— Да, ро, — рассмеялась Роза. — Так оно и есть.
Старик медленно откусил кусок рисового пирога, с трудом его прожевал и сказал:
— Вы так чисто говорите на тагалоге. Должно быть, вы родом из Кесона.
Роза кивнула.
— И вы тоже, ро.
— Вам приходилось бывать в Инфанте?
— Я выросла неподалеку, ро.
— А вот я родом с Полило.
— В хорошую погоду Полило был виден прямо из моего дома.
— Да… Вот поэтому-то мы с вами приходим обедать в этот парк. Клочок моря, несколько кокосовых пальм… — Старик поднял костлявые руки и оградил ими лицо с обеих сторон. — Если вы будете держать ладони вот так, то увидите только деревья и море, как будто оказались дома.
— Если бы только не запахи и не звуки, ро.
— Эх! Запахи и звуки… Да еще море такое грязное, как будто в него стекает вода из канализации, и деревья все пыльные. — Старик еще медленнее откусил от своего рисового пирога и с трудом принялся его жевать.
И жует он тоже как-то безрадостно, — подумала Роза.
Потом он сбросил шлепанец с правой ноги и провел большим пальцем черту в пыли с окурками.
— Ненавижу этот город. Я живу в нем уже тридцать лет и все это время ненавижу его. Возле моего дома совсем нет зелени, не считая растений, которые пробиваются сквозь трещины в асфальте. В вашем районе то же самое?
— Нет, ро. Это очень симпатичный район. Там много деревьев и цветов, и многие сейчас цветут.
— Ах цветут! Это красиво, но все равно не то что дома.
— Да, ро, — твердо сказала Роза. — Совсем не то что дома.
— Вы жалеете, что уехали?
— Нет. Вернее, даже не знаю. То есть… — Ее брови сошлись от напряжения. — В Маниле я добилась того, о чем даже мечтать не могла. Я врач, мои дети ходят в хорошую школу, у меня большой дом, машина… Не думала, что у меня когда-нибудь будет все это.
|
|
— Наверное, все-таки скучаете по дому? — Да, ро.
— Вы приехали сюда учиться? — Да.
— Учиться, — повторил старик и покачал головой. — Но ведь это еще не все.
— …Нет, не все.
— Была и другая причина, а это уже грустная история.
Роза ничего не ответила. Слезы вдруг брызнули у нее из глаз и покатились по щекам.
— Ой, — вскрикнула она и потянулась к сумочке, чтобы достать пакетик бумажных носовых платков. — Даже не знаю, с чего это я вдруг… — Роза нашла пакетик и снова села, но пакетик так и остался лежать неоткрытым у нее на коленях. — Простите меня, ро.
— Эх, — старик взглянул на нее, прищурившись от яркого солнца, и погладил по руке. — Вот именно… Вот именно… Я прожил здесь целых тридцать лет. Никто не приезжает в этот город от хорошей жизни.
— Стилет. — Роза обвела буквы еще раз. Кофе остыл, мороженое растаяло, и что-то теплое уже пару минут как притулилось у ее ноги.
— …Кстати, Раффи, почему ты еще не в кровати?
Над столешницей появились глаза.
— А я совсем не устал.
— Ну иди ко мне. Дай-ка я на тебя погляжу. Роза взяла сына под мышки и усадила себе на колени. Раффи слегка поерзал, устраиваясь поудобнее.
— Хочешь мороженого?
— Нет. Где папа?
— Застрял около Юнайтед-Нейшенс-авеню. Хочешь ему позвонить?
— Хочу.
— Тогда дай мне телефон, я наберу номер. После третьего звонка резкий голос сказал:
— Я задерживаюсь, Роза. Никак не могу отвернуть болты, как будто их приварили.
— Тут один человек хочет с тобой поговорить.
— Тот самый, который еще не спит, хотя ему давно пора?
— Возможно…
|
|
— Это он или она?
— Угадай.
