Подростковая и юношеская сексуальность в России

Достоверно ответить на вопросы о долгосрочной динамике сексуальной жизни россиян вообще и подростков в особенности очень трудно, потому что исследований такого рода советская власть не поощряла и не разрешала.

Немногочисленные научные исследования, лучшими из которых были работы моего бывшего аспиранта С.И. Голода, все являются выборочными и распределены крайне неравномерно: о студентах мы знаем значительно больше, чем о рабочих, о жителях больших городов - неизмеримо больше, чем о сельчанах. Опросы, проводившиеся педагогами и врачами, часто сделаны социологически некорректно, особенно выборка респондентов, а их инструментарий (вопросники, тесты и т.п.) не подвергался предварительной проверке на достоверность. К тому же, из-за дефицита бумаги и недостатка средств, ни одно, даже самое лучшее, отечественное исследование сексуального поведения и установок никогда не было опубликовано полностью и в надлежащей научной форме, то есть со всеми вопросниками, таблицами, статистическими выкладками и т.д. В подавляющем большинстве случаев, публикуются краткие итоговые результаты, которым вы можете верить или не верить в зависимости от ваших собственных представлений о предмете и о профессиональной репутации авторов.

Впрочем, многие из перечисленных недостатков характерны и для западных исследований недавнего прошлого. Сами исследователи критикуют их гораздо глубже, чем их противники.

Однако, несмотря на недостаток фактических данных, можно с уверенностью сказать, что главные долгосрочные тенденции сексуального поведения россиян уже в 1960-70 -х годах были принципиально теми же, что и странах Запада, и имели те же самые глубинные причины.

Первая из этих тенденций - снижение среднего возраста начала сексуальной жизни.

Когортная динамика возраста сексуального дебюта ленинградских студентов по обобщенным данным С.И. Голода (каждая подвыборка состоит из 500 студентов обоего пола из разных вузов, в возрасте от 18 до 24 лет, как правило - неженатых) представлена в таблице 1.

Таблица 1. Возраст начала сексуальной жизни ленинградскими студентами (% тех, кто уже имеет сексуальный опыт) (Голод, 1996):

Те же тенденции наблюдались и среди других категорий городской молодежи. Среди опрошенных Голодом в 1969 г. молодых специалистов, повышавших в Ленинграде свою квалификацию, моложе 16 лет начали сексуальную жизнь 7% мужчин и 1% женщин, между 16 и 18 годами - 22% и 8%, от 19 до 21 года - 30% и 40%. При аналогичном опросе двадцать лет спустя, в 1989 г., эти цифры составили соответственно: 11% и 1%, 32% и 13%, 42% и 46% (Голод, 1990).

По данным выборочных эпидемиологических обследований, проведенных в Москве О.К. Лосевой, которая сравнивала сексуальное поведение венерологических больных с поведением аналогичных контрольных групп, состоявших из людей, которые обращались в кожно-венерологический диспансер не в связи с венерологическими заболеваниями, средний возраст начала половой жизни у контрольных групп в 1983/84 гг. по сравнению с 1975/76 снизился у мужчин с 19,2 до 18,1 года и у женщин - с 21,8 до 20,6 года (Лосева, 1991).

При сравнительном обследовании сексуального поведения и установок советских и немецких студентов в июне 1990 г. (в СССР было опрошено 1509 человек) средний возраст начала половой жизни советских студентов-мужчин составил 18,4 года, а у женщин - 19,0 лет (Штарке и Лисовский, 1993).

Как видим, цифры расходятся не так уж сильно.

Поведенческим сдвигам соответствуют аналогичные сдвиги в общественном сознании. По данным репрезентативного опроса ВЦИОМ (июнь 1993), средний возраст начала половой жизни (ответы на вопрос "В каком возрасте вы впервые вступили в половую связь?") был 19,5 года. А на вопрос "С какого возраста, по вашему мнению, допустимо начало половой жизни?" люди, среди которых было значительно больше пожилых, чем юных, назвали 17,9 года (усредненный показатель). Это значит, что даже представители старших поколений считают снижение возраста сексуального дебюта оправданным и естественным.

Снижение возраста сексуальной инициации и либерализация половой морали распространяется на оба пола. Однако традиционные гендерные различия в характере сексуального поведения и установок мужчин и женщин (мужчине позволено больше, чем женщине) в Советском Союзе полностью сохранялись и воспринимались в качестве естественных (в том числе - и исследователями).

