим организованно.
— А вы кто? — спросил гид, резко вынырнув из своей хандры. Его лицо снова лишилось своей природной дружелюбности, круглые щёки пылали красным в свете свечей.
— Обслуживающий персонал. — Ложь Снейпа была очевидна, но людям либо было плевать, либо не терпелось уйти, поскольку вся группа, кроме него, вскоре покинула комнату, и он мог наконец крикнуть громко: «Гермиона?»
Его шаги отдавались эхом в просторной комнате. Все двадцать стульев были пусты. Деревянная столешница, стулья, каминная полка горели отражённым светом свечей. На секунду Снейпу показалось, что он периферийным зрением заметил отражение в центре стола: зелёная вспышка, пара глаз, сначала полных ужаса, затем пустых. Внутри у него всё перевернулось.
— Гер-ми-о-на? — позвал он снова, выдавливая её имя по слогам.
Раздался хлопок, шарканье ног, усталое «Северус, я…», а потом молчание. Повернувшись, Снейп обнаружил, что у двери, через которую прошла экскурсионная группа, стоит Гермиона: негнущиеся руки по швам, лицо в тени, в линзах очков пляшут огоньки свечей.
— Где вы были? — спросил Снейп.
Становилось ещё холоднее. Его дыхание словно приставало к губам кристалликами, замерзая на отрастающей щетине, которую он не мог сбрить уже несколько дней. Снейпа опять замутило, и в гостиной стало темнее, будто одна за другой стали гаснуть свечи.
— Гермиона? — ему показалось, что он сказал это вслух, но губы не шевельнулись.
Гермиона всё равно не услышала бы — испустив пронзительный вопль, она рухнула на пол, сотрясаясь и подёргиваясь всем телом.
____________________________
Гермиона очнулась в закрытом кафе. Она сидела в кресле, а на столе перед ней стремительно остывала чашка чая — досадно, Северус просил горячий какао, но его проигнорировали. Он стащил у кассы плитку шоколада, но теперь за ним наблюдали. Он терпеливо ждал и ломал шоколад на кусочки прямо в фольге — один кусочек незаметно бросил Гермионе в чай, пока та тупо смотрела сначала на чашку и блюдце, затем на гида, проверявшего свой телефон и явно раздумывающего, сколько времени дать ей на то, чтобы прийти в себя, и когда ему можно будет уехать домой.
— Что случилось? — произнесла Гермиона, переводя взгляд с чая, на потолок, с потолка на свои руки, будто впервые их видела.
— В больницу нужно? — слишком громко сказал гид, и она вздрогнула.
— Нет. — Она коснулась трясущейся рукой лба и сделала резкий вдох. — Всё нормально.
— У неё бывают припадки, — опять соврал Снейп. — На этот раз ничего серьёзного. С ней всё будет нормально.
Гермиона недоуменно посмотрела на него.
— Мы закрываемся через пять минут. — Гид опять проверил свой телефон, и Снейп мог бы поклясться, что слышит его мысли: «Четыре минуты ».
— Мы быстро, — успокоил его Снейп.
Гермиона продела палец в изящную фарфоровую ручку чашки.
— Что случилось? — повторила она.
— Вам нужен врач? — шепнул Снейп, чтобы гид не слышал.
— Нет.
Дважды расплескав чай, она наконец исхитрилась твёрдо ухватить и поднести чашку к губам без инцидентов. Сделав глоток, она скорчила гримасу: «Сладкий».
Снейп, теребящий под столом шоколад, с удовлетворением заметил, что руки у Гермионы перестали трястись.
Она допила чай, несмотря на собственные возражения, и их бесцеремонно выставили из парадных ворот. Гид предложил подбросить их до подъездной дороги — вероятно, просто чтобы убедиться наверняка, что они ушли. Выбравшись из машины, Гермиона слабо помахала ему рукой, а Снейп только нехотя поблагодарил и прилепил сморщенный стикер Национального фонда с обратной стороны подголовника пассажирского сиденья.
