Испытаем терпение читателя, вынужденного разглядывать недалекое будущее (удивительным образом не превратившееся ни в технологическую помойку, ни в китайскую провинцию, ни в кибернетический ад, а оставшееся таким же безумным и беспокойным, как обычно) в течение ровно одной главы. Уподобившись рано погибшему русскому классику, вежливо предупредившему в тексте, что он собирается описывать природу Кавказа, скажем и мы: написанное в этой главе для сюжета неважно… почти.
Наше повествование происходит в недалеком будущем – человечество ушло вперед всего на десяток лет. И хотя можно живописать тут расслоение и окитаивание бедной России, а равно и ввести в повествование слова: «тунчжи», «сюйси», «цзяоцзы», «бу кэци», «элосы гаобицзы» и даже «лаоцзиба»[16], стоит ли, если все вышло не так?
Москва, где происходит значительная часть нашего повествования, действительно теперь изобиловала китайским фаст– и слоуфудом. Фаньдяни, лапшевни, вонтонные и чайные обосновались на каждой второй улице, как до Октябрьского переворота, когда процветали китайские прачечные и разносчики мелочевки– ходя. Работавшие в нынешнем московском общепите китайцы привычно улыбались, кивали, складывали ладошки, говорили: «Нали! Нали!» и изо всех сил пытались выучить русский язык. Смотреть на тонкослухих харбинцев и шанхайцев, вынужденных по сотне раз в день выносить одни и те же «сесе» и «цзайдянь»[17], было мучительно, но они терпели.
Да не просто терпели, а кормили добрососеднюю нацию уткой, лапшой и рисом, торговали электроникой: универсальный омнитек‑напульсник {22} придумали именно шэньчжэньские умники и патентов никому не продавали. Половина населения планеты ходила в омнитеках на запястье. Иблагодаря тому, что все омнитеки связывались с глобальной китайской спутниковой сетью, стало меньше пропадать взрослых и детей; а ввиду того что они ежесекундно снимали жизненно важные показатели здоровья носителей, меньше оказывалось не схваченных вовремя инфарктов и инсультов. Все чаще можно было увидеть человека, уткнувшегося взглядом в экран на внутренней стороне предплечья или быстро клацающего по нему специальным съемным когтем на указательном пальце правой руки. И хотя многие предпочитали мобильные телефоны, омнитеки вытесняли их стремительно, как некогда CD вытеснили видеокассеты VHS.
Митя и Алена могли позволить себе по омнитеку, но по разным причинам не имели их. Алена хотела оставить в отношениях «хоть минимум беспокойства и неизвестности», а Митя из гордости решил не настаивать и тоже ходил с мобильным. Правда, ему, от природы любителю тревожиться, это решение далось трудно – особенно с учетом Алениных танцев в мужском клубе, где защищал ее, казалось, один только железный шест.
* * *
Президентом страны в результате последних выборов стал Петр Владиславович Óдин; двух предыдущих молодых лидеров сменил человек скорее пожилой. Пресса металась от восторгов к уничижительному сарказму, наиболее смелые переносили в фамилии президента ударение на второй слог, слагали частушки, где Один стоял рядом с неизменными двусложными правителями, подшучивали над гуманитарностью Петра Владиславовича (до президентства рядовой членкор по филологической линии), но сам ПВО по‑академически не обращал на это внимания, уйдя в управление страной.
Конечно, за шумом инаугуральных торжеств и последовавших за ними решений {23}, никто не обратил внимания, что ровно в то же воскресенье 18 марта 2018 года, когда был приведен к присяге мудрый Один, открыло двери предприятие Gnosis, дочерняя компания транснационального гиганта Niña. Да мало ли совпадений такого рода? Вречи на восшествие президент коротко, но – насколько возможно было для такого ученого сухаря – прочувствованно говорил о знании и его роли в настоящем и будущем страны, Знании с прописной буквы. Все смотревшие и слушавшие трансляцию из Георгиевского зала Кремля только что не плакали, глядя на старого академика. Романтик и мечтатель! Знание! В международном плавании среди акул, когда не просто державой быть уже не модно, но и сверхдержавам едва хватает на прокорм…
Но ПВО был профессиональным златоустом и пронял‑таки слушателей своей строгой и высокой риторикой, подслеповато поглядывая из‑за плюсовых окуляров большими удивленными глазами. Речь его была заслуженно утоплена в аплодисментах.
