Баритон широкого профиля
10.04.2003 - коммерсантъ
концерт классика
В Москве дал концерт супербаритон Дмитрий Хворостовский. Пеструю смесь арий из русских и итальянских опер с русскими песнями военных лет слушал в переполненном поклонниками певца Государственном Кремлевском дворце СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Опасливо давая мощному и кажущемуся неутомимым голосу Хворостовского роздых, организаторы переложили его выступления оркестровыми номерами. Об игре Государственного камерного оркестра под управлением Константина Орбеляна трудно судить в деталях, поскольку в зал музыка лилась из динамиков. Причем лилась так, как будто зрителям предлагалось ее слушать уже в прескверной живой записи с чихами и тресками, и притом в китайском "бумбоксе".
Для вокала те же динамики, слава богу, более приспособлены, поэтому можно было действительно наслаждаться великолепием тех немногих ролей, которые именитый певец ценит в наследии русской оперы: Онегин, Елецкий из "Пиковой дамы", заглавный персонаж в "Демоне" Рубинштейна. Ни грана сахарности или самолюбования, ненавязчивое, но шикарное вибрато на полном и обаятельном во всех оттенках голосе. Легкое удивление вызывали разве что несколько носовой тембр верхних нот и утрированная открытость нижних ("па-адруга вернайа-а майа-а-а"). Впрочем, это касалось по преимуществу русских арий; итальянские же звучали при таком запредельном уровне контроля и с такой неподдельной сценичностью (право слово, ее хватило на то, чтобы пронять весь исполинский кремлевский зал, хотя никаких излишних мотаний головой и махов руками Хворостовский себе не позволял), что оставалось только горько сожалеть о том, что их было так мало — смерть Родриго из "Дон Карлоса" да "Пролог" из "Паяцев". Зато были два вердиевских хоровых хита ("Va, pensiero" из "Набукко" и цыганский "хор с наковальнями" из "Трубадура"). Оно и понятно — надо же было как-то занять гигантский сводный хор (хористы Йельского университета плюс камерный хор Института имени Шнитке).
После антракта разомлевшей от оперности публике пришлось настраиваться на совсем иной лад, потому что пришел черед тех самых военных песен. Строго говоря, это было довольно широкое попурри, где нашлось место не только песням Великой Отечественной, но и околовоенной тематике прошлых ("На сопках Маньчжурии", например) и последующих лет (брежневского "Дня Победы" не было, но зато был саундтрек к "Семнадцати мгновениям весны"). Впечатление от этого было довольно смешанное. Во-первых, смущали официозные и явно устроенные по принципу "сделайте нам красиво" аранжировки, учитывавшие не только орбеляновский ГКО и пресловутый хор, но и ансамбль народных инструментов. Во-вторых, было немножко странно слушать, как человек, недавно эффектно заявлявший "Вы мне писали, не отпирайтесь", под балалаечное жужжание и охи-вздохи баяна повествует о том, как одинокая бродит гармонь. И все же надо признать, что вкус Хворостовского, не изменявший ему ни в барочных ариях, ни в русских романсах, не подвел его и на сей раз; и именно это, пожалуй, самое убедительное доказательство таланта — а не приводивший в экстаз партер факт, что оперный секс-символ открывал рот с до боли родными словами "Расцветали яблони и груши" или "Темная ночь".
Когда после бессмертных таривердиевских аккордов певец трепетно промолвил "я прошу... хоть ненадолго...", зал почему-то не взревел от восторга. Хотя надо признать, что именно песня "Где-то далеко" из "Семнадцати мгновений весны" и стала, пожалуй, главным украшением второго отделения. В ней опять-таки непросто было узнать Хворостовского--интерпретатора Верди, но все равно это было куда ближе, скажем, к молодому Муслиму Магомаеву, чем к молодому Иосифу Кобзону. Вообще, традиции советской эстрады баритон явно тщился постичь без позерства и с той же интеллектуальностью, с какой осваивает вердиевские партии,— чего стоили одни его смелые попытки переходить с пения на взволнованный рубленый речитатив ("Я так давно. Не видел маму"). Коли принимать во внимание, что все это не просто единовечерняя программа, а репертуар последнего альбома Хворостовского, то вырисовывается даже определенная новаторская перспектива. Если уж стали показателем статусности певца беззаботные интерпретации откровенно дурацких неаполитанских песен, то чем плохи шлягеры советской эпохи?