«Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником».
(Лк 14:26)
Призыв Иисуса следовать делает ученика одиноким. Хочет он того или нет, он должен решиться, он должен решиться сам. Это не собственный выбор — устремиться, чтобы стать одиночкой — но Христос делает призванного одиночкой. Каждый призван наедине. И следовать он должен наедине. Боясь этого одинокого бытия, человек ищет защиты в людях и вещах, вокруг себя. Он вдруг обнаруживает всю свою ответственность и цепляется за нее. Он хочет принять решение под ее покровом, но стоять перед Иисусом не наедине, взирая единственно на Него. Но не отец и мать, не жена и ребенок, не народ и история в этот час стоят перед призванным. Христос хочет привести человека к уединению, ему не следует видеть ничего, кроме Того, Кто его зовет.
В призыве Иисуса уже явлен разрыв с природной наличностью, в которой живет человек. Не тот, кто последовал, производит его, но Сам Христос, когда зовет, уже произвел его. Христос вырвал людей из мирской непосредственности, поставив их непосредственно перед Собой. Ни один человек не может следовать Христу без того, чтобы не признать и не подтвердить уже совершившийся разрыв. Не произвол самоуправной жизни, но Сам Христос ведет ученика к разрыву.
Почему это должно быть так? Почему не дано врастания, не связанного с разрывом, медленного целительного продвижения от природного порядка к единению с Христом? Что за досадная сила становится между людьми и порядком их природной жизни, данным Богом? Этот разрыв — не законнический методизм? Не есть ли это угрюмое пренебрежение благими дарами Бога, которые не имеют ничего общего со свободой христианина? Верно, и в самом деле что-то возникает между тем, кто призван Христом, и условиями его природной жизни. Но это не угрюмое презрение к жизни, не закон благочестия, а жизнь и Евангелие как таковое, Сам Христос. Он поставил Себя, вочеловечившись, между мной и мирской наличностью. И я больше уже не могу поворотить назад. Он — в центре. Он лишил призванного непосредственного отношения к вещам. Он хочет быть средством, все должно произойти только через Него. Он стоит не только между мной и Богом. Он также стоит как раз в центре между мной и миром, между мной и другими людьми и вещами. Он Посредник, не только между Богом и человеком, но также между человеком и человеком, между человеком и действительностью. Поскольку все в мире для Него и через
Него (Ин 1,3; 1Кор 8,6; Евр 1,2;), то Он — единственный Посредник в мире. И, нет начиная с Христа, непосредственных отношений ни между людьми, ни к Богу, ни к миру; посредником хочет быть Христос. Хотя достаточно напрашиваются боги, предлагающие человеку непосредственный подход, хотя мир всеми средствами пытается стать непосредственным для человека — но как раз в этом-то и есть вражда к Христу, Посреднику. Боги и мир хотят отнять у Христа то, чего Он их лишил, — чтобы стать непосредственно перед человеком. Разрыв с вовлеченностью в мир есть не что иное, как познание Христа как Сына Божия, Посредника. Этот разрыв никогда не бывает произвольным актом, в котором человек отрекается от связи с миром ради некоего идеала, смешивал незначительный идеал с величайшим. Это было бы прельщение, самовластие и снова — вовлеченность в мир. Ученик Иисуса отделяет себя от мира и вещей только признанием совершившегося факта, а именно: что Христос есть Посредник. Поскольку призыв Христа должен быть понят не как идеал, а как Слово Посредника, то он завершает во мне этот свершившийся разрыв с миром. Если речь тут идет об отмеривании идеалов, то при всех обстоятельствах нужно отыскать баланс, который потом может склониться в пользу христианского идеала; но он никогда не должен быть односторонним. Исходя из идеальности, из жизненной «ответственности», нельзя было бы оправдать это — обесценение природного жизнеустройства по отношению к христианскому жизненному идеалу. Напротив, мне хотелось бы сказать очень много в пользу противоположной оценки — ясное дело, прямо исходя из христианской идеальности, христианской этики, ответственности и совести! Но поскольку речь идет совсем не об идеале, ценностях и ответственности, а о свершившихся фактах и их признании, то есть и о Личности Самого Посредника, Который поставил Себя между нами и миром, — то потому положен только разрыв с непосредственной вовлеченностью в жизнь, потому и должен тот, кто призван, одиноко стать перед Посредником.