По дороге к автобусной остановке Снейп поддерживал Гермиону, которая брела, обхватив его рукой за плечи. Поначалу она отказывалась от помощи, что лишь удлинило им путь. Снейп отчаянно надеялся, что скоро подойдёт следующий автобус, что скоро они вернутся в свой стерильный гостиничный номер, где он укутает Гермиону во все одеяла, какие найдутся, и развернёт перед ней самый настоящий шоколадный пир. Он почему-то точно знал, что это поможет. Он уже скормил Гермионе остатки шоколадной плитки, но действие плитки оказалось умеренным: кисти трястись перестали ещё в кафе, но рука её, обвивавшая его шею, каждые несколько секунд вскидывалась, едва не душа его, а пальцы дёргались так, будто нервы у девушки горели. Сам Северус ступал медленно, как по грязи. Все внутренности у него словно бултыхались при каждом шаге противной жижей, и даже несмотря на тепло тела висевшей на нем Гермионы, ему казалось, что он промёрз насквозь, что стужа крадётся за ними по пятам, а со всех четырёх сторон вокруг них под навесом безлюдной автобусной остановки хищно таится чёрный мрак.
Через две минуты пришёл автобус, но и в автобусе было темно и пусто. Сумрачный водитель молча взял у Гермионы деньги за обратный билет для Северуса и вернул сдачу.
Дорога обратно в город занимала всего несколько минут, но им казалось, что они долгие часы петляли по извилистым сельским дорогам, без конца останавливались, трогались и снова останавливались, проезжая через центр города. Ни Снейп, ни Гермиона не поблагодарили водителя, сходя с автобуса, и не проронили ни слова друг другу, поднимаясь на лифте в свой номер на втором этаже.
Кровать на стороне Гермионы так и осталась незаправленной, но он всё равно откинул для неё покрывало и натянул поверх её плеч — этот жест почему-то показался ему привычным, будто забота о другом человеческом существе была для него делом что ни на есть естественным. Снейп ринулся на поиски термостата — в номере тоже было ужасно холодно. Вдруг из кровати послышался тихий голос Гермионы:
— Северус?
Он остановился, обернулся, почему-то с ощущением, что его поймали на лжи.
— Я поставлю чайник.
— Не надо, — попросила она. — Пожалуйста, присядьте рядом.
— Вам нужен врач? — опять спросил Снейп, мысленно коря себя за то, что не воспользовался предложением гида, когда с ней случился приступ. А вдруг произошедшее не имело отношения к… этому? Вдруг ей нужна помощь? А что если…
— Нет, — настойчиво повторила Гермиона. Она очевидно хотела произнести это твёрдо и убедительно, но вышло тихо и слабо. Она лежала на спине, спеленатая простынями как мумия. Слегка поёрзав, чтобы высвободить простыни из-под матраса, она попыталась приподняться на кровати.
— Не надо… — начала Гермиона. Снейп уже подскочил к ней и пытался уложить её обратно. — Прекратите. У вас руки ледяные. Залезайте под покрывало.
Снейп застыл, опустив руки. Слабое тепло, украденное у её плеч, быстро улетучивалось с его ладоней.
— Зачем? — спросил он.
— Мне нужно, чтобы кто-нибудь был рядом, — ответила она.
Быстро всё обдумав, Снейп уступил. Ботинки один за другим шлепнулись на пол. Носки он не снял — это казалось ему слишком неподобающим. Он лёг на достаточном расстоянии от Гермионы, невольно чувствуя, несмотря на её просьбу, что всё это крайне неправильно, во многих отношениях. «Что она сказала бы, если бы знала? — подумал он в миллионный раз. — Да ничего она не сказала бы, просто сбежала бы ». Он позволил себе слегка извернуться, чтобы оказаться лицом к Гермионе, предусмотрительно оставив по меньшей мере полдюйма между своей коленкой и её бедром.
— Где вы были? — спросил он наконец.
— В подвале. — Она задрожала, и он изо всех сил постарался не отпрянуть.
— Не знал, что там есть подвал.
— Только для персонала, — призналась Гермиона. — Я прошмыгнула без спросу.
— Как изобретательно, — сухо заметил Снейп, и она как будто слабо улыбнулась, хотя её по-прежнему то и дело потряхивало, и кровать тряслась. — Знакомое оказалось место?
— Вроде бы да. Как будто, знаете, мне кто-то о нём что-то рассказывал. Но я ничего там не узнала. Просто складское помещение. Полно коробок со старыми брошюрами и костюмами.