В 1960-х годах, отвечая на вопрос Голода, считают ли они принципиально возможным для себя вступить в сексуальную связь с "любимым" человеком, в группе молодых ленинградских рабочих и служащих (126 человек) положительно ответили 91% мужчин и 81% женщин. С просто "знакомым(ой)" это готовы были сделать около 60% мужчин и только 14% женщин. Отвечая на вопрос, почему они до сих пор не вступили в сексуальную связь, мужчины чаще всего (48,5%) ссылались на "отсутствие случая", тогда как женщины чаще апеллировали к моральным соображениям (34,1%) или отсутствию сексуальных потребностей (34,1%). (Харчев и Голод, 1969). Даже если это отчасти лишь словесная дань привычному стереотипу, этот двойной стандарт характерен. Тем более, что он обнаруживается и в позднейших опросах.

В 1978/79 учебном году в рамках большого опроса студентов 18 вузов страны (3721 человек) Голодом был задан вопрос: "Как вы думаете, с какой целью юноши и девушки вступают сегодня в интимные отношения?" (в опубликованной книге Голода соответствующая таблица, по требованию редакторов, была ханжески названа "Мотивы ухаживания") (Голод, 1984) ответы распределились следующим образом (таблица 2):

Таблица 2. Мотивы вступления советских студентов в интимную связь

Из таблицы 2 видно, что в сознании советских студентов ухаживание и сексуальность были резко отделены от матримониальных намерений и имели самостоятельную ценность. Решающее значение для легитимации сексуальной связи имели, с одной стороны, эмоционально-коммуникативные (любовь, потребность в эмоциональной близости), а с другой - гедонистически-развлекательные (приятное времяпрепровождение, получение удовольствия) мотивы и ценности. Однако женщины значительно чаще ссылаются на любовь, а мужчины - на развлечение и удовольствие. Впрочем, здесь нет национальной специфики - эти различия прослеживаются и на Западе, при всем ослаблении гендерных различий и стереотипов.

Важный показатель либерализации половой морали - рост терпимости к добрачным связям. Несмотря на ханжескую нетерпимость официальной советской морали и педагогики, реальное общественное мнение, особенно молодежное, уже в 1960-е годы относилось к добрачным отношениям спокойно и равнодушно.

Из 500 ленинградских студентов, опрошенных Голодом в 1965 г., добрачные связи признали допустимыми 45 %, недопустимыми - 22%, неопределенную позицию заняли 33% опрошенных. Семь лет спустя ответы аналогичной студенческой выборки составили 47% "за", 14% "против" и 39% неопределенных ответов. Моральная оценка добрачных отношений зависит, с одной стороны, от их мотивации (по любви или "просто так"), а с другой - от социальной среды. Например, в большой студенческой выборке Голода 1978/79 гг. добрачные связи оправдывали 58% ленинградцев, 50% жителей областных центров, 47% жителей малых городов, 41% жителей поселков городского типа и только 35% сельских жителей.

Эти тенденции характерны не только для молодежи. При всесоюзном опросе ВЦИОМ в мае 1989 г. (опрошено 3014 человек от 16 лет и старше) семья оказалась одной из высших личных ценностей (ее упомянули 89,5% ответивших). Тем не менее многие люди принципиально допускали и незарегистрированное сожительство: 22,5% респондентов считают его неприемлемым, 33,5% - допустимым в определенных случаях, а каждый третий

- допустимым всегда, причем в младшей возрастной группе, до 20 лет, сожительство осуждают меньше 14%, среди 50-59-летних - 30,5%, а в группе старше 60 лет - 47,3%. Характерно, что если с возрастом терпимость к официально неоформленным отношениям снижается, то с образовательным уровнем она, наоборот, растет (Мацковский и Бодрова, 1990). Эту тенденцию обнаруживают и позднейшие опросы общественного мнения.