Призванный Иисусом познает, таким образом, что он заблуждался в отношениях с миром. Это заблуждение зовется — непосредственность. Оно мешало ему в вере и послушании. Теперь он знает, что он более не может иметь никакой непосредственности в отношении к своим жизненным связям, к кровной связи с отцом и матерью, детьми, братьями и сестрами, к супружеской любви, к чувству исторической ответственности. И после Иисуса нет больше для Его ученика ни природной, ни исторической, ни событийной непосредственности. Между сыном и отцом, между мужчиной и женщиной, между одиночкой и народом стоит Христос, Посредник — желают они об этом знать или нет. И для нас нет больше пути к другому, кроме как через Христа, через Его слово и наше следование Ему. Непосредственность есть обман.
Но поскольку обман следует презирать, поскольку он скрывает правду, то нужно презирать и непосредственную вовлеченность в природную жизнь, устремясь к Посреднику Иисусу Христу. Где какая-то связь мешает нам стать перед Христом наедине, где она притязает на непосредственность, там ее следует презреть во имя Христа; ибо всякая непосредственность — осознанно, или нет — есть дерзость против Христа, Посредника, в том числе и там, где она желает быть воспринятой по-христиански.
Тяжко заблуждение теологии, когда она использует посредничество Иисуса между Богом и человеком для того, чтобы тем оправдать жизненную непосредственность. Если Иисус — Посредник, то Он претерпел грехи нашей неопосредованной вовлеченности в мир и тем искупил нас. Иисус для того стал Посредником между нами и Богом, чтобы мы с чистой совестью обернулись непосредственно к миру, к миру, который распял Христа. При этом любовь к Богу приводится к общему знаменателю. Разрыв с данностью мира приводит нас к «законному» лжепониманию Божественной благодати, которая как раз и призвана уберечь нас от этого разрыва. Из слов Иисуса о презрении к непосредственности исходит теперь разумеющееся само собой, радостное «Да» «Богом данной действительности» этого мира. Из оправдания грешников вторично возникнет оправдание греха.
«Богом данная действительность» существует для последовавшего за Христом только во Христе и через Него. Что дано мне вочеловечившимся Христом, то мне дано Богом. А что дано мне не во имя Христа, то не от Бога. Благодарность за дары творения совершается через Иисуса Христа, и просьба о милостивом сохранении этой жизни совершается во имя Христа. За что я могу благодарить не ради Христа, за то я вообще не должен благодарить, иначе это грех. И путь других людей, с которыми я живу, к «Богом данной действительности» идет через Христа — либо же это ложный путь. Все наши попытки преодолеть пропасть, разделяющую нас с другими людьми, непреодолимую дистанцию, инакость, чужесть другого человека посредством духовного или природного единения, потерпят крушение. От человека к человеку нет собственного пути. Исполненное любви проникновение, продуманная психология, природная искренность не направляют нас к другому человеку, не дают душевной непосредственности. Между этим всем стоит Христос. Только через Него ведет путь к ближнему. Поэтому просьба об обетованном пути к другому и совместная молитва во имя Христа и есть чистейшее единение.
Нет правильного познания даров Божьих без познания Посредника, ради Которого они нам и даны. Нет чистой благодарности за народ, семью, историю и природу без глубокого покаяния, которое возвеличивает Христа, ставя Его надо всем. Нет чистой связи с данностями тварного мира, нет чистой ответственности в мире без признания разрыва, которым мы отделены от него. Нет чистой любви к миру помимо любви, которой Бог возлюбил мир в Иисусе Христе. «Не любите мира» (1Ин 2:15). Но: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин 3:16).