— Совсем ничего необычного.
Гермиона снова задрожала, сдвигаясь ближе к нему.
— Нет, вот только потом…
— Потом вы не нашли меня, — договорил за неё Снейп.
— В столовой.
— В гостиной.
— Неважно. Там стол… мне почудилось… — она ещё раз вздрогнула, а затем начала трястись, всё сильнее и сильнее. Снейп отбросил всё свои ощущения неправильности происходящего и обнял её одной рукой, не зная, успокаивает ли это её дрожь, не до конца уверенный, что он не дрожит и сам.
— Что почудилось? — прошептал он.
Помолчав, Гермиона сдавленно произнесла:
— Боль. Мучительная.
— Что вы увидели?
— Ничего. Я не открывала глаза.
— Так вы бывали там раньше?
— Наверное. Я не помню. Не думаю, что я вообще когда-либо бывала в этих краях. Я… — Гермиона осеклась. — Я не знаю, что ещё сказать. Это всё, что я знаю, —выдохнула она. — Не хочу больше об этом.
— Но…
— Я хочу, чтобы мне полегчало. У меня такое чувство… — она выругалась — на неё это было непохоже, — такое чувство, что я никогда уже не согреюсь.
Она трижды вдохнула и выдохнула. Снейп чувствовал своим узким телом, как поднимается и опадает её грудь, как расширяются её ребра. Чувствовал её дыхание — единственное, что было в их номере тёплым — оно повисало дымкой в воздухе, овевало его шею. Его подбородок.
Его губы.
Он не ожидал почувствовать её губы на своих. И не планировал этого тоже. Ещё совсем недавно Снейп ни за что не поверил бы, что он и час проведет вместе с этой женщиной, не то что разделит с ней номер, тем более кровать. Но вот она лежит рядом с ним, трясясь всё отчаяннее, их ноги неловко раскинуты, чтобы телам сподручнее было вжиматься друг в друга, чтобы руки Снейпа могли обхватить её плечи, проскользнуть под свитер выше, к чувствительной коже на внутренней стороне локтей, встретиться на спине. Да, он был неумел — ему не часто доводилось это делать раньше, и…
Снейп быстро выпустил её и отпрянул на свою сторону кровати.
— Боже мой, Гермиона, — пробормотал он, — простите, я…
— Мне кажется, я давно хотела это сделать, — перебила его Гермиона, розовея. — Простите, — добавила она и скривилась, совершенно неправильно истолковывая ужас на его лице (впрочем, он был не уверен, возможно ли было правильное истолкование). — Простите, пожалуйста.
— Нет, я… — Снейп замолчал, теребя рукава своей рубашки. — Вам лучше?
Она подышала ещё, и в её выдохах не было дрожи.
— Вроде да.
— По-моему, нам нужен горячий шоколад. — Снейп чуть ли не выпрыгнул из кровати. Он расправил покрывало, сунул бумажник в карман. — Я схожу в магазин на углу, куплю кое-какие предметы первой необходимости. Вы… — он включил телевизор и бросил ей пульт, — пока наслаждайтесь бездумными увеселениями. А когда я вернусь, мы выпьем шоколаду и притворимся, что ничего не произошло.
— Но…
— Я скоро вернусь, — пробурчал Снейп.
И едва ли не бегом бросился из двери.
Только во время бодрой прогулки до магазина Снейп осознал, что лучше стало не только Гермионе. Он согревался от ходьбы, лицо его по-прежнему горело, а губы необъяснимо пощипывало. Внутренние органы вернулись на свои привычные места, ни тяжести, ни тошноты больше не ощущалось. Отвратительное настроение, гнавшее его прочь от мэнора, как будто испарилось, и сопутствующие этой хандре унылые думы спрятались в более укромные уголки сознания. Он этого не хотел, но это случилось. Это помогло.
Шоколад будет средством получше.
— А заплатить? — крикнул парень за прилавком, и Снейп вздрогнул. Подняв голову, он заметил, что чуть не вышел из магазина с банкой горячего шоколада Кэдбери в руке.
— Прошу прощения, — проворчал он и бросил деньги в направлении кассы — куда больше, чем требовалось.
