Дон Хуан (Кастанеда)
Экономика жизни.
Меня учили в школе 8 лет. Меня учили в техникуме 4 года. Меня учили в армии полгода. Меня учили 6 лет аж в 2-х институтах.
18 с лишним лет на меня тратили средства, чтобы в конце концов из меня получилось нечто, что можно применить с пользой в высоко-технологическом секторе производства благ в нашем обществе.
25 лет, только 25 лет от меня шла какая-то отдача обратно в общество. Потом мне сказали: - Хватит, ты уже не нужен. Дальше будем содержать тебя на пособии — пенсия называется. Мне ещё приплатили, чтоб я ушёл побыстрее и без скандалов. Я бы мог ещё трудиться, но нет. Сокращают целыми отделами и не только пожилых.
Нет, я конечно могу устроиться работать сторожем или на худой конец дворником, если уж мне так не терпится ещё поработать. Там вообще не требуется образования.
Т.е., оказывается, работать я могу, там где мой опыт, образование роли не играет. А вот где моё образование и опыт пригодились бы, оттуда меня попросили.
Ещё я могу выстроить какой-нибудь бизнес. Слово иностранное, переводится как «дело», на самом же деле это выглядит так. Надо найти покупателей чего-нибудь, безразлично чего и продавать, или перепродавать.
Такой бизнес мне вообще не интересен. На мой взгляд это хуже чем работа дворником. Кстати, тоже не требует образования, только читать, на худой конец писать, да ещё считать. 3 класса начальной школы — за глаза. Но в бизнесе надо «выглядеть». Не обманешь — не продашь. У них такая поговорка.
Вот такая у нас экономика жизни. Не эффективная. И не экономика это вовсе. Это политика разбазаривания. Разбазаривание ресурсов. И, подозреваю: развала страны. Разбазариваются самые дорогие ресурсы, грамотные, опытные, специально обученные специалисты.
Скрипач не нужен... Планета Плюк.
***
Выполнение магических пассов... требует определенного места и времени. В идеальном варианте движения лучше всего выполнять в месте, в котором нет сильных потоков воздуха.
Дон Хуан (Кастанеда)
Сорокин сказал, что всем нам надо слазить на молниеотводную мачту, иначе нас никто уважать не будет. Их четыре возле старта, одна в лёгкой доступности. Мачта высокая, может быть метров семьдесят. Снизу шпиль кажется тоненькой черточкой.
Мне эта затея сначала не показалась опасной. Поговорили. Все в отделении согласились: надо лезть. Выбрали время, когда офицеры уже убыли к своей электричке и нам никто не мешает. Время под вечер, дождик чуть моросит, не жарко.
Подходим к подножию мачты. Продираемся через кусты. Я осмотрелся. Тут давно никто не был. Лесенка наверх. Сначала лезть кажется безопасно, есть ограждение лесенки. А вот потом, на последней трети пути ограждения уже нет.
Я лезу первый, за мной как утята остальные, почти без интервала, хотя я требовал его соблюдать.
Долез до места, где кончается ограждение, здесь кончается и сила в руках. Руки холодеют, а ноги дрожат. Я не могу отступить и никто не отступает. Отступать просто некуда, нижние уже подлезли и ждут, когда я полезу дальше.
С каждой поперечиной лестницы вершина всё ближе, а моё внимание занято только тем, чтобы хват руки, захватившей следующую, скользкую от дождя поперечину был надёжным. А руки уже почти ничего не чуют. Мачта уже заметно раскачивается.
Сорокин не полез, сказал: - Я высоты боюсь. - Сорокин трус и провокатор.
Все долезли. На удивление площадка на вершине довольно большая и мы все здесь разместились. Нас шестеро. Сорокин внизу такой маленький. Сам шпиль — труба почти метрового диаметра.
Расписываться на ржавой трубе нечем. Царапают кто чем. Я царапаю пряжкой от ремня. Считаю уже стоя здесь, что все эти царапки — ерунда.
У меня эйфория прошла быстро. Теперь надо вернуться живыми назад. Лезу вниз последним.
Внизу безуспешно ищу брошенную пилотку. Не нашёл, пилотка — это малая плата за безалаберный поступок.
Первая ракета.
Ночью был подъём по тревоге и мы разгружали какие-то ящики, мешки, даже пропустили завтрак. Завтракали часов в 10. Потом, вместо политзанятий начальник команды повёл нас на объект и мы повторяли ранее изученные приёмы работы.
После обеда опять двинулись к старту. Опрессовываем полученные трубки и шланги. После продувки тщательно закрываем пробками. На стеллаже у каждой пробки своё подписанное место. Пробки закручиваются динамометрическим спецключом.