Разрыв с непосредственностью неизбежен. Совершается ли он внешне — через разрыв с семьей и народом, — или кто-то призывается зримо нести позор Христа, принять на себя упреки человеческой ненависти (odium generis humani), или же разрыв скрыт, явен лишь для него одного, — он должен быть готов в любой момент совершить разрыв явно, и это не последнее различие. Авраам брал примером обе возможности. Он должен был оставить дружбу и отчий дом; Христос ступил между ним и близкими его. Так должен был стать явен разрыв. Авраам должен был стать пришельцем ради земли обетованной. Это был первый призыв ему. Позже Авраам был призван Богом принести в жертву своего сына Исаака. Христос ступает между отцом веры и сыном обетования. Тут разрушена не только природная непосредственность, но и сама духовная непосредственность. Авраам должен уяснить себе, что обетование заключено в привязанности не к Исааку, но единственно к Богу. Ни один человек не узнаёт об этом призыве Бога, даже и те отроки, которые сопровождали Авраама до места принесения жертвы. Авраам остается совсем один. Он снова полностью одинок, как тогда, когда покидал отчий дом. Он принимает призыв таким, каким он прозвучал, он не толкует его вкривь и вкось, не одухотворяет его, он принимает Бога в Его слове, готовый к послушанию. Он становится послушен слову Бога наперекор любой природной непосредственности, наперекор любой этической непосредственности, наперекор любой религиозной
непосредственности. Он приносит своего сына в жертву. Тайный разрыв он намерен осуществить как явный, ради Посредника. И в этот час ему возвращается то, что он отдал. Авраам вновь обретает сына. Ему указана Богом лучшая жертва, ступающая на место Исаака. Это поворот на 360 градусов; Авраам снова получил Исаака, но имеет он его уже не так, как прежде. Он имеет его через Посредника и ради Посредника. Он должен был иметь Исаака как тот, кто готов был выслушать повеление Бога и исполнить его буквально, он должен был иметь Исаака так, как будто не имеет, должен иметь его через Иисуса Христа. Никакой другой человек ничего об этом не знает. Авраам с Исааком сходит с горы, как и взошел на нее, но все стало совсем по-другому. Между отцом и сыном ступил Христос. Авраам оставил все и последовал за Христом, и, следуя, должен был жить в мире, в котором он жил до того. Внешне все остается по-старому. Но старое миновало; смотри-ка, все иначе. И это все через Христа.
Вот перед нами другая возможность стать одиночкой — прямо среди общества, народа, в отчем доме, при имении и благах последовать Христу. Но это именно Авраам, который был призван в этом состоянии, Авраам, который перед тем совершил явный разрыв, чья вера стала примером для Нового Завета. Слишком легко могли бы мы обобщить эту возможность Авраама, понять законнически, т. е. отнести ее к себе самим без всего последующего. Пусть это будет именно нашим христианским бытием — в обладании благами этого мира следовать за Христом и стать одинокими. Но для христиан определенно легче осуществить внешний разрыв, чем в скрытой вере носить разрыв тайный. Кто не знает этого, т. е. кто это знает не из Писания и опыта, тот обманывается насчет иного пути. Он выпадает в непосредственность, будучи потерян для Христа.
Ту или иную возможность нельзя выбрать произвольно. Мы можем по воле Иисуса быть призваны тем или иным образом из непосредственности, и мы должны стать одиноко, явно или тайно.
Но тот же самый Посредник, Который превращает нас в одиноких, является при этом основой совершено нового единения. Он стоит посредине между другим человеком и мной. Он разделяет, но и — объединяет. Так что, хотя всякий раз непосредственный путь к другому имеет свои ограничения, но только воспоследовавшему указан новый и единственно действенный пучь к другому — через Посредника.
«И начал Петр говорить Ему: вот, мы оставили все и последовали за Тобою. Иисус сказал в ответ: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной. Многие же будут первые последними, и последние первыми».
(Мар.10:28–31)
Иисус обращается тут к тем, кто стал одинок ради Него, кто оставил все, когда Он призвал, кто может сказать о себе: Вот, мы оставили все и последовали за Тобою. Им дано обетование нового единения. По слову Иисуса, они должны во время сие получить во стократ более того, что они оставили. Иисус говорит здесь об общине, находящей себя в Нем. Кто оставил ради Иисуса отца, тот наверное вновь обретает здесь отца, обретает братьев и сестер, ведь ему уже приготовлены даже земля и дома. Каждый следует наедине, но, воспоследовав, никто не останется один. Тому, кто по слову Его отваживается стать одиноким, даровано единение в общине. Он снова обретается в зримом братстве, которым ему возмещается во сто крат более того, что он оставил. Во сто крат более? именно в том, что он сейчас имеет все только через Христа, что он это имеет через Посредника, — это означает между прочим «среди гонений». «Во сто крат более» «среди гонений» — это благодать общины, которую ее члены наследуют у креста их Господа. В этом состоит обетование для последовавших — стать членами общины Креста, народом Спасителя, народом у Креста.