Каковы бы ни были публично высказываемые суждения, добрачные связи в России массовы. В подавляющем большинстве случаев брачный союз не предшествует сексуальной близости, а закрепляет ее, причем с каждым новым поколением это считается все более нормальным. В репрезентативном опросе ВЦИОМ в 1994 году, наличие добрачного сексуального опыта признали 52% мужчин и 42% женщин, причем в группе людей старше 55 лет этот опыт имели 28 %, а среди людей моложе 25 лет - 77 % состоящих в браке (Bodrova, 1997)

О том же (а также о низкой контрацептивой культуре россиян) свидетельствовал и неуклонный рост числа абсолютного числа и сравнительного удельного веса (по отношению ко всем перворождениям) добрачных зачатий. Проанализировав архивы Ленинградского дворца регистрации новорожденных "Малютка" за несколько лет, Голод нашел, что из 239 супружеских пар, зарегистрировавших рождение первенца в декабре 1963 г., 69 (24%) зачали его за три месяца до юридического оформления брака; в декабре 1968 г. из 852 пар таких было 196 (23 %), в декабре 1973 г. из 851 пары - 240 (28%), в декабре 1978 г. из 643 пар - 243 (38%), в декабре 1984 г. из 448 пар - 223 (49%). Сходные результаты дало изучение регистрационных актов одного из районов Ленинграда (Голод, 1990).

Скороспелые дети модны в нашей стране и сейчас. По данным национальной 5% микропереписи 1995 г., от даты регистрации брака до рождения первого ребенка в России в среднем проходит около 6 месяцев.

В 1980-х - начала 1990-х годов сексуальная активность советской молодежи была уже достаточно автономна не только от брака, но и от романтической любви.

В уже упомянутом советско-германском опросе 1990 г., молодые россияне высказали меньше уверенности в посюстороннем существовании "так называемой большой любви", чем их немецкие сверстники, причем только 33% процента советских студентов, по сравнению с 53% восточных и 49% западных немцев) сказали, что они сами ее испытали. Наименее романтичными оказались при этом российские юноши. Секс без любви для них не только морально вполне приемлем, но и фактически широко распространен. Они заметно опередили своих немецких сверстников по количеству (4,3) сексуальных партнеров (Штарке и Лисовский, 1993).

О прагматическом отношении российской молодежи к любви, браку и сексу свидетельствует и сравнительное исследование "стилей любви" американских, японских и русских студентов. Ученые спрашивали университетских студентов: "Согласились ли бы вы вступить в брак с человеком, в которого вы не влюблены, если он обладает всеми остальными желаемыми вами качествами?" Ответить можно было только "да" или "нет". Авторы ожидали, что только индивидуалистически воспитанные американцы будут непременно требовать любви, а русские и японцы будут более практичными. Но оказалось, что для японцев любовь почти так же важна, как и для американцев, мало кто из них готов вступить в брак без любви. Российские мужчины оказались лишь слегка более прагматичными, чем остальные; жениться без любви готовы 30% опрошенных. Зато русские женщины преподнесли сюрприз: выйти замуж без любви согласны 41% опрошенных девушек (Sprecher et al., 1994)

Сравнительное исследование сексуальной пермиссивности и двойного стандарта у американских, российских и японских студентов (Sprecher and Hatfield, 1996) показало, что в целом американские студенты относятся к добрачному сексу терпимее российских и японских, причем в США и в России (но не в Японии) мужчины в этом отношении терпимее женщин. Молодые россияне больше своих американских и японских сверстников придерживаются в этом вопросе двойного стандарта. Однако российские студенты значительно опередили как американцев, так и японцев по степени своей готовности вступить в сексуальную связь на первом же свидании. Иными словами, если американцы и японцы допускают для себя возможность сексуального сближения на более поздних стадиях ухаживания и знакомства, то многие молодые россияне, как мужчины, так и женщины, готовы лечь в постель чуть ли не с первым встречным.

Таким образом, говорить о "целомудренном советском прошлом", нравственные устои которого были подорваны под влиянием "растленного Запада" только за последние 5-7 лет, нет ни малейших оснований.

По мнению Ольги Бочаровой, опирающейся на анализ данных ВЦИОМ, "... шаг в сторону сексуальной пермиссивности был сделан не сейчас, а в 70-х, не нынешней молодежью, которая "подхватила эстафету", а предыдущим поколением... "Послеоттепельное поколение" разрушило старую нормативную структуру и отделило секс от семьи. Можно назвать этот ценностный сдвиг "бархатной сексуальной революцией", почти незаметно для современников подточившей одну из опор социального порядка" (Бочарова, 1996, с.106-107). Нынешнее поколение лишь продолжило эту тенденцию в гораздо более явной, открытой форме. Тем не менее, по мнению Бочаровой, "за исключением высокостатусных модерных групп, для большинства продолжают действовать достаточно жесткие, патриархально ориентированные схемы" (Бочарова, 1996, с.107).

