Приехав в Ленинград, мы прямым ходом отправились к Ангелине. Во первых по-
тому, что кое что ей надо было передать, во вторых мы ничего не знали о Ленинграде и
надо было выяснить хотя бы о том, как добраться до училища. Попив с дороги чайку мы
всей компанией отправились по училищам. Никогда не предполагал, что мне придется
вплотную столкнуться с Адмиралтейством, в котором располагались тогда Высшее Воен-
но-Морское инженерное ордена Ленина училище им. Дзержинского (ВВМИОЛУ) и Уп-
равление ВМУЗ. У нас приняли документы и зачислили в кандидатскую роту. Откуда
только не было ребят в этой роте. Со всей страны. Было среди них большинство только что окончивших школу, были и такие, которые уже начали служить в армии и во флоте,
были и прошедшие горнило войны. Среди последних Игорь Киселев, затем учившийся в
одной роте со мной, и Жора Королев, с которым мы сошлись еще в кандидатах, а позже
вместе служили на Амурской флотилии, а также Геннадий Клецко, партизанивший в ле-
сах Белорусси и с которым мы сошлись только в конце 50-х, начале 60- десятых годов, когда оба оказались в Ленинграде. Были среди прошедших войну и офицеры, четверо из них затем учились в нашем классе.
Что такое кандидат? Это самая бесправная категория людей в военной организа-ции. Присяги ты еще не принял, а службу несешь через день на ремень. Если не в наряде
по службе, то в наряде по работе. При всем при том надо еще было сдавать экзамены. А
работы нам находили везде. То мы чистили фасад дома офицерского состава на проспекте
Майорова, болтаясь в люльке на высоте 4-го этажа, то мы разбирали защитную стену, вы-ложенную со стороны двора у помещений, в которых размещалась радиостанция в годы войны, то занимались благоустройством училищной территории. О соблюдении каких-ли-бо правил техники безопасности речи не шло и потому на подобных работах бывали нес-частные случаи. Так, на разборке стены, с высоты упал один из кандидатов, остался жив, но была пробита черепная коробка и ему во время операции вставили металлическую пластину. Надо заметить, что из училища его не отчислили, он окончил полный курс, но служил потом в береговых частях. После того, как мы сдали экзамены и были приняты в училище, нас отправили на лесозаготовки. Не выдержав такой дисциплины и трудностей жизни, забрал свои документы и ушел из училища В. Сопов. Некоторое время спустя он поступил в электротехнический институт. Наши лесозаготовки находились где-то за Пе-тергофом, по дороге на Копорье. Там была база лесозаготовок частей ВМФ. Командовал ею интендант в звании майора. Нам был выделен участок для установки палаток, разбиты делянки, установлена норма, которую, хоть через не могу, но надо было выполнять. Вые-хали мы туда в конце августа. Делянка нашей бригады была далеко от лагеря и мы всегда выходили на работу раньше всех. Если не выполняли норму в рабочий день, оставались
- 22 -
работать сверхурочно, пока норма не будет сделана. Иногда удавалось справиться с рабо-той раньше и тогда отдыхали, как кто мог. На базу ежедневно приходили машины для вы-
воза леса. Сентябрь 1945 г., время для Ленинграда еще голодное и любая добавка к пита-нию была в радость. А рядом с базой была гора Колокольная, сплошь покрытая орешни-ком и также густо нашпигованная немецкими противопехотными минами. За нами строго следили, чтоб мы туда не совали носа. Приезжавших же шоферов, майор, командир базы, вызывал к себе и доставая из нижнего ящика стола мешок, окая говорил "Вот тебе мешок, пойдешь за орехами, придешь без ног, я не отвечаю." Мешок не брали, но за орехами, не-смотря на предупреждение, лезли и подрывались. Нам приходилось их вытаскивать, наш врач их перевязывал и отправлял в госпиталь. Последний, которого нам довелось выно-сить, зацепил ногой одну мину, успел сделать шаг и задел вторую, а падая, обеими руками попал в третью. Что называется в мгновение