Правда, как минимум один человек слушал обращение президента совершенно бестрепетно. Этот человек, располагавшийся в удивительном кабинете, неожиданно для своего немаленького возраста и строгого твидового костюма закинул длинные ноги на стол, курил черную сигарету с золотым фильтром и наблюдал за движениями ПВО на мониторе, опасливо высунувшемся из стола, без умиления и улыбки. Даже когда президент еще раз произнес слово «Знание» с большой буквы и посмотрел в камеру.
Курильщик загнал монитор в стол, вернул ноги на ровный серебристо‑серый ковер, поднял трубку телефона (омнитеки человек в твиде не признавал и предпочитал стационарные аппараты) и позвонил кому‑то, кому сказал лишь одно слово: Aksios[18].
Спустя почти год, в феврале 2018 года, произошло еще одно важное событие. Английская исследовательская мини‑субмарина «Георг III» загуляла в океане чуть севернее, чем планировалось, и столкнулась с неидентифицированным подводным объектом, о который разбила гребной винт. После этого лодку снесло Норвежским течением, бывшим той осенью необычайно сильным, под арктические льды и айсберги, откуда, неуправляемая, всплыть сама она уже не могла. Бритты, конечно, не падали духом, продолжали изучение флоры и фауны и шутили, что всплывать пока все равно рано: столько рыб и водорослей не получили еще ласковых имен. Они даже один раз вылезли в подводную лакуну и попытались своими игрушечными инструментами раздробить ледовую пробку – безуспешно. Вооруженные силы Ее Величества, прослышав о ЧП, выслали на помощь дистанционно управляемый модуль «Скорпион», оказавшийся совершенно бесполезным: он не мог ни разбить ледяной барьер, ни оттащить «Георга». Бурить лед сверху было бессмысленно: слишком толстый. Тогда к месту происшествия двинулась АПЛ Королевского флота Artful, призванная торпедировать ледяной заслон, а затем взять «Георга» на буксир. Но драгоценное время было потеряно на безмятежные манипуляции со «Скорпионом»: кислорода у подводников оставалось на тридцать часов, а «Искусник» был на расстоянии двух полных суток хода – и это при идеальных погодных условиях. Мир беспомощно стукнулся лбом о бесстрастное и жестокое могущество стихий.
Великобритания попросила о помощи мировое сообщество и сжала зубы, считая каждый вдох и выдох вместе с подводниками. Всем было ясно: за сутки никто ничего не сделает. Ночью 23 февраля второй морской лорд (начальник главного управления личного состава ВМФ Ее Величества), переводивший грустный взгляд с экранов компьютера на кружку с кошмарным кофе и не спавший уже вторую ночь, потому что на «Георге III» в эту экспедицию пошел младший брат его жены, услышал в наушниках тихо и без выражения сказанное: «Hey, I’m bringing home a matroshka»[19]. Он решил, что ученые начали сходить с ума от гипоксии, и тяжело вздохнул: вот она, развязка.
Однако все развязалось неожиданным образом.
Выяснилось, что британский SOS с самого начала перехватила русская подводная лодка пятого поколения «Девлет Гирей» (на таком нехарактерном имени настояла консервативная Казань, где собирались ключевые узлы новой машины). Российский флот не проинформировал об этом никого, кто мог бы разгласить информацию о тактико‑технических характеристиках прогрессивного агрегата, и со свойственной военным циничностью поставил безопасность военного секрета выше душевного покоя подводников, приготовившихся к мучительной смерти. Так и получилось, что пока «Девлет Гирей», укомплектованный вольнонаемными подводниками, на скорости семидесяти узлов обходил периметр северных льдов и стремился к месту трагедии, весь мир кусал локти и пил валерьянку.