О том, что главные сдвиги в сексуальном поведении и ценностях россиян свидетельствуют и данные уникального сравнительного российско-финляндского исследования, проведенного в Петербурге Анной Роткирх и Элиной Хаавиа-Маннила (Haavia-Mannila, 1998, Rotkirch, 2000). Оно состояло из двух частей.

Первая часть - анкетный опрос в 1996 г. репрезентативной выборки из 2081 петербуржца от 18 до 74 лет, результаты которого сопоставлялись с данным финского национального опроса 1992 года и опроса городского населения Финляндии 1971 г.

Вторая часть, проведенная в 1996 г. вместе с сотрудниками Петербургского Института социологии Александром Клециным и Елизаветой Лагуновой, представляла собой конкурс автобиографических сочинений о любовной и сексуальной жизни петербуржцев, по образцу того, который был проведен в Финляндии. На газетное объявление откликнулись 54 человека. Семь автобиографий были отклонены как недостаточно подробные, а остальные 47 (25 женских и 22 мужских), написанных людьми, родившимися между 1923 и 1973 годами, подверглись основательному анализу. Их длина составляла от 2 до 70 страниц и они содержали чрезвычайно ценную качественную информацию о сексуальной жизни и переживаниях петербуржцев. Десять из этих автобиографий были в 1996-97 годах опубликованы Е. Лагуновой в питерском еженедельнике "Час пик". В сочетании с более грубыми данными массовых опросов биографический метод дает поистине уникальную информацию о переживаниях и чувствах людей, которых массовая анкета уловить не в состоянии (о методологии этого исследования см. Темкина, 1999). Тем интереснее, что данные биографического исследования оказались сопоставимы с результатами сексологических опросов.

В отличие от Кона (Кон, 1995, 1997), который периодизировал историю российской сексуальной культуры в соответствии с целями и методами государственной политики регулирования сексуальности, финские исследователи идут как бы изнутри, от меняющихся ценностей самих респондентов. При этом выделяются три главных социально-возрастных поколения (когорты).

Старшее поколение, состоящее из людей, родившихся между 1920 и 1945 годами, психологически сформировавшееся в 1935-1960 гг., они называют поколением, принужденным к молчанию (silenced generation), когда любой дискурс о сексуальности был практически запрещен.

Среднее поколение, родившееся между 1945 и 1965 годами, чье формирование приходится на 1960-1980-е годы, они называют поколением персонализации (generation of personalization), когда сексуальность становится более свободной и рефлексированной.

Младшее поколение, родившееся после 1965 года и сформировавшееся после 1980 года, они называют поколением артикуляции (generation of artuculation), для которого сексуальность стала нормальной частью повседневной жизни, о которой можно свободно говорить, спорить, равняться не на социальные, а на личные нормы и т.д.

На первый взгляд, различия между последним, младшим поколением и первыми двумя значительно больше, чем между старшим и средним. Однако, по мнению Роткирх, это касается больше установок, чем поведения, решающие сдвиги в котором произошли в 1970-х годах, когда не только снизился возраст сексуального дебюта, но и сама сексуальная жизнь людей стала значительно более разнообразной.

Как в старшем поколении, в эти годы происходило постепенное снижение возраста первого свидания (с 19 до 18 лет у обоих полов) и первого коитуса (до 18 лет у мужчин и 19 лет у женщин). Но главное - сами сексуальные практики стали более разнообразными. Число ленинградских мужчин, имевших параллельные, внебрачные связи превысило 50% опрошенных, а у женщин число супружеских неверностей по сравнению с предыдущим поколением удвоилось, с 15 до почти 30%. Почти половина опрошенных уже практиковали такие, сравнительно новые, сексуальные техники, как оральный секст и позицию "женщина сверху". В этом поколении существенно снизилась оценка девственности как условия вступления брак и т.д. Доля людей, не получивших в детстве никакой сексуальной информации снизилась с 90% до 80%, хотя удовлетворительным полученный объем информации считают, как и в старшем поколении, меньше 5% опрошенных.

