(Сдобников В.В., Петрова О.В. Теория перевода)
Герменевтика возникла как искусство, а затем и как теория истолкования текстов. Термин «герменевтика» древнегреческого происхождения, он связан с именем бога Гермеса, который в античной мифологии считался посланцем богов, доставляющим людям их сообщения и повеления. Но чтобы бож е ственный язык стал понятен людям, Гермес должен был соответствующим образом истолковать и объяснить их сообщения, то есть он выступал не только посредником, но и интерпретатором. Со временем проблема понимания и истолкования посланий «богов», изречений «оракулов» и предсказаний «пророков» переросла в истолкование письменных источников, прежде всего Библии и других священных книг.
В начале XIX века филологический этап в развитии герменевтики завершился работами немецкого философа и теолога Фридриха Шлейермахера, который считается отцом классической филологической герменевтики и одновременно основоположником собственно философской герменевтики. Классическая филологическая герменевтика в существенной степени обязана своим происхождением практике и теории лингвистического перевода и истолкования текстов. Как справедливо заметил Палмер, феномен перевода есть самое сердце герменевтики (Брандес П.М. Стиль и перевод).
Исходя из определения герменевтики как науки о толковании и интерпретации текста, к герменевтическому аспекту перевода можно отнести вопросы понимания и интерпретации текста оригинала переводчиком и вопросы понимания и интерпретации транслята (текста перевода) его реципиентами (Семко, Рябов О герменевтическом аспекте перевода). Вполне очевидно, что деятельность переводчика начинается именно с анализа текста оригинала, его восприятия и понимания, и именно этап анализа является начальным во всех традиционных моделях перевода. Неслучайно герменевтический аспект упоминается многими авторами при описании процесса перевода. Так, М.П. Брандес указывает, что переводческий процесс, представляющий собой весьма сложную систему, в качестве одной из подсистем включает подсистему «текст — интерпретатор». Эта подсистема представляет собой смоделированный процесс выявления смысловой организации текста, которая играет роль большой стратегии перевода и регламентирует переводческий процесс на втором этапе, на котором осуществляется перекодирование выявленной смысловой модели на язык перевода. Б.А.Ольховиков рассматривает истолкование исходного текста как отправную точку в формировании замысла перевода. «Не подлежит сомнению, — пишет он, — что замысел перевода, формируемый как продукт мыслительной деятельности переводчика, неотделим от переводческого видения авторского замысла, от переводческого его осмысления, от интерпретации переводчиком исходного текста, иначе — от его истолкования, а в соответствующих случаях от профессионального текстологического его обследования и своего рода герменевтического анализа оригинального текста — с целью его адекватного перевоплощения в языковой материи переводного текста».
Более того, некоторые авторы включают требование понять оригинал в саму дефиницию перевода. «Перевести, — пишет З.И.Роганова, — это значит адекватно понятое адекватно воссоздать средствами другого языка, воспроизвести с учетом взаимодействия содержания и формы».
Адекватно понять оригинал порой не менее трудно, чем адекватно его перевыразить средствами другого языка, и в переводоведении не без основания поднимается вопрос об «удельном весе» герменевтического аспекта перевода среди других его аспектов. По мнению, например, М.П.Брандес, коль скоро «исходной категорией» переводческой деятельности выступает понимание, то эта категория должна в теории перевода считаться центральной. Мы оставляем в стороне вопрос о правомерности выделения категории понимания в качестве центральной категории переводоведения. Вместе с тем нет сомнений в том, что понимание текста оригинала переводчиком является предпосылкой успешного перевода.