Он не понимал, почему так торопится. Почему шагает так энергично, вприпрыжку. Он почти (почти) напевал себе под нос, поднимаясь по лестнице к их с Гермионой номеру. Толкнул дверь, когда от ключа-карты на замке зажегся чрезвычайно жизнерадостного оттенка зелёный огонек. Гермионина сторона кровати была пуста, но в ванной горел свет и шумел вентилятор обогревателя. Снейп включил чайник, убавил температуру на термостате и рухнул на кровать, раздумывая, в какой момент будет уместнее разделить её на две отдельных и кто должен это сделать.
Только когда он снова включил телевизор, в его мозгу что-то шевельнулось.
Из ванной не доносилось ни шороха. Снейп резко сел на кровати, весь покраснев от напряжения. Он и не заметил, когда вошёл: все книги были свалены в груду на прикроватной тумбочке, те самые книги, которые Гермиона запихнула в сумку и взяла с собой на экскурсию в особняк. Её рюкзак больше не валялся открытый поверх комода, её дневник больше не лежал на тумбочке. Даже её сторона покрывала была заправлена так туго, больничными уголками, будто Гермиона никогда и не появлялась в этой комнате.
В ванной нет зубной щетки. Зеркало не запотело, занавеска душевой отодвинута, сухая. На туалетном столике — его шапка, вывернутая наизнанку.
— Гермиона? — сказал Снейп. Он звал её, выглянув в коридор, пока кто-то не крикнул в ответ, предлагая ему заткнулся. Он распахнул окна спальни, высунул голову наружу и согнулся, чтобы посмотреть, не ушла ли она опять в одних носках в сад, посидеть и подумать, хотя не мог себе представить, зачем она взяла бы с собой все свои вещи.
— Гермиона? — позвал он тем не менее, но только динамики телевизора откликнулись ему эхом.
Снейп застыл, волосы у него на затылке встали дыбом.
Круглосуточные новости пошли на новый круг, повторяя те же сообщения, что транслировались до его похода в магазин. Он сел на край кровати и увидел Гермиону: лохматая, загорелая, обнажившая в улыбке крупные зубы, она щурилась на него с экрана. И под её лицом большие буквы на голубом фоне: ПРОПАЛА ДЕВУШКА.
— …страдала душевным расстройством, — читал диктор. — Весьма вероятно, что она находится в компании этого человека… — и на экране телевизоре возникло лицо самого Снейпа: фотография с его временных водительских прав, десятилетней давности, ухмыляющаяся, непривлекательная рожа, — Северуса Снейпа. Снейп был ранее арестован и обвинён в…
Снейп выключил телевизор, скорчился на краю кровати, проклиная себя, и дыхание его шипело в тишине.
Но даже в темноте и тишине он по-прежнему видел слова на экране, будто они были там выжжены.
По-прежнему слышал их, будто их вколотили ему в уши.
Разыскивается Гермиона Грейнджер: в последний раз её видели с Северусом Снейпом.
Со злодеем Северусом Снейпом.
С преступником Северусом Снейпом.
С убийцей Северусом Снейпом.
В библиотеку!
Удивительно, но Гермиону не держали в комнате под замком в первые дни после возвращения домой, просовывая хлебные корки под дверь и выпуская под неусыпным контролем только в туалет да изредка погладить Косолапку. Не отобрали мобильник (парадоксально было бы, если бы отобрали), не забили наглухо окна. «Тебе двадцать пять», — сказала мама, когда первое потрясение улеглось. Мама не стала объяснять подробнее, но Гермиона уловила два скрытых смысла: во-первых, она достаточная взрослая, чтобы ходить, где ей заблагорассудится, во-вторых, она достаточно взрослая, чтобы не совершать больше глупых поступков.
В общем, выходить из дома ей не запрещалось. Однако Гермиона тем не менее предпочитала сидеть в своей комнате и мало разговаривала с кем-либо. Она, конечно, сообщила родителям основную информацию, вставляя время от времени (больше для себя самой, чем для них): «Я взрослый человек. Я с вами связывалась. Я сама так решила. Со мной всё было в порядке! » Родители вызвали полицию, и незамедлительно явившийся офицер сидел на краю её кровати, уставившись на неё так недоверчиво, будто уж он-то за всю свою жизнь не принимал ни единого необдуманного решения.