— Ладно. — Послышался лязг баллонного ключа о бордюрный камень, потом раздался спокойный голос: — Передай ему трубку.
— Здравствуйте, молодой человек. Я слышал, вам не спится?
— Привет, пап. Не спится.
— Понятно…
— Сегодня так жарко, а тут еще комар кусается, хотя мама закрыла дырку в сетке. Их уже несколько.
— Как они умудряются находить дырку?
— Они ее всегда находят!
— Это уж точно. Раффи, но ты ведь можешь спать, не обращая внимания на комаров. Помнишь, сколько их у наших родственников в деревне? Если уж деревенские комары тебе нипочем, то что говорить о каких-то городских комариках?
— Гмм. Ну ладно, что с тобой случилось? Почему ты еще не приехал?
— Задержался на работе. Работал с документами японских клиентов. А потом у меня прокололось колесо. Сейчас я его меняю.
— Прокололось колесо? — Угу.
— Хочешь, я помогу тебе его сменить? Я сейчас приеду и…
— Лучше бы ты лег спать, но спасибо за предложение. А теперь скажи: ты уже прочел молитву на ночь?
— Н…нет.
— Забыл?
— Ммм.
— Понятно. Наверное, из-за этого тебе и не спится. Может, прочтешь ее прямо сейчас?
— Я не мог заснуть, потому что не помолился?
— Похоже на то.
— Боженька не давал мне заснуть?
— Точно.
— Правда?
— Да. Если прочтешь молитву сейчас, то сможешь заснуть.
— А почему тогда Он сжег мне грудь?
— …Это сделал не Боженька.
— Разве Он не мог этому помешать?
— Мог, но…
— Для Него важнее, чтобы дети спали?
— Ну ладно, Раффи. Я тут меняю колесо. Так прочтешь молитву?
Рафаэль помедлил, потом кашлянул.
— Я каждый вечер спать ложусь
И Боженьке всегда молюсь.
|
|
И если смерть за мной придет,
Господь пусть душу заберет!
— Очень хорошо, Раффи.
— Мне все равно не хочется спать.
— Захочешь через несколько минут, а сейчас иди ложись. Когда вернусь, зайду к тебе. И мы немножко поговорим, если ты еще не будешь спать.
— А если Боженька уже нашлет на меня сон?
— Я с Ним договорюсь.
— …Ладно.
— Тогда спокойной ночи.
— Да. Спокойной ночи.
Когда неожиданно раздались выстрелы, Роза вздрогнула всем телом и прижала к себе Рафаэля. Всего выстрелов было четыре или пять, после чего наступила тишина, и тут на верхней площадке лестницы появилась Корасон.
— Где это стреляют? Роза огляделась.
— Надо уложить Рафаэля.
— Стреляют! — встрепенулся Рафаэль. — Здорово! А это близко?
— Нет, очень далеко. Только не думай, что из-за этого не пойдешь…
И тут опять послышались выстрелы. На этот раз стреляли дольше и чаще и, судя по звукам, как минимум из двух пистолетов.
— Похоже, это со стороны трущоб, — сразу же определила Корасон.
— Трущоб? — Рафаэль даже задохнулся от волнения. — Мам, это же совсем близко! Чуть дальше по дороге!
Щурясь от света, на пороге появилась Лита.
— Мам, там стреляют…
Когда выстрелы раздались в третий раз, Розе показалось, будто в костре затрещали сухие ветки.
Лита расплакалась. Тень сомнения сразу же появилась на ликующем лице Рафаэля, и он тоже ударился в слезы.
— Ангелочки мои, — проворковала Корасон, подходя к лестнице… Чего же тут бояться? Мама совершенно права. Это только кажется, что стреляют совсем близко.
Дети посмотрели на мать, но Роза была уже не в состоянии унять беспокойство.
— Пошли, малыши. — Корасон посторонилась и стала подгонять детей в сторону спальни. — Если поторопитесь, спою вам песенку.