Общее направление этих изменений в Ленинграде было тем же, что и в Финляндии, но со значительным, на 10 - 15 лет, отставанием. Например, у финских женщин значительное увеличение числа сексуальных партнеров приходится на когорту 1946-1950 годов рождения, а у ленинградок - на поколение родившихся между 1956 - 1960 годами. Разница в наличие опыта мастурбации и орального секса между финнами и петербуржцами составляет около 15 лет. По целому ряду параметров сексуальное поведение и установки петербуржцев в 1996 г. были больше похожи на финскую сексуальную культуру 1971, нежели 1992 года.

По мнению Роткирх, существенное отличие российской сексуальной революции от финской заключается в соотношении ее поведенческих и идеологических компонентов. В демократической Финляндии сдвигам в сексуальном поведении предшествовали публичные споры и дискуссии, можно сказать, что "публичная идеология изменилась раньше, чем сексуальная практика" (Rotkirch, 2000, p.175-176). В авторитарном Советском Союзе дело обстояло наоборот: сначала произошли поведенческие сдвиги и только потом, десять лет спустя, одновременно с гласностью, последовало их публичное признание. В конце 1970-х годов многие люди жили так, как если бы сексуальная революция уже произошла, но ее артикуляция, прежде всего - публичная, но отчасти и приватная, между сексуальными партнерами, началась только потом. "Сексуальные практики изменились гораздо раньше публичной идеологии, которая только начинает это делать" (там же)

В принципе, я согласен с этим мнением. Однако появление публичного сексуального дискурса, равно как и ослабление внешнего контроля за сексуальностью не может не способствовать дальнейшим поведенческим сдвигам. Это особенно наглядно видно на примере молодежной субкультуры. Сегодняшние российские подростки не просто сделали тайное явным, но и значительно ускорили ранее наметившиеся процессы, со всеми их положительными и отрицательными сторонами.

Вот как выглядит сексуальное поведение и установки российских городских подростков и юношей 1990-х годов по данным наших трех исследований.

Подобно своим "предкам", в 1993 г. столичные (московские и петербургские) подростки начинали ухаживать и назначать свидания задолго до завершения полового созревания: примерно половина их делает это еще не достигнув 12 лет. К шестнадцати годам трепета уединенных встреч не испытал лишь один из пяти. Однако более или менее устойчивые пары возникают гораздо позже. К моменту опроса даже в группе 16-17-летних свыше половины постоянной пары еще не имели. Вообще ухаживание, влюбленности и сексуальная близость - вещи совершенно разные. Так было и раньше.

Наличие сексуального опыта (половой акт) в целом по выборке признали около 15% девочек и 22% мальчиков. Почти половина сексуально-искушенных подростков (34% девочек и 57% мальчиков) свой первый половой акт пережили до пятнадцати лет, а 5% девочек и 20% мальчиков - в 12 лет и младше. При подсчете по отдельным возрастным группам, среди не достигших 14 лет сексуально искушены 2%, среди 14-15-летних 13%, среди 16- 17-летних - 36%. Это несколько больше, чем в студенческой выборке Голода.

В 1995 г. возраст сексуального дебюта заметно снизился: среди шестнадцатилетних первый половой акт пережили 50,5% юношей и 33,3% девушек, среди семнадцатилетних - соответственно 57,1% и 52,4%, среди восемнадцатилетних - 69,8% и 50,8% процента и среди девятнадцатилетних - 77,5 % и 54,8% (см. таблицу 3)

Таблица 3. Количество сексуально активных подростков по возрасту и полу в 1993 и 1995 г. г. (%)

За два года - сдвиг весьма внушительный. Однако выборки 1993 и 1995 гг. не вполне сопоставимы. Чтобы устранить возможную ошибку, мы перечитали данные по отдельным подвыборкам, сопоставив возраст сексуального дебюта московских 16-летних школьников 1993 г. с такими же московскими школьниками 1995. То же самое было сделано по учащимся ПТУ.

Кроме того, в выборке 1995 мы сравнили ответы 16-летних девушек и юношей с ответами 19-летних. Среди 16-летних девушек сексуально искушенных оказалось вдвое больше (23% против 11%), чем среди 19-летних, когда им было 16 лет. Большая разница (45% против 24%) выявилась и при сравнении 17-летних девушек с 19-летними. У мальчиков различия меньше, но идут в том же направлении.