Офицер произнёс имя Снейпа, и Гермиона вздрогнула так сильно, что едва расслышала вопрос.
— Что, простите? — сказала она.
— Дело возбуждать будете? — повторил офицер. — Он вам что-нибудь сделал, как-то вас обидел?
— Нет, — солгала Гермиона с таким чувством, будто у неё кишки выдрали. — Ничего он не делал.
Как только офицер ушел, она раскрыла на столе дневник и крепко сжала в кулаке любимую шариковую ручку. В ручке кончалась паста, поэтому на кончик пришлось нажимать так сильно, что след от написанного слова выдавился даже на нескольких нижних страницах.
ПРЕДАТЕЛЬ.
Огромные буквы на всю страницу.
Следующую страницу заняло слово «ЛЖЕЦ ».
Она ведь доверяла ему. Она столько ему рассказала, почти всё. Она считала его другом. Отмахивалась от всех мелких несуразностей: ни семьи, ни друзей и — пусть он и утверждал, что занят в академической сфере — никаких реальных доказательств, что у него вообще есть хоть какая-то работа. Снейп ничем ей не навредил, не покалечил её и не совершил ничего противозаконного. По всей видимости, он отбыл свой срок. Он был свободным человеком… которому ничто не мешало появиться в её жизни, втереться к ней в доверие, внушить, что наконец, наконец, она повстречала кого-то, кто понимает, кому не всё равно, кто…
Сидел в тюрьме за убийство.
ПРЕДАТЕЛЯ она сожгла в камине, с полки которого свисал её уже наполовину полный рождественский чулок.
Что-то в ней не поверило диктору новостей. Лицо женщины на телеэкране было странного бело-голубого оттенка и ничего не выражало, будто произносимые ею слова ничего не значили — просто сопроводительные строчки к двум лицам, на которые общественность должна обратить внимание: бедная девушка и чудовище-похититель. Чудовище, которое она поцеловала …
ЛЖЕЦ сгорел дотла.
Была в этом штампе доля правды… ей, пусть и незначительно, стало легче, когда она сожгла написанные слова. Гермиона предпочла бы перестать думать, особенно о том вечере, о том, что она сделала, что она спровоцировала. Она просто оплакивала несуществующего парня, напоминала себе Гермиона, она просто не отошла от того, что выкинул её мозг в Неверном Доме. Она нуждалась в утешении, и Снейп был рядом. А она ведь наблюдала за ним много дней, пытаясь не думать о том, что что-то влечёт её к Снейпу…
«Ещё бы не влекло, — яростно думала Гермиона. — Он же псих ».
Видимо, только ей одной не хотелось говорить о Снейпе. Она вдруг обнаружила, что пользуется популярностью на вечеринках — родители брали её с собой на корпоративы и коктейли, хотя Гермиону, собственно, никто не приглашал, и на неформальные встречи в пабах, смотреть регби. Гермиона носила шапки с помпонами и выпитым ею глинтвейном можно было наполнить ванну — такое количество вина плохо бы взаимодействовало с её лекарствами, если бы она принимала свои лекарства. А когда остальные пропускали по несколько стаканчиков тоже, и их лица разгорячались и розовели, вопросы сыпались сами собой.
— Всё это ужасно увлекательно, — сказал доктор Дженкинс, коллега родителей. Это было на первой же после Гермиониного возвращения рождественской вечеринке. Доктор держал в руке уже, кажется, пятый стакан, и пуговицы на его бархатном жилете так и рвались из петель. Гермиона всегда избегала смотреть на его рот: для стоматолога у него были подозрительно плохие зубы. — Беглянка и преступник…
— Я не убегала, — перебила его Гермиона. — Я достаточно взрослая, чтобы принимать самостоятельные решения.
Дженкинс промокнул потный лоб бумажной салфеткой.
— Я помню тебя ещё вот такой. — Он махнул рукой где-то в области своих колен.
— А по-моему, мы познакомились, когда я была уже подростком.
— Тем не менее, — рассеянно отмахнулся Дженкинс, заглядевшись на причудливые пятна света, рисуемые на лепном потолке хрустальной люстрой. — Ну, и что же это было? Высокий, мрачный, это я понимаю, но красавец? И уби--
— Заткнитесь, — оборвала его Гермиона. Дженкинса перекосило.