— Спасибо, мама, — произнесла через какое-то время Роза, обращаясь к опустевшей лестничной площадке. Она все еще стояла неподвижно, когда раздались два последних выстрела. Они не были похожи на остальные и прозвучали не так скупо и глухо, но зато более четко и целенаправленно. Такими выстрелами добивают человека.
— Скорее бы все это кончилось, — прошептала Роза. И действительно, в течение нескольких минут было слышно только, как Корасон поет песенку про Песочного человека, который является во сне.
Забыть и не вспоминать
Роза и Лито лежали на дешевом одеяле, купленном на рынке в Инфанте. Голова Розы покоилась на груди Лито, а его рука перебирала ее волосы. Рядом аккуратно лежали школьные тетрадки, тонкая сеть, пластмассовое ведро и одежда. Вместо стен и крыши были листья и ветки, а рядом тихо шелестели волны.
— Тебе так удобно? — прошептал Лито. Роза кивнула и спросила:
— А моя голова? Тебе не тяжело?
— Нормально.
— Я могу ее убрать.
— Что может быть лучше, чем твоя голова у меня на груди?
— Тогда ладно. — Роза повернула голову и коснулась губами его живота.
— Как будто тебя натерли спиртом, — прошептала Роза и снова поцеловала его. — Так сладко пахнет.
— Как шоколад?
— Что-то вроде этого.
Земля в лесу источала тонкий аромат палых кокосов, а от песка, принесенного ветром, исходило тепло. В лучах пробивавшегося сквозь листву утреннего солнца их загорелые тела были полосатыми, как у тигров.
Первой пострадала учеба. Как же ей было не пострадать, если Роза только и делала, что смотрела в окно? Окна ее класса были без стекол и выходили на покрытый оранжевой пылью двор, за которым виднелся кусочек дороги и несколько домов предместья Инфанты, а за ними начиналась тенистая чаща джунглей с плывущими над ней облаками. Сказочный мир, до которого рукой подать.
— Роза, о чем ты задумалась?
Еще как задумалась, но не о математике, а о том, как ее обнимает Лито. Такое вот интересное уравнение, в котором один плюс один равняется трем.
— Может, расскажешь нам, кто основал Филиппинскую Лигу?
Если будет мальчик, назову Лито, а если девочка, то Лита. Роза решила так уже после их первой близости.
— Где живет американский президент?
В хижине из пальмовых листьев вроде той, в которой выросла она сама. В отличие от Лиши, у Розы не было никаких далеко идущих планов в отношении себя самой или своего будущего мужа. Ее вполне бы устроила хижина из пальмовых листьев с небольшим садом.
— Расскажи о работе сердца.
Роза моргнула, отвернувшись от окна, и с усмешкой взглянула на учителя. Она не знала, с чего начать.
Роза с Лишей сидели на невысокой стене, отделявшей площадку для игр от грязной проселочной дороги. Слева от них несколько ребят играли в баскетбол. Каждый раз, когда один из тех, что постарше, попадал в кольцо или отбирал мяч, все взгляды устремлялись на двух девушек: а вдруг они заметили? И если те замечали, то глаза ребят светились неподдельной радостью. Справа от Розы с Лишей группа ребят лет восьми-двенадцати прыгала через веревочку под считалочку про Черного пса.
— В наше время, — сказала Лиша, — Черным псом был тата Илад. Мы всегда говорили, что этот бедный старик, который охраняет грядки с ананасами, и есть Черный пес.
— А вот я никогда на него не думала, потому что всегда спотыкалась на шестой или седьмой строчке.
— На седьмой? Это про мертвых цыплят?
Семь цыплят
На земле лежат…
Помнишь, бабушка их считает?
— Нет, — сказала Роза. — Ты ошиблась:
Шесть цыплят
На земле лежат…
И это не седьмая строчка. В седьмой там, помнишь:
Черный пес глядит в окно —
Спит малыш уже давно…
Он смотрит в семь окон.
