«В действительности же не та картина «хорошо написана», которая верна в своих ценностях или которая почти научным образом разделена на «холодное» и «теплое», а та картина хорошо написана, которая живет внутренне полной жизнью. Также и «хорошим рисунком» является только такой, в котором ничего не может быть изменено без того, чтобы не разрушилась эта внутренняя жизнь, независимо от того, противоречит ли этот рисунок анатомии, ботанике или другой науке.»
В. В. Кандинский «О духовном в искусстве»
Несомненно, большое количество людей размышляли о положении искусства в обществе, о его практическом предназначении, о его особенностях и связи с другими сферами жизни. В данном эссе я бы хотела рассмотреть точку зрения Тульпе И. А. касаемо подобных (и не только) вопросов, относящихся непосредственно к искусству.
Конечно же, изначально искусство носило характер подражания природе, жизни, поскольку так, со стороны не привыкшего к, например, абстрактному зрителя, намного проще и комфортнее воспринимать какое-либо произведение. Именно поэтому беспредметность долго не могла найти свой положительный отклик. По мнению автора, пресловутое копирование, в случае если оно является самоцелью искусства, приводит к тому, что забывается самоценность работы, а «подлинниковостью» так или иначе кто-то да и восхитится. Впрочем, с этим сложно не согласиться.
И вот на первый взгляд, при изображении чего-то в действительности существующего художник исключительно копирует реальность, но так ли это на самом деле? В сущности, и реалистическое со стороны живописного подхода, и абстрактное изображение есть ирреальное. Искусство исходит из отражения реальности и из чувства восторга мастера от того, что он может проделать путь обратный сотворению мира — он, базируясь на наличном бытие, приходит к идее бытия. За счет этого искусство создает уже иной мир. Самость искусства проявляется в осознанном разграничении реального и ирреального. Как же происходит создание ирреального? Художник из ничего создает нечто. Ничего — материал творца; это и то, чем он рисует/пишет (масло, сангина, акварель и пр.) (потому что эти вещи просто являются только тем, чем они являются), и тот опыт окружающего мира, о котором он хочет рассказать в своей работе. Нечто — новый другой мир, который больше реального. В него автор вложил свои чувства и эмоции, которые тоже теперь стали иными, поскольку вошли в состав уникального произведения.
Безусловно, созданное нечто способно каким-то образом видоизменять свою реальность, создавать новые реальности внутри себя (данный аспект касается восприятия зрителя — «каждый увидит что-то свое»), при этом физическая форма работы не изменяется. «В произведении искусства объективируется субъективность человека», - пишет Тульпе. Номинально творение существует, и нужно отметить, что оно содержит именно другую реальность, не сопоставимую, не равную субъективной реальности художника и зрителя. Поэтому как раз субъективность мастера, в частности, не становится реальностью работы, но та реальность, которая возникает вследствие загадочного творческого процесса, становится объективной. Она есть не инобытие художника, а одно из проявлений инобытия мира, как произведение искусства.
Кроме того, наличие в какой-либо творческой работе другого мира дает возможность как творцу, так и зрителю убежать от окружающей реальности в реальность иного рода, к нечто прекрасному. В произведении отражается то, что довлеет над человеком, охватывает его каждый день; при этом подобные силы принимают форму «неземных», что позволяет сказать, что «искусство — путь от неистинного существования к истинному», в чем и заключается его основная функция (компенсаторная), породившая его само. Пожалуй, имело бы смысл также задаться вопросом и о прекрасном в искусстве. Конечно, довольно большое количество художников пыталось рассмотреть красоту с теоретической точки зрения: какая линия, совокупность форм, сочетание цветов, простота или сложность композиции является прекрасной. В. В. Кандинский, к примеру, подробно рассматривает это в своей работе «Точка и линия на плоскости»; Уильям Хогарт также высказал свое мнение на этот счет в «Анализе красоты». Однако извечен тот самый вопрос: «А если так, то что есть красота и почему ее обожествляют люди?» (Н. Заболоцкий «Некрасивая девочка»). И. А. Тульпе составляет несколько предположений: 1) прекрасное как объективная самодовлеющая реальность (из чего следует, что искусство — единственная возможность существования прекрасного), 2) прекрасное как субъективная оценка (из чего следует, что, наоборот, искусство — не единственная возможность существования прекрасного, и каждый может удовлетворять свою потребность в прекрасном вне искусства как угодно), 3) распознавание прекрасного как свойство Homo sapiens (тогда речи об искусстве и вестись не должно). Так или иначе красота в целом ассоциируется с упорядоченностью, гармоничностью, чем в сущности и занимается искусство. Поэтому «красивое-истинное-благое» крайне тесно связано с ним, из-за чего можно говорить и о его функциях воспитания, моральности, познания. Красота становится особенностью иного мира, основой которого является реальный, ведь в быту люди не видят прекрасное, они не осознают эту жизнь как прекрасную. Причиной данной ситуации может являться религиозная составляющая, которая строго разграничивает бытие на естественный (сам-по-себе; не может быть прекрасным) и сверхъестественный уровни. Прекрасное в таком случае таится именно в сверхъестественном. Но на самом деле можно посмотреть на ситуацию с другой стороны, поскольку мир не может не быть прекрасным как творение Божье. Только человек этого не замечает, и именно искусство ведет его к сверхъестественному как к первопричине.
К слову, искусство и религия очень тесно связаны, если рассматривать их историю. Для некой материализации религии, т.е. с целью ее овеществления создавались различные предметы, в частности, иконы. В иконописи эти две сферы воссоединялись и создавали нечто действительно необычное, как я считаю, поскольку особенностью данного вида живописи является строгое следование канонам. Довольно сложно, если не невозможно, отойти от стандарта, который проявляется во всем: это плоскостные изображения, не передающие объем, перспективу (для создания некой одухотворенности и бестелесности изображенного героя); для каждого цвета есть свое особенное значение; определенная поза или жест тоже обязательно несет какую-либо смысловую нагрузку и т.д.
Однако несмотря на то, что искусство и религия так близки, конечно, можно говорить о том, что в каких-либо аспектах их пути расходятся. Так, иная реальность для религии — мир сверхъестественного, который взаимно связан с человеком. Другой мир как бы спрашивает человека о том, зачем он здесь, для чего он призван, а человек, в свою очередь, являясь творением Божьим, осознав себя им, осуществляет самопостижение. В отличие от религии в искусстве иная реальность не объективно существует, она создается в творческом процессе, в процессе преодоления художником себя; при этом возникает ощущение собственной свободы. Между другим миром и человеком остается одна нить — только сам процесс созидания. Кроме того, обращаясь к отношениям между человеком и иной реальностью в искусстве и религии, могу отметить еще одну особенность — ирреальное искусства нелично. Это означает, что то или иное произведение равнодушно к миру, хоть и создано через призму субъективности автора. Зритель способен проникнуться работой, а его восприятие может быть окрашено в том числе и отношением к автору. В том случае, когда личное переживание превалирует над восприятием непосредственно произведения, можно говорить об ощущении, которое характерно и для религии, т.е. возникает отношение к художнику через его творение. Но вне зависимости от степени ощущений, яркости этих чувств в искусстве личное отношение не может стать личными взаимоотношениями, потому что между человеком и иным миром существует только одна связь, одна нить. В религии же человек должен постоянно доказывать свою уникальность, осуществлять самопостижение, при этом он обязательно ждет ответ. Тем не менее как в религии, так и в искусстве отношение человека к другому миру основано на вере его в их реальность. В религии человек, основываясь на своем субъективном представлении о Боге, верует в объективную реальность сверхъестественного. Иной мир есть цель выхода за пределы реального мира. В искусстве художник верит в реальность создаваемого им мира, зная, что мир этот является иным, сверхъестественным, а в основе этой ирреальности как раз и лежит наличие данного мира. Иной мир в данном случае есть средство выхода за пределы существующей реальности. В акте творения мастер перебрасывает мост между двумя мирами — миром действительным и иным, между естественным и сверхъестественным, между двумя реальностями. Сразу вспоминается: «Я между ними лег во весь свой рост — два берега связующее море, два космоса соединивший мост». (А. Тарковский «Посредине мира»). Художник знает, что он делает, более того, он хочет акцентировать внимание зрителя на том, как ему это удалось, как он смог преобразовать, сотворить, умножить. И именно слово умножить хорошо описывает различие между искусством и религией: искусство шире той реальности мира, шире своей «основы». Идея Бога в религии же уже сверхъестественной реальности Бога.
Возвращаясь к художественному переживанию, о котором я уже упоминала ранее, я хотела бы коснуться и идеи катарсиса в искусстве. И. А. Тульпе предлагает рассмотреть подобное состояние в следующих обстоятельствах: 1) «дистилляция» - возможность переживания одного конкретного чувства; т.е. очищение от каких-либо других эмоций; 2) «очищающий» эффект — связан с воспитательной функцией искусства; позволяет тренировать тонкость души; в данном случае говорится об очищении «морально-психологического организма от наносного, плохого»; 3) «праздник души» - очищение от обыденности, «выход за пределы наличного бытия» за счет «искусственных» эмоций, создаваемых разнообразными произведениями. Как я считаю, они все, несомненно, имеют место быть. Как в искусстве, так и в религии существует понятие катарсиса — в религии это очищение духа посредством душевных переживаний. Так или иначе все же универсализм религии обусловил ее всеобъемлющее положение в мире. За счет того, что религия видит свое основание в неопровержимости собственной правоты и наличии Бога, она растворяет в себе и превращает и философию, и искусство в личные произведения, чему, собственно, философия и искусство и не препятствуют.
Религия и искусство — два пути к одной цели. Можно сказать, они близки, но в то же время чужды друг другу. По хорошему счету практическая цель религии — взрастить самосознание человека, сделать человека самодостаточным. Это, хоть и медленнее, делает и искусство. Несмотря на то, что религия так снисходительно относится к искусству и готова вот-вот увидеть его как собственное порождение, искусство не создается ею. Обе эти сферы это два ответа на вопрос проблемы человека, и каждый вправе выбрать тот вариант, который больше подходит именно ему. Довольно глупым и поверхностным, как я думаю, было бы суждение о том, что возникновение искусства позже религии, дает возможность утверждать о религии как о первоисточнике искусства, поскольку оно имеет совершенно другую этиологию. Религия может способствовать не появлению самого искусства как такового, а появлению такой потребности у человека, которую он сможет реализовать как раз в искусстве. Религия превращает окружающую действительность в неудобную, ограничивающую; она призывает страдать сейчас, чтобы обрести Бога потом. Искусство рождается из того человека, который появляется как результат осознания себя при взаимодействии со сверхъестественным. Самое важное в искусстве не то, какая новая реальность создается, а тот путь, который проходит творец, чтобы преодолеть тот самый стесняющий его окружающий мир; это элемент свободы, который так нужен.
Да, творческая потребность может быть осуществлена различными способами, однако именно искусство способно реализовать в полной мере потребность и художника, и зрителя в свободе. Человек при этом осознает себя в истинной полноте «особости я-индивида». Акт создания и восприятия можно трактовать как акт очищения, вероятно, катарсиса. Являясь встречей с другим миром, это действо схоже с религиозным опытом. Но своеобразие искусства заключается как раз в том волшебном акте творения, причем, в отличие о религии, здесь естественное существо из естественного вещества создает новое качество. (Вспомним, про то, что художник создает из ничего нечто.) Из материального создается идеальное, новое, иное — происходит восхождение человека. Зритель, воспринимая произведение, объединяет материальное и идеальное, создавая свою иную реальность. И это происходит снова и снова при каждом восприятии.
Искусство есть «вне-себя-бытие», потому что оно является искусством только тогда, когда он выходит за свои рамки, когда оно больше самого себя, когда оно постоянно создает из себя иное бытие бесконечное число раз. Так, искусство есть неопределенность — зная все о произведении, никто не может сказать ничего о его содержании. То, что один человек увидел в какой-то работе, банально нельзя передать словами и рассказать так, чтобы это понял другой, потому что язык искусства выше всяких слов.
Я согласна с позицией И. А. Тульпе о сущности и смысле искусства. Идея о рассмотрении его как «вне-себя-бытие» мне на самом деле видится как довольно витиеватая, элегантная мысль, которая, честно говоря, вызывает у меня восхищение. Ведь трактовать те или иные работы можно бесконечно, но понять какое-то истинное содержание не представляется возможным, и я бы сказала, что в этом есть особая прелесть и притягательность искусства, когда каждый видит что-то свое в одном и том же произведении. Более того, рассматривая какую-то конкретную картину, например, в разные периоды собственной жизни, я находила каждый раз что-то новое. Кроме того, мне также близка концепция реализации потребности в свободе посредством искусства. Будучи в этой сфере более 10 лет, я прекрасно могу понять ощущение, которое я испытываю в процессе создания работы, но описать это довольно сложно, поскольку тот объем переживаний настолько необъятный и непередаваемый, что крайне затруднительно найти ту нить, за которую можно ухватиться при объяснении подобного состояния. Автор же смогла подобрать подходящие слова и проанализировать ряд вопросов, касающихся искусства и чувств мастера и зрителя в том числе.
В заключение хочется привести цитату автора и собственное произведение (см. след. стр.): «Общество требовало, чтобы произведенное искусством «было похожим», а само искусство хотело учиться и училось «у природы». Но кому и зачем нужен пейзаж вместо ландшафта, нарисованный («фальшивый») цветок вместо живого?… «Обманки» - это, конечно, виртуозный трюк, но и предельное воплощение иллюзионистических возможностей искусства. <…> Исход из мифоритуального пространства — разрушение связи всего со всем — выражался в индивидуализации вещи, события, персонажа, автора. Искусство начинает с творческого копирования мира, с переживания восторга от возможностей человека как бы проделать путь, обратный сотворению мира, т.е. от наличного бытия к его идее, к раскрытию замысла бытия...»