Понимание можно трактовать как извлечение из текста некоторой совокупности знаний. Поняв текст, получатель (которым может быть и переводчик) обогащает свой информационный запас. При этом следует учитывать, что степень понимания текста, в свою очередь, зависит от уровня информационного запаса (знаний), которым человек владел до того, как он ознакомился с текстом. В.Н.Комиссаров вполне справедливо указывает, что «в процессе перевода используются два вида знаний переводчика: позитивные (эпистемические), хранящиеся в его памяти, и эвристические (способность добывать новую информацию). Исходя из этого, Р.К.Минь-яр-Белоручев следующим образом классифицирует информационный запас:
Информационный запас 1-й степени — это такое количество информации, которое позволяет соотнести предъявленную лексическую единицу с той или иной областью жизни (например, Килиманджаро — географический термин). Информационный запас 1-й степени — это тот минимальный объем информации, который дает возможность коммуниканту считать данную лексическую единицу знакомой. Однако, как указывает автор, соотнесение языкового знака с той или иной областью знаний не означает еще его правильного понимания.
Информационный запас 2-й степени — это такое количество информации, которое позволяет соотнести предъявленную лексическую единицу с частью области жизни (так, Килиманджаро — не просто географический термин, а название горы). В этом случае наблюдается увеличение количества информации, связанной с языковыми знаками. В отличие от информационного запаса 1-й степени здесь происходит как бы распределение обозначаемых предметов не по классам, а по родам. Информационный запас 2-й степени далеко не всегда способствует эффективности коммуникации.
Информационный запас 3-й степени — это такое количество информации, которое позволяет коммуникантам четко осознавать наиболее существенные признаки денотата, выделять его из группы однородных предметов, явлений (например, Килиманджаро — высшая точка Африки). Информационный запас 3-й степени — это тот уровень знания лексической единицы, который позволяет свободно владеть ею и правильно понимать и употреблять ее в речи.
Информационный запас 4-й степени означает наличие некоторого объема систематизированных сведений о денотате (так, о горе Килиманджаро можно иметь значительное количество информации: высота достигает 6010 метров, расположена в Танзании несколько южнее экватора, потухший вулкан, легко доступна для альпинистов и т.п.). Информационный запас 4-й степени, связанный с целой номенклатурой лексических единиц, обязателен для соответствующего специалиста.
Информационный запас 5-й степени означает проникновение в сущность предмета, явления, отчетливое понимание границ, несущественных признаков, возможных изменений денотата. Такую глубину понимания можно встретить в научных исследованиях и то лишь в отношении отдельных лексических единиц.
Представляется, что для успешного осуществления перевода переводчик должен обладать информационным запасом 3-й степени; владение информационным запасом 4-й степени является желательным, но не обязательным требованием.
При рассмотрении вопроса о зависимости степени понимания текста от характеристик (языковых и внеязыковых) самого интерпретатора полезно обратиться к классификации стадий языковой компетенции, предложенной Ю.М.Скребневым. Ю.М.Скребнев выделяет пять стадий языковой компетенции. Способность современного человека отличить человеческую речь от природных шумов есть первая, низшая стадия языковой компетенции. Вторая стадия языковой компетенции состоит в способности констатировать, какой именно язык употребляет говорящий. Третья стадия — понимание содержания (смысла) высказывания, его денотаций. Четвертая стадия — понимание коннотаций высказывания, осознание того, насколько уместна использованная говорящим форма, и если неуместна, то в каких речевых условиях она была бы уместной. Наконец, пятая, наивысшая, стадия — активное умение строить высказывание с учетом стилистических коннотаций. Понятно, что для правильного понимания текста оригинала переводчик должен иметь языковую компетенцию, по крайней мере, в четвертой стадии. Но поскольку анализ оригинала — это лишь начальный этап переводческого процесса, предполагающий создание в дальнейшем текста перевода, то наиболее справедливым требованием к переводчику будет владение языковой компетенцией в пятой стадии. Лишь при выполнении этого условия переводчик не только сможет адекватно, исчерпывающе понять оригинал, но и будет способен грамотно создать текст перевода, передающий содержание оригинала.