«Когда были они в пути, восходя в Иерусалим. Иисус шел впереди них, а они ужасались и, следуя за Ним, были в страхе. Подозвав двенадцать, Он начал им говорить о том, что будет с Ним».
(Мк 10:32).
Ради подтверждения серьезности своего призыва, следовать и, учитывая невозможность следовать исходя только из человеческих сил, ради обетования, — среди гонений на Него — идет Иисус в Иерусалим, навстречу Кресту, и следующих за Ним посещает изумление и ужас перед этим путем, на который Он зовет их.
Нагорная проповедь
Евангелие от Матфея, глава 5: О «подвигах» христианской жизни. Наречены блаженными
Иисус на склоне горы, множество народа, ученики. Народ видит: Вот Иисус со Своими учениками, приступившими к Нему. Ученики — они и сами еще недавно всецело принадлежали к этому множеству народа. Они тоже были как все остальные. Потом сошел призыв Иисуса; они оставили всё позади и последовали за Ним. И с тех пор они всецело принадлежат Иисусу. И они идут с Ним, живут с Ним, следуя за Ним туда, куда Он их ведет. С ними произошло что-то такое, чего не произошло с другими. Перед глазами народа развернулось весьма тревожное и из ряда вон выходящее зрелище. Ученики видят: Вот народ, из которого они сами, заблудшие овцы дома Израилева. Это община, призываемая Богом. Это народная Церковь. Когда они были избраны из этого народа, призывом Иисуса, то они действовали так, как подобает заблудшим овцам дома Израилева, — они последовали голосу Доброго Пастыря, узнав Его голос. Итак, их путь как раз с народом, они станут жить в этом народе, войдя в него и проповедуя ему призыв Иисуса и славу следования Ему. Но каков-то будет конец? Иисус видит, вот Его ученики. Они на виду у всех ступили к Нему прямо из народа. Он призвал каждого в отдельности. Они отреклись от всего, покорствуя Его призыву. Теперь они живут в нужде и лишениях, беднейшие среди бедных, собиратели милостыни среди собирателей милостыни, голодные из голодных. У них только Он. Да; и с Ним у них нет в мире ничего, совсем ничего, но все, все — у Бога. Вот малая община, которую Он нашел, а вот и большая община, которую Он ищет, когда Он смотрит на народ. Ученики и народ, они вместе, ученики будут Его посланниками, они будут тут и там находить внимающих и уверовавших. И все же между ними до конца будет вражда. Весь гнев против Бога и Его Слова падет на Его учеников, и с Ним они будут отвергнуты. А перед глазами — крест. Христос, ученики, народ — это уже целый образ истории страстей Иисуса и Его общины[3].
Потому: блаженны! — говорит Иисус, обращаясь к ученикам. (Ср. Лк 6:20 и след.) Он говорит тем, кто уже увлечен силой Его призыва.
Этот призыв сделал их нищими, побирающимися, голодными. Он нарекает их блаженными не за их нужду и отречение. Ни нужда, ни отречение никоим образом не являются основой для наречения блаженными. Только призыв и обетование, ради которых последовавшие живут в нужде и отречении, есть достаточное основание. Наблюдение же о том, что в некоторых случаях блаженными нарекаются по нужде, в других по сознательному отречению или по особенным добродетелям учеников. — не имеет смысла. Объективная нужда и личное отречение имеют свои общие основы в призыве и обетовании Христа. Никакая из них не самоценна и не вправе притязать на это.
Иисус нарекает Своих учеников блаженными. Народ слышит это и напуган тем, что происходит. То, что по Божьему обетованию принадлежит народу Израилеву, выпадает здесь маленькой общине отобранных Иисусом учеников. «Их есть Царство Небесное». Но ученики и народ едины в том, что они все суть Богом призванная община. Так наречение Иисусом блаженства должно быть дано всем в усмотрение и во спасение. Все должны быть призваны к тому, чем они воистину и являются. Ученики нарекаются блаженными во имя призыва Иисуса, которому они последовали. Блаженным наречется весь народ Божий ради обетования, обращенного к нему. Но сподобится ли народ Божий обетования также и в вере в Иисуса Христа и в Слово Его
— или разойдется с Христом и Его общиной в неверии в Него? Вопрос остается открытым.