Как только «Гирей» занял боевой пост, из него выплыли двое людей почти в таких же гидрокостюмах, что у исследователей на «Георге», раскрутили какие‑то мрачного вида вентили, торчавшие из боков субмарины, и скрылись внутри. Затем приемник британцев, поскрипев, сказал на русском английском с честными интонациями, знакомыми любителям советского кино:
– Attention, British! Attention, British! Close eyes and place hands on eyes. I repeat. Close eyes and put hands on eyes. KEEP EYES CLOSED! Countdown to «Ближний пар»: three, two, one до <…> You may now open eyes[20].
В промежутке между «Go» и «Можно открыть глаза» произошло нечто, что младший брат жены второго лорда потом описывал в ближайшем в дому пабе вот как:
“I swear, I have never seen or experienced anything like this. There was no sound – none at all – but lots of light, and I mean really lots. How about this: even though my eyes were closed, and I had my hands on them, it seemed like a star gone supernova right at the tip of my nose. It went through every cell in my hands. I think “Ближний пар” stands for something like Close Melt, well, I sure as hell don’t want to know what Far Melt is like[21]” Это заявление помощник министра обороны России прокомментировал лаконично: «Пар – экологически чистое оружие, очень эффективное».
Операция «Ближний пар» в течение доли секунды уничтожила пробку, запершую «Георга» подо льдом (подозревали сверхсильный лазер, но технология так и осталась секретом). Сразу после этого «Девлет Гирей» взял британцев на буксир и вытащил на поверхность, сделал круг почета и ушел на глубину. Ну а потом подошел один из кораблей, спешивших на помощь, и начались положенные в таких ситуациях ритуалы: оборачивание шерстяными пледами, горячее какао, рукопожатия, крупным планом серые лица подводников, чудом спасшихся от смерти, жадно дышавшей им в затылок. Еще некоторое время они плохо видели, но потом восстановились.
Двор Ее Величества, запросив имена подводников «Гирея», присвоил всем ордена Британской империи. Петру Владиславовичу Одину больше никто с тех пор не говорил, что вольнонаемная армия может быть неэффективной. Мир медленно, но верно двигался в сторону демократической утопии и конструктивного международного сотрудничества.
В дни кризиса, который пресса в итоге окрестила White Russian Miracle[22], в Лондоне открылся штаб транснациональной корпорации Niña, куда вскоре была перенесена вся их деятельность. И по закону, почему‑то именующемуся «законом парных случаев», именно там в кабинете находился знакомый нам острый человек, только одетый не в твидовую пару с галстуком, а в почти черный костюм с шейным платком. И развитие событий вокруг «Георга» он наблюдал не на мониторе: на ухе у него сидел маленький микрофон, спрятанный за довольно длинными волосами. Наблюдатель располагался не в кресле, а двигался по ломаной траектории от окна через пятачок перед камином мимо письменного стола обратно к окну. Когда кризис завершился, человек аккуратно снял микрофон, сжал в пальцах, превратив в пластиково‑металлическую крошку, отряхнул руки и куда‑то позвонил, произнеся в трубку одно слово: Anaksios {24}. На волне кризиса никто не удивился тому, что британский министр обороны ушел в отставку. Но вернемся в Москву.
В 2020 году в Москве по‑прежнему считались с L. Конечно, никто не мог похвастаться, что видел бывшего столичного мэра лично, да и сменилось их со времени L. не менее двух, но дух его в Первопрестольной жил и как‑то неявно влиял на всё – в этом сомнений не было.