При рассмотрении герменевтического аспекта перевода часто высказывается мнение, что без «полного» и «глубокого» понимания оригинала невозможен его адекватный перевод. Понимание оригинала возможно лишь при условии знания той реальной ситуации, той внеязыковой действительности, которая в данном тексте описывается. Л.С.Бархударов формулирует жесткое требование: «...необходимо осмысление лежащей за текстом реальной ситуации, знание самой действительности, о которой идет речь в переводимом тексте. Без такого знания не может быть правильно понята и осмыслена человеческая речь вообще, тем более без него немыслим никакой перевод, будь то перевод специальный или общий, научно-технический, политический или художественный». Действительно, многие переводческие ошибки порождаются непониманием вследствие незнания каких-то фрагментов реальной действительности. И тому существует множество подтверждений. Однако неполное понимание оригинала не всегда ведет к его ошибочному переводу. Как отмечает, например, Дж.Слокум, вопреки мнению профессионалов и непрофессионалов полное понимание оригинала вовсе необязательно для его удовлетворительного перевода на другой язык. Многие технические переводчики часто не полностью понимают переводимые ими тексты (в частности, тексты с изложением результатов пионерских исследований в какой-либо узкоспециальной области), но выдают вполне хорошие переводы, положительно оцениваемые заказчиками-специалистами. Порой переводчику приходится переводить «пионерские идеи», которые не вполне ясны не только ему, но и самому их автору, что обычно проявляется в громоздких расплывчато-рыхлых формулировках. С другой стороны, бывают случаи, когда переводчик полнее и более глубоко знаком с предметом речи, чем автор оригинала. И здесь возникает вопрос: должен ли переводчик подменять неполное понимание автором предмета речи своим, более полным пониманием? Думается, здесь могут быть разные ситуации, в который переводчик будет принимать неодинаковые решения. Возвращаясь к требованию исчерпывающего понимания оригинала, отметим, что часто существует возможность правильного перевода тех или иных единиц без их понимания. Так, пользуясь русско-английскими словарями, переводчик может правильно перевести слово «шакша» как bate или слово «элевон» как elevon, не имея ни малейшего представления об их денотатах («шакша — раствор для смягчения кож», «элевон — поверхность управления самолета, выполняющая одновременно функции руля высоты и элерона»). Заметим при этом, что в подобных случаях мы можем говорить лишь о незнании и непонимании переводчиком отдельных единиц, а не текста в целом, причем количество таких единиц в тексте должно быть ограниченным. Как пишут С.А.Семко и Г.П.Рябов, «в области профессионального перевода сколько-нибудь продолжительный успешный перевод не осуществим при постоянном тотальном непонимании оригинала переводчиком».
По мнению некоторых исследователей, понимание текста означает извлечение из него информации и превращение информации в знание. Категория информации — одна из основных категорий, которыми оперируют переводоведы при описании процесса перевода. Сам перевод иногда определяется как процесс извлечения информации из исходного текста и передачи информации в тексте на ПЯ. В частности, И.Левый пишет, что «перевод есть передача информации, точнее сказать переводчик дешифрует информацию оригинального автора, содержащуюся в тексте его произведения, перевыражая (вновь зашифровывая) ее в системе своего языка, а информацию, содержащуюся в его тексте, вновь декодирует читатель перевода». От
сюда возникает потребность дать определение самому понятию «информация». Мы возьмем за основу положение, высказанное С.А.Семко: «Информацией следует, вероятно, считать нечто новое, неведомое, которое после превращения в знание перестает быть информацией...». Информация всегда носит адресный характер. Без наличия адресата, хотя бы воображаемого, нельзя говорить об информации.
Р.К.Миньяр-Белоручев предлагает различать два вида информации: семантическую информацию и ситуационную. Семантическая информация — это тот вид информации, которая извлекается непосредственно из самого речевого произведения и в этом смысле фактически приравнивается к содержанию произведения. Семантическая информация в акте речи включает всю информацию, переданную через значение языковых средств, в том числе и через дополнительное значение слов (коннотация). К семантической информации относится и интеллектуальная информация, и информация об эмоциональном состоянии источника сообщения, об его отношении к собственным действиям и к окружающей его среде, к получателю, если такая информация выражается через значение языковых средств. К семантической информации относится также и так называемая волевая информация, то есть информация, имеющая целью побудить получателя к действию.
Ситуационная информация — это информация о той ситуации, в которой было создано речевое произведение.