Завтра испытания оборудования старта. Заодно проверяются наши навыки. Я волнуюсь.
Предстартовые испытания прошли для меня успешно. Более того и большинство бойцов отделения тоже действовали правильно. Работы прерывались примерно минут на двадцать, когда поблизости пролетал американский спутник.
Послезавтра привезут ракету. Над ней и спутником сейчас трудятся в МИКе. От МИКа до старта идут рельсы.
У моего отделения завтра отдых. Отдых на объекте, типа дежурства. Делать то ничего не надо. Зато в шахте работа горит, там на разных высотах народ что-то делает. Нам туда нельзя. Не положено. Можно только сверху заглянуть, из восьмигранника не заглянешь.
Погода отличная, даже жарко, на небе ни облачка. Хожу клюю бруснику. Только она ещё не зрелая. Некоторые ягодинки уже белого цвета, их можно есть. Ягода смачно как-то трескает во рту, вкус — неопределённый. Сладости и кислоты мало. Бойцы мои из Белоруссии, как-то мало западают на бруснику, вон собрались кучкой, что-то обсуждают.
Сегодня привезут ракету. Со старта МИК не виден. Смотрим на пути, все высыпали на уровень нуль. Появляется. Едет медленно, рядом идут сопровождающие. Она едет хвостом вперёд. На дюзах заглушки красного цвета, я знаю — внутри тоже красноватый цвет меди. Из учебки я вышел специалистом по ракетным двигателям.
Как ракету поднимают я видеть не могу, я в восьмиграннике на посту. На мне шлемофон с ларингом и я слушаю, что происходит в эфире. В эфире 1-й принимает доклады по установке ракеты.
Ракета выставлена. Часть её в шахте, большая часть над уровнем ноль. Нас вызывают на площадку, строимся. Все в шлемофонах.
Первый — это генерал майор, начальник старта, произносит речь, которая заканчивается фразой: - К работам по защите космического пространства Советского Союза приступить!
Все бегом по местам. Сначала стыкуем трубки. Откручиваем заглушки и прикручиваем каждую трубку на своё место уже другим спецключом.
Начальник отделения и проверяющий следят за нашей работой. На уровне ноль чёрные шланги низкого давления и красные — высокого. Они тоже наши. Расходимся по восьмиграннику на свои рабочие места, двое в ресиверную, двое в спецкомнату, где гелий.
1-й принимает доклады об успешном выполнении работ каждого отделения. После обеда генеральная репетиция старта. Я немножко начинаю привыкать к ответственности, к мельканию высоких погон. Вот например проверяющий по восьмиграннику — подполковник.
Генеральная репетиция длится целую вечность. Работа у нас есть конечно же, но мы заканчиваем и докладываем в течении получаса. В восьмиграннике присесть некуда. Мне то всё равно стоять у пульта в шлемофоне, а вот народ мается.
Заправка. Вот горячий момент. Моё отделение отвечает за азот и гелий. В разные части ракеты идут разные трубки и шланги. По докладу о готовности следует указание об их съёме и о дальнейших действиях.
Старт.
У моего отделения 5-ти минутная готовность. Это значит мы последний раз проверив показания манометров бежим в бункер неподалёку от стартовой площадки.
Ракета стоит и дымится испарениями, на толстом инее кто-то написал ТАНЯ. Очень крупно.
Закрывается толстая дверь бункера. В бункере сидят офицеры операторы пуска и слежения. Пришлые набиваются позади их кресел.
Сесть негде, а после трудового дня ноги гудят. Я бы даже на пол присел, да негде присесть, выбрал место у стенки, хоть на неё обопрусь.
- Протяжка один! - Продувка! - Протяжка два! - Ключ на старт! - Зажигание! Земля затрепетала под ногами, бункер потрясывает. - 15 секунд полёт нормальный… - Отделение первой ступени! - Сорок секунд полёт нормальный!
В общем спутник такой-то выведен на орбиту. А мы продолжаем стоять ещё минут 15.
Пожар.
Дело в том, что на старте пламя двигателей выбрасывается туда на речку. За речкой тайга. Сейчас сухо и тайга загорелась. Это не пал, это по настоящему. Горят сосны и ели. Там, на высоком берегу можно только сорванными ветками сбивать пламя, да топтать сапогами.
Дышать нечем — дым. Хорошо, что пожар не сплошной, загорелись не все деревья по фронту. Внизу тоже только гнилые пни разгораются, мох в котором нога вязнет по колено, не загорелся.