— Прошу прощения? — возмутился он.
Мать уволокла Гермиону в сторону за руку. В любой другой день миссис Грейнджер посмеялась над густо багровеющим Дженкинсом. Но в этот раз они все вместе ушли домой задолго до окончания вечеринки.
Оно того стоило.
Однако мыслей было не избежать. В канун Рождества Гермионе пришлось хуже всего, потому что ей сдуру взбрело в голову представить, каково это было бы сейчас, если бы она осталась со Снейпом. Может быть, они отправились бы на всенощную в церковь очередного городка на их маршруте. Оделись бы потеплее, втиснулись вместе на узкую скамью и читали вслух из потрёпанных книжечек чинопоследования под полночный перезвон колоколов. В Рождество магия витала в студёном воздухе. Они бы шли по морозу домой впотьмах. Если бы она не узнала правду, они уже стали бы друзьями. Может быть, он поцеловал бы её в ответ. Может быть, рассказал бы ей всё сам, объяснил бы, и всё было бы ясно и правильно…
А может быть, он и её убил бы.
Нет, хорошо, наверное, всё-таки, что она сейчас дома. Рядом тетя, дядя и три кузины, самая младшая из которых совершенно не горела желанием ночевать с Гермионой в одной комнате.
— Вы что, типа поженились? — Табита зарылась под одеяла в Гермиониной кровати. Гермиона тщетно пыталась устроиться поудобнее на материнском коврике для йоги на полу.
— Нет, — буркнула она.
— Но ты сбежала из дома.
— Я не сбегала, — возмутилась Гермиона. — Я сказала родителям, что кое-куда уезжаю, и уехала. Мне двадцать пять лет. Когда тебе двадцать пять, всё можно.
— Это если ты не сумасшедшая.
— Спокойной ночи, Табита.
В ту ночь Гермионе снились странные сны. Холодные, но радостные — раскрасневшиеся носы, снежки, сладости в стеклянных банках на полках в магазине, в котором пахло корнуолльской помадкой и корицей. Кажется, там был и Рон — даже во сне её жгло чувство вины за то, что она осмелилась и подумать том, чтобы поцеловать кого-то кроме Рона, тем боле этого…
Проснулась Гермиона продрогшая. С края матраса на неё смотрела Косолапка. Кузины в комнате уже не было.
Они сели завтракать без неё.
— Как спалось, малютка Тим[1]? — спросил отец, когда Гермиона появилась в кухне. Он мыл посуду, нацепив Гермионин фартук с изображением валлийского дракона — хвост дракона обвивал ему шею.
Она моргнула, не поняв папину попытку пошутить.
— Что, прости?
— Хромаешь.
Гермиона посмотрела на свои ноги. Кровь из пальца просочилась сквозь фиолетовый носок.
— А. Наверное, во сне кровать пнула.
— До крови? — удивился отец.
— Нет, я просто несколько дней назад пыталась ногой перевернуть мусорную урну.
Сейчас тот глупый порыв было стыдно вспоминать. Гермиона пыталась изгнать из своих мыслей всё связанное с временем, проведённом со Снейпом, с Дином, но каждая волна пульсирующей боли в пальце пронзала её насквозь, распирая криком вены, как напоминание, что она так и не решила проблему, только отмахнулась от неё. Что она так и не получила, что хотела. Что оставила книгу Батильды Бэгшот Снейпу и каждый день испытывала от этого величайшее облегчение и величайшее сожаление одновременно.
— Пойди лучше, промой, — сказал папа. — Не хотелось бы оттирать кровь с ковров. — Он надул губы, пытаясь рассмешить её. — Только не в Рождество.
По крайней мере, они не стали открывать без неё подарки. Гермионе подарков досталось гораздо меньше, чем кузинам. Впрочем, она и не просила много и думала, что не получит ничего вообще. Вот бы хихикала тетя: «Кто-то плохо вел себя в этом году!»... Тем не менее, рядом с горами подарков кузин выросла скромная кучка Гермиониных. В ней были несколько маленьких свертков, два из которых явно содержали традиционные коробки шоколада Milk Tray, и одна продолговатая помятая коробка в коричневой бумаге, на которой знакомым почерком было написано её имя.