Отклонение и разнообразие

Девиантность не следует рассматривать как сугубо отрица­тельное явление. Как выше уже сказано, отклонения бывают как отрицательными, так и положительными. Девиантность является источником разнообразия — основы социального развития (эво­люции). Разнообразие так же связано с девиантностью, как еди­нообразие — с нормой. Нормопорядок и Девиантность — две не­разрывно связанные стороны социального прогресса.

Во все времена общество старалось не допускать отклонений в поведении своих членов. Если говорить абстрактно, то в принципе любые отклонения несут угрозу социальной стабиль­ности: гениальность и сумасшествие, героизм и предательство. Но практически социальный контроль несимметричен: негатив­ные отклонения чаще осуждаются, позитивные — одобряются. История человечества показывает, что борьба с девиациями часто перерождается в борьбу с разнообразием — чувств, мыслей, поступков.

Разнообразие как социологическая категория подразумевает такую совокупность социальных действий, которая не расчленя­ется по критериям нормы или отклонения на две противопо­ложные группы, а рассматривается в качестве некоторого кон­тинуума:

• на одном его полюсе разместятся максимально неодобряе­мые виды поведения: наркомания, вандализм, преступ­ность, святотатство и т. д.;

• на другом полюсе расположатся максимально одобряе­мые отклонения: героизм, самопожертвование, гениаль­ность и т. д.

Если провести статистический подсчет, то окажется, что в нормально развивающихся обществах и в обычных условиях на каждую из этих- групп придется примерно по 10—15% общей численности населения, а 70% составляют «твердые середняки» — люди с несущественными отклонениями.

При обследовании жителей Нью-Йорка 99% опрошенных признались в том, что они совершили один и более незаконных поступков, например, воровали в магазине, обманывали налого­вого инспектора или постового, не говоря уже о более невинных шалостях — опоздание на работу, переход улицы или курение в неположенных местах.

Одним из первых, кто связал существование делинквентности и преступности с категориями нормы и патологии, отклоне­ния и разнообразия, был выдающийся французский социолог Эмиль Дюркгейм. Он так же, как и У. Ломброзо (1835—1909), рассматривал преступность в качестве естественного явления, но в отличие от него считал ее не патологическим, а нормальным явлением, неотъемлемой частью любого здорового общества. Как и А. Кетле, Э. Дюркгейм обращал особое внимание на такое свойство преступности, как устойчивость, на то, что она сущест­вует во всех обществах всех типов, но в своих выводах он пошел значительно дальше. Человеку не нравится боль точно так же, пи­сал Э. Дюркгейм, как обществу преступность, и все же боль — функция нормальной физиологии.

Но если какое-то явление устойчиво и постоянно, то в соот­ветствии с концепцией структурно-функционального анализа (одним из основоположником которого был Э. Дюркгейм) оно должно выполнять определенную социальную функцию. По Э. Дюркгейму, функция преступности — эволюционная. Со­стояние преступности может служить индикатором уровня соци­ального развития. Развитие — это отклонение от устоявшихся норм и правил. Общество должно давать свободу для возникно­вения отклонений, но свобода неделима: она дает возможность как для положительных, так и для отрицательных отклонений. Если общество не дает такой свободы (тоталитарные режимы), то уровень преступности падает, но замедляется и развитие. Поэтому ненормален как слишком высокий уровень преступ­ности (аномия), так и слишком низкий (застой). С этой точки зрения объяснимо, почему преступность в социалистических странах была намного меньше, чем в капиталистических. За де­мократию и свободу приходится платить, в том числе и ростом преступности.

Но преступность — не только индикатор развития общества, она может быть и непосредственно эволюционным фактором (это самый смелый и парадоксальный вывод Э. Дюркгейма). Нередко преступления (преступление Сократа в античности, преступле­ния еретиков в средние века) прямо подготавливают почву для становления новых норм морали и права. Если применить этот подход к нашей действительности, то можно сказать, что по­скольку носителями рыночной психологии у нас были не Со­крат и Джордано Бруно, а фарцовщики, валютчики и «цеховики», постольку и не следует удивляться, что лицо молодого рос­сийского капитализма обезображено порочной печатью криминальности.