Часа через два прибывает подмога и отделение свободно. На ужин. Ужин точно не геройский, та же перловка с кусочками жира, да чай. Давно уже как бы ночь, а у нас светло. Солнце заходит за горизонт на короткие пару часов.
Пожар потушили без нас. Моему отделению повезло, поужинать и лечь спать ещё сегодня.
Завтра, не смотря на затянувшиеся работы у всех подъём в 7 часов.
***
Чтобы обрести этот вид контроля, вам нужно заранее выбрать
какую-нибудь одну вещь и научиться находить ее в ваших снах.
Дон Хуан (Кастанеда)
Быть своим. Я старался быть своим для своих товарищей бойцов. В свободное время моё отделение собиралось кучкой и что-то обсуждали. Для меня всегда была тайной их общественная мысль и я этим тяготился.
Для меня это было что-то новое. В свой круг они меня не пускали. Я пытался организовать секцию по занятию самбо. Они откликнулись, но не получилось. Они хотели всё сразу, да получалось больно.
В самбо, у нас в секции в Ульяновской ДЮСШ приём тренировался так. Сначала тренер показывал приём, затем расставлял пары и каждая пара этот приём отрабатывала: 10 раз один бросает другого и наоборот. Без сопротивления, иначе будет боль и неизбежные травмы.
Вот этого я им втолковать не мог. Вместо отработки приёма они устраивали схватку.
В конце концов мне сказали, что больше не будут тренироваться. Продлилось всё обучение едва ли неделю.
Заниматься спортом, а летом мы, лыжники бегали, тоже никто из моих сослуживцев не захотел. Посчитали — лучше подремать на политзанятиях, чем потеть на беговой дорожке.
Они мне давали понять: - Приказ выполним, насчёт просьбы подумаем, а какую-то самодеятельность полностью отвергаем.
Душой всего этого сопротивления был Шмальгун. Двигателем — Малинин. Общались со мной по большей части через Малинина.
Малинин, среднего роста, широкое розового цвета лицо постоянно улыбалось. Только улыбка его не всегда предвещала хорошие новости.
Малинин всё схватывал на лету и дело горело в его руках. Я пытался завоевать его расположение, казалось он отвечал мне, но… Но это было не так. Малинин был полностью под влиянием Шмальгуна.
Шмальгун. Невзрачное продолговатое личико с сероватой кожей, какой-то негладкой что-ли. Глаза большие, не выпуклые и какие-то невыразительные. Его глаза видимо потухли прямо с рождения. Чуть повыше Малинина и какой-то нескладный.
Шмальгун старался косить под деда: пилотка набекрень, ремень висит на том месте, где должно быть пузо. В строю я делал ему замечание, он ремень затягивал, а потом снова распускал.
Это парень старичок вообще не разговаривал со мной, только «Есть!», «Никак нет!». Казалось у него не было не было никаких запросов. Разговоры с одногодками вёл тихим гнусавым говорком или шёпотом.
Селезнёв, худой, маленький, злой и постоянно голодный. С ним можно было установить контакт, но этот контакт всегда был под контролем Шмальгуна.
Петя Гулев, про него я уже говорил. Парень с приветом. Всегда был готов к контакту, но опасен своими не предсказуемыми действиями. Его отвергали, над ним смеялись, но не слишком обижали.
Я пытался сказать: - Я свой, просто я немного старше и опытнее вас, но всё-таки свой!
А в ответ тишина. Я даже пару раз, когда не было работ, притаскивал в казарму пьяный квас, который настаивали у себя бойцы из роты охраны.
Один раз с риском для жизни добыл спирта у гражданских спецов, которые жили во внутренней зоне и с нами, бойцами никак не контактировали.
Никакие мои действия не позволили мне вскрыть скорлупу этого пузыря вокруг Шмальгуна.
Сам же Шмальгун был недоступен. Он ничего не нарушал, служил исправно. Может быть я слишком мнителен?
***
На Земле есть особые места, сквозь которые можно пройти в нечто совсем иное.
Дон Хуан (Кастанеда)
Все возмущаются. - Мы не стройбатовцы! - Мы ракетчики! Нас бросили в леса чинить дорогу. Вернее не чинить, а чистить пространство вокруг дороги.
По дороге должен проехать генерал армии, командующий ракетными войсками. Дорога идёт через леса и болота. И вокруг неё на 50 метров с обеих сторон должно быть чисто. При строительстве дороги этим особенно не были озабочены, главное дорога есть.
Лес конечно снесён, но вот брёвна, коряги… Вообще непонятно как здесь дороги стоят. Грунт замерзает, оттаивает, высыхает, дождями переполняется. А дороги здесь из бетонных плит тянутся ровными нитками и ничего им не бывает. Только тук-тук на соединениях бетонных плит. Два-пи-эр-квадрат.