Как мы уже сказали, информация всегда для кого-то предназначена. Однако любое речевое произведение всегда содержит информацию, передача которой не входило в задачу источника речи и которая оказалась в тексте помимо воли автора. Примером такой информации может быть информация о грамматической структуре языка, о наличии или отсутствии в языке артиклей и т.п. Подобные сведения при желании всегда можно извлечь из любого текста, однако сообщение подобных сведений, как правило, не является целью автора текста. Переводчика-интерпретатора интересует, прежде всего, та информация, которая была предназначена к передаче. Именно эту часть информации мы называем сообщением. Следовательно, задача переводчика — извлечь из текста сообщение и передать его средствами другого языка.
Еще одним понятием, важным с точки зрения герменевтики перевода, является понятие смысла. Смысл есть производное от взаимодействия двух основных видов информации: семантической и ситуационной, продукт их преобразования в мозговых механизмах адресата, в то время как сообщение есть сама информация, предназначенная для передачи. Иллюстрируя это положение, Р.К.Миньяр-Белоручев приводит следующий пример. Имеется несколько высказываний:
Я живу на первом этаже.
Я не еду.
Нас слишком много.
Я подожду приятеля.
Не ждите меня.
Можете ехать.
Я не пользуюсь лифтом.
Я предпочитаю ходить пешком.
Семантическая информация в этих высказываниях не совпадает, однако все речевые произведения могут быть сказаны в идентичной ситуации общения: вы обращаетесь к человеку, ожидающему вас в лифте, с целью побудить его подниматься без вас. Соотнесение семантической информации, различной в каждом конкретном случае, с ситуационной информацией, то есть учет особенностей ситуации общения, позволяет определить смысл высказывания (в данном примере — «не поеду»). Как мы видим, при всех различиях в семантической информации высказывания имеют общий смысл.
Таким образом, задача переводчика — не просто выделить в высказывании сообщение, то есть информацию, предназначенную для передачи, но и понять смысл высказывания, что невозможно сделать без учета особенностей самой ситуации общения.
Вернемся к проблеме понимания. Понимание текста как целого невозможно без понимания его отдельных частей. К пониманию интерпретатор приходит постепенно, через последовательное ознакомление с отдельными частями текста. При этом у него возникает некое ожидание того смысла, которым характеризуется весь текст. Причем это ожидание, равно как и результирующее постижение смысла текста, влияют на понимание и отдельных частей текста. Это понимание может модифицироваться в процессе продвижения к все более полному постижению смысла текста как целого. Возникает своего рода круг, который принято именовать герменевтическим кругом части и целого. Как писал Г.-Г.Гадамер, «целое надлежит понимать на основании отдельного, а отдельное — на основании целого... Части определяются целым и в свою очередь определяют целое: благодаря этому эксплицитно понятным становится то предвосхищение смысла, которым разумелось целое». И далее: «Так движение понимания постоянно переходит от целого к части и от части к целому. И задача всегда состоит в том, чтобы, строя концентрические круги, расширять единство смысла, который мы понимаем. Взаимосогласие отдельного и целого — всякий раз критерий правильности понимания. Если такого взаимосогласия не возникает, значит понимание не состоялось».
Независимо от того, как именно происходит понимание текста, в результате интерпретатор (переводчик, получатель перевода) извлекают из него информацию, неодинаковую с точки зрения ее ценности. Отсюда — разграничение коммуникативно-релевантной и коммуникативно-нерелевантной информации. Коммуникативно-релевантная информация обязательно подлежит передаче в переводе, коммуникативно-нерелевантная информация вообще не подлежит или необязательно подлежит передаче в переводе. Поскольку речь идет о переводе, для ясности можно говорить о трансляционно-релевантной и трансляционно-нерелевантной информации соответственно. Практически эта оппозиция образует переводоведческую категорию, которую можно назвать категорией трансляционной ценности исходной информации». С.А.Семко в качестве иллюстрации этого положения приводит отрывок из рассказа А.И.Куприна «Телеграфист», героем которого является телеграфист Саша Врублевский:
«Никогда ему не изменяет его светлое, терпеливое, чуть прикрашенное мягкой улыбкой благодушие. Вот и сейчас: у него висит на ленте очень важная, срочная, едва ли не шифрованная телеграмма из-за границы, а он уже больше четверти часа никак не может ее отправить, и все из-за того, что главная передаточная станция занята с одной из промежуточных самым горячим флиртом. Телеграфист с передаточной загадал барышне с промежуточной какое-то слово, начинающееся на букву «л», и — такой насмешник — стучит и стучит все одни и те же знаки:
Но барышня никак не может отгадать этого трудного слова. Она пробует «лампу, лошадь, лук, лагери, лимон, лихорадку».