Где‑то лет за десять до описываемых событий L. с треском пропал из публичной сферы, а потом правительство города переизбрали, и в кресле силы воздвигся Пелузин. Но одновременно с Пелузиным к старинному зданию на Советской площади со стороны двора незаметно прибавился пентхаус. Тут‑то, как бы из‑за того, что L. больше не был актуален, его физическое состояние стало фигурой государственного умолчания. Но что больше обсуждают в России, чем то, что не обсуждается? По‑прежнему отчаянно боялись мэра московские дорожники, по‑прежнему ругались и завидовали мэру крепнущие регионы; в городе появились еще деловые районы, которые назвали, памятуя о слабой англофилии мэра, City‑что‑нибудь (скажем, City‑Бутово); Москва, как и при мэре, продолжала пропускать через себя золотой поток страны, ненавязчиво позолачивая об него свои дома и висящие в воздухе мостовые… и мэром этим был не Пелузин, но L.
В зависимости от уровня обсуждения говорили разное. Сохранен только мозг L., да еще кепка! От имени L. городом правит тайный совет энергомагнатов, бензозаправщиков и туроператоров! L. умер, да здравствует эмулятор L.!
Автор не в силах прояснить ситуацию, ибо не вхож в высшие сферы столичной власти, да и прямых свидетельств, что L. продолжал воздействовать на московскую жизнь, у него нет. Для коллекции приведем еще пример легкомысленного обсуждения. В коридорах МГУ кто‑то вдруг обмолвился между парами, что L., мол, «чуть‑чуть опоздал». «Как опоздал?» – спросил собеседник обмолвившегося. «Да так, – объяснил первый охотно, – болел он сильно, ну и нашли ему хорошего врача, не то китайца, не то француза». – «И что?» – «А то! Вот он его и спас». – «Ну!?» – «Вот и ну. Умереть не дал, а вылечить совсем, чтобы ходить и все такое, уже нельзя было: поздно». – «И что же?!» – «Да вот то. Жив L., соображает, дает через механический аппарат советы Пелузину, да плавает в физрастворе и вместо еды пьет эликсир. Ясное дело, бессмертия». Тут собеседники рассмеялись, похлопали друг друга по плечам и разошлись: один – читать лекцию по соматологии человека, а второй – вести семинар по химии порфиринов и их аналогов. Удивительно: самые образованные люди иногда удовлетворяются обсуждением, которому место разве что на кухне.
Странные политические перестановки происходили не только в Москве. Раз уж мы назвали главу «Москва – Лондон», упомянем и о событиях в столице Британии.
На острове все шло своим чередом, а неожиданность случилась одна: потихоньку принялась восстанавливаться империя. Конечно, никто не производил переворотов и не ставил в Индии вице‑короля, не вводил войска в Канаду, не пытался завоевать Австралию при помощи экспедиционного корпуса авианосцев, не собирал дань с африканских племен и не тщился поучаствовать в разделении Китая, даже не зарился вернуть Гонконг.
Однако в здании на Вокзале (то есть в районе Vauxhall), где располагалась служба MI‑6, – в одном из тех зданий, иными словами, связь которых с правительством обычно не афишируется, – появился новый кабинет без таблички, а в кабинете этом, в свою очередь, появился обитатель. Это был небольшой рыжий и очень веселый шотландец неопределенного возраста и весьма странного свойства: хоть внешность у него была самая приметная, запомнить его было совершенно невозможно. Работал он как будто без штата, и одна только неприступная секретарша охраняла доступ в его странный ромбовидный офис. При этом он пропускал через себя огромное количество посетителей (судя по виду, со всех сторон земли), а уж какое количество электронной информации протекало через его тонкие руки, и подумать страшно.
Этот человек успешно сносился с Канберрой, с Гонконгом, с Оттавой, с Ла‑Валеттой и даже с Нью‑Дели, и везде‑то ждали от него вестей. От него в бывшие британские колонии, а также и некоторые, казалось, совсем посторонние земли приходили документы со странной ромбовидной печатью. Ну а ему каких только документов ни приходило: и со слоном, и с кенгуру, и с мальтийским крестом, и с канадским листком, и со стилизованным трехмачтовым корабликом.