— Точно! — подтвердила Лиша. — Я изо всех сил старалась не споткнуться на этой строчке! Я думала: стоит только споткнуться, как потом, когда у меня будут свои дети, одного из них съест Черный пес.
— И я так считала, но у меня ничего не получалось, потому что я очень переживала. Помню, однажды пришла домой, расплакалась и сказала маме, что Черный пес придет за моими детьми.
— И что она сделала?
— Отвела к священнику, и он благословил меня, а потом отвела еще раз для верности и взяла с меня обещание не прыгать больше под эту считалку.
— Что это она так разволновалась?!
— Сказала, что когда еще была девочкой, то повстречала двух вишаянцев, которые видели Черного пса собственными глазами. А ведь они никогда раньше не были на Лусоне и не знали эту историю.
— Но ты ведь продолжала под нее прыгать. Мы всегда прыгали под эту считалку.
— Да, продолжала, — пристыженно рассмеялась Роза.. — Зато теперь я бы специально споткнулась на строчке про цыплят, ведь их не так жалко.
— Это точно, — кивнула Лиша.
— Да мы никогда и не держали цыплят… Вдруг баскетбольный мяч, которым играли ребята, покатился в сторону девушек и остановился у ног Лиши. Сисон, старший из ребят, поднял руку, как бы извиняясь, и потрусил за ним.
— Извините…
Лиша ударила по мячу, собираясь послать его в сторону прыгунов через веревочку, но удар пришелся боком, мяч завертелся и покатился прямо к Сисону. Лиша фыркнула от досады.
— Наверное, воображаете, что нам нравится, как вы играете, что мы только и сидим здесь, чтобы украдкой наблюдать за вами.
Сисон почесал в затылке, но промолчал.
— Очень нам нужно смотреть, как вы тут показушничаете, — возмутилась Лиша.
— Ну, — сказал Сисон, подняв мяч и направляясь в сторону своих друзей. — Мы знаем, что тебе это неинтересно, Лиша, ведь ты скоро выходишь замуж. — Неожиданно он обернулся и с каким-то вызовом посмотрел на Розу. — Но не все ведь скоро выходят замуж.
— …Честно говоря, он прав, — прошептала Лиша, когда Сисон снова вступил в игру. Он продвигался вперед, а мяч, как привязанный, подскакивал рядом, будто сила земного притяжения на какое-то время сконцентрировалась в его ладони. — У тебя же еще нет парня, а… — Лиша коротко вздохнула. — …Сисон просто красавчик.
Роза не могла скрыть удивления:
— Лиша, как ты можешь такое говорить? А как же Туринг?
— А что я такого сказала? Все знают, что Сисон очень симпатичный.
— Лиша!
— Это я для тебя говорю. У него такие чувственные губы! Неужели он не кажется тебе привлекательным?
— Нет.
— Но почему?
— У него прическа «диско», — быстро ответила Роза и добавила: — Впрочем, Турингу она очень идет.
Лиша хихикнула.
— А вот я так не думаю. Туринг об этом еще не знает, но, как только мы поженимся, я первым делом возьму ножницы и отрежу ему…
Они переглянулись.
— Волосы тоже отрежу, — добавила Лиша, и Роза засмеялась.
Ноги баскетболистов были все в оранжевой пыли со школьного двора. На опушке джунглей показались трое мужчин с мачете и опять скрылись в чаще. Облака перестроились и покатились по небу с обманчивой скоростью.
— В общем… — сказала Роза чуть громче и не так небрежно, как собиралась, и начала снова, но уже тише: — В общем, если я не считаю Сисона привлекательным, то, может быть, потому, что у меня уже есть парень.
— Тс-с! — тут же отозвалась Лиша и приложила палец к губам. Потом оглядела игровую площадку, подняла ноги, посмотрела под стеной, прошлась взглядом по заросшей густой травой лужайке между стеной и дорогой и, наконец, подняла воротник футболки и втянула голову в плечи. — Вроде, Эллы нигде не видно. И кто он?