На нас не одета водолазная форма, мы в тех же сапогах, штанах и гимнастёрках ныряем в болотную жижу и вытаскиваем или топим брёвна и коряги.
Комары. Комары притихают где-то с 3-х утра и до 5-ти. Чем это вызвано не знаю.
В это время все дружно засыпают под кустиками. А кустики — малина. Дикая малина поспела. Я никогда не видел столько малины. Тут горел лес а потом выросла малина. Не окинешь взглядом заросли малины. Объестся можно. Нас предупредили: - Не очень рыскайте по малиновым зарослям. Может попасться яма с тлеющими углями их не видно, даже может травка расти. Наступишь и всё.
Такие ямы могут сохраняться годами после пожара. А ещё медведи, они тоже малину любят.
К комарам можно привыкнуть, вот только эта привычка такая… Стал весь дёрганный, лицо обкусанное и запястья рук зудят. Отдельная песня про ноги, стали как у младенца с белой нежной кожей. В воде вымокли. Выливаем воду из сапог к обеду и ужину.
Сегодня выбрались на сухие участки. Пойду после обеда через дорогу, там не горелый лес. Порыскаю, по разведываю.
Со мной никто не пошёл. Лентяи, даже малину не едят. Перехожу дорогу и вот он лес. Я в лесу вырос. Здесь лес заболоченый. На кочках растёт какая-то оранжевая довольно крупная ягода. - Ядовитая, не ядовитая? Пробую, вкус странный, но приятный. Позже я узнал у офицеров — это морошка.
С кочки на кочку, а вокруг ярко-зелёная травка под пятисантиметровым слоем чистейшей водички. И вот последняя кочка с небольшой, метра три берёзкой. А вокруг болото, красивое, красивое. А сзади муть от потопших кочек, по которым я прыгал.
Это не то болото, из которого моё отделение таскало коряги, брёвна. Там всего лишь по пояс. Здесь может и побольше и выплыть я не смогу: непрочное плетение ярко-зелёной травки — не даст. Запутаюсь.
Кочка вместе с тонкой берёзкой подо мной уже просела до воды. Решил позвать на помощь. Но звуки голоса погасил лес. Думай дурья башка! Сзади мутные пятна указывают на потонувшие кочки, по которым я прыгал.
Четыре пятнышка на расстоянии полутора метров друг от друга. Зато первое ко мне мутное пятно за два с лишним метра. Маханул так маханул, не допрыгнуть теперь.
Сгибаю безпомощную берёзку, встаю на неё, сосредотачиваюсь и прыгаю и ещё и ещё на мутные пятна бывших кочек. И вот край полянки. Как хорошо и птички запели, а то тишина глухая.
Вернулись в родную казарму мы только через полторы недели, опухшие от укусов комаров и грязные. Казарма показалась уже слишком тесной. Стирались в тазиках по очереди перед казармой. Казарма — дом родной.
А тут подоспел ещё пуск. Я заметил, что моё отделение стало как-то более слаженным, а я стал больше доверять моим бойцам. Я ещё боялся где-то сделать, что то не так, т. к. сам ещё не полностью был уверен в своих навыках. А Малинину можно давать лычку ефрейтора. Он и сам молодец и ещё помогает другим.
Лето здесь заканчивается в августе. Вот прошёл сильный снегопад. Поломало много деревьев, лиственных конечно. А здесь из лиственных я заметил только берёзу.
И началась затяжная осень. Как то разговорились в отделении о грибах. Выяснилось, что грибы, особенно жареные любят все. Да и после перловки мечталось о чём-то другом.
Я и предложил набрать грибов. Сразу же фантазия заработала фонтаном, нашёлся кусок листовой нержавейки, старшина сказал, что сала достанет, у него же нашёлся рюкзак для грибов.
Я пользуюсь относительной свободой передвижения по части. Спортсмен я, примелькался и меня не останавливают попадавшиеся на пути офицеры. Да и дело к вечеру.
Ужин отделение проигнорировало, только Селезнёва старшина послал за полагавшимся сахаром и чаем. Хлеб, топлёное сало и соль уже принесли.
В конце августа вечером ещё светло. Не стоило больших трудов найти прореху в колючей изгороди и вот, прямо за колючкой большая поляна с подосиновиками. Сначала я беру все подряд,совершенно не червивые, огромные подосиновики. Потом уже выбираю которые помоложе и потвёрже. Забил рюкзак за 15 минут.