Что же, и довольно на этом о 2020 годе.
Простуженный демон
Митя вспомнил, что странный начальник «Гнозиса», с которым он встречался в первый день, предлагал ему воспользоваться помощью фирмы, правда, единожды. С учетом того, что вопрос с редакторством Митя решил успешно и без помощи человека в шубе, обратиться к нему на сей раз было бы только естественно. Однако, прежде чем ехать в Пряничный дом, Мите надлежало проверить, как идут дела в подшефном хозяйстве. Производство актуального креатива в «Солдатах гламура», конечно, было поставлено на поток, но в занятиях такого рода одного потока мало: нужен еще кто‑то, периодически вылавливающий из него багром дохлых собак и пластиковые пакеты с мусором. Уже стоя на лестничной клетке, Митя решил, что не станет сегодня удостаивать редакцию личным присутствием, а вместо этого позвонит, и набрал номер телефона.
– Редакция журнала «Солдаты гламура», здравствуйте, – сказала девушка на том конце.
– Да, здравствуйте, – проговорил Митя и, заходя в лифт, задумался. Что полагается говорить дальше, если ты главный редактор и не пришел на работу? Уж точно не извиняться… Наверное, подойдет общеначальственный тон, решил Митя. Правда, он никогда так ни с кем не говорил, но надо же когда‑то начинать?
– Э‑э, это самое, Леночка… – катнул пробный шар Митя.
– Оля, – холодно поправила его телефонная девушка. – А кто это?
– Это, кхм, Дикий, – извиняющимся тоном представился Митя, стремительно потерявший обороты, как юла, которую ткнули пальцем в бок.
– Какой Дикий? – на том конце уже хотели было засмеяться, но, видимо, вовремя что‑то сообразили, и уже начавшееся просачиваться было в трубку хихиканье внезапно сменилось странным бульканьем. – Ах, это вы, Дмитрий Алексеевич! Простите, пожалуйста, не узнала. Вас с кем‑то соединить?
– Да, пожалуйста, с Робертом, – Митя уже выходил на улицу и постепенно вживался в роль. Робертом звали ответственного секретаря – человека, как нельзя лучше подходящего на роль энциклопедической иллюстрации обоих этих слов. Ованесов был очень ответственным и очень секретарем; он, по необходимости бывший по‑настоящему, по‑кавказски остроумным, вел дела редакции с той исключительной, возведенной в ранг искусства занудностью, которая доступна только наиболее просвещенным и опытным адептам издательского дела. Роберт Саркисович жил флэт‑планами, отставаниями, поднажиманием и штрафными санкциями и не мыслил себя вне своей надсмотрщической функции. Остальные сотрудники с уважением относились к тому, что эту важную нишу в пищевой цепи кто‑то заполнял, и искренне сочувствовали Роберту Саркисовичу, когда план по чьей‑либо вине пытался сорваться. Однако в некоторые особенно жаркие рабочие часы на передний план у всех членов трудового коллектива выходило лишь одно чувство к Роберту Ованесову – желание, чтобы он поскорее умер.
– Ованесов слушает, – ответили Мите.
– Здравствуйте, Роберт Саркисович, – Митя попытался сделать голосу инъекцию энтузиазма, но безуспешно, – это Митя… э‑э‑э… да.
– Вы, Митя, не переживайте, – сказал Роберт Саркисович спокойно (как же Митя был благодарен за то, что тот не стал его называть Дмитрием Алексеевичем!), – работа идет, статьи пишутся… Вот только заминочка выходит небольшая с венерианским грунтом, боюсь, можем не успеть… – На заднем плане Мите послышался неопределенный звук, как будто принялся закипать большой возмущенный чайник. Ованесов продолжал с душераздирающей неспешностью: – Правда, вот Се‑ме‑о‑н меня уверяет, что все успеваем, все сделаем… – Имя «Семен» он произносил так, как будто слог «Се» лежал у него под ногами, а за «меном» приходилось лезть на ветку.