— Я только сказала «может быть».
— Я прекрасно поняла, что ты сказала.
— Нет…
— Не нет, а да!
На этот раз Роза засмеялась коротким нервным смехом, который прекратился так же резко, как и начался. Она сделала глубокий вдох, понимая, что еще никому не называла его имя.
— Лито… — Лита нахмурила брови, пытаясь представить себе, о ком идет речь. — Лито, Лито… Он не ходит в школу?
— Нет.
— Это случайно не сын аптекаря Илокано из Инфанты?
— Да нет. Он из соседнего квартала. У него своя лодка. По утрам он всегда ловит рыбу рядом с церковью Абиавина.
— Ах, это тот Лито?
— Да, у него еще на лодке нарисовано…
— Я знаю, о ком ты говоришь, — перебила Лиша, и ее лицо сделалось серьезным. — Это сын таты Вина.
— Ты знаешь тату Вина?
— Отец был с ним знаком, но… — Лиша вдруг запнулась и поднесла ладонь к щеке. — Ты и Лито… А ты что, уже влюбилась в него?
— Лиша, теперь я понимаю все, что ты чувствуешь к Турингу.
— Ты спала с ним.
— Мы собираемся пожениться.
— Твои родители ничего не знают.
— Я в него по уши влюблена!
— …По уши.
— Неужели… Неужели ты не рада за меня? Похоже, ты не очень-то рада.
— Роза, — произнесла Лиша отсутствующим голосом, обращаясь скорее к самой себе, но тут же взяла себя в руки. — Конечно же, я рада за тебя. Я просто удивилась, вот и все. Ведь я даже не думала, что у тебя кто-то есть, и…
— И?..
Тут самообладание опять покинуло Лишу. — И ты такая красивая! Ты одна из самых, нет, самая красивая девушка во всей Инфанте, а может, и на всем Лусоне. Любой из этих парней готов отправиться вплавь на Полило ради тебя, а Сисон на карачках взберется на…
— Сисон?
— …Сьерра-Мадре.
— Лиша, о чем это ты? Я тебя совсем не понимаю.
— Я… А я ничего и не говорю. Какая же я дура! — И Лиша покачала головой. — Роза!
— Да?
— Я просто дура, — улыбнулась Лиша. — Любовь — это прекрасно, правда?
— Да, — ответила Роза, не понимая, почему от этой улыбки у нее по спине вдруг побежала струйка пота.
— Это прекрасно, и я, конечно же, очень рада за тебя.
Ливень разразился в тот вечер так же неожиданно, как драка в церкви. Он хлестал с такой силой, что срывал ветви с пальм. Однако дождь, раскаты грома и сверкание молний были сущим пустяком по сравнению с налетевшим затем ветром. С наступлением темноты ветер превратился в настоящий тайфун, который запросто мог поднять в воздух дом и разметать его по рисовому полю.
Роза сидела в круге света от керосиновой лампы, испуганно прижавшись к Корасон. Она чувствовала, что губы матери шевелятся возле ее уха, но не могла разобрать слов из-за шума бури. Наверное, она читала молитву по-испански, считая, что к Богу следует обращаться именно на этом языке, если хочешь чего-то добиться. «Господи, спаси и сохрани дом сей и домочадцев его»…
Раздался новый удар грома такой силы, что небо словно раскололось до самого горизонта, и Корасон еще крепче прижала ее к себе. Роза решилась на мгновение открыть глаза и увидела, как белые струи дождя хлещут по темным стенам дома. Тайфун заглядывал в дом сквозь щели в циновках из пальмовых листьев. Роза еще сильнее прильнула к матери и решила не открывать глаз, пока не взойдет солнце.
Но день так по-настоящему и не наступил. Прошло несколько часов. Проснулся Доминг, и это было единственным признаком того, что солнце встало. Он выспался лучше жены с дочерью, потому что не слышал раскатов грома. Когда он потянулся, Корасон осторожно высвободилась из объятий Розы и пошла на кухню готовить завтрак.