ока он остался без рук и ног, да еще и оскол-ками побило. На него врач истратил последние перевязочные средства, а через два дня, 13 сентября... С утра шел нудный, мелкий дождь. Было очень пасмурно и все оттягивали время выхода на работу под разными предлогами. Особенно нашей бригаде не хотелось идти на самый дальний участок. Остальные понемногу стали расходиться. Первыми пош-ла тройка в составе Шубина, Герчикова и Савельева. Их участок находился всего метрах в 40 от лагеря. Мы продолжали еще сидеть в палатке, когда раздался взрыв и послыша-лись крики о помощи. Мы бросились туда и увидели такую картину – Шубин и Герчиков лежали, а Савельев, держась за глаз и то падая, то вставая, кричал: "Помогите!" Произош-ло же вот что. Придя на делянку и выбрав какое дерево они будут валить, Герчиков подо-шел к нему и врубил в ствол топор. Одновременно раздался взрыв. Оказыывается он нас-тупил на корень дерева и одновременно на мину, лежавшую почему то под этим корнем. Герчикову оторвало левую ступню, Шубин получил около полутора сотен мелких дере-вянных осколков в область паха и обеих ног, а Савельеву осколок ударил по касательной в веко, принеся сильную боль, испуг и, как показалось сначала пострадавшему, потерю зре-ния. Оказывать помощь было нечем. В ход пошли сохранившиеся чудом чистые просты-ни. Перевязав раненых, мы на грузовой машине, повезли их в госпиталь. Какой мат стоял по дороге туда не передать. Герчикову отняли ступню, но решением начальника учи-лища контр-адмирала М.А.Крупского он был оставлен в училище, правда закончил его на год позже. Шубин, после того, как ему извлекли все осколки и выписали из госпиталя, ушел из училища, а у Савельева никаких повреждений глаза не оказалось и он, вместе с нами возвратился опять на лесозаготовки. Об этом происшествии немедленно было доло-жено командованию, которое приняло решение отозвать всю группу с заготовок. Через несколько дней мы были в училище. Все экзамены были позади, нам выдали форму и бескозырки без ленточек, поскольку присяги мы еще не приняли. Состоялось разделение по ротам и взводам (классам). Делалось это так: всех поступивших на паросиловой фа-культет построили по ранжиру, рассчитали на первый - второй и скомандовали "Первые номера шаг вперед!" Так образовались две роты, одинаковые по показателям роста, а поскольку мы с Москалевым были одного роста и держались все время рядом, то естест-венно оказались в разных ротах. Наша рота считалась первой, а та, в которой оказался Володя, второй. Нашей ротой командовал капитан-лейтенант В.А.Наделяев, получивший затем звание капитана 3-го ранга. После разбивки на роты, произвели разбивку по взводам (они же классы). Я оказался во втором взводе, а по учебному делению в классе П–12. Бук-ва "П" обозначала паросиловой факультет, 1 – первый курс, 2 – взвод (класс). Когда мы заканчивали училище наш класс был соответственно П – 52.
В спальном корпусе паросилового факультета нам был выделен кубрик, в котором
стояли двухъярусные кровати.Спали, соответственно, в порядке взводов. Старшина роты,
командиры взводов и командиры отделений были курсантами со старших курсов. Коман-
диры отделений с третьего, а командиры взводов и старшина роты с четвертого. Так было
- 23 -
до третьего курса. На третьем курсе командиры отделений стали свои же однокурсники, а
на четвертом и командиры взводов (они же старшины классов) и старшина роты стали назначаться из своих. С пятого курса никогда никого в младшие командиры на низшие
курсы не назначали. Надо оговориться, что старшины классов назначались из своих же уже с 1-го курса. Если до сих пор мы, как кандидаты, ходили в робах, то теперь нам выда-ли обмундирование первого и второго срока. Разница между ними заключалась в том, что
первый предназначался для парадов и увольнений, а второй срок для повседневной служ-бы. Обычно же мы ходили в робах.