Решил проверить вокруг, в тайге, есть ли такие полянки. Конечно со всеми предосторожностями, помню о ловушках, которые были у мостка на реке. Но нет, вокруг непроходимая тайга без ягод и грибов и только еле заметная тропка по периметру колючки, наверное протоптали из роты охраны. Мне повезло, сразу вылез на нужную поляну.
Грибы жарим за казармой. Хватило всем и даже гостям с соседней команды. Их старшина пригласил, несколько дедов. Удивлению моему не было пределов: белорусы многие не знают подосиновик и ещё сомневаются, не ядовитый ли он.
Осень самая мрачная пора здесь. Лес очень красивый правда. От темно зелёного до пурпурно красного и жёлтого, но холодно и дождь. Мы постоянно сырые и холодные. Хуже всего ногам. Сушилка ещё не работает. Но… никто не болеет.
Сёмга. Бывают и солнечные деньки. По реке сёмга идёт на нерест. Офицеры спрашивают меня: могу ли я изготовить острогу. Сказал — могу! Но во всей части не нашлось тисков, зубила и напильника.
Они собираются добывать сёмгу ночью на мостике при свете фонаря. Ночью сёмга идёт против течения, днём стоит в ямах и ямках по реке.
Река не глубокая, видно каждую рыбину. Себе сделал острогу, так из подручных материалов, плохонькую. Пробовал с берега попасть в рыбину — не получается. Преломление водой света играет свою роль. А после броска остроги рыба разбегается подальше от берега.
Самые тяжёлые караулы когда льёт холодный дождь. Я развожу посты. У меня 3-и дальних поста. Последним развожу пост ГСМ, он у чёрта на куличках. Привожу бойцов в караул, пальцы немеют от холода. Один разряжает автомат у пулеуловителя, второй.
Отстыковать магазин, передёрнуть затвор, спустить курок — это для контроля, что оружие разряжено. Наконец снять штык-нож и в караулку.
Третий. У пулеуловителя хорошо, дождём не заливает, над головой крыша. Да и дождь уже еле капает. На двор караула притащили обеденную тележку. Там горячий обед.
Я снимаю автомат с плеча. Снимаю штык-нож. Меня уже никто не контролирует, я сам контролёр, вернее он где-то внутри. Бесстрастно фиксирует, что я нарушил правило. Я передёргиваю затвор. Внутренний контролёр сообщает, что затвор щёлкнул не так, как если бы был совсем пустой.
Я держу автомат одной рукой. Контролёр ехидно спрашивает:
- Удержишь автомат одной рукой то? Нажимаю на спусковой крючок. Короткая очередь из трёх выстрелов. Сизая струйка дыма из дула автомата.
- Почему прервалась очередь?
- А-а, патрон перекосило. - Когда научишься набивать магазин?
Магазин набивать мне пришлось не скоро. Этот случай со стрельбой мне простили, но из разводящих уволили больше чем на полгода, и посылали только на сторожевые посты. Сторожевой пост без патрон.
Так я попал на пост возле МИКа, часовым. Огромное мрачное здание без окон с задраенными воротами, склад боеприпасов рядом, и рельсы, рельсы…
За МИКом что-то большое, накрытое плотным брезентом. Туда можно залезть и скрыться от дождя. Кроме того там меня не видно. Если пройти дальше, там в зарослях то ли шиповник, то ли боярышник с огромными ягодами. Сердцевину конечно есть нельзя, зато можно по откусывать сочные бока. Вкус непередаваемый в тексте, но есть в этом вкусе чуть кислоты и сладости, да витамины всё-таки.
Рельсы ведут к далёкому старту, туда мне не надо. Моя площадь обхода как раз почти до проходной. Ночью на этом посту жутковато. Вся эта площадь освещается тусклыми фонарями, по натыканными то тут, то там. Зато по периметру темнота и постоянно какие то звуки. Где-то что-то треснет, где-то лязгнет. И понятно патрон у меня нет. Иногда, когда найду себе занятие четыре часа пролетают как 15 минут, иногда тянутся как целые сутки.
Приказ надеть зимнее обмундирование пришёл уже со снегом. Мне выдали новые сапоги.
Сапоги выдаются на год. Старые были уже с дырками. Провожаем старшину на дембель, как то не торжественно. Не видно пылающей радости на его лице. Когда я пойду на дембель уж точно, радости моей не будет предела. 2-а года армии для меня — потеря.
***
– Обрати внимание, – предупредил меня дон Хуан, – когда я говорю о видении, то всегда пользуюсь фразами типа «похоже на то, что», «кажется». Дело в том, что результаты видения настолько уникальны и специфичны, что говорить о них можно только сопоставляя их с чем-то уже нам известным.