«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное». Во всем ученики имеют нужду. Они совершенно «нищие» (Лк 6:20). Ни безопасности, ни имения, которое можно назвать своим, ни куска земли, который можно назвать своей родиной, ни земного сообщества, к которому всецело полагается принадлежать. Но нет и никакой собственной духовной силы, опыта, познаний, основываясь на коих, они могли бы сами себя призвать, чтобы утешиться ими. Ради Него они оставили всё. Когда они последовали за Ним, они потеряли даже самих себя и вдобавок все, что могло бы делать их богатыми. Теперь они нищи, так неопытны, так безрассудны, что ни на что больше не могут надеяться, кроме как на Того, Кто призвал их. Но Иисус ведь знает и других, представителей и проповедников народной религии, в силе и уважении, крепко стоящих на земле, неотторжимо укоренившихся в народности, духе времени и народного благочестия. Но Он говорит не им, а только Своим ученикам: Блаженны, — ибо их есть Царство Небесное. Для них, живущих ради Иисуса в совершенном отречении и нужде, — и есть Царство Небесное. Среди нищеты — они наследники Царства Небесного. Их сокровище укрыто глубоко, оно — у Креста. Им обещано Царство Небесное и явлена слава, и это им уже даровано в совершенной нищете Креста.
Здесь окончательно расходится толкование Иисусом блаженства с карикатурой на него в форме социально-политического программирования. Антихрист тоже считает нищих блаженными, но он делает это не ради Креста, в котором блаженствует и разрешается всякая душа, а именно ради защиты Креста посредством социальнополитической идеологии. Он в состоянии назвать эту идеологию христианской, и именно потому он — враг Христа.
«Блаженные плачущие, ибо они утешатся». С каждым дальнейшим наречением блаженных углубляется пропасть между учениками и народом. Все зримее сходит призыв к ученикам. Плачущие — это те, кто готов жить в отречении от того, что мир называет счастьем и миром, кто не может равнять себя по миру. Они несут скорбь о мире, его вину, его судьбу и его счастье. Мир празднует
— они стоят в стороне; мир взывает: радуйтесь жизни, — они печалятся. Они видят, что судно, на котором справляют юбилей, уже дало течь. Мир фантазирует о прогрессе, силе, будущем — ученики знают о конце, суде и приближении Царства Небесного, к чему мир совершенно не устремлен. Оттого ученики — чужие в мире, непрошеные гости, возмутители спокойствия, которые будут отвержены. Почему община Иисуса при такой большой твердости народа, в котором она живет, должна стоять снаружи? Или она больше не понимает окружающих? Или она обречена стать добычей людской злобы и презрения? Никто не понимает окружающих лучше, чем община Иисуса. Никто не любит окружающих больше, чем ученики Иисуса, — именно потому они и стоят снаружи, именно потому несут скорбь. Это исполнено значения, и прекрасно, что Лютер переводит здесь греческое слово как «скорбь» («Leid-Tragen», т. е. дословно: претерпевание страдания. — Прим. пер.) Собственно в претерпевании и всё дело. Община учеников не отбрасывает страдание, не зная, мол, что с ним сотворить, но переносит его. Как раз в этом и проявляется ее тесное единение с окружающими. Наряду с этим сказано, что она не ищет страдания по своей воле, что она не устраняется в своевольном презрении к миру, но, следуя, переносит то, что на нее возложено во имя Иисуса Христа. Но ученик и в конце концов не измотаны и не подавлены, не сломлены. Более того, они переносят это силой Того. Кто несет их. Ученики претерпевают отмеренное им страдание единственно силой Того, Кто переносит на кресте все страдания. Они стоят, перенося плач и скорбь в единении с Распятым. Они стоят как чужие силой Того, Кто стал чужим миру, так что тот распял Его. Это их утешение, их Утешитель (ср. Лк 2:25). Община чужаков утешается Крестом, она утешается тем, что вытолкнута в местность, в которой ее ожидает Утешитель Израиля. Так она находит свою истинную родину у распятого Господа, здесь и в вечности.
«Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». Никакое личное право не защищает в мире эту общину чужаков. Но они и не притязают, ибо они кротки: живут, отказавшись от любого личного права ради Иисуса Христа. Их бранят — они тихи, над ними чинят насилие — они терпят, их прогоняют — они уходят. Они не ведут тяжбу, отстаивая свое право, не заставляют всех волноваться, если попрано их право. Они не хотят личного права. Они хотят исполнять только право Бога; non cupidi vindictae, как гласит раннецерковное высказывание. Что является правом для их Господа, то для них и право. Только это. По каждому слову, по каждому жесту ясно, что их принадлежность — не земная. Оставьте их небу, говорит сочувственно мир, поскольку они принадлежат ему. Но Иисус говорит: Они должны наследовать землю. Этим бесправным и бессильным принадлежит земля. Те, кто сейчас правит ею, опираясь на силу и несправедливость, утратят ее, а те, кто совершил отречение, кто был кроток вплоть до креста, будут править новой землей. Здесь подразумевается не взыскующая праведность Бога, касающаяся внутреннего мира (Кальвин), а то, что если Царство Небесное придет, то земной облик обновится и земля станет общиной Иисуса. Бог не оставляет землю. Он ее сотворил. Он послал на землю Своего Сына. Начало положено уже тогда. Знак подан. Уже здесь дан кусок земли бессильным, которые имеют свою Церковь, свое приобщение, свои имения, братьев и сестер — среди гонений вплоть до креста. Но и Голгофа — тоже кусок земли. С Голгофы, где умер Кротчайший, должна обновиться земля. Когда настанет Царство Божье, то кроткие наследуют землю.
«Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся». Не только в отречении от личного права, но даже в отречении от личной правды живут те, кто последовал за Христом. Они не имеют никакой личной славы за свои деяния и жертвы. Они не могут иметь правды иначе, нежели алкая ее и испытывая жажду по ней; на земле ни личной правды, ни Божьей; у них всегда перед глазами грядущая правда Божья, но сами они воздвигнуть ее не могут. Те, кто следует Христу, будут алкать и жаждать в пути. Они жаждут прощения всех грехов и полного обновления, нового бытия земли и исполнения правды Божьей. Еще тяготеет проклятие над миром, еще лежит на них грех мира. Тот, Кому они следуют, должен умереть на кресте, будучи проклят. Оставшееся томление по правде есть Его последний крик: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты меня оставил?» Но ученик не выше своего учителя. Они следуют Ему. Они блаженны в этом, ибо им обетовано, что они насытятся. Они воспримут правду не только ушами
— им по справедливости полагается и телесное насыщение. В грядущем они будут вкушать хлебы истинной жизни, причащаясь к своему Господу. Они блаженны во имя этого будущего хлеба; ибо они имеют этот хлеб уже теперь. Тот, Кто есть хлеб их жизни, во всех их алканиях с ними. Это блаженство грешников.
«Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут». Эти неимущие, эти чужаки, эти немощные, эти грешники, эти последовавшие за Христом живут с Ним только в отречении от личного достоинства, ибо они милостивы. Им мало своей нужды, своих лишений, они полны участия к чужой нужде, чужой низости, чужой вине. Они питают неодолимую любовь к обездоленным, больным, убогим, униженным и угнетенным, к бесправным и изгнанникам, ко всему, что тревожится и мучается; они ищут тех, кто оказался в грехе и вине. Никакая нужда не бывает слишком глубока, никакой грех — слишком ужасен, милосердие простирается и на них. Милостивый одаряет своей честью опозоренного, принимая его позор на себя. Он — рядом с мытарем и грешником, с готовностью переносит их позор в единении с ними. В своей милости они отдают высшее благо человека — собственное достоинство и честь. Они знают только одно достоинство и честь: милосердие их Господа, которым они и живы. Он не стыдится своих учеников, Он стал людям как брат и нес их позор до смерти на Кресте. Это — милосердие Иисуса, исходя из которого только и могут жить те, кто связан с Ним, милосердие Распятого. Это милосердие склоняет их забыть личную честь и достоинство и искать общества грешников. Падет позор и на них — они все равно блаженны. Ибо они достигли милосердия. Когда-нибудь Бог склонится к ним и возьмет их грехи и позор. Бог даст им Свою славу и возьмет у них их бесчестие. Это будет Божьей славой: нести позор грешников, облекая их Своей славой. Блаженны милостивые, так как они имеют Всемилостивейшим Господа.
«Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Кто чист сердцем? Лишь тот, кто полностью отдал свое сердце Иисусу, чтобы Он царил там; кто не запятнал свое сердце ни своей злобой, ни тем что обладал имением. Чистое сердце — это наивное сердце ребенка, которое не ведает о добре и зле, сердце Адама до грехопадения, в котором царит даже не совесть, а воля Иисуса. Кто пребывает в отречении от собственного добра и зла, от собственного сердца, кто в покаянии уповает единственно на Иисуса, сердце того чисто словом Иисуса.