– А в портфеле есть что‑нибудь? – спросил Митя автоматически. Роберт Саркисович покряхтел.
– Да вроде бы есть, – пробормотал он спустя полминуты. – Про подиум военной исламской моды в Милане. Странная какая‑то статья, правда…
– Ну как бы то ни было, – поспешно и не без раздражения согласился Митя, – если что, поставим этого гибрида, а Семену скажите, я передал, пускай не расслабляется.
– Та‑ак точно, – как‑то необязательно ответил Роберт Ованесов, – все сделаем, Митя, не беспокойтесь…
– А я и не беспокоюсь, – вдруг зло и как‑то нехарактерно отрывисто сказал Митя. Он хотел добавить еще что‑то, но фраза закончилась сама по себе, и в воздухе повис тревожный подтекст – «не сделаете, пеняйте на себя». Ответсек крякнул. Митя помолчал и, распрощавшись, погасил линию. Что‑то во всем этом разговоре ему не понравилось – то ли как сам он говорил с Робертом, которого до этого побаивался точно так же, как и все остальные, то ли интонации Роберта… Не додумав, Митя мысленно махнул рукой и решил не заниматься самокопанием, а разобраться во всем на месте. Завтра.
И вот, зажав папку под мышкой, Митя лавировал меж бесстрастными человеко‑потоками в метро по пути в «Гнозис» и размышлял, какая же податливая вещь человеческая психика. «Вот вчера, – думал он, – я с ними работал, но не знал, и они меня не знали, и мы были друг другу безразличны, как кирпичи в стене… хотя также поддерживали видимость добродружеских отношений. А стоило подняться, хоть и волей случая, над ними, и сразу же проснулся в них и зашевелился целый омерзительный клубок чувств: звонит, чего‑то требует… без году неделя, а туда же… Но и я к ним уже отношусь иначе, для меня теперь Дело, получается, важнее людей, а все потому, что люди эти ничего собой не представляют вне этого Дела – их поместили, как кариатид, поддерживать своды журнального благополучия, а на самом деле убери их – ничего не изменится. А и вообще – представляют ли люди собой что‑нибудь вне Дела?». Внезапно Мите показалось, что он роется совсем рядом с каким‑то высоковольтным кабелем вселенских истин, и его охватила легкая тревога – а ну как он сейчас ткнет лопатой куда не надо и приобщится к какому‑нибудь пониманию, которое пробьет его насквозь и выйдет через макушку? Так размышлял он, пока не пришел к зданию «Гнозиса».
Дверь была открыта, у входа стояли Салли с Крекером, курили что‑то приятно пахнущее, и при виде их Митя с облегчением осознал, что здесь он не главный редактор, а всего лишь один из исполнителей. Он скомканно поздоровался и спросил у стены между Салли и Крекером, не знает ли она, где генеральный директор. Ответила девушка:
– Он плавает в бассейне.
Митя в очередной раз оторопел.
– Где? – переспросил он довольно тупо. – Тут еще и бассейн есть?
– А почему бы ему здесь и не быть? – с непонятным выражением поинтересовался Крекер. – Мы же серьезная фирма, не пирожками торгуем!
Митя хотел было ответить, что совершенно не представляет себе, где в Пряничном доме можно было бы разместить бассейн, с пирожками было бы проще, но вовремя остановился. Действительно, компании с такими разносторонними интересами, как «Гнозис», наверное, было бы несложно организовать себе всего лишь какой‑то жалкий бассейн. Мало ли?..
– Да ты прямо спускайся к нему, без комплексов! – неожиданно перешла на «ты» Салли, беззаботно ломая окурку шею о стену. – Он не запрещает. Я покажу, куда идти!
