Первый том 226 51 23%
Второй том 118 19 16%
Третий том 185 31 17%
Итого 529 101 19%
Как видим, самым результативным оказалось изучение первого тома, в котором была отмечена почти четверть текстов, тогда как сборники «Горящие здания» и «Будем как солнце» получили почти равную долю внимания, несмотря на то, что третий том намного объемнее. По существу это указывает на угасание активного интереса читателя по мере чтения: последние два раздела «Будем как солнце!» остались вообще без помет. Это не значит, что Цветаева их не читала. Так или иначе, примерно каждое пятое стихотворение трехтомника было Цветаевой маркировано.
Рассмотрим работу Цветаевой с текстами Бальмонта на некоторых примерах. На первом томе рядом со стихотворением «На мотив Экклезиаста» сделана пометка «Нина В., зима 1908‒09 г.»[12] Нина В. — это сестра Анатолия Виноградова Нина Корнелиевна Виноградова (1890–1979), с которой Марина Цветаева тогда была в большой дружбе. Можно предположить, что указание времени отражает мотивы разговоров, которые вели подруги в эту зиму. Возможно также, что именно это стихотворение Бальмонтаобсуждалось с Ниной Виноградовой в указанные годы – еще до приобретения трехтомника. Бальмонт уже давно пользовался исключительной популярностью.
На странице 186 первого тома заголовок стихотворения «До последнего дня» обведен карандашом, а рядом помечено: «слова 9го XII 09». Судя по утаенному имени собеседника, речь идет о чем-то интимном, что позволяет отождествить его с В. О. Нилендером (1883–1965), отношения с которым в декабре 1909 года перешли во взаимную влюбленность. Отметим, что в книге Нилендера «Гераклит Эфесский “Фрагменты”» (1910) Цветаева сделала ссылку на свое бальмонтовское собрание. Там, где у Гераклита сказано, что природа любит скрываться, Цветаева отметила, что у Бальмонта женщина любит скрываться[13]. Имеется в виду стихотворение «Ты мне говоришь, что как женщина я…» из 3-го тома, где Цветаева отчеркнула двустишие:
Я женщин как высшую тайну люблю,
А женщины любят скрываться[14].
Одинаковой пометой «Весна у Фон-Дервиз» отмечены стихотворение «Морская душа» и цикл стихотворений «С морского дна». В первом случае помета снабжена датировкой года: «(Весна у Фон-Дервиз 1907 г.)»[15]. Это вызывает вопросы, поскольку из гимназии Фон-Дервиз Цветаева была исключена в феврале 1907 г., не доучившись до весны[16]. Во всяком случае, ясно, что морская тематика этих стихотворений для нее ассоциировалась с пребыванием в гимназии. Возможно, уже там проявилось своеволье, позднее провозглашенное в стихах к «учителю» жизни – Н. Н. Вышеславцеву: «Мне дело – измена, мне имя – Марина, / Я бренная пена морская» (I, 534). А рифма колдунье-новолунье и многие мотивы из этих стихотворений проявились уже в «Вечернем альбоме» – «по горячим следам» (I, 33, 72). При этом одно из стихотворений цикла «С морского дна» («Весной, в новолунье, в прозрачный тот час…») Цветаева цитирует по крайней мере дважды. Сначала в письме к М. А. Волошину (6 апреля 1911 г.):
«Приходится все время подбадривать себя строчкой из Бальмонта, заменяя слово “солнце” словом “море”:
«Я видела море, сказала она,
Что дальше — не все ли равно?!» (VI, 45)
А через двадцать пять лет в письме А. С. Штейгеру она сообщает:
«…мне всегда запоминается по лучшему. Так напр<имер> у Бальмонта <…> Я видела солнце, сказала она — Что дальше — не все ли равно. Táк я <…> запомнила. А у него оказалось: после. Ведь насколько хуже — и по звуку (да-а-альше и после) и по ограниченности понятия “после” — временем» (VII, 594).