1 октября всех поступивших в училище построили во дворе Адмиралтейства в районе нашего факультета, где уже стояла грузовая машина с опущенными бортами, пок-рытая красной тканью. Но предварительно нас построили в спальном корпусе и команди-ры взводов, а затем командир роты проверяли как начищены ботинки, не болтаются ли ремни на шинелях, правильно ли одеты бескозырки и т.д. Потом нас вывели во двор, пос-троили обе роты вместе, и зам. начальника факультета по строевой части, а затем и сам начальник факультета осмотрели нас еще дважды. Только после этого все первокурсники, со всех факультетов, собрались вместе и стали ждать прибытия начальника училища контр - адмирала М.А.Крупского. Раз уж тут речь пошла о первокурсниках всех факульте-тов, то не лишним будет сказать несколько слов о командирах некоторых рот. О команди-ре нашей роты речь еще впереди. Второй ротой паросилового факультета командовал Ар-темьев. Не только курсанты его роты, но и нашей тоже, вспоминают о нем, как о человеке с большой буквы. Мне довелось встретиться с ним через несколько лет после окончания училища. Он был уже в звании капитана 1-го ранга, располнел, но меня узнал и даже вспомнил фамилию, был очень приветлив и проговорил со мною на скамеечке в Сашки-ном садике около часа. Командир роты с электротехнического факультета имел весьма редкую фамилию – Фортуна. Он был человеком невысокого роста с быстро меняющимся настроением и потому частенько про него говорили: "Да, сегодня к нам Фортуна повер-нулся задом". Но самая оригинальная встреча командира роты со своими будущими по-допечными состоялась на дизельном факультете. Одной из двух рот был назначен коман-довать капитан-лейтенант Кузьмин. Человек огромного роста, (таких повидимому раньше и брали в гренадеры), очень крепкого телосложения, вышел к построенным курсантам, прошел вдоль строя, осмотрел их, и со словами " Курсант пошел мелкий, прожорливый и саковитый", удалился. Слово "саковитый" это производное от слова "сачок". Наконец долгое и томительное ожидание окончилось. Из дверей показалось несколько человек, среди которых было не только командование училища, но и представитель ВМУЗ, а от главных ворот Адмиралтейства показалась "эмка" и остановилась у импровизированной трибуны, К ней бросились сразу несколько человек и помогли выйти оттуда старому человеку, одетому в шубу и валенки с калошами, но с непокрытой головой. Это был кораблестроитель, математик, академик Алексей Николаевич Крылов, которого вели под руки и с трудом завели на грузовик. Было ему тогда 92 года. Для нас было большой честью, что среди поздравлявших нас с зачислением в училище и началом учебного года был этот, поистине, замечательный человек.
25 октября 1945 г. мы приняли военную присягу, нам выдали ленточки на беско-зырки и палаши, ставшими нашими спутниками до момента окончания училища. Называ-ли мы их селедками. Зачем нужна была во флоте сия кавалерийская принадлежность никто не понимал. Теперешние курсанты их не носят и, наверное, не догадываются, что таковые когда то украшали нашу форму и при несении службы и в увольнении. А сколько
взысканий за них было получено? Так мы стали настоящими военными моряками.
А на следующий день, 26 октября скончался А.Н.Крылов. Его хоронил буквально весь город, все движение в центре было парализовано. Достаточно сказать, что когда голо-
- 24 -
ва колонны поворачивала с Невского проспекта на Лиговку, ее окончание находилось еще на Васильевском острове, ибо гроб с телом был установлен для прощания с покойным
в здании академии наук. Хоронили А.Н.Крылова с воинскими почестями. Гроб с телом покойного везли на артиллерийском лафете и салют на кладбище был произведен не отде-лением, как обычно, а целой ротой.
Хочу рассказать еще об одной примечательной личности, сопутствовашей нам на
всем нашем учебном пути. Это был генерал-майор Татаринов, заместитель начальника
ВМУЗ по строевой части. Известен он был прежде всего неожиданностью свих поступков
и высокой требовательностью. Побаивались его не только мы, курсанты, но и офицеры. Он имел обыкновение после окончания служебного времени прогуливаться пешком. Де-
лал это он, повидимому не столько из любви к прогулкам, сколько пытаясь таким образом
сбросить излишний вес. В то же время служебную машину никогда не отпускал и шофер
или ехал потихоньку за ним следом, либо останавливал машину, но не выпускал генерала
из вида. Татаринов же потихоньку идет и все посматривает на курсантов, все ищет нет ли
каких нарушений. И вот, однажды, он видит курсанта, идущего с девушкой, увлеченно о
чем-то беседующего и на ходу то и дело вытирающего нос рукавом. Он подозвал к себе курсанта, усадил его, вместе с девушкой, в машину и дал команду шоферу ехать в учили-ще. Там, увидев приехавшего генерала, чуть не потеряли дар речи. Дежурный офицер до-ложив по форме начальству, мысленно ломал себе голову – что нужно генералу в учили-ще в нерабочее время. Генерал же спокойно говорит ему: "Пошлите принести чистый носовой платок!" Приказ это приказ и где-то на факультете раздобыли платок и принесли генералу. Машина отъехала и направилась к тому месту, где были взяты пассажиры. Там Татаринов их высадил, вручил курсанту чистый платок, а девушке принес извинения за задержку. Первое время, после возвращения из Баку, Управление ВМУЗ размещалось в правом крыле Адмиралтейства, там где сейчас находится штаб Военно-Морской базы. У входа, внутри помещения, стоял старшина срочной службы и проверял пропуска. Слева от входа находился дежурный офицер, а само помещение представляло собой громадный холл, высотою в два этажа, из которого на второй этаж вели две лестницы. И вот тут про-изошло следующее. Приказом Министра Обороны было внесено изменение в порядок приветствия младшими по званию, старших. Если раньше на приветствие старшего надо было отвечать "Здравствуйте....", то теперь "Здравия желаю!" Приезжает Татаринов утром на службу. Навстречу выскакивает дежурный офицер, вахтенный старшина отдает честь, а генерал решил проверить как старшина знает новое положение. Он останавливается перед
старшиной и говорит "Здравствуйте, товарищ старшина!". В ответ слышит "Здравствуйте,
товарищ генерал-майор!" Генерал, желая добиться правильного ответа повторяет свое
приветствие и слышит тот же ответ. И так несколько раз, пока окончательно сбитый с тол-
ку старшина во весь голос и во всю силу свих легких не заорал на весь вестибюль "Ура!".