Они зашли в здание, но двинулись не направо, как обычно, а налево. «Не запрещает? – подумал Митя. – Так ему и не нужно запрещать… кто в здравом уме попрется к начальнику фирмы, когда он в бассейне?.. Мало ли какие у него там дела, в бассейне‑то».
– Салли, – начал было Митя, и тут вдруг кое‑что отвлекло его внимание. – Мне кажется или пол как будто идет под уклон?
– Не кажется, – усмехнулась Салли. – «Тем, кто знаком с пятым измерением…»
Митя понимающе хмыкнул, хотя не мог отделаться от все усиливающегося ощущения, что он – Алиса, следующая за Салли‑Белым Кроликом известно куда.
Они шли довольно долго и миновали не один уходящий вбок коридор, однако Салли, видимо, работала в «Гнозисе» уже давно и ориентировалась без особого труда. Несмотря на это, Митя чувствовал себя довольно дискомфортно, а в особенности не прибавляло ему радости то, что, чем больше они удалялись от входа, тем отчетливее ощущалась сырость, как будто они спускались в подземный грот. Он уже хотел сказать Салли, что, пожалуй, вернется и просто подождет директора, но тут она остановилась, как вкопанная, не доходя двух шагов до каменной арки, и сказала:
– Ну что же, вот мы и пришли. Отсюда просто прямо, вниз по круговой лестнице, а я, пожалуй, пойду – столько корреспонденции накопилось!
Она стукнула Митю кулачком в бок и стремительно удалилась. Митя остался один. Он поднял голову и оглядел очередную арку – высокую, сложенную из монументальных каменных кубов, и неуловимо, тревожно неправильную. Подумав, Митя понял, что именно ему не понравилось – арка отнюдь не выглядела так, как будто была построена во дни дикого капитала по прихоти обеспеченного заказчика, уверенного в том, что если кладка лежит крупная, основательная – то это богато. Напротив, этот проход с выщербленными камнями, местами поросший странным желтым мхом, как будто обозначал некую веху, столь древнюю, что она срослась со временем и стала его веткой. Митя понял: чтобы пройти и в эту арку, ему потребуется сделать над собой усилие.
Он уже совсем было сделал шаг внутрь, когда надпись, выдолбленная над аркой, привлекла его внимание. Там было написано:
Per me si va ne l’etterno dolore[23]
Митя поколебался, поскольку надпись показалась ему знакомой, переписал ее в свой блокнот, после чего, глубоко вдохнув, нырнул в арку и принялся спускаться вниз по каменной лестнице, идущей широким кругом и окаймляющей что‑то внизу. Здесь тоже было сыро, но уже не гнетуще‑душно, как раньше, а просто влажно. Подойдя к краю лестницы, Митя посмотрел вниз и понял, что Салли назвала бассейном, – это было небольшое прозрачно‑голубое озеро по виду естественного происхождения, в котором что‑то происходило. Митя постоял некоторое время, вглядываясь в воду, но не увидел в ней ничего, что хоть отдаленно могло бы быть генеральным директором «Гнозиса». Он подумал, что уж теперь‑то возвращаться точно глупо, и решил спускаться до конца.
Достигнув каменной площадки практически у самой воды, Митя, уже слегка свыкшийся с той неожиданной формой, которую принимали в «Гнозисе» самые обыденные вещи, понадеялся увидеть рядом – хотя бы для приличия – какой‑нибудь прозаический шезлонг с небрежно брошенной на него одеждой и полотенцем, столик с коктейлем… Иными словами, он катастрофически жаждал обновления связи с реальностью. Однако ничего такого не было и в помине. Вообще, убери оттуда Митю, и картина заиграла бы классически‑ренессансными красками, пусть и с оттенком меланхолического безумия – пустой каменный грот, опоясывающая его лестница и озеро, пронизанное неведомо откуда берущимися солнечными лучами. Митя перевел взгляд на озеро, ожидая увидеть там мускулистую фигуру плывущего щедрыми саженками топ‑менеджера. Как выяснилось, гендиректор плавал не кролем и даже не баттерфляем.