Роза наблюдала, как отец пытается определить силу бури, прижавшись плечом к двери и ощущая ее вибрацию. Его брови нахмурились, и это был знак, что весь день придется просидеть дома. Несколько минут он молча барабанил пальцами по животу, а потом уселся за шаткий столик и уставился на свои похожие на обрубки пальцы. Слева от него лежали рыболовные крючки, справа — мотки голубой лески, а прямо перед ним быстро росла кучка снаряженных крючков.
Все утро Роза помогала отцу. Потом они стали вместе точить ножи: сначала для него, а потом для Корасон. После обеда Доминг починил шатающийся столик, и они до вечера играли в подкидного, хотя в колоде и не хватало двойки бубей.
Следующий день прошел почти так же, только работа по дому была другая. То же и на третий день. Четвертый день был не похож на остальные только тем, что Роза поняла: она сойдет с ума, если немедленно не увидит Лито.
— И не думай даже. Тебе разобьет голову кокосовым орехом.
— На пальмах уже не осталось ни одного ореха, Да и ветер стих.
— Стих? — Корасон приложила ладонь к уху. — Стих? Да ты такая же глухая, как твой отец. Неужели ты не слышишь этот рев за дверью, как будто там летит реактивный самолет?
— Я слышу тебя, а это значит, что ветер утих.
— Не умничай, в этом нет ничего хорошего. — Но…
— Нет! Если Лише нужны тетрадки, пускай сама за ними приходит.
— Это я их у нее одолжила и должна была вернуть на следующее утро, а прошло уже несколько дней.
— Ну и что?
— А то, что она запустит учебу, — сказала Роза, зная, что мать ничего не смыслит в современном школьном образовании и ее легко сбить с толку, — и срежется на экзаменах.
— Зачем ей экзамены, если она выходит замуж за Туринга?
— Она хочет стать учительницей.
— Зачем ей это?
— Но Туринг так хочет… Это для него очень важно, и…
— Вряд ли он этого хочет, — прервала ее Корасон, но Роза уловила нотку сомнения в голосе матери. Она понимала, что матери очень не хочется стать помехой для такого важного события, как свадьба. — Уж если Лише так нужны ее драгоценные тетради, отец их отнесет.
— Ну да, — уверенно проговорила Роза. — А ты сможешь объяснить ему жестами: отнеси эти тетради Лише?
— …Конечно, смогу.
— Интересно как?
— Очень просто. Он знает Лишу по имени и знает, где она живет.
— Но он не знает, что родители Лиши уехали в Кардону, чтобы все закупить к свадьбе, а Лиша осталась с братом подруги ее тети, который живет в Инфанте.
— Брат подруги тети? Это еще кто?
— Просто брат подруги…
— …ее тети.
Роза кивнула.
— У него большой дом, и он может приютить всех детей.
Корасон задержалась взглядом на Доминге, который усердно выводил двойку бубей на карте, и пробормотала:
— О боже! И зачем только я вышла замуж за неграмотного?
Ветер и в самом деле значительно ослабел после того, как тайфун умерил свою ярость, иначе Корасон ни за что бы не отпустила Розу. Но идти было все равно тяжело, особенно из-за промокшей юбки. Она то раздувалась, как шар, и тащила Розу в сторону, то штопором закручивалась вокруг ног.
Роза немного отошла от дома и засунула тетрадки под плоский камень. Они там промокнут, но записи карандашом все равно можно будет прочесть. Впрочем, Лиша и не собиралась сдавать экзамены и тем более становиться учительницей. Роза взяла у нее тетради только потому, что иначе их бы просто выбросили или дедушка Лиши использовал их на самокрутки — не пропадать же такому количеству бумаги. На самом же деле тетрадям нашлось еще лучшее применение.