Следовательно, есть основания думать, что снижение возраста сексуального дебюта - не случайность, а продолжение закономерной долгосрочной тенденции, подобно тому, как это происходило на Западе в 1970- х гг.

То, что соответствующие сдвиги больше у женщин, чем у мужчин, также закономерно. Сексуальная революция XX в. - в первую очередь женская революция, в ходе которой многие привычные гендерные различия исчезают или уменьшаются. Но поскольку в России этот процесс начался позже, а традиционная символическая и бытовая культура была более патриархальной, чем на Западе, соответствующие гендерные различия и связанные с ними установки здесь пока что сохраняются - мальчики начинают сексуальную жизнь значительно раньше девочек и имеют больше сексуальных партнерш. В этом отношении Россия ближе к странам Южной Европы и Франции, чем к Скандинавским странам, Голландии и Германии.

Однако следует иметь в виду, что для многих российских (как и для французских) мальчиков-подростков сексуальный дебют остается одноразовым событием, своего рода пробным шаром, тогда как их сверстницы, раз начав половую жизнь, продолжают ее более или менее регулярно.

Зависимость подростковой сексуальности от социальных факторов ясно выступает при сравнении возраста сексуального дебюта и прочих форм сексуальной активности учащихся общеобразовательной школы и учащихся ПТУ (таблица 4). Учащиеся ПТУ начинают половую жизнь значительно раньше, чем их сверстники из обычных школ; особенно велика эта разница у девочек (среди 16-летних учениц ПТУ сексуально-искушенных почти вдвое больше, чем среди школьниц). За этим явно стоит неравенство социальных, в том числе семейных, условий развития.

По данным опроса 1995 года, сексуальное поведение подростков варьирует также в зависимости от размера города. Среди юношей-школьников Москвы и Новгорода сексуальный опыт имел практически каждый второй, тогда как в Борисоглебске - только каждый третий. Еще более строгие нормы в малых городах у девушек; если в Москве сексуальный опыт имела каждая третья 16-летняя школьница, то в Борисоглебске - лишь 14%. В патриархальных городах и районах Сибири эта цифра, вероятно, будет значительно ниже. К сожалению, мы ничего не знаем о сексуальном поведении и установках сельских подростков.

Хотя романтический культ любви и дружбы, как и ориентация на семейные ценности (желание в будущем вступить в брак и иметь детей), у российских подростков достаточно сильны, на характер их сексуально- эротических интересов это мало влияет. Замечание Фрейда о раздвоенности "чувственного" (сексуальные потребности) и "нежного" (потребность в любви) влечения в полной мере относится и к нашим современным подросткам. Ранний сексуальный дебют, особенно у юношей, вовсе не означает ни страстной любви, ни начала регулярной половой жизни. Наоборот, ранние сексуальные связи часто безлюбовны и прозаичны, и не опираются на опыт дружеских отношений между юношами и девушками.

По данным опроса 1993 г., почти треть сексуально искушенных подростков никогда не имели друзей противоположного пола. Особенно бедным выглядит коммуникативный мир мальчиков, 41% которых не имеют постоянной подруги. Девушки сообщают о дружбе с мальчиками значительно чаще (никогда не дружили с мальчиками лишь 17% опрошенных девушек). Насколько позволяют судить наши данные, структура и ценности дружеского общения юношей и девушек не особенно отличается от той, которая была установлена в нашем исследовании юношеской дружбы в 1970 г. (Кон, 1989).

Но хотя девушки ценят психологическую интимность выше юношей и, однажды начав половую жизнь, чаще продолжают ее с тем же самым партнером, в раннем юношеском возрасте постоянные партнерские отношения сравнительно редки. По данным опроса в 1988 г. Е.И. Сотниковой и С.Г. Перминовой группы 15-19-летних московских школьниц и учащихся ПТУ, постоянного сексуального партнера не имела каждая четвертая (26,7%) сексуально-искушенная девушка, а среди 14-15-летних - целых две трети (66,7%) (Сотникова и Перминова, 1993). Чувственное удовольствие и психологическая интимность - две главные сексуальные ценности, которые в ранней юности редко совмещаются друг с другом.