Дон Хуан (Кастанеда)
В свободное время пытаюсь разобраться с физикой. Раздел — механика. Механика кажется простой с виду, однако при пристальном взгляде это оказывается не так. После армии буду поступать в институт.
Где-то в ноябре такой случай происходит. После завтрака, вместо политзанятий, а у меня вместо тренировки — нас выстраивают на улице и начальник команды представляет некого приезжего капитана. И тот нас призывает поехать с ним на 3-х месячные курсы. Курсы подготовительные, для поступления в академию имени Дзержинского.
Я задаю вопрос: - А сколько курсов длится казарменное положение в академии? Получаю ответ: - Три года!
Я живу в казармах уже год, плюс ещё три. Нет не пойдёт. Капитан почти упрашивал нас записаться на курсы.
- Ну не хотите поступать, хоть отдохнёте 3-и месяца, отдохнёте от казармы. Я ему не доверяю. Не записался никто.
Прошло много лет и я встретил человека, которого выгнали из этой академии за пьянство. Учился я тогда в МИРЕА, в Дубне. А в академии была и та специальность, на которую я и мечтал выучиться - ЭВМ.
Я пожалел об упущенной возможности. Погрешность путевая. Я всё-таки получил высшее образование по той специальности о которой мечтал, но подбирался к этому кружным, долгим путём, стоившем мне множество напрасных трудов и испытаний. А тогда судьба предоставила мне прямой и короткий путь.
Мозгов не хватило мне тогда, не хватает и сейчас. Всё-таки Род мне помогает, иначе я не смог бы достигнуть целей которые перед собой ставил. Слишком сильно увлекаюсь обстоятельствами и не могу продумать последствий своих действий.
А может быть и правильно, что я не принял тогда решения пойти учиться в академию имени Дзержинского, хотя внутренние доводы были изначально неверны. - Не по Сеньке шапка - как говорится.
Доводы мои были таковы:
- я не желаю проводить много лет в казарменном положении, вот если бы этот призыв случился в начале службы, то тогда …;
- имени Дзержинского? Да это внутренние войска, не хочу быть полицейским.
У меня всю жизнь не хватало решимости, я чувствую это. Я постоянно колеблюсь в принятии практически любого решения. Вот здесь и зарыта собака. Недостаточная проницательность и разумность. Я не говорю уж о мудрости. И решение моё не поступать в академию было правильным именно по этим причинам.
«Не садись не в свои сани». Судьба=Рок мудро провела меня через жизненное поле не дав мне возможности принести себе непоправимый вред.
***
– Ты должен носить головную повязку, отправляясь спать, – Сказал он. – носить головную повязку – это хитрый маневр.
Дон Хуан (Кастаньеда)
У нас сменился начальник отделения. Был статный майор, стал капитан небольшого росточка. Правда весёлый и разговорчивый. Я уже немного жалел, что не бываю на политзанятиях. Капитан оказался занятным рассказчиком.
Он не женат. А во время своего не маленького отпуска путешествует по Советскому Союзу, благо проезд у военного бесплатный. Много и интересно рассказывает.
Я слышу только часть из его рассказов, когда мы собираемся в восьмиграннике. У нас там маленькая комнатка, где хранился инструмент и шлемофоны. Для капитана там есть стул, а мы рассаживаемся прямо на полу у стенок и с интересом внимаем нашему капитану.
Недолго он у нас командовал. Потом, где-то в середине зимы, сменил капитана старлей родом из Куйбышева. Высокий под 2-а метра, крепкий. Так до конца моей службы и пробыл у нас этот старлей начальником отделения.
Со старшиной ушёл и Сорокин, как то незаметно. Образовалась вакансия и нам дали молодого бойца из карантина, Хашивердина. Хашивердин, такой молчаливый, ростом с меня, но пошире в плечах татарин.
Он был один, а для черпаков, моих сослуживцев, его одного было мало. Так что Хашивердину пришлось в первые месяцы не сладко. Спасать его от дедов открытым способом я не мог, сослуживцы жаждали власти над молодым.
Я решил поднять ему авторитет. У Хашивердина 2-й разряд по боксу. Я раздобыл две пары боксёрских перчаток и стал с ним устраивать бои. Кстати он меня побить не мог почему-то, хотя я раздразнивал его и бился он по настоящему.
Другие мои сослуживцы не решались рискнуть и подраться с ним. Так, понемногу Хашивердин смог вылезти из непролазной ямы вечного должника. И сосчитай дни до дембеля, и пойди почисти туалет, и помой казарму, пока мы смотрим телевизор.
Да у нас был чёрно-белый телевизор в казарме и мы смотрели игры нашей хоккейной команды в Канаде.