—
Лихорадка похоже, но не то, — издевается передаточная станция.
«Лира, лава, лак, луна, лебедь», — мучается недогадливая барышня.
Тогда Врублевский, которому надоело ждать, считает нужным вмешаться.
—
Барышня, подайте ему «люблю» и освободите линию: срочная».
При переводе загадки на букву «л» на английский язык слово «люблю» можно передать словом love. В русском тексте слова «люблю» и «лихорадка» семантически связаны (ср. «любовная лихорадка», «золотая лихорадка»). Если «люблю» будет передано как love, то надо найти английские слова на букву «1», имеющие аналогичную семантическую общность со словом love, так как по условиям загадки возможные английские соответствия слова «лихорадка», и именно fever и rush, здесь отпадают. Ряд слов на «1» для данного контекста придется отклонить как маловероятные в устах барышни (liaison, libido, lust) и отдать предпочтение либо отглагольному существительному liking, либо отглагольному существительному longing. При таком решении проблемы в трансляте в принципе можно передать референциальные значения слов «лампа — lamp», «лимон — lemon», «лира — lyre», «лава — lava», «лак — lacquer» (но не vanish) и «луна — lune» (но не moon), но нельзя сохранить референциальные зна
чения слов «лошадь» (horse), «лук» (onion, но может быть и bow), «лагерь» (camp), «лебедь» (swan). Поскольку передаваемая значениями этих слов информация не является трансляционно-релевантной, все эти слова можно заменить любыми другими не
вульгарными английскими словами на букву «1», и это никоим образом не исказить содержание исходного сообщения. Трансляционно-релевантной является информация, содержащаяся в значении слова «люблю». Менее ценной является информация, содержащаяся в значении слова «лихорадка». Важным здесь является факт семантической близости этого слова к слову «люблю». Попутно заметим, что замена в русском оригинале слов на «л» (за исключением слов «лихорадка» и «люблю») другими словами на «л», равно как увеличение или уменьшение их количества, не привели бы к изменению сути загадки, так как они здесь являются «упаковочными средствами».
Степень понимания текста, возможность полного извлечения из него информации зависит и от свойств самого текста, как объективных (не зависящих или относительно независящих от автора текста), так и субъективных (зависящих от автора текста).
С точки зрения переводчика каждое препятствие на пути к пониманию текста, в том числе связанное с особенностями формы и содержания текста, является важным, так как определяет возможность исчерпывающего понимания оригинала и, следовательно, возможность осуществления качественного перевода. В литературе рассматривают такие оппозиции, как «информационная избыточность текста/информационная неполнота текста» и «информационная определенность текста/ информационная неопределенность текста». Последняя оппозиция терминируется также как «информационная однозначность текста/информационная неоднозначность текста». Вместо прилагательного «информационная» во всех приведенных терминосочетаниях может встречаться прилагательное «смысловая». При анализе указанных оппозиций речь чаще всего идет не о всем тексте как таковом, а о тех его элементах или фрагментах, в которых они проявляются и влияют на содержание текста как целого.