Чистота сердца здесь противоположна любой чистоте внешней, к которой, между прочим, относится и чистота помыслов. Чистое сердце чисто от добра и зла, оно всецело и безраздельно принадлежит Христу, видит только Его, предшествующего. Узрит Бога лишь тот, кто в этой жизни смотрел только на Христа, Сына Божия. Его сердце свободно от запятнанных образов, не завлечено и не извлечено разнообразием собственных желаний и помыслов. Оно целиком поглощено созерцанием Господа. Бога узрит тот, чье сердце стало зеркалом образа Иисуса Христа.
«Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими». Последовавшие за Христом призваны к миру. Когда Иисус призвал их, они нашли свой мир. Иисус — их мир. Но они должны не только иметь мир, но и творить его.[4]При этом они отрекаются от насилия и мятежа. В деле Христовом это никому еще не помогало. Царство Христа есть царство мира, и в общине Христовой приветствуют друг друга пожеланием мира. Ученики Христа хранят мир, в котором они предпочтут страдать, нежели причинить страдание другому; они оберегают единение, когда другой посягнет на него; они отрекаются от самоутверждения и смиренно переносят ненависть и несправедливость. Они преодолевают зло добром. Так они становятся основателями Божеского мира в мире ненависти и войны. Но нигде их мир не станет большим, кроме как там, где они обратили к миру злых и готовы страдать за них. Миролюбцы понесут крест вместе со своим Господом, ибо мир сотворен на Кресте. Так как они вступили на мирное поприще Христово, то они и призваны к поприщу Сына Божия, оттого будут и они сами названы сынами Божьими.
«Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное». Речь здесь не о правде Божьей, но о страданиях учеников Иисуса за правое дело, за правые суждения и дела. Они, последовавшие за Христом, отделяются от мира через суждения и деяния, отрекаясь от имений, счастья, права, правды, чести, силы; они выброшены из мира. И потому ученики становятся гонимыми за правду. Не признание, но отвержение — вот чем вознаградил их мир за их слова и дела. Важно, что Иисус нарекает Своих учеников блаженными и там, где они страдают не обязательно непосредственно ради Него, но и во имя правого дела. Им выпало то же обетование, что и нищим. В качестве гонимых они уподобляются последним.
Здесь, заканчивая речь о наречении блаженными, мы сталкиваемся с вопросом: какое же, собственно, место в мире еще остается такой общине? Ясно стало, что для нее есть только одно место, а именно то, где наибеднейшие, просящие милостыню, наикротчайшие,
— Крест на Голгофе. Община нареченных блаженными — это община Распятого. С Ним она потеряла все, но с Ним же все и нашла. С Креста Он только взывает: блаженны, блаженны. Но Иисус обращается исключительно к тем, кто может этим овладеть, к ученикам, и притом обращаясь непосредственно: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня; Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас». «За Меня» — ученики будут поносимы, но встречены Самим Иисусом. Все падает на Него, ибо их будут поносить из-за Него. Он несет вину. Слово поношения, преследование до смерти и несправедливое злословие побеждаются блаженством учеников в их единении с Иисусом. И только одно и может произойти: мир разразится против кротких чужаков словами, насилием и клеветой. Слишком угрожающ, слишком громок голос этих нищих и кротких, слишком терпеливо и тихо их страдание; слишком могуче свидетельствует эта кучка учеников Иисуса о мирской несправедливости. Это смерти подобно. Когда Иисус взывает: блаженны, блаженны, — мир кричит: прочь! прочь! Да, прочь! Но куда? В Царство Небесное. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах. Там нищие находятся в чертоге радости. Сам Бог смывает у плачущего слезы чужбинности и насыщает голодного Своим причастием. Израненные и измученные тела предстают преображенными и вместо одежды греха и раскаяния облекаются в белые одежды вечной правды. Из этой вечной радости уже сюда проникает призыв к общине последовавших за Господом у Креста — призыв Иисуса: блаженны, блаженны.
Зримая община
«Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, разве как выбросить ее вон на попрание людям. Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф 5,13–16).
Нареченные блаженными в благодати следования и призванные Распятым — к ним обращение. Хотя нареченные блаженными полностью достойны Царства Небесного, будучи вынужденными на этой земле оказываться бесполезными для жизни, — здесь они отмечены как символ незаменимого блага на земле. Они — соль земли. Они — благородство добра, высшая ценность из всего, что есть на земле. Без них земля не смогла бы больше существовать. Солью будет сохранна земля — земля будет жить ради нищих, незнатных, слабых, отвергнутых миром. Она ничтожит их собственную жизнь тем, что изгоняет учеников, и — о чудо! — именно ради этих отвергнутых земля должна жить дальше. Эта «божественная соль» (Гомер) сохраняется в своей действенности. Она оказывает решающее влияние на всю землю. Это ее субстанция. Так ученики направлены не только к Царству Небесному — им напоминается и о земной миссии. Будучи связаны единственно с Иисусом, они стали земле — солью. Если Иисус называет солью земли не Себя Самого, а учеников, то их действенность Он переносит на землю. Он вовлекает их в Свою работу. Он остается среди народа Израилева, учеников же посылает по всей земле. Единственно потому, что соль остается солью, и сохраняется чистая, приправляющая сила соли, земля будет сохранна солью. Как ради самой себя и ради земли соль должна оставаться солью, так и община учеников должна оставаться тем, чем она стала в призыве Христа. В этом заключена ее истинная действенность в отношении земли и ее сохраняющая сила. Соль должна быть нетленной и потому постоянной силой очищения. Потому Ветхий Завет нуждается в соли для жертвоприношения, потому в католическом обряде крещения ребенка соль кладется на язык (Исх 30:35; Иез 16:4). В нетленности соли содержится залог прочности общины.
«Вы [есть] соль» — а не: вы должны быть солью! Это не в воле учеников — стать солью или нет. На них и не направлен призыв стать солью земли. Но они являются ею, хотят они того или нет, силою призыва, выпавшего им. Вы [есть] соль — а не: имейте соль. Это было бы преуменьшением — захотеть вместе с реформаторами уподобить соли весть, которую несут ученики. Здесь же имеется в виду все их существование, заново созижденное призывом Христа к следованию, это существование, нареченное блаженным. Кто, застигнутый призывом Иисуса, воспоследовал Ему, того — во всем его бытии — этот призыв сделал солью земли.
Другая возможность, впрочем, состоит в том, что соль теряет силу, переставая быть солью. Она перестает воздействовать. Тогда, конечно, она в самом деле ни к чему больше не годится, разве что выбросить. В этом отличительное свойство соли. Любая вещь должна быть присолена. Но соль, потерявшая силу, уже никогда не сможет солить. Она может все, можно и порченный материал спасти с помощью соли; однако соль, утратившая силу, сама испорчена безнадежно. Это другая сторона. Это грозный суд, возвышающийся над общиной учеников. Земля должна быть спасена общиной; только вот община, которая перестает быть, чем она является, потеряна для этого спасения. Призыв Иисуса Христа означает стать солью земли или быть изничтоженным, следовать или же — призыв сам изничтожит призываемого. Еще одной, следующей возможности для спасения нет. Ее не дано.
Община учеников вместе с призывом Иисуса удостоена не только незримой действенности соли, но и зримого сияния света. «Вы [есть] свет» — и снова не: вы должны стать! Призыв сам осуществляет это. И по-другому быть не может — они свет, который виден; а было бы по-другому, то призыв был бы обращен, очевидно, не к ним. Что за невозможная, бессмысленная цель стояла бы перед учениками Иисуса, перед этими учениками — хотеть стать светом мира! Напротив, они уже превращены призывом, последовав Христу. Опять же не: вы имеете свет, но: вы и есть он! Не что-то дарованное вам, как ваша проповедь, есть свет, но вы сами есть свет. Тот, Кто сказал о Себе: Я есмь свет, говорит Своим ученикам: вы — свет на всю вашу жизнь, поскольку вы призваны. И поскольку вы свет, вам незачем больше оставаться в сокрытости, где, может, и хотели бы остаться. Свет светит, и не может укрыться город на верху горы. Он не может этого. Он виден во все концы равнины, будь это крепкий город или укрепленный замок, будь это распавшиеся руины. Этот город на верху горы — какой израильтянин не подумает при этом об Иерусалиме, городе, возведенном высоко, — и есть община