Старшины нам нового не дали. Вместо этого рассредоточили команду по другим казармам. Моё отделение попало в команду заправщиков. Нет, нам не дали доппитание, зато выделили угол в их казарме.
Пришлось привыкать к новому коллективу. А там дедовщина суровая. Мои черпаки сразу заскучали. Мне самому всё это не нравилось, да что поделаешь. Начальник команды у них, а теперь и у нас — майор. Кроме охоты его ничего не интересовало.
Пусков зимой было мало и я занялся лыжами. Техники бега у меня по прежнему было — кот наплакал. Редко, и как раз когда были незначительные соревнования, я выбегал на 1-й разряд и поэтому так и не дождался его присвоения.
Зато соревнования проводились вблизи Мирного. Однажды, начальник отделения, а тогда у нас начальником отделения был молодой старлей из Куйбышева, сопровождал нас троих лыжников на соревнования.
После соревнований пригласил нашу троицу к себе в квартиру в Мирном и угостил вином. Я выпил то всего 50 граммов, а голова закружилась как от бутылки водки.
Город. Люди не в военной форме. Женщины. Мусор на остановках. Спасибо тебе старлей!
Теперь я владелец 2-х пар лыж. Одни для важных соревнований, другие для тренировок. Жалко, с моего отделения никто не хочет бегать на лыжах. Это же немного, но свободы хлебнуть. На лыжне тебе никто не приказывает: - Стоять! - Смирно!
Регламент тоже есть, надо лыжи готовить, бежать и стараться хотя бы не отстать. Зато скорость! Она особенно чувствуется на виражах, и ещё маленькие победы.
Вот лыжник обгоняет меня как стоячего. Он настоящий спортсмен и я готов ему уступить лыжню. Кричит: -Гоп! Я уступаю ему правую лыжню, как положено. А ему это не нравится, и он чиркает по моему креплению, стараясь сорвать мне лыжу. Однако неудача!
Сам лишается лыжи. Я ухожу от него вперёд. Понимаю — нагонит до финиша и мне интересно как поведёт себя рассерженный лыжник. Он явно не офицер, иначе бы вёл себя прилично на лыжне, да и по морде наш, боец.
Я в Ульяновске боролся почти год, в самбо. Навыки ещё не растерял. Финиш впереди под горкой, горка вся укатана. Качусь, краем глаза замечаю: сзади, слева накатывает на меня. Пропускаю, повернув чуть плечо. Боец, решивший меня бортануть теряет равновесие и растягивается на горке: куда лыжи, куда он.
Нет я не приходил последним, за мной ещё много было. Но и в первую треть не попадал.
Некоторые лыжники относились ко мне снисходительно, правда черту, за которой последовал бы ответ, не переходил никто.
В части воспринимали меня как чудака, свернувшегося на почве физкультуры. Никто не выбегал со мной морозным утром на пробежку. Мороз под 30 градусов, а иногда и под 40, а я выбегаю за проходную и по бетонке бегу закрыв глаза. Волшебство полёта! Правда закрываю глаза ненадолго, а то есть хорошая возможность навернуться на повороте.
Выбегаю и днём, чаще после обеда, уже на лыжах. В части нет собственной полной лыжной команды и приходится тренироваться в одиночку.
Однажды раззадорил одного младшего сержанта с соседнего отделения. Пошли вдвоём на лыжную прогулку. Для него это было в новинку, он не выходил ещё за пределы части.
На улице 43 с минусом, меня это не смущало поскольку частенько при такой температуре выходил на собственную тренировку. Нужны только рукавицы с удлиннителем, чтобы не поморозить запястья.
Выехали через ворота с части. А там такая длинная поляна вдоль реки. Лыжня ведёт к спуску, к реке. Едем, резвимся, мороза не замечаем. Не замечаем потому, что тянет воздух в сторону нашего движения.
Никогда в этой стороне лыжников не встречал, однако лыжня есть, а спуск к речке вообще укатан так, как будто здесь вся армия отметилась.
Сама река не замерзает до конца, на берегу под горкой большая площадка, есть куда катиться.
Вот ведь не знаешь никогда в какой момент совершаешь глупость. Мне не казалось глупостью тогда мысль скатиться с горки к реке.
Кажется даже лицо подморозил, настолько жестокий морозный ветерок обжёг лицо. Андрюха тоже трёт нос. Здесь ветерок. Ну не ветерок, а тянет вдоль реки. Надо убираться отсюда. Что за дела, только что было комфортно там, наверху и вдруг замёрзли.