Различают объективную и субъективную избыточность текста. Под объективной избыточностью подразумевают предсказуемость появления языковых элементов в синтагматических цепочках, возможность угадывания недостающих или искаженных по тем или иным причинам языковых элементов и, следовательно, возможность понимания смысла текста с пропусками или искажениями (обмолвками, описками, опечатками), с нарушениями языковых норм («Она женилась на он» и т.п.). Под субъективной избыточностью подразумевают использование автором текста большего количества языковых элементов, чем требуется для передачи данного сообщения (ненужное многословие, мало-информативные «длинноты», слова-паразиты), а также малую информативность многих фрагментов текста для данного адресата вследствие хорошего знания им предмета речи («ясно с полуслова»). Чрезмерная избыточность типа «длиннот» может затруднять смысловое восприятие сообщения. Но «полезную» и «вредную» избыточность не всегда легко разграничить, тем более что элементы, не избыточные с точки зрения носителей ИЯ, могут оказаться избыточными с точки зрения носителей ПЯ и наоборот.
Как отмечают С.А.Семко и Г.П.Рябов, применяемые переводчиками приемы опущения и добавления лексических единиц во многом обусловлены несовпадением норм избыточности в текстах на ИЯ и ПЯ. Так, обязательное употребление притяжательных местоимений перед названиями частей тела и предметов одежды в английском языке в большинстве случаев оказывается излишним в русском языке: «Не put his hands in his pockets» — «Он засунул руки в карманы». Следует также отметить, что носителей ИЯ и ПЯ может различать неодинаковая степень информационного запаса относительно определенных фрагментов реальной действительности. Проще говоря, то, что известно представителям одного языкового коллектива, может быть неизвестно представителям другого языкового коллектива. В тексте может эксплицироваться информация, ненужная, неновая, известная с точки зрения носителей ПЯ. В этом случае мы можем говорить о информационной (субъективной) избыточности текста. И напротив, в тексте может не эксплицироваться информация, известная носителям ИЯ. Восприятие этой, оставшейся на уровне импликаций, информации носителями ПЯ будет затруднена или невозможна, если только переводчик не эксплицирует ее в тексте перевода. В таком случае мы можем говорить об информационной неполноте текста.
Таким образом, под информационной неполнотой текста подразумевают случаи, когда та или иная информация в тексте эксплицитно не выражена, но подразумевается или считается известной его адресату. Информационная неполнота текста также может затруднять понимание текста, особенно в тех случаях, когда автор текста предполагает у его адресатов такую же предварительную информированность, которая имеется у него, но которой у них на самом деле нет. Кроме того, автор оригинала обычно ориентируется на фоновые знания носителей языка оригинала, которых нет у носителей ПЯ и которые переводчику приходится так или иначе эксплицировать либо в трансляте, либо в комментариях к нему. Некоторые исследователи указывают и на чисто лингвистические причины, могущие затруднять понимание переводчиком оригинала при той или иной его информационной неполноте. Так, переводчика с английского могут затруднять эллиптизированные атрибутивные словосочетания с препозитивными определениями типа solid engine (неэллиптизированный вариант: solid fuel engine) — «двигатель на твердом топливе» (а не «твердый двигатель», как можно было бы подумать, исходя лишь из компонентов эллиптизированного варианта). Другой пример: специалист понимает терминосочетание the slow state capture time только как the capture time by slow states («время захвата медленными состояниями»), в то время как неспециалист, даже будучи носителем английского языка, может семантизировать его как the capture time of slow states или как the capture time at slow states, то есть неверно. При возникновении подобных неясностей выход из затруднительного положения может дать поиск неэллиптизированных вариантов таких термино в в англоязычной специальной литературе.
Под информационной определенностью (однозначностью) текста подразумеваются случаи, когда текст имеет только «одно понимание», а под информационной неопределенностью (неоднозначностью) — случаи, когда текст имеет несколько пониманий (интерпретаций). Информационная определенность текста оригинала отнюдь не означает возможности перевода на другой язык только одним единственным способом. Например, во фразе «The battleworthiness of our armed forces should be improved» слово battleworthiness переводится на русский язык вполне однозначно — «боеспособность», поскольку в русском языке нет синонимов этого слова. Однако при переводе этого слова с русского языка на английский возможно большое количество вариантов, так как в английском языке существуют много синонимов слова battleworthiness: «combat effectiveness», «combat efficiency», «fighting capacity», «fighting efficiency», «military efficiency», «war-making capacity».