Опрос 1995 года, в котором подробно фиксировались обстоятельства сексуального дебюта и особенности первого партнера, позволяет конкретизировать эту картину. Только 35% 16Ц19-летних девушек и 15% юношей сказали, что были влюблены в своего первого партнера. Остальные довольствовались просто симпатией ("нравился") или вообще ничего романтического не чувствовали (так ответил почти каждый четвертый юноша). 21% юношей и 11% девушек начали свою сексуальную жизнь с человеком, которого до этого вовсе не знали; 19% девушек и 9% юношей были знакомы со своим первым партнером не больше недели, 15% тех и других - около месяца, 12% юношей и 16% девушек - два-три месяца. Только 22% юношей и 34% девушек были знакомы со своим избранником год или больше. У многих первая связь была случайной и сразу же прервалась. Более или менее регулярную половую жизнь ведут лишь немногие 16Ц19-летние.

Существенная разница между юношами и девушками существует не только в возрасте собственного сексуального дебюта, но и в возрасте своего первого партнера. У девушек первая сексуальная близость, как правило, происходит с более старшим (на два и более года) мужчиной. Эта закономерность, наиболее выраженная в раннем возрасте, сохраняется во всех обследованных группах 40% 13-14-тилетних девочек дебютируют с уже совершеннолетними мужчинами. Каждый пятый мальчик этого возраста также приобретает свой первый сексуальный опыт с совершеннолетней женщиной. Но если девушки довольно часто переживают свой "первый раз" с мужчинами, которые старше их больше, чем на пять лет (так произошло у 22% опрошенных), то для юношей такой большой возрастной разрыв - редкость (менее пяти процентов), чаще все происходит в пределах собственной возрастной группы.

Сверстники становятся первыми сексуальными партнерами чаще всего в том случае, если знакомство длилось долго, более года. Почти половина (48%) девушек, дебютировавших со своими сверстниками, отдались им после более чем годичного знакомства. Большинство юношей, начиная с пятнадцати лет, осуществляют первые сексуальные эксперименты со сверстницами, а затем, после восемнадцати лет, переключаются на более юных, чем они сами, девушек.

Судя по ответам большинства опрошенных, сексуальный дебют редко бывает осознанным шагом, подготовленным длительной историей взаимоотношений или пылким чувством. Всего четверть (26%) опрошенных юношей и менее трети (31%) девушек предвидели, что "это" произойдет именно с данным человеком. Для многих выбор партнера оказался случайностью. У 30% девушек до момента сближения вообще не возникало особого желания интимной близости с кем бы то ни было. У юношей такое желание было, но большей частью не персонифицировалось, им просто хотелось это с кем-то проделать. Лишь около половины девушек и четверть юношей сказали, что их первым партнером по сексу стал постоянный парень (девушка). Отчасти потому, что такого человека у них не было, а отчасти потому, что отношения с таким человеком психологически сложнее.

Вопреки распространенным представлениям, что подростки чаще всего сходятся под влиянием алкогольного опьянения, примерно половина сексуальных дебютов (у 56% девушек и у 45% юношей) произошли, когда оба партнера были трезвы. Хотя это событие нередко предваряется выпивкой, две трети опрошенных девушек и половина юношей сказали, что во время своего первого полового акта они сами были совершенно трезвы.

Пережитые при первой близости впечатления навсегда сохраняются в памяти и сильно влияют на последующую сексуальную жизнь. Эти переживания напрямую связаны с теми чувствами, которые они испытывали с своему первому партнеру.

Юноши и девушки, которые были влюблены в своего партнера, оценивают свою первую близость значительно выше, чем те, которые были к нему (к ней) равнодушны. При наличии влюбленности безусловно хорошее впечатление от первого коитуса осталось у 47.8% юношей и у 26.2% девушек, а при ее отсутствии - только у 28.2% юношей и у 4.6% девушек. Резко отрицательное впечатление от первой близости при наличии влюбленности осталось только у 0.7% юношей и 0.8% девушек. При отсутствии же эмоциональной вовлеченности доля резко отрицательных оценок возрастает у юношей в три с половиной раза (2.4%), а у девушек - в 33 раза (26.4%)!

Значительно меньшая удовлетворенность женщин своим первым сексуальным опытом (даже в самом благоприятном варианте безусловно положительная оценка едва превышает 26%) объясняется как социально- психологическими, так и психофизиологическими факторами (дефлорация и страх перед ней), причем и те и другие в какой-то степени универсальны.