Первая попытка не удалась. Наезженный склон, приходится активно палками работать, а кисти рук отмерзают. Ещё приходится также активно тереть лицо, тоже отмерзает.
Вторая попытка была лучше, но ненамного. Если Андрюха может ничего такого не думал, всё-таки он мог надеяться на меня, то передо мной ясно встала дилемма: - Если третья попытка закончится неудачей мы здесь замёрзнем насмерть.
Встали спиной к ветру. Показываю Андрюхе как согреть руки. Варежки снимаю, расстёгиваю шинель и руки под мышки, там осталось немного тепла, теми же руками пытаюсь согреть лицо, застёгиваюсь и надеваю мёрзлые перчатки.
- Андрюха, эта попытка — последняя. Не обращай внимание на замерзающие руки и лицо, надо выбраться наверх. Андрюху пускаю первым, чтобы при случае подпереть его снизу, а не потерять.
Вылезли! А ещё километра три до части, а ветерок навстречу. Ну это уже не так страшно.
Лицо поморозили оба. Я почему то поменьше, у Андрюхи кожа лоскутьями потом слазила. Руки главное остались целы.
***
– На что похоже ощущение энергетического потока?
– Легкий дискомфорт, мимолетная печаль, которая сменяется эйфорией.
Дон Хуан (Кастанеда)
На работу на старт мы ходим в комбинезонах. Черные такие, ватные. Зимняя форма одежды для нас. В комбинезоне заметно теплее, чем в шинели.
Работ и без пусков хватает. Регламент - чистка, смазка и всё такое. Идём значит, морозец за сорок, не доходя до проходной видим костерок горит. Да горит как то не так — дощечки снаружи даже не дымятся, весь огонь внутри костра. Это от холода так похоже. У костра пытаются согреться стройбатовцы бедолаги.
Я тогда их крепко пожалел, мы в тёплых ватных комбинезонах, а они в шинелишках. Мы идём в восьмигранник, там теплее, а они тут на морозе.
Мы согреемся одевая ОЗК, это общевойсковой защитный комплект, правда потом мокрыми придётся остывать.
Зимой пусков мало, но всё-таки есть. На одном пуске, 57-ю тогда пускали, подгорел один дед из заправщиков. В комбинезоне он тогда был. Пропитался кислородом и решил покурить. У себя на ярусе. Там комнатка у них для инструментов, как у нас в восьмиграннике.
Думал что спрятался. А он пропитался кислородом. И внутрь комбинезона кислород проник тоже. Вот где был кислород у него всё и сгорело, особенно где волосы у человека растут.
Я помню химические опыты в школе, нагретая железная проволочка горит в пробирке с кислородом белым огнём. Вот как это бывает.
С кислородом мы встречали Новый Год. Мы же с заправщиками в одной казарме. Меня приятель Семён, он командир одного из отделения заправщиков, приглашает на КАЗ перед новым годом.
КАЗ — это кислородно азотный завод. Он в основном под землёй. Нас интересует только цистерна с жидким кислородом. Вообще то они делают мороженое из азота, да ведь Новый Год на носу.
Две банки сгущённого молока на котелок, вода. Надо сказать, кислород в соединении с жиром порождает взрыв и у меня были опасения насчёт кислородного мороженого.
Мне сказали: - Не боись, уже делали! В большую кружку, боец здешний дежурный, наливает из цистерны кислород. Сильно парит, не могу определить цвет жидкого кислорода, кажется прозрачный как водичка. 186 градусов с минусом. Потом наливает в котелок. Интенсивно мешается то, что есть в котелке, пока ложка не становится колом. Теперь всё это холодный камень. Рассказывают байку, что был один боец, который опустил палец в жидкий азот, а потом ударил им об стол и палец откололся.
Ждать, пока разморозится каша в котелке приходится долго. Поэтому байки друг другу расказываем.
Например, на складе ГСМ стал пропадать спирт. И пропора тамошнего проверяли и всё начальство. Все печати целы. Нет виновных и всё тут. А спирт пропадает. Наконец устроили засаду. Несколько дней ждали. И вот караул у команды заправщиков. Разводящий с часовыми притащили жидкий азот в сосуде Дьюара. Наливают в кружку, а из кружки прямо плескают в печать. Пластилиновая печать после такого надругательства становится крепче стали. А сама основа печати — жестянка простая, прибитая гвоздём к косяку.
После чего отковыривается печать, а замочек там хлипкий, просто открывается гвоздём и все дела. Потом печать прибивается обратно.
Когда я принёс кислородное мороженое в отделение, народ мой был рад. Конечно, на всех мороженого было маловато. Всего-то чуть больше половины солдатского котелка.
***
Продолжение следует...