Типичным случаем неопределенности является не устраняемая контекстом омонимия и полисемия лексических единиц и синтаксических конструкций. Количество возможных интерпретаций при этом обычно является исчерпаемым. Так, в предложении «Недостаток холодильных агрегатов тормозит выпуск всего торгово-холодильного оборудования» слово «недостаток» может быть истолковано и как «нехватка», и как «дефект». По мнению некоторых исследователей, если нет возможности внести ясность посредством контакта с самим автором текста, то при переводе следует приводить все возможные истолкования подобного рода фраз.
Одной из разновидностей информационной неопределенности является так называемая смысловая многоплановость («полифония») слова, то есть случаи, когда в тексте автором намеренно актуализируются сразу несколько значений многозначного слова. Смысловая многоплановость в принципе не порождает той двусмысленности, которая возникает при неснятой омонимии или полисемии, что, однако, не означает ни легкости понимания, ни легкости перевода таких фраз.
Смысловая многоплановость оригинала является одной из лингвистических причин многовариантности перевода, поскольку в подобных случаях возможны разные решения и, следовательно, допустимы разные варианты.
К смысловой многоплановости относят также метафоризацию в широком смысле слова, включая символизацию. В качестве примера символизации С.А.Семко и Г.П.Рябов приводят песню «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина...», в которой рябина символизирует женщину, мечтающую опереться на сильного мужчину (дуб). Несмотря на полную понятность оригинала в переводе на западноевропейские языки вряд ли удастся обеспечить исчерпывающую понятность содержащихся в тексте символов, так как подобные образы (рябина, дуб) не являются привычными поэтическими образами в западноевропейской культуре. Можно, правда, допустить, что переводчики все-таки захотят перенести эти образы в текст перевода, чтобы сохранить национально-культурную специфичность текста, либо чтобы показать особенности русского поэтического мышления. Но и эта задача окажется трудновыполнимой или вообще невыполнимой, так как в некоторых языках категории грамматического рода у прямых соответствий словам «рябина» и «дуб» не совпадают. Так оба французских соответствия этим словам имеют мужской род («дуб» — chene, «рябина» — sorbier), а в немецком языке оба соответствия имеют женский род («рябина» — Eberesche, «дуб» — Eiche). Следовательно, чтобы обеспечить максимально возможное понимание этого текста получателем перевода, требуется использование иных образов, привычных для носителей ПЯ и выполняющих аналогичную функцию.
Информационная неопределенность может возникать и в результате использования в тексте так называемых широкозначных слов. Как писал Г.-Г.Гадамер, «основу языка, похоже, образует способность слов, вопреки определенности своих значений, быть неоднозначными, то есть способность любого слова располагать гибким веером значений, и в этой именно гибкости проявляется своеобразная дерзость такого предприятия, как речь». Представляется, что это утверждение относится к широкозначным словам прежде всего. Семантический диапазон широкозначных слов ИЯ покрывается в ПЯ лишь некоторой совокупностью слов, которые могут иметь некоторые общие семы, но не являются синонимами: «краска» — paint, dye, stain, «палец» — finger, toe, «часы» — clock, watch. При отсутствии достаточной контекстуальной информации («палец на руке», «палец на ноге») сами носители языка не в состоянии внести здесь какую-либо ясность, а что касается перевода, в этом случае он выполняется наугад.