Свой сексуальный минимум (эякуляцию) мальчик получает почти всегда. Кроме того, ему психологически важен сам факт состоявшейся сексуальной инициации: "Я это сделал! Теперь есть, что рассказать ребятам!" Даже если партнерша не вызывала у них никаких чувств, а полученное удовольствие было меньше, чем при мастурбации, две трети юношей воспринимают свой первый половой акт как положительное и радостное событие; "безусловно плохое" и "в основном плохое" впечатление осталось лишь у 8.7% опрошенных юношей.

Женские сексуальные реакции и переживания тоньше и сложнее, в них представлено больше эмоциональных компонентов. Поэтому доля неудовлетворенных составляет у девушек почти 46%.

Однако при наличии влюбленности эти половые различия резко уменьшаются. Число безусловно недовольных своим "первым разом" юношей и девушек невелико, меньше 1%, и практически одинаково, разница составляет 0.1%, а доля полностью и в основном довольных возрастает у юношей до 89%, а у девушек - до 67%.

Однако получение удовольствия, хотя сам подросток этого зачастую не сознает, связано не только с его сексуально-физиологической, но и эмоционально-коммуникативной зрелостью. Чем младше подросток (особенно девочка) в момент своего сексуального дебюта, тем меньше вероятность, что сексуальное сближение совпадет с высокой эмоциональной вовлеченностью, и тем больше у него будет оснований для тревог и разочарований.

В опросе 1995 г. мы спрашивали респондентов не только об их непосредственной реакции, но и о том, как они оценивают свой первый сексуальный опыт по прошествии некоторого времени. При этом снова выявились гендерные различия.

Почти треть юношей считают, что это было правильное решение. Примерно столько же - что "первый раз" не имел в их жизни большого значения. Каждый четвертый мальчик испытывает по этому поводу смешанные чувства, видя в нем как хорошие, так и плохие стороны. Один из десяти испытывает некоторое сожаление, но только единицы считают это событие серьезной ошибкой.

Девичьи ретроспективные оценки более осторожны. Только одна из пяти опрошенных считает, что приняла правильное решение, и столько же девушек думают, что совершили ошибку. Самый частый ответ - смешанные чувства, признание того, что этот опыт имел как положительные, так и отрицательные стороны. Однако гораздо меньше девушек, чем мальчиков, - всего 13% - считают это событие несущественным фактом своей биографии.

Характерно, что мнения девушек сильно зависят от возраста их собственного сексуального дебюта. Большинство (53%) тех, кто начал сексуальную жизнь в 13 лет и моложе, сожалеют об этом. В целом, среди девушек, которые пережили сексуальный дебют до 16 лет, ответов, выражающих сожаление, больше, чем положительных оценок. У юношей такой зависимости нет. Это сопоставимо с немецкими, шотландскими и новозеландскими данными, приведенными в предыдущем разделе отчета.

В опросе 1995 г. мы также сравнивали реальный возраст собственного сексуального дебюта респондентов с тем, который они считают для него оптимальным. Свыше половины (55%) сексуально искушенных девочек и 41% мальчиков назвали при этом более старший возраст, чем тот, в котором они сами это сделали!

Как в 1993, так и в 1995 г. значительная часть сексуальных дебютов у девочек была не совсем добровольной и сопровождалась какой-то степенью принуждения. В опросе 1993 г. 24% девочек и 11 % мальчиков сказали, что испытали какое-то сексуальное принуждение. Близкие цифры - 25% и 12% получил в Петербурге И.И. Лунин. В опросе 1995 г., объясняя причины неудовлетворенности своим первым половым актом, 21.8% девушек и 2% юношей сказали, что он был совершен по принуждению, под нажимом. 29% девушек сказали, что сопротивлялись этому нажиму, но 22% "сначала сопротивлялись, а потом согласились", а 7% "возражали и сопротивлялись до самого конца".

Последний ответ практически эквивалентен признанию факта изнасилования. Однако фактическая интерпретация подобных событий весьма сложна и деликатна.

В России, как и на Западе, мужское и женское понимание сексуального насилия, особенно при свиданиях, не совпадают. Как правило, многие мальчики не считают свои действия в подобных случаях преступными и не признают, что они причинили ущерб женщи<