Татаринов зажал уши и бросился вверх по лестнице, а навстречу ему бежали люди, выско-
чившие из кабинетов, чтоб узнать что случилось, почему кричат «Ура!»?
В конце 1945 г. приехала в Ленинград мама и с 9 января 1946 г. начала работать
логопедом в Научно-исследовательском институте по болезням уха, горла, носа и речи. В
мае месяце наши правоохранительные органы спохватились – как это сосланная в г.Орен-
бург гражданка Висленева посмела без их разрешения приехать в Ленинград? А ведь прошло два срока ссылки. Тем не менее "справедливость" должна была восторжествовать,
а самовольство должно было быть наказано и маму выслали в пос.Шимск. Обжалование
этих действий НКВД заняло полгода. В конце-концов новая судимость была снята и с кон-
ца ноября 1946 г. мама вернулась на работу в институт, где и проработала затем до ухода на пенсию в 1968 г.
Распорядок дня в училище был четким и выполнялся пунктуально. Подъем в 7.00,
койки заправлять было нельзя. Одеяло отбрасывалось на спинку для того, чтоб постельное
- 25 -
белье проветрилось. Одновременно с командой "Подъем!" давалась команда о форме одежды для зарядки. В 7.10 рота должна была быть построена и тронуться на физзарядку.
Опоздания в строй наказывались нарядами вне очереди или лишением увольнения. Обыч-но зарядка проходила в Сашкином саду, перед Адмиралтейством. Сначала была пробежка вокруг Адмиралтейства, а потом выполнение упражнений. В очень морозные дни зарядка заменялась прогулкой, совершавшейся обязательно в строю. По возвращении давалось время для приведения в порядок постелей и личной гигиены, затем опять построение и рота шла на завтрак. С 9.00 начинались классные занятия, продолжавшиеся до обеда. После обеда следовал послеобеденный сон, немного личного времени, ужин и затем часы самоподготовки, которые можно было проводить только в классе под наблюдением стар-шины класса. Потом опять немного свободного времени, вечерняя прогулка, проверка и в 23.00 отбой.
С первого же дня учебы началась подготовка к ноябрьскому параду. Поэтому нам строевую подготовку давали в таком объеме, что врагу не пожелаешь. Муштровали нас, а
особенно первокурсников, еще ни разу в парадах не участвовавших, до изнеможения. Чем
ближе становился ноябрьский праздник, тем весомее была строевая нагрузка. Шагистика
сначала велась по одиночно, затем по отделениям, потом по взводам, по ротам, факульте-
там и в заключение всем училищем. Такие тренировки проходили на Дворцовой площади.
К этому времени была уже известна диспозиция всех участников парада и мы шли от сво-
его места, вокруг площади, а там, где должна была стоять трибуна, стоял Костя Радько и
постукивал пальцами в перчатках по своему подбородку, давая понять, что подбородочки
надо держать повыше. Костя Радько это зам. начальника училища по строевой части, ка-питан 1 ранга, один из немногих цыган, которые до войны пошли учиться и добились в
своей жизни определенных успехов. Однако, как рассказывали, он мог в компании, под хорошее настроение и рюмку-другую, с кортиком в зубах, выдать пляску всем на диво.