Пока она шла к дому Лито, ее волновало только одно: как дать ему знать, что она здесь? Если бы она постучала в дверь, то пришлось бы знакомиться с его семьей и их тайные встречи стали бы явными. Роза чувствовала, что еще не время. Она инстинктивно понимала, что требуется подготовить к этому Корасон, и реакция Лиши только утвердила ее в этом мнении.
Но оказалось, что беспокоиться не о чем. Когда Роза приблизилась с тому месту, где они обычно встречались, то увидела сквозь пелену дождя тонкую фигуру, которую невозможно было спутать ни с одной другой.
Роза не могла понять, как он вычислил, когда именно она появится. Может быть, он ждал ее с тех пор, как тайфун пошел на убыль, а может, у влюбленных существует особая телепатическая связь. Она так и не смогла задать этот вопрос, забывшись в его объятиях и прильнув к его губам.
Когда Доминг вошел в дом, у него были совершенно красные глаза, а изо рта и ушей стекали струйки крови. Осколки бутылки, в которой был динамит, впились в его грудь и лоб, и ему просто чудом удалось сохранить глаза. Судя по выражению его лица, он совершенно не понимал, что с ним произошло, и добрался до дому чисто автоматически. Это выражение и заторможенность остались и много месяцев спустя. Это была контузия, и очень сильная, ведь динамит взорвался всего в метре от него.
Роза увидела Эллу через плечо Лито. Листья почти скрывали ее, струи дождя стекали по толстым линзам ее очков, а губы округлились от удивления. Она сидела на корточках, задрав платье на бедра, как будто собиралась справить нужду. Как она здесь оказалась? Ведь ее дом был в десяти минутах ходьбы отсюда. Должно быть, она увидела, как Роза проходила мимо, и пошла за ней, понимая, что тут должна быть какая-то причина и не мешало бы пошпионить. Уж в этом-то сплетницы знают толк.
Элла убежала еще до того, как Роза успела вскрикнуть и сбросить с себя Лито. Она все видела, и с этим уже ничего нельзя было поделать.
Роза выбежала из-за деревьев на влажный холодный песок пляжа. Дождь хлестал по ее обнаженному телу. Она подняла сжатые в кулаки руки, грозя фигуре, успевшей убежать довольно далеко, и крикнула:
— Шпионка! — а потом, уже с гневом и отчаянием: — Вернись!
Элла на секунду остановилась, обернулась через плечо и припустила снова.
Perro mio
Роза стояла на кухне, прижимая к уху телефонную трубку. Каждые двадцать-тридцать секунд она нажимала на рычаг и сразу же после этого — на кнопку автоматического набора. Она разрывалась между надеждой и отчаянием, но каждый раз, стиснув зубы, выслушивала сообщение, что телефон мужа отключен, совершенно точно зная, что это не так. Она дважды слышала пару звонков, после чего связь опять почему-то прерывалась. Возможно, все дело было в недостаточной мощности передатчика, севших батарейках мобильника или просто в невезении, но ее беспокойство возрастало с каждым нажатием на кнопку автоматического набора. Роза относилась к невезению так же серьезно, как ко всему остальному. И на работе и вне ее она видела много людей, пострадавших только от того, что все пошло не так, как обычно.
— Ну же! — произнесла Роза, вновь набирая номер. — Ну же!
— Роза? — раздался голос мужа, такой слабый, что, казалось, шел откуда-то очень издалека.
— Ну наконец-то, слава богу, дозвонилась. Я уже стала беспокоиться.
— …Дорогая, я тебя едва слышу.
— Я говорю, что стала беспокоиться! У нас тут поблизости идет стрельба. Никто из нас не пострадал, но будь осторожен, подъезжая к дому. Может, тебе даже лучше немного задержаться.
Несколько секунд в трубке царила тишина, потом голос мужа произнес:
— Роза? Ты меня слышишь? Я тебя почти не слышу.
— Я говорю, что…
— Говори громче! Роза повысила голос:
— Я говорю, возвращайся осторожно, а лучше немного задержись. Тут рядом стреляют.