Прозрачное озеро внезапно начало ходить ходуном, приподнимая то один край, то другой, как бывает с водой в стакане, ездящем по столику в купе поезда. Затем Митя увидел, что под водой против часовой стрелки быстро движется какая‑то тень, и сине‑хрустальная тень эта была заодно с водой, как если бы все озеро было ее жидким хвостом. Вот по озеру пошла волна, она отталкивалась то от одной стены, то от другой, гигантские брызги срывались с поверхности и обрушивались на все вокруг, включая Митю; и, наконец, в качестве кульминации прямо из центра озера на пенном хвосте поднялся могучий человеческий силуэт, переливающийся, как стеклянная форма темно‑морского цвета, каким‑то чудом застывшая в воздухе, и, покачиваясь, уставился куда‑то в даль.
– Э, – каркнул Митя, – здравствуйте… я, наверное, не совсем вовремя?..
Ответа не последовало. Каждая новая секунда, втыкаясь в окружающий мир, как иголка врача в податливую подушечку пальца, усиливала холодное ощущение чуждости. Торопливо подумав (как ему показалось), Митя задал еще более странный вопрос:
– Генеральный директор – это вы?.. Мне сказали, что можно к вам сюда прийти.
И вновь никакой реакции не поступило; вместо этого странная фигура, покачавшись, громко и водянисто вздохнула и, плавно выгнувшись назад, растворилась в озере. Митя растерялся приблизительно так же, как теряется ртуть из разбитого градусника, – охотно, быстро и окончательно. «Что же делать? – только и успел подумать он, как голодным червячком влезла в мозг фобия увольнения. – А ведь не далее как вчера, – напомнил себе Митя несчастно, – ягордо раздумывал, не отказаться ли от всего»…
Впрочем, пока он так думал, ноги, послушные надчеловеческой тоске по простым и понятным местам, уверенно несли его прочь от странного озера вверх по каменной лестнице к арке. Общая взвинченность нервов заставила Митю всерьез испугаться, что нет‑нет, а услышит он позади шум осыпающихся валунов, а то и какой‑нибудь взрыв, и придется ему, торжествующе по‑голливудски выбежав из‑под негостеприимных и непонятных сводов, осуществлять медленный и драматический прыжок в воздух, расставив руки и ноги, как человек Витрувия {25}. Но ничего такого не произошло. Озерный обитатель, кто бы он ни был, не стал преследовать Митю, и никаких сотрудников на пути ему не попадалось: видимо, всем остальным было вполне очевидно, что ходить к начальству, пока оно расслабляется в бассейне, – идея не самая удачная. Впрочем, пройдя знаменательную арку, Митя все‑таки обернулся и увидел, как позади него упала большая решетка, которой при обычных обстоятельствах место было бы на въезде в толстобашенный средневековый замок на отшибе цивилизации. Поверх решетки была укреплена табличка со сварливой надписью: No appointment – no entry[24]. Митя покраснел и мелкими перебежками вернулся в знакомую часть офиса. Салли сидела за компьютером и что‑то мерно отстукивала на клавиатуре.
– Ох, Салли, – укоризненно покачал головой Митя, – что ж вы меня подставили?
Девушка вздернула брови, но взгляда не перевела. Сбровями, изогнутыми червячком, она Мите понравилась еще больше… да, признаемся! – Салли Мите нравилась, и он не знал, что и думать по этому поводу, но он все равно был на нее зол.
– Подставила? – переспросила она, и Митя услышал вее голосе холод.
– Ну, хорошо, – замялся Митя, – я неправильное слово употребил, простите…
– Да называй ты меня уже на «ты», наконец, – рассердилась Салли, встала и профессиональным секретарским движением подхватила со стола какие‑то разномастные папки. – Можно подумать, мы на рауте! А что, не удалось поговорить?