За время обучения в училище мне довелось пройти через девять парадов. Только от нояб-
рьского парада на пятом курсе мы были освобождены. После прохождения мимо трибун наше училище отправлялось бегом в расположение своих рот, где дежурной службой на все койки были разложены флажки и пирожки. 10-15 минут на то, чтобы перекусить и сбегать в туалет и рота вновь строилась, выходила на общее построение и мы снова ока-зывались на площади, но уже не участниками парада, а линейными, обозначавшими со- бою направление и место движения колонн демонстрантов. Одновременно на нас возла-
галась обязанность пресекать попытки пробраться к трибуне, перейти из колонны в колон-ну, гасить на месте возможное возникновение пьяных драк и т.п. Однако подобной работы было немного. В основном приходилось смотреть в оба, чтобы не схватить по физионо-мии от проходящих девчонок т.н. раскидаем, мячиком на резинке. Стояли почти вплотную друг к другу, смотря через одного в разные стороны, т.е. если я стоял лицом к трибуне, то
оба моих соседа, и справа и слева, смотрели в сторону здания Главного штаба. За прове-денные мною девять парадов случались совершено неожиданные казусы с погодой. Так однажды на первомайский парад мы вышли в белых форменках, с утра было очень душно и жарко. Как всегда войска для парада были выстроены за час до его начала и все стояли, буквально изнывая от жары. Среди стоявших рядом армейских частей было два или три случая обморока, Ничего удивительного при тогдашней форме одежды и нервном напря- жении. Однако, к началу парада начало холодать, а к тому моменту, когда нам надо было идти на площадь линейными, нам приказали одеть бушлаты. По окончании демонстрации нам вручили увольнительные и, выйдя в город, у Казанского собора, мы были застигнуты снегом.
Кстати о снеге. Первый курс училища это прежде всего рабочая сила для всех ра-
бот, а авральных в особенности. Зима 1945 – 1946 года была очень снежной. Посему лопа-
та для уборки снега стала нам особенно близка. Мало того, что мы бесконечно чистили и
- 26 -
вылизывали территорию вокруг училища и внутри его, так нас еще посылали на расчистку
от снега железнодорожных путей и станций. Нашим участком была станция Фарфоровс-кий пост. Никакой спецодежды, вроде рукавиц и валенок не было и мы, в нашей повсе-дневной форме, в обычных перчатках, а чаще без них, чтоб не порвались, в шинелях и ра-бочих ботинках, ласково именуемых гавнодавами, вгрызались в толщу снега нисколько не
заботясь о том, промокнут ноги или нет. Конечно они промокали, снег проникал внутрь ботинок и ничего с этим нельзя было поделать, но как это ни странно, заболевших после
такого аврала не было. Занимались мы и разгрузкой барж, приходящих из Германии с раз-
личнгым оборудованием и имуществом. Одну такую поставили возле училища, ближе
к воротам, выходящим на набережную со стороны Зимнего Дворца. Разгрузка как всегда
была авральной - нельзя в центре города держать груженую баржу. Трюмы в ней большие,
загрузить ее постарались плотнее, причем для тары во многих случаях были использованы
канцелярские и книжные шкафы, заколоченные громадными гвоздями. Вынести такой шкаф на берег целиком стоило немалого труда. Каково же было наше удивление, ког-да из одного такого, развалившегося "случайно", шкафа посыпались разноцветные флаж-ки, которыми в войну на картах отмечали расположение и продвижение войск. Шкаф представлял собою большую ценность, чем его содержимое. Опасность внезапно попасть на разгрузочные работы постоянно подстерегала курсантов в увольнении. Когда приходил в адрес Ленинградского военного округа, положим эшелон с углем, то вопрос с его раз-грузкой решался удивительно просто. Комендантом города давалась команда патрулям задержать и доставить в комендатуру энное количество военнослужащих, находящихся в увольнении. Задержанных, по мере поступления сажали на машины и отправляли на стан-
цию. Отпускали только после того, как эшелон был разгружен. А то, что ты был одет в бе-лую форменку и брюки первого срока, никого не интересовало – отмоешься. Поэтому, уходя в увольнение, мы старались не показываться в центре, особенно вблизи Садовой улицы, где находится комендатура города. Посылали нас и на работу в колхоз или совхоз под Пулково. Всем, кто туда направлялся, обязательно давалось задание привезти что-либо съедобное, т.к. каким скудным в войну ни был домашний паек, но перейти сразу на казенную норму было трудно. Посланцы привозили, но как правило турнепс, ибо на его
уборку нас чаще всего посылали.
Поступая в училище, при разбивке по языковым группам, я решил, что немецкий
язык я уже знаю достаточно хорошо, а на флоте больше нужен английский, и пошел в ан- глийскую группу. Сразу оговорюсь, что несколько позже я понял, что пробелов в немец-ком у меня много, тем более в училище упор делался на технический текст, и я начал, параллельно английскому, ходить на дополнительные занятия по немецкому языку. Сис-тема изучения языка была довольно своеобразной. Если в начале все шло как обычно, т.е. учили алфавит, произношение, грамматику, заучивали определенное количество слов, то впоследствии все свелось к количеству прочитанных, переведенных или рассказанных знаков. Ну, а т.к. в техническом языке очень много похожих слов, а также позволяющих, при определенном знании техники, догадаться о содержании незнакомого слова, то вы-полнять задания было не сложно. Плачевен итог. Английский язык, сданный в училище на 5, в голове оставил знания на двойку, если не на единицу. Зато немецким более менее вла-дею и заслуга в этом Эмилии Петровны Гра. С первого же курса у нас началась высшая
математика. Читал нам ее представитель династии математиков Осип Осипович Вульф.
Насколько мне известно, в их роду передавалась не только специализация в области ма-
тематики, но и имя основателя ее. Всех мальчиков звали Осипами. Предмет довольно
сложный и давался мне с большим трудом. До сих пор не могу понять для чего людям, го-товящимся стать эксплуатационниками необходимо читать курс высшей математики, ко-торый за всю их службу не применялся ни разу. На мой взгляд, где-то курсе на четвертом
- 27 -
необходимо выделять группу, собирающуюся посвятить свою жинь проектированию и для них читать высшую математику, для остальных же использовать это время на другие,
более насущные предметы по избранной специальности. Могу привести собственный при-мер. По курсу паровых турбин нас учили на самых современных по тому времени образ-цах. В то же время предшественниками паровых турбин были паровые машины. В те го-ды, когда мы учились, еще много таких кораблей находилось в строю. Но вот по паровым машинам нам дали небольшой описательный курс, как экскурс в прошлое. Закончив учи-лище я попал на спасатель с паровой машиной наклонного типа о которой не имел ни ма-лейшего понятия. Еще один предмет не дававший мне покоя это термодинамика. Читал нам ее профессор Жуковский, очень знающий специалист и видимо читал он свой пред-мет неплохо, но у меня с ним отношения не сложились. Не знаю причины, но его взгляд действовал на меня, как взгляд удава на кролика, Я перед ним цепенел и не мог выдавить из себя ничего членораздельного. Все экзамены, которые я сдавал Жуковскому, неизмен-но кончались двойкой. Пересдать можно было на следующий день, не ему, а кому-нибудь другому с кафедры и такая пересдача неизменно происходила успешно. Но получить пя-терку на пересдаче было уже невозможно, даже если ты и знал предмет на пять. Вспоми-ная о преподавателях того времени нельзя не вспомнить капитана 1 ранга Родионова, по-жилого уже человека, сурового вида, читавшего нам электротехнику. Честно говоря чи-тавшего довольно скучно, почему на его уроках половина класса тихо засыпала. Для бо-рьбы с этим злом у него был один способ. Он, громко стукнув по столу кулаком, коман-довал "Встать!", а когда класс вставал следовала команда "Сесть!". И так несколько раз подряд.
Денежное довольствие на первом курсе составляло 30 руб., повышаясь с каждым
курсом на десятку. Чтобы представить себе, что это такое в масштабах цен того времени,
достаточно сказать, что пачка "Беломорканала" в коммерческих магазинах стоила 22 руб.
В обычных магазинах его просто не было. Поэтому мы всеми способами старались эконо-
мить наше "богатство". Так, проезд в автобусе был 20 коп. за зону. Тогда все автобусные маршруты были разбиты на зоны, как сейчас электрички. Наши знакомые, Борисовы – Иван Александрович, Елена Константиновна и Ксана жили тогда в Автово, куда ходил ав-
тобус № 2. Чтобы доехать от училища надо было потратить 60 или 80 коп. Поэтому садясь
в автобус мы старались как можно дольше не попадаться на глаза кондуктору, прячась за
спины других пассажиров и стараясь, как можно большее расстояние, проехать зайцем.
Наконец наступила весна, прошли экзамены и началась первая в нашей жизни морская практика, а для многих первая встреча с морем. На первом этапе практики мы по-
пали на тральщики, где пробыли с начала июля до конца августа. Наши тральщики в этот
период занимались тралением на участке от Кронштадта, вдоль побережья, в шхерах в
сторону границы с Финляндией и в Финском заливе. Мы на тральщиках были дублерами
матросов различных специальностей. Участвовали и в боевом тралении, однажды затра- лив мину. По ней был открыт огонь из орудия и мина была взорвана. После окончания
практики на тральщиках, весь первый курс училища был погружен на учебный корабль
"Комсомолец" и опять-таки в сопровождении тральщиков мы пошли в Хельсинки на раз-
магничивание. Несколько слов о корабле. Это был один из старейших кораблей флота.
Построенный под названием "Океан" как госпитальное судно, корабль принимал участие
в Цусимском сражении. На его кнехтах весело сияли до блеска надраенные медные таб-
лички с его настоящим названием "Океан". Мы размещались в кубриках, предназначав-
шихся, по замыслу строителя, для госпитальных палат. Самым "веселым" занятием была
погрузка угля. Как правило это происходило так. К кораблю подходила баржа с углем,
часть курсантов спускалась на нее и насыпала в мешки уголь, ставя их на поддон или на сетку. Заполненную сетку поднимали на борт и другая группа курсантов тащила мешки
к люкам в угольные бункеры и высыпала уголь. Самое интересное начиналось тогда, ког-
- 28 -
да бункер заполнялся примерно на две трети и ссыпаемый уголь надо было забивать по
сторонам и углам. Для этого несколько человек влезали внутрь и занимались там этой,
самой тяжелой работой при погрузке угля. Поскольку грузить уголь приходилось доволь-но часто, то участи побывать в бункере не избежал никто. Однако на этом работа не кон-чалась. После погрузки необходимо было сделать приборку на палубе и отдраить ее до первозданной чистоты, а затем вымыться самим и выстирать вымазанные углем робы.
После этого было только одно желание - спать. Из-за возраста корабля ему были установ-
лены ограничения в скорости – боялись, что от вибрации корпус на ходу может развалить-
ся. Максимально разрешенная скорость – 10 узлов. Соответственно этой скорости задава-
лись инструкциями и обороты гребного вала. Штурмана при заданном полном ходе спо-
койно откладывали на карте каждый час пройденные 10 миль. Но однажды они не учли,
что матросы народ горячий и поспорить любит. Ночь. В 00 ч.00 мин. началась т.н. собачья
вахта. В машинном отделении зашел спор. Одни утверждали, что машина не может дать
больше оборотов, чем указано в инструкции, другие утверждали, что может и ничего не
случиться. Сказано, сделано. Увеличили количество оборотов до максимального и стали
ждать конца смены. На мостике же по - прежнему откладывали по 10 миль в час. И вдруг, как в сказке, появился маяк, хотя никакого маяка в этом месте не должно было быть. По
всем признакам это был маяк у входа в Клайпеду, но до него ведь еще идти не меньше
двух часов. Проведя совещание, начальство приняло мудрое решение встать до рассвета на якорь. И правильно сделало. Если бы корабль не остановили, то он с полного хода вре-зался бы в стенку мола. Стали разбираться, докопались до спорщиков и выяснилось, что корабль шел со скоростью 14 узлов, как в свои молодые годы и испытание выдержал, не развалился. Машина тоже выдержала нагрузку. Единственно, кому пришлось тяжело, так это вахтенному у питательного насоса в котельном отделении. При увеличении скорости потребовалось увеличение подачи пара на машину, а следовательно и воды в котел. Пита-тельный же насос был уникален. Когда его поршень достигал верхней мертвой точки, на-
сос останавливался и сдвинуть его с места можно было только ударом деревянной дуби-ны, обтянутой резиной. Так и стоял возле него дежурный, колотя по нему с ритмичностью
работы насоса. Особых познаний нам эта практика в специальности не принесла, т.к. была
в основном направлена на общую морскую подготовку. Знать бы заранее свою судьбу и я
бы старлся не вылезать из машинного отделения. Кстати, посещение Клайпеды оставило у
всех нас большое впечатление. Поразила прежде всего чистота на улицах и какая-то оп-рятность всего города. Великолепны были трамвайные вагончики. Во первых они были
открытые, т.е. с крышей, но без бортов, последние возвышались только до уровня спинок
сидений. Во вторых на всех вагончиках висели светлые занавесочки, колебавшиеся от вет-
ра и придававшие вагончикам сказочный вид. Трамвайные пути были одноколейными и
потому через две остановки были сделаны раъезды на которых трамваи дожидались про-
хода встречного трамвая. Несмотря на то, что порт после войны был возвращен Литве
в нем еще продолжал чувствоваться немецкий дух, а в самом порту стояли захваченные нашими частями недостроенные немецкие подводные лодки и эсминцы.
Очень памятен заход в порт Свинемюнде. Во первых тем, что там нам сделали небольшой ремонт. Поразило отношение к делу местных рабочих. Я стоял дневальным по кубрику, когда наш механик привел туда мастера и показал на сломанный барашек у одного из иллюминаторов. Тот записал себе в блокнотик и ушел. Через полчаса приходит рабочий. Он заменил сломанный барашек, смазал не только его, но и все остальные, во всех иллюминаторах. Затем развел мел и промазал резиновые уплотнения. Оглядев куб-рик он обнаружил нехватку нескольких шурупов в раскладке облицовочной фанеры бортов. У него не было с собой шурупов, так он сходил на завод, взял шурупы и ввернул все недостающие. Второе, что было поразительно – это человеческая жадность. Дело в том, что в Свинемюнде были склады, забитые различным добром, а на "Комсомольце"
- 29 -
бездонные трюмы и совершенно пустые. Как уж все дальнейшее происходило – с чьего-то разрешения, или без оного – не знаю. Знаю только, что к кораблю стали подходить одна за
другой машины и в трюмы грузили мебель, рояли, ковры, и т.п. Все офицеры прихватили для себя немецкие парадные палаши с откидывающимся эфесом слоновой кости. Нам же за стоянку в иностранном порту выдали какое-то мизерное количество злотых и на пароме переправили на берег, точнее на другую сторону канала, туда где находился город. Так впервые, в 1946 г., мы, курсанты, вступили на чужую землю, побывав несколько часов за границей. Особым спросом в нашей среде пользовались воротнички немецких моряков с теми же тремя белыми полосками, но не тисненные на ткани, а нашитые. Они свободно продавались в польских магазинах, но купить их на выданные нам деньги было нельзя – маловато дали денег. И тогда их стали покупать один на несколько человек. Я же свои деньги истратил на почтовые марки и стакан какого-то напитка. Здесь на территории Польши мы впервые столкнулись с понятием рынок. Купив воротнички, ре-бята вскоре обнаружили, что в других магазинах они стоят дешевле, а кроме того в ма-газине, оказывается, можно поторговаться. Перед уходом из Свинемюнде на борт по-грузились демобилизованные из армии, были среди них и женщины, переодетые в муж-чин. Обман вскрылся только в море, но снять их с корабля было уже невозможно. Вся эта публика была палубными пассажирами, т.к. мест в кубриках не было. Они тоже везли с собой самые немыслимые вещи. Кто-то из них даже умудрился поднять на палубу пианино. Чем ближе подходили мы к Ленинграду, тем яснее становилось нашим
пассажирам вся безумная затея с провозом громоздких вещей. Хорошо еще, если конеч-ным пунктом был Ленинград. А если надо было ехать дальше? На палубе начался базар.
Пытались продать друг другу все ненужное, наспех прихваченное с собой барахло. Нако-
нец, поняв, что от излишних вещей надо избавляться, их начали кидать за борт. Летели
чемоданы, детские коляски, мешки и прочая и прочая и прочая. По моему даже владелец пианино испытал облегчение освободившись таким путем от своей собственности. На
берег сходили налегке, радуясь тому, что наконец оказались на родной земле. На этом
закончилась и наша практика.
После окончания практики мы отправились по отпускам. 1946 г. еще не отличал-
ся большим сдвигом в условиях перевозки пассажиров. Я решил съездить в Оренбург, где
оставалась еще тетя Зина со своим семейством и должен был по просьбе мамы привезти
часы, которые она привезти не смогла. О часах надо сказать особо. Это были большие,
шестигранные настенные часы. Их циферблат показывал не только часы, минуты и секун-ды, но и месяц и состояние луны, т.е. ее фазу на данное время. Приводились в движение часы двумя гирями на бычьих жилах, весом каждая по пол пуда. Гири были медными, с залитым внутрь корпуса свинцом. Отсюда понятно, почему мама не смогла их привезти. Не смог и я. Если от Москвы до Оренбурга я ехал на так называемом "пятьсот веселом" поезде (составы из товарных вагонов, ходившие под пятисотыми номерами), то обратно пришлось уезжать в фартуке между двумя вагонами, стоя на одной ноге. Куда потом де-лись эти часы английского производства неизвестно. Во время этого отпуска я навестил в Кашире и тетю Шуру. Милки дома не было. Она училась в сельскохозяйственной акаде-мии им. Тимирязева и проходила при ней практику. Я поехал к ней. На вокзале у демоби-лизованного купил несколько сигар. Как сейчас помню сигары были в деревянной коробке с выжженным клеймом и продавал он их по 3 рубля за штуку. Я ехал в электричке и в тамбуре наслаждался поистине х