Но вернемся к пометам. Словесные среди них – единичны. Большая часть – это подчеркивания, о которых пока нет возможности рассказать подробнее. Есть, однако, и выдающийся случай. Цикл «В дымке нежно-золотой» открывается стихотворением «Я знал», посвященным Мирре Лохвицкой (1869–1905)[17]. Видимо, Цветаева отнесла это посвящение и к другим стихотворениям цикла, поэтому рядом со стихотворением «Однодневка» на полях книги рукою Цветаевой вписано стихотворение Лохвицкой «Лионель». По указанию комментатора произведений Лохвицкой, «”Лионель” — псевдоним Бальмонта, взятый из произведений Шелли; в начале 1900-х гг. поэт нередко подписывал им свои стихотворения (часто — именно о луне, сознательно отсылая, таким образом, к известному стихотворению Лохвицкой)»[18].
Сравним стихотворения вслед за Цветаевой.
Бальмонт, последняя строфа:
Вижу взоры красоты,
Слышу голос: «Милый! Ты?»
Вновь спешу в любви сгореть,
Смертью сладкой умереть[19].
Лохвицкая, первая строфа:
Лионель, певец луны,
Видит призрачные сны,
Зыбь болотного огня,
Трепет листьев и — меня[20].
Не вдаваясь подробно в сопоставительный анализ, отметим прежде всего совпадение размера: 4-стопный хорей с парной рифмовкой и сплошными мужскими окончаниями (типичными для английского стиха). Отметим также ряд лексико-тематических пересечений. Герой Бальмонта «видит », «слышит » и стремится к «любви », Лионель у Лохвицкой также имеет «слух », «видит » и «любит », и сам является «любимцем ». Стихи Лионеля «нежат », мечты у Бальмонта – в «нежно -золотой» «дымке». Повторяется эпитет «милый », образы «огня », «света », «дня », «волн », «воды », «своей («грусти» у Лохвицкой, «мечты» – у Бальмонта)». Не забывают поэты и важнейшего для старших символистов местоимения «я », только у Бальмонта с него всё начинается («Я живу своей мечтой…»), а героиня Лохвицкой поначалу больше представляет себя объектом («Лионель … Видит … Трепет листьев и — меня »), и только в последней строфе осмеливается предстать субъектом в именительном падеже:
И когда я запою,
Он забудет грусть свою,
И прижмет к устам свирель
Мой певец, мой Лионель.
Стихи повествуют о неразрывной связи поэтов с природой, которая соединяет их души между собой. Цветаевское сопоставление текстов как бы еще раз подтверждает эту связь и свидетельствует о хорошем знакомстве как со стихами Лохвицкой, так и с мифическим романом двух поэтов — провозвестником мифического союза Блока и Ахматовой и автобиографического мифа Цветаевой о «созвучии» с Пастернаком.
Интересную информацию содержит владельческая надпись Цветаевой на контртитуле третьего тома: «Марина Цветаева / Москва, 5-го мая 1910 г / (день появления кометы Галлея / и “алгебраического экзамена”)». С одной стороны, это напоминает детальные подписи Бальмонта под своими текстами[21], а с другой стороны, заставляет задуматься о составе «символических» совпадений. В этот день зловещая комета Галлея проходила между Землей и Солнцем, и пресса сулила опасность отравления «кометными газами»[22]. В стихотворении «В глухие дни», посвященном смутному времени и любимому Цветаевой Лжедмитрию, у Бальмонта также появляется комета:
В глухие дни Бориса Годунова,
Во мгле Российской пасмурной страны,
Толпы людей скиталися без крова,
И по ночам всходило две луны.
Два солнца по утрам светило с неба,
С свирепостью на дольный мир смотря.
И вопль протяжный: «Хлеба! Хлеба! Хлеба!»
Из тьмы лесов стремился до царя.
<…>
Среди людей блуждали смерть и злоба,
Узрев комету, дрогнула земля.
И в эти дни Димитрий встал из гроба,
В Отрепьева свой дух переселя[23].
Любопытно, что две луны, равно как и два солнца, позднее обогатили копилку цветаевских образов[24], а занятия алгеброй (которые можно проследить по ранним письмам, в частности, к П. Юркевичу[25]) позднее выразились в сложных числовых аналогиях, встроенных в поэтические тексты (подробнее – в статье «Цветаева и математика», одного из авторов статьи[26]). Впрочем, это не отменяло страха перед экзаменами, равно как и последующих «проклятий» математике: Цветаева была последовательна в своей непоследовательности. Так или иначе, погружась в бальмонтовскую «безбрежность», она уже вынашивала свою «безмерность в мире мер», но это – тема для отдельной работы[27].