— Я уже почти заменил колесо, — ответил муж.
— …Что?
— Ну и намучился я с этими болтами!
— Сонни, послушай же! Тут рядом на улице идет стрельба…
— Но уже почти закончил, сейчас приеду. Я сказала, не возвращайся!
— Еле тебя слышу, дорогая, сплошной шум.
— Алло!
— Сплошной шум.
— Сонни! Тебе хоть что-нибудь слышно?
— Хорошо, что хоть ты меня слышишь…
— Сонни, да выслушай же меня! Подожди возвращаться домой!
— Я уже почти закончил и скоро приеду.
— Нет! — выкрикнула Роза. — Слушай меня! Голос мужа окончательно пропал на фоне помех.
— Я слышала, как ты кричала. Не надо было кричать. Я пыталась успокоить малышей, пела им, чтобы они поскорее уснули, но разве ребенок уснет, если он слышит, как кричит его мать?
Роза кивнула.
— Я знаю. Извини. Это телефон… Я пыталась поговорить с Сонни, но линия…
— Сонни? Он заменил колесо? Он едет домой? Ты не попыталась его остановить?
— Похоже, он меня не слышал.
— А ты можешь ему перезвонить?
— Не могу дозвониться. Много раз пыталась, а соединилось только один раз. Он меня совсем не слышал, а я не понимала, о чем он говорит.
Корасон заметила, что у Розы дрожит нижняя губа, и окинула дочь строгим взглядом.
— У нас нет причин для волнения. Сонни — человек умный, выпутается из любой ситуации. А этих бандитов, должно быть, уже и след простыл. Станут они здесь торчать после такой перестрелки!
— Ты права, — согласилась Роза и быстро повторила для большей убедительности: — Ты права, они захотят как можно быстрее убраться отсюда.
— Вот именно, — сказала Корасон и размазала по блюдцу остатки мороженого, которое ела Роза. Всего лишь блюдце и ложка. Их и мыть-то не надо, а просто подержать под краном. — Так что нечего тут сидеть и переживать. Давай лучше сделаем что-нибудь полезное, например приберемся.
Проходя мимо Розы, Корасон погладила ее по руке. Это была старая привычка, напоминание о прошлой жизни, знак поддержки и утешения, который казался неуместным после того, как Роза уехала из городка в Манилу. Даже когда Доминг умер, между ней и матерью не исчезло отчуждение, оно разделяло их невидимой стеной, как два магнита, если держать их на определенном расстоянии. Корасон обычно ощущала это как молчаливое соглашение, которое приходит, когда дети удивительно быстро взрослеют и начинают тяготиться обществом родителей. Иногда же ей казалось, что это была цена, которую ей приходится платить за то, что она отослала своего ребенка из родного городка, где ничего не стоило угодить в ловушку. Но временами Корасон чувствовала, что дело в чем-то другом.
Она помнила, что в последний раз смогла прикоснуться к дочери, не думая, что прикасается к ней, во время того ужасного тайфуна. Дождь шел несколько дней подряд, и каждую ночь Роза спала в ее объятиях. Она хорошо помнила, как у нее затекали руки и ей все время хотелось поменять позу. Но дело было совсем не в том, что у нее болели руки. С того времени не проходило и дня, чтобы ей не хотелось вновь пережить эти счастливые мгновения.
Но с тех пор как Роза уехала из городка и начала новую жизнь в Маниле, все ограничивалось поглаживанием по руке и другими подобными жестами. А ведь Роза уехала сразу после бури.
Странные и непонятные мысли, лучше гнать их от себя.
Впрочем, зачем задумываться о том, что и так очевидно? Тут все понятно: если кто-то и виноват в том, как сложились их отношения, то только Манила. Этот город меняет почти всех, кто в него попадает. Видимо, так произошло и с ее дочерью. Дело не в возрасте и не в цене, которую приходится платить. Просто это страшный город.