Широкозначными можно считать и такие слова ИЯ, которые могут переводиться на ПЯ рядом более или менее синонимичных слов: Не is courageous — «Он храбр» (варианты: «смел», «отважен»). Здесь выбор варианта зависит прежде всего от предпочтений переводчика. Как пишут СА.Семко и Г.П.Рябов, принципиальная неустранимость многовариантности перевода одного и того же оригинала на один и тот же язык порождает некоторую неопределенность перевода: оригинал-то ведь один. Отсутствие грамматической категории рода в английском языке не позволяет идентифицировать пол лица, к которому обращается Шекспир во многих своих сонетах. А потому в переводе 57-го сонета В.Я.Брюсова адресатом является мужчина, а в переводе того же сонета, выполненном С.Я.Маршаком, адресат — женщина. Как справедливо замечает Л.С.Бархударов, в данном случае переводчику нелегко обосновать выбор формы того или иного рода при переводе, поскольку исходный английский текст не дает никаких данных для однозначного решения, оставляя родовые различия невыраженными. В любом случае перевод будет информационно определенным при информационной неопределенности оригинала.
Некоторые авторы полагают, что любой текст является неопределенным в силу многозначности любого слова, причем эта многозначность не снимается контекстом. Так, Г.-Г.Гадамер пишет, что «слово имеет значение отнюдь не только в системе или контексте, само его нахождение в контексте предполагает, что слово никогда нельзя отделить от той многозначности, какой оно обладает само по себе — даже если контекстом ему придан однозначный смысл. Смысл, присущий данному слову в данном речевом событии, как видно, не исчерпывается наличным смыслом, присутствующим здесь и теперь. Здесь и теперь присутствует еще нечто, и в присутствии всего многообразия соприсутствующего заяявляет о себе живущая в речи порождающая сила». Как мы видим, многозначность рассматривается Гадамером нетрадиционно, а именно: как многообразие связей данного слова с другими словами, связей, благодаря которым «каждое слово в языке, так сказать, пробуждается другим, вызывая к жизни новые слова и открывая путь речевому потоку». Исходя из этого, Г.-Г.Гадамер довольно пессимистично смотрит на возможности перевода. «Настоящее бедствие перевода в том, что единство замысла, заключенное в предложении, невозможно передать путем простой замены его членов соответствующими членами предложения другого языка, и переведенные книги представляют собой обычно настоящие чудища, это набор букв, из которых вынул дух». Б.А. Ольховиков не отрицает столь категорично принципиальную возможность перевода, однако указывает на трудности, связанные с переводческой интерпретацией текста, которая представляет собой многослойный и сложный процесс. В качестве объяснения этих сложностей он приводит следующее рассуждение: «...и текст, и любой отрезок текста, — каждый представляет собою в принципе неисчерпаемое средоточие знания и, следовательно, многогранный объект толкования. Слово, словосочетание, да и предложение на любом языке и практически в любом тексте, никогда не бывают вполне (совершенно) однозначными Это особенно хорошо ощущают специалисты, готовящие проекты законов, договоров, соглашений, контрактов и их переводы. Они тратят огромные усилия, чтобы составить текст на одном, двух или более языках на достаточно элементарную тему, который понимался бы максимально однозначно и не давал бы оснований для разночтения» Как видно из приведенного высказывания, отсутствие однозначности слова, даже использованного в тексте (контексте), рассматривается в качестве причины неопределенности самого текста.
Вместе с тем, вряд ли следует преувеличивать степень неопределенности любого текста. В конце концов, многие тексты воспринимаются и истолковываются получателями вполне определенно. И представляется правильным и оправданным стремление переводчиков практически во всех случаях обеспечить однозначное толкование текста перевода читателями/слушателями, независимо от степени определенности оригинала. Можно рассмотреть следующие четыре случая в этой области: 1) определенность оригинала — определенность перевода, 2) определенность оригинала — неопределенность перевода, 3) неопределенность оригинала — определенность перевода, 4) неопределенность оригинала — неопределенность перевода. В рассмотренном выше примере каждый перевод отличается от оригинала своей определенностью. Но бывают случаи, когда перевод характеризуется такой же неопределенностью, как и оригинал. Не случайно Я.И.Рецкер рекомендует следовать совету К.И.Чуковского: «Неясное в оригинале должно оставаться неясным в переводе». Правда, переводчик должен уметь различать разные виды «неясного». Возможны случаи, когда «неясность», неопределенность намеренно создается автором оригинала. Понятно, что такая неопределенность как часть коммуникативной интенции автора должна сохраня