[1] Азадовский К. Цветаева и Бальмонт: (К истории знакомства) // Звезда. 1992. № 10. С. 180–187.
[2] Петрова Т. В. «…Ветви сплелись, / Лес любви» // «Чтобы в мире было двое: я и мир!»: XIX Междунар. научно-темат. конференция (Москва, 8–10 октября 2016 г.): Сборник докладов. М., 2017. Стр. 189–204.
[3] Петрова Т. В. «…Ветви сплелись, лес любви» // Солнечная пряжа. 2014. № 8. С. 42–50.
[4] Устное сообщение.
[5] РГБ. ФБ Осн. хран. MK. Инв. IV-9872. Бальмонт К. Д. Полное собрание стихов. Т. 1–3. М., 1908–1909.
[6] «Три тома его “Путей и перепутий” она приобрела и переплела в один фолиант, на корешке которого золотым тиснением заказала обозначить: “М. Ц.”» (Саакянц А. Марина Цветаева: жизнь и творчество. М., 1997. С. 10).
[7] См. в эссе «Живое о живом»: «Максина книга стихов. Вижу ее, тут же отданную в ярко-красный переплет, в один том — в один дом — со стихами Аделаиды Герцык» (IV, 177).
[8] Валерий Брюсов. Пути и перепутья. Собрание стихов. Тт. 1–3. М: Скорпион. 1908 (т. 1, 2) — 1909 (т. 3.).
[9] Марина Цветаева: Поэт и время. Выставка к 100-летию со дня рождения. 1892–1992. М., 1992. С. 66.
[10] Войтехович Р. Тематический ритм в композиции книги стихов К. Д. Бальмонта «Под северным небом» // Acta slavica estonica VII. Блоковский сборник XIX. Александр Блок и русская литература Серебряного века. Тарту, 2015. С. 221.
[11] Там же. С. 217.
[12] Бальмонт К. Д. Полное собрание стихов. Т. 1. М., 1909. С. 135.
[13] Войтехович Р. С. Марина Цветаева и античность. М.; Тарту, 2008. С. 245.
[14] Бальмонт К. Д. Полное собрание стихов. Т. 3. М., 1908. С. 70.
[15] Там же. С. 98.
[16] Коркина Е. Б. Летопись жизни и творчества М.И. Цветаевой. [В 3 ч.] Ч. I: 1992–1922. М., 2012. С. 23.
[17] Бальмонт К. Д. Полное собрание стихов. Т. 1. М., 1909. С. 183.
[18] Александрова Т. Л. Примечания: Из архива Мирры Лохвицкой, 1890–1920 гг. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв.: Альманах. М., 2005. [Т. XIV]. С. 599.
[19] Бальмонт К. Д. Полное собрание стихов. Т. 1. М., 1909. С. 184.
[20] Там же.
[21] Например, подпись под предисловием «Из записной книжки (1899)» к книге «Горящие здания: лирика современной души»: «3 сентября. Ночь. Имение Поляковых “Баньки”, Московского уезда» (Бальмонт К. Д. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 1: Полное собрание стихов 1909–1914: Кн. 1–3. М., 2010. С. 204); подпись под стихотворением «Мои враги»: «14 августа. День. Меррекюль, Эстляндской губ.» (Там же. С. 206); подпись под предисловием «Из записной книжки (1904)»: «3 января. Ночь. Москва» (Там же. С. 208).
[22] Кузьменко О. Отравленный пояс. Русская планета. 19 мая 2014 г. — https://rusplt.ru/sub/ratings/otravlennyiy-poyas-9922.html
[23] Бальмонт К. Д. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 1: Полное собрание стихов 1909–1914: Кн. 1–3. М., 2010. С. 215–216.
[24] См. финал стихотворения «Не думаю, не жалуюсь, не спорю…» (13 июля 1914): «Я — тень от чьей-то тени. Я — лунатик / Двух темных лун» (I, 214); та же фраза в финале стихотворения из цикла «П.Э.» (16 июля 1914