К. А. Абульханова-Славская
80-90-ые годы могут быть выделены в отдельный период развития психологии личности не по фактической принадлежности (году издания) тех или иных работ, но по новым тенденциям развития личностного направления исследований и раздела общей психологии. Первым и главным признаком этого периода являются обращение к исследованию реальной личности и создание таких моделей, в которых воплощались бы особенности личности данного общества в данный период времени. Эта тенденция, как отмечалось выше, не является новой для отечественной психологии, поскольку именно она была наиболее выражена в психологии двадцатых годов. Именно в силу этого исследования приобретают все более конкретный характер, концепции охватывают не только глобальные, но и детализированные проблемы психологии личности. Если в шестидесятых-семидесятых годах в период начавшейся "оттепели" в психологии наметился гуманистический подход к личности, который представлял собой альтернативу социалистической идеологии, то в восьмидесятые и последующие годы он окреп, конкретизировался, распространился и проявил себя в ряде новых для отечественной науки областей. Для советской идеологии было характерно не только создание стандартной модели личности "советского человека", не только провозглашение утопического тезиса о гармоничной всесторонне развитой личности (в котором, нужно признать, на свой лад звучал ценностный аспект), но теоретическое и практически-жизненное утверждение жесточайшего принципа "советский человек может все": план любой ценой, строительство социализма любой ценой и т.д. (это неоднократно отмечала в своих работах по философской антропологии Л.П. Буева). Гуманистический подход к человеку в отечественной психологии выразился не столько в знакомстве с идеями Роджерса, сколько прежде всего в нарастающем внимании (даже в таких прикладных областях психологии, как инженерная) к цене человеческой деятельности, т.е. к тем реальным личностно-психологическим затратам, которыми достигается тот или иной результат.
Переход от абстрактного гуманизма, выраженного в формуле о человеке как цели коммунизма к реальному гуманизму потребовал, во-первых, выявления тех противоречий, которые препятствуют реализации его человеческой сущности что, выразил своим трагическим вопросом еще Рубинштейн: "Как человеку стать (или остаться) человечным в бесчеловечном мире?" Во-вторых, переход к реальному гуманизму выразился в сближении психологии личности и этики, в обращении исследователей к нравственно-ценностным аспектам и поведения, и мышления, и мотивации. Он выразился, в-третьих, в нарастающем внимании к проблемам здоровья и болезни человека, к проблемам психического здоровья личности: в последний период начинается бурное развитие психотерапии как прикладной области психологии личности, консультирования и предпринимаются попытки теоретического осмысления прикладных проблем личности. Гуманистический подход к личности проявляется в восьмидесятых-девяностых годах в частичном обновлении отечественной традиции, частичном приложении зарубежных стратегий и тактик психодиагностики [195 и др.]. Последнее действительно можно рассматривать как прямую альтернативу тезису "советский человек может все", поскольку психодиагностика оказывается направленной на выявление реальных, а не социально требуемых возможностей человека для установления его соответствия-несоответствия труду, профессии [76, 140, 154].
Осуществленная на рубеже этого последнего периода разработка Ломовым системного подхода и его последовательная реализация коллективом академического Института психологии способствовала переводу философско-методологических проблем, перечисленных выше, в ранг конкретно-научных исследовательских стратегий. Методологический анализ интегрируется с теоретическим и становится не только профессиональным занятием ведущих методологов, но проблемным научным сознанием всех психологов. Как справедливо отмечает В.К. Калин, происходит переход от описательного подхода к объяснительному [103, с. 14]. На первый взгляд, давно существовавшие в отечественной психологии методологические принципы и играли роль объяснительных, но реально оказывались априорными объяснениями. Особенность произошедших в восьмидесятые годы изменений заключалась в том, что, с одной стороны, значительно уменьшился удельный вес методологии в науке в целом (методология частично была отождествлена с идеологией и дискеридитирована по этому неправильному основанию). С другой - как тонко отмечает Б.А. Сосновский: "но методологически главное состоит в общности, явной преемственности многих основных постулатов отечественной психологии" [199, с. 14], т.е. методологические принципы из декларируемых категорических постулатов превратились в методологические ориентиры, которые и до сих пор составляют непреходящую ценность для многих современных исследований. В качестве методологических ориентиров они повышают уровень проблемности психологии, о чем также пишет Сосновский, отмечая по каждому конкретному вопросу, что осталось не исследованной, а что - требующей эмпирической проверки и доказательства проблемой. Таким образом, проблематизация психологии не снижает ее объяснительных возможностей, а напротив, повышает.
Если на ранних этапах развития психологии личности решающую роль сыграл личностный принцип как подход к исследованию всех психических процессов, то последний период отечественной психологии позволяет охарактеризовать ее всю целиком как личностно ориентированное знание, по терминологии Полани [186], Фейерабенда и др. Личностное основание присутствует и в исследованиях речи [123], мышления [50 и др.], памяти (Н.Н.Корж и др.) и т.д. И если работы 60-70-ых, например, даже такие глубокие, как В.К.Вилюнаса об эмоциях, все же замыкались на детализации самих по себе функций эмоций, то исследования восьмидесятых-девяностых, вписывают конкретные определения личностных "функций" (эмоций, воли и т.д.) в контекст функционирования самой личности. Например, обращаясь к исследованию воли как традиционно личностного образования, В.К.Калин пишет "одним из важнейших методологических вопросов проблемы воли является вопрос о том, в рамках какого целого может быть раскрыта функция воли, а через это и понята ее сущность" [103, с. 7]. Однако речь идет не просто о том, чтобы "вписать" волю в личностную "рамку" или ту или иную структуру, которая в конечном итоге, сосредоточивая внимание исследователей на соподчинении подструктур, не выводит к пониманию их функций в самом соотношении личности с миром, а о том, чтобы понять функциональные возможности самой личности, связанные с механизмами воли, эмоций и т.д. А такой подход является, в частности, реализацией системного подхода в его объяснительном, а не декларативном варианте. И при науковедческом изложении проблем психологии личности, а не только при характеристике ее как исследовательского направления, это изменение выступает очень ярко [163].
Конкретным выражением нарастающей роли объяснительного подхода и типа исследования является теоретическое моделирование, которое приходит на смену простому описанию предмета исследования, посредством столь же простой отсылки его к области проблем психологии личности. Подобный принцип моделирования несколькими десятилетиями ранее попытался обозначить Чхартишвили в своей докторской диссертации "Проблема мотива волевого поведения" (1955 г.). "Смысл мотивации, - писал он, - состоит именно в этом: ищется и находится деятельность, соответствующая основной, закрепленной в процессе жизни установке личности" [227, с. 104].
Такой же принцип заключен в предложенном Калиным подходе к воле: "функцией волевой регуляции является оптимизация процессов становления и удержания необходимой формы деятельности" [103, с. 9]. Также, давая определение способностей и прослеживая их превращение в профессионально-важные качества (ПВК), В.Д.Шадриков уточняет характеристики или параметры любой деятельности - производительность, качество, надежность и конкретно (в том числе эмпирически) прослеживает, как ПВК и лежащие в их основе способности обеспечивают соответствие субъекта тем или иным параметрам (требованиям) деятельности при ориентации на них субъекта [230]. В качестве основного выступает критерий предпочтительности [там же, с. 67], который, однако, субъекту иногда приходится минимизировать, чтобы осуществить деятельность не оптимальным путем, а тем, которым ее приходится осуществлять в сложных информационных или временных условиях [там же, с. 86]. Иными словами, прослеживается периодизация в логике постановки в данном случае проблемы способностей: на первом этапе соотносятся способности и деятельность, на втором - вводятся ПВК как своеобразный переходный "мост" между способностями и деятельностью (ее требованиями), а на третьем - способности определяются не только по индивидуальным критериям и критерию социальной успешности деятельности, но по критерию субъективно приемлемой успешности. И, наконец главное, проблема радикально преобразуется: и ПВК и способности рассматриваются с позиций их "использования" самой личностью в ее способе соотношения с деятельностью. Это преобразование проблемы является парадигмальным применительно к области психологии личности и всей психологии.
Подобным же функциональным способом К.А. Абульхановой-Славской определяется ответственность как задача, которую ставит перед собой личность при осуществлении деятельности - удержаться на уровне определенного качества ее выполнения, отвечающего притязаниям личности в течение определенного времени и при наличии непредвиденных трудностей [12, 75]. Аналогично определяется ею и сама активность личности как ее жизненная способность удержать себя в качестве субъекта своей жизни (или - в случае неспособности - превратиться в ее пассивного исполнителя) [11, 12].
Иными словами, идет ли речь о волевых качествах личности, о ее способностях, ответственности, ее мотивации или свойстве быть субъектом жизни, определение функций каждой из этих личностных "способностей" на современном этапе развития психологии личности дается через систему отношений личности с миром - деятельностных, ценностных и др., в зависимости от конкретной "стратегии", которую личность выбирает при реализации этих отношений.
Так, например, в системе понятийного анализа В.Д. Шадрикова в одних случаях личность в качестве субъекта деятельности "придерживается принципа "достаточности", а не принципа "максимума" [230, с. 104], которого достигает в других. В отношении использования тех же способностей личность может вступить на путь их чистой эксплуатации, скажем, в творческой профессиональной деятельности, ориентируясь в своей мотивации на достижимый с их помощью успех, или выбрать стратегию их профессионального совершенствования, путь трудоемкий и лишенный сиюминутного успеха, но в конечном итоге дающий ей иной, чем успех, источник удовлетворенности, определенную независимость от капризов профессиональной славы и т.д.
Подобного рода теоретические модели, в которых исследуемые параметры (или векторы связей этих параметров) вписываются в более общую, динамичную и зависящую от личности как субъекта (ее выборов, предпочтений, решений) систему (деятельности или отношений), неразрывно связаны с типологическим исследованием личности и построением реальных типологий [9, 34, 69, 118, 144, 182, 207, 216, 221 и др.]. Судьбу таких типологических исследований мы проследили с первых этапов становления отечественной психологии личности, начиная с Лазурского. Типологические исследования можно разделить на два основных направления, которые в конечном итоге окажутся неразрывно взаимосвязанными: одно из них имеет целью построение типологии (по тем или иным априорным основаниям) и другое - теоретико-феноменологическое выявление и обобщение существующих в реальности типов. Например, в период шестидесятых годах Н.И. Рейнвальд было дано определение трех типов: "созидатель", "потребитель" и "разрушитель" [182]. Впоследствии оно переросло в направление, имеющее целью выявление оснований, параметров, структур, которые могли бы быть положены в основу типологии, приводящей к перечню свойств личности. Так Рейнвальд выделила побуждающую, ориентирующую, контролирующую, оценочную и управляющую функции психического по отношению к деятельности, в качестве системообразующего фактора личности - направленность, а осознанность, организованность и интенсивность - в качестве трех основных параметров, сквозных для всех актов деятельности, свойств личности и ее структуры. Основной замысел данной и близкой к ней типологии заключается в преодолении предшествующего принципа структурирования личности, в попытках выделить сквозные для всех уровней личности или свойств личности параметры.
Типология, предложенная А.И.Крупновым, опирается на три интегральных переменных, которые были выделены Небылицыным [151] в качестве "наиболее общих оснований индивидуальности человека", а именно: активность, направленность и саморегуляцию. Базовые свойства личности, такие как инициативность, любознательность, трудолюбие, он интегрирует в континууме активности; ответственность, организованность и т.д. - в континууме саморегуляции и т.д., а каждое из конкретных свойств личности рассматривает как включающее информационно-познавательный, эмоционально-оценочный, мотивационно-смысловой, регуляторно-волевой, операционально-динамический, продуктивно-результативный компоненты [114, 115].
Э.А. Голубева, ставя своей конкретной задачей изучение способностей и склонностей, анализирует общие особенности типологического подхода и отмечает как одну из важнейших характеристик павловской типологии тенденцию к постоянному сопоставлению свойств ВНД и представлений о специально человеческих типах - художнике и мыслителе. Она предлагает модель, которая имеет в своей основе три универсальных первоосновы способностей: две - со ссылкой на Н.С. Лейтеса, выделившего активность и саморегуляцию [124], и третью - со ссылкой на Ананьева - направленность, и, в свою очередь, опирается на четыре сквозных параметра структуры личности - эмоциональность, активность, саморегуляцию и побуждение, включая в качестве подструктур личности мотивацию, темперамент, способности и характер [69, 70].
Однако, следует обратить внимание на то, что эта типология построена по основанию связи "организма и личности", а не "личность - деятельность", что необходимо учитывать для сопоставления разных типологий. Сквозными же в голубевской и крупновской типологиях, несмотря на указание разных источников их разработки, оказываются понятия саморегуляции, активности и - в определенной степени - направленности. Как справедливо отмечает сам Крупнов, на данном историческом этапе "важно не столько само по себе составление перечней важнейших свойств личности, сколько разработка теоретически обоснованных критериев их выделения" [115, с. 32].
Очевидно, что перечисленные типологии строятся на определенной структурной или структурно-функциональной модели личности и ее свойств. Собственно типологические свойства оказываются проявлением некоторых сквозных параметров, в число которых большинство авторов включает эмоциональность как наиболее многогранный и динамичный, связанный практически со всеми остальными параметрами компонент или механизм. Важнейшей особенностью типологии, предлагаемой Э.А. Голубевой, является ее связь с измерительными процедурами способностей. Таким образом осуществляется синтез типологий дифференциальной психологии и психофизиологии и личностной типологии, который она характеризует как "индивидуально-типологический подход" [69, с. 80]. Еще в 1969 г. В.М.Банщиков и Г.И.Исаев во время конференции, посвященной проблеме личности, во многом опираясь на идею Рубинштейна об относительной независимости функции от строения (и возможности функционального изменения деятельности независимо от строения), высказали интересную позицию по поводу типологии личности [159]. Во-первых, они отметили роль выявленных Ананьевым и И.М. Палеем корреляционных плеяд - сложноветвящихся цепей связей между отношениями и свойствами личности, интеллектуальными и другими психическими функциями, соматическими и нейродинамическими особенностями человека [159, с. 79]. Во-вторых, они высказали важную идею о принципе иерархического "снятия" особенностей одних функций функциями (или свойствами) другого уровня. В-третьих, они сформулировали ряд противоречий, связанных с самодвижением личности и гипотезу, что типология личности прежде всего должна вскрывать ее отношения (и противоречия) со средой.
Мы бы комментировали эти соображения так, что в психологии сложилось два - в известном смысле противоположных представления об иерархических закономерностях психических систем (прежде всего личности). Одно утверждает, что закономерности высшего уровня преобразуются и конкретно проявляются на низшем. Второе - что высшее "снимает" низшее - в том, в частности, смысле, что свойства темперамента могут на высшем уровне преобразовываться и изменяться (хотя сам В.М.Банщиков считает, что "определенные типы высшей нервной деятельности соотносятся преимущественно лишь с определенными характерами... выработать иной характер на основе таких типологических особенностей очень трудно" [159, с. 80].
Мы поддерживаем идею возможности "снятия" высшими уровнями личностной организации особенностей (и закономерностей) низших, их коренного преобразования. Но считаем, что такое "снятие" является не универсальным законом, а проявлением тех самых особенностей личности, которые и подлежат типологизации. Это зависит от способа саморегуляции, самоорганизации личности, благодаря которому одерживают "верх" ее высшие или низшие уровни. В свою очередь, соглашаясь с третьей, высказанной в очень общей форме идеей о типологии, охватывающей не личность саму по себе, а ее соотношение с действительностью, мы предлагаем "начинать" с построения типологий высших жизненных "способностей" личности, связанных с ее жизненным путем [9, 11, 12]).
Разработанный нами типологический метод исследования личности также имел в своей основе ее определенную теоретическую модель, которая, однако охватывала высший уровень организации личности и не имела своей основной целью прослеживания вертикальной связи с низшими уровнями личностной организации, как типология Э.А. Голубевой. Наша типология охватывала не соотношение "организм-личность" и не соотношение "личность-деятельность", а "личность - жизненный путь". Мы выбрали предельно широкий вариант основания: а именно - определили активность как жизненную способность личности, не только способность к деятельности, а основную ее характеристику связали со способом самовыражения (объективации) личности в жизни [11, 12]. Таким образом, если в выше приведенных типологиях за основание определения личности (даже при разных исходных отношениях, в которых она определялась: "личность - деятельность" или "организм - личность") выбирались три характеристики - активность, саморегуляция и направленность (как высший уровень интеграции личности, согласно Ананьеву, Рубинштейну и др.), то мы, опираясь на неоднократную критику понятия направленности (ее критиковали как дихотомию коллективизма и индивидуализма, как слишком аморфное описание, не включающее богатства, противоречивой сложности, интерактивности личности) заменили его в избранной нами системе анализа активностью. Понятие активности связывалось нами с определением личности как субъекта жизни и с мерой ее становления субъектом. Предполагалось, что активность - в зависимости от меры становления личности субъектом - имеет типологический характер. Для более конкретного определения активности, чем это имело место при характеристике направленности, мы выделили две основные формы активности - инициативу и ответственность и эмпирически исследовали соотношение и характер этих форм. Это исследование (и соответствующие типологии инициативы и ответственности) вскрыло более тонкие взаимоотношения внешних и внутренних детерминант активности [75]. Кроме того, мы разработали гипотетическую модель структуры активности. А именно, активность была определена как семантический интеграл притязаний и достижений личности, но, в отличие от К.Левина и Ф. Хоппе, мы включили в качестве опосредующего их звена саморегуляцию [5, 11, 12]. Таким образом, саморегуляция, в отличие от вышеуказанных типологий и способа сочетания понятий, идущего от Небылицына, Лейтеса и других, рассматривалась не как рядоположная активности, а как операционально-исполнительская составляющая и механизм активности, а последняя - как жизненная способность личности [12].
Определяя активность как семантический интеграл притязаний, достижений и саморегуляции личности, мы учитывали позицию А.В. и В.А.Петровских, которые определяя активность как одну из важнейших собственно личностных характеристик, во-первых, настаивали на необходимости дифференцировать понятия и сущность деятельности и активности, во-вторых, рассматривали ее как надситуативную, т.е. сущностную характеристику личности, а при определении деятельности, в-четвертых, обращали внимание не только она ее общественно-полезный Результат, но на его субъективную приемлемость, успешность Для субъекта (А.В.Петровский, В.Д. Шадриков, О.А. Конопкин и др.). Иначе говоря, если понятие направленности в итоге оказалось связанным лишь с ценностно-идеологической социалистической ориентацией, т.е. фактически свелось к характеристике сознания личности, а не ее реальной активности (действительность показала, что коллективистическая ориентация значительной части общества сочеталась с пассивным отношением к труду, психологией исполнительства), то понятие активности, раскрытое через притязания, включило (в том числе) ориентацию на тот или иной способ самореализации личности себя в деятельности. Притязания, как показали наши исследования, сами являются интегральной характеристикой ориентации личности и на социальное одобрение результата и способа ее деятельности, и на способ ее включения в совместную деятельность, и позицию в группе, и характер ее поведения в групповых отношениях. Причем эта ориентация притязаний и достаточно абстрактна (имея в виду социальные нормы) и, одновременно, включает и личностную, субъективную приемлемость и самого качества деятельности и способов преодоления связанных с ней трудностей и способов включения в различные групповые отношения. Однако, притязания не фатальны (как представлялась коллективистическая и индивидуалистическая направленность), а имеют прямую и обратную связь и с саморегуляцией и с "достижениями" (в терминологии Левина) и с удовлетворенностью (в нашей терминологии).
Саморегуляция как операциональный механизм реализации притязаний является гибким механизмом, который воплощает в себе не фиксированную, а экзистенциальную (в терминологии Рубинштейна) или процессуальную (в понимании Брушлинского) сущность личности. Притязания - лишь идеальная проекция личности, которая экзистенциально реализуется саморегуляцией, а последняя в нашем понимании (в отличие от понимания дифференциальной психологии и психофизиологии) охватывает не только "внутренний контур" личности (даже если иметь в виду разные уровни ее организации), а контур, сочетающий внешнее и внутреннее. Именно благодаря саморегуляции может быть экспромтом, а не намеренно, совершен тот самый смелый поступок, который затем обобщаясь (по Рубинштейну) превращается в устойчивое намерение вести себя смело. Необходимо выявить, насколько так определенные притязания близки пониманию В.А. Ядовым личностных диспозиций. Но, главное состоит в том, что саморегуляция является той вертикалью в личностной организации и самоорганизации, которая определенным образом соподчиняет и соотносит все уровни личностной организации. Такое понимание "задач" и функций саморегуляции преодолевает альтернативу, выявленную Хекхаузеном, когда одни личностные концепции рассматривают детерминацию личности, а другие - ее ситуативную обусловленность [223]. Этой альтернативой статика приписывается самой личности, а динамика - внешним условиям, ситуациям. На самом деле, как неоднократно отмечалось, личность и стабильна, что зафиксировано в ее определении как устойчивого психического склада человека, и изменчива. Однако применительно к ее активности можно говорить об устойчивости ее притязаний скорее в смысле их определенности и о динамичности - саморегуляции - в смысле согласованности ей внешних и внутренних условий. Удовлетворенность же, в свою очередь, входит в их интеграл, поскольку она "оценивает" по определенным критериям получившееся "произведение" притязаний на регуляцию, намерений на способ их реализации.
Семантическим интеграл активности является в силу своего единого ценностно-смысломотивационного характера. Именно притязания и саморегуляция, обеспечивая способ их реализации, решая задачу согласования системы внутренних условий друг с другом и внутренней системы и внешних условий между собой, по нашему мнению, образуют тот самый личностный смысл, который так и не получил окончательного определения в концепции А.Н.Леонтьева и его продолжателей (Д.А.Леонтьев). Волевая функция является составляющей саморегуляции, придавая активности и деятельности, в которую она воплощается, определенность и удерживая, можно сказать, "конституируя" ее форму, как справедливо заметил Калин. Однако, координирующая, согласующая, образно говоря, "дирижерская" функция саморегуляции, приводящая к определенной упорядоченности, организованному состоянию, не исключает того, что ею же разрешаются противоречия, которые требуют волевого или осознанного решения (или выбора).
Построенная нами на этих исходных теоретических основаниях типология имела прогрессивный, открытый характер, поскольку представляла собой скорее эипирическую методологию или стратегию исследования высших личностных способностей, в частности активности, дифференцированной нами на две основные формы - инициативу и ответственность. Она строилась не на структурных, а на функциональных принципах и поэтому типообразующие параметры были не априорно заданы, а представляли искомое, которое обнаруживалось в эмпирическом исследовании, моделирующем ситуации по типу естественного эксперимента (К.А. Абульханова-Славская, 1988, 1991). В более чем десятилетних исследованиях были получены типологии инициативы, ответственности, семантического интеграла активности личности, личностной способности к организации времени, социального мышления личности, и ряда других, сопоставление которых давало возможность отработки типологического метода или стратегии [11, 12, 34, 71, 75, 118, 207 и др.].
В шестидесятых-семидесятых годах конкретно-ориентированные исследования личности редко приводили к построению типологий. Например, появившаяся в области психологии управления западная типология руководителей затем была конкретизирована на основе отечественных исследований [92], но в последний период получение типологических результатов приобретает массовый характер, в одних случаях демонстрируя феноменологическую картину разнообразия личностных особенностей, в других - свидетельствуя о принципиальной необходимости изучения личности типологическим путем.
Однако типологический способ исследования не является единственным, поскольку другим путем выявления многофункциональности личностных свойств и качеств оказывается стратегия выделения ведущего или системообразующего фактора (или вектора). По такому принципу построены работы двух вышецитированных авторов, Калина и Сосновского, хотя посвящены они разным характеристикам личности - первое волевой регуляции деятельности, второе - соотношению мотива и смысла. Такой принцип анализа деятельности в свое время предложил А.Н.Леонтьев, выделив разные отношения в системе деятельности. Указанными авторами выделяются и аналитически рассматриваются векторы "мотив-цель", "мотив-потребность", "мотив-предмет", "мотив-смысл", "мотив-эмоция" и т.д.. В результате устанавливаются стратегические принципы, согласно которым одни составляющие должны быть исследованы независимо друг от друга, а затем соотнесены через целую систему опосредствующих отношений, другие - неправомерно сближать или отождествлять друг с другом как мотив и предмет (по мнению Сосновского), третьи, например, соотношение смысла и эмоций, по мнению Вилюнаса [59], "трактуются как проявления разных языков, выражающих единый мир пристрастного в психике и имеющих разные уровни обобщения" (цит. по [199, с. 49]). При таком способе теоретического анализа возникает возможность определения одного и того же явления (например, положительного или отрицательного качества волевого регулирования) разными детерминантами или его детерминированность сразу несколькими зависимостями. "Поэтому определения уровня эффективности волевого регулирования вряд ли целесообразно проводить без предварительного изучения типологических свойств нервной системы. - пишет Калин, - В противном случае мы можем принять за проявление положительных или отрицательных качеств волевого регулирования совсем другие свойства (например, низкую эмоциональную возбудимость квалифицировать как хорошую выдержку)" [103, с. 24]. Именно такого рода аналитико-синтетические стратегии могут порождать систему гипотез, требующих эмпирической проверки.
Иного типа исследования, например, мотивационной системы личности (В.Г.Асеев), носят исходно более синтетический характер, поскольку для определения указанной системы выделяются основания или "оси", выходящие за пределы ее непосредственных составляющих, таких как отдельный мотив или смысл или потребность и даже их векторы. Эти основания выявляются с помощью некой своеобразной оперативной методологии, которая сложилась в отечественной науке. В качестве мотивационной тенденции или "оси" выделяется так называемая содержательно-динамическая, интерпретируемая в категориях, принятых (Русалов и др.) для дифференциации собственно отражаемого содержания и динамических механизмов, которыми осуществляется это отражение, или для дифференциации ценностно-смыслового уровня личностной организации и собственно функционального (например, темпераментального). Далее Асеев опирается на принцип актуального и потенциального, развивая его более конкретно в трехзональную структуру мотивационной системы и отдельного побуждения, имеющую "центральную актуальную зону и две крайние потенциальные (экстремальные), в одной из которых активность содержательного или динамического типа не нужна в силу обеспеченности соответствующими внешними обстоятельствами, а в другой - невозможна или чрезмерна в субъективном представлении человека" [24, с. 5-6]. Эта идея чрезвычайно близка проведенному выше принципу анализа Шадриковым деятельности, согласно которому субъективные предпочтения (притязания, по Абульхановой-Славской) минимизируются в силу сложности внешних обстоятельств осуществления деятельности. Иными словами, субъект выбирает не оптимальную стратегию, отвечающую его притязаниям, а соответствующую трудным обстоятельствам. Третье "измерение" или "ось" мотивации составлена Асеевым по временному основанию "прошлое - настоящее - будущее". И далее им рассматривается совмещение или расхождение осей, дающее качественную характеристику мотивационной системы, вбирающее феноменологическое богатство ее реального функционирования (в отличие от традиционных схем, улавливающих лишь одно "измерение" мотивации). Мотивационная система оказывается описанной как в модальности желательности, т.е. инициируемой субъектом мотивации, так и необходимости (которая отмечалась еще Чхартишвили и др.), как в модальности удовлетворенности, так и неудовлетворенности, как в некоем нормальном состоянии, так и в состоянии функциональной депривации и перегрузки, как в положительном, так и в отрицательном качестве. В результате описанная мотивационная система представляет собой теорию и стратегию изучения "значащих" переживаний и значимости (подходы к которым были намечены Ф.В.Бассиным и Н.Ф.Добрыниным [29, 81, 82]). Подобная исследовательская стратегия близка к реализованной В.Н.Мясищевым, который, не строя типологии личности, однако сумел дать такие характеристики ее отношений, которые вобрали в себя многообразие реально существующих личностных "профилей".
В мотивационной концепции В.Г.Асеева нашел свое конкретное воплощение вариант системного подхода, который учитывает не только гармонию системы, но и ее противоречие между внешним и внутренним [22; 24].
Как отмечалось выше, высший ценностно-мировоззренческий уровень в иерархической личностной структуре привлек внимание психологов, философов и социологов, что выражало тенденцию сближения этики и психологии личности уже в 60-ых годах (О.Г.Дробницкий, В.Э.Чудновский, В.А.Ядов и др.). В 80-х годах нарастает гуманистическая тенденция в подходе к личности [68, 205], что, в частности, проявляется в интересе к собственно внутренним механизмам связи личностных и моральных (Н.В.Дубровина), моральных и интеллектуальных механизмов (Брушлинский, Воловикова, Темнова), в исследовании идеалов личности (Чудновский и др.), и целого круга феноменолого-теоретических проблем: преодоление либо внутренних (в частности, связанных с психическим здоровьем или пограничными состояниями личности) противоречий и трудностей (Зейгарник), либо жизненных кризисов (Анцыферова, Зейгарник, Братусь, Василюк, Тарабрина и др.)
Первое направление исследований осуществляется в лаборатории личности Института психологии РАН Анцыферовой, Бруш-линским, Знаковым, Темновой, С.К.Нартовой-Бочавер и др. Одновременно с теоретико-эмпирическими исследованиями сюда включаются два прикладных направления, а именно, создается Академическая школа психотерапии (Е.А.Спиркина) и почти одновременно лаборатория психологии посттравматического стресса (Тарабрина), в задачи которой входит не только разработка и отработка психодиагностических методов, но и практико-консультационная помощь находящимся в тяжелых посттравматических состояниях людям - участникам и жертвам чернобыльской катастрофы и афганской войны. Специально ориентированное на изучение типа личности "афганца" (участника войны в Афганистане) - исследование Знакова показало, что жизненный и личностный кризис таких людей связан с огромной совокупностью реальных обстоятельств трагической войны и одновременно с таким изменением их психологии и сознания, которое образует барьер непонимания их окружающими и становится источником новых депривации [98].
Психотерапевтические центры и консультации создаются в МГУ и других учреждениях при активном участии Столина, Братуся, Василюка, Д.А.Леонтьева и др., которые одновременно выступают инициаторами и лидерами Ассоциации гуманистической психологии. В течение многих лет Л.А.Петровской теоретико-практически разрабатывается направление, оказывающее содействие личностям, испытывающим трудности в общении [155]. В системе Российской Академии образования создается комплексная программа "Духовное возрождение личности и образование", научным руководители которой становится В.С.Мухина, направляющая исследования созданного в системе РАО Института развития личности [149 и др.].
В свое время построив гипотетико-теоретическую модель самосознания, В.С.Мухина заинтересовалась выявлением параметров этой модели у реальной личности и особенно личностей с ярко выраженными этническими особенностями самосознания, Живущих в условиях депривации. Эти многолетние исследования показали картину определенных деформаций самосознания и "я-концепции", что свидетельствует о необходимости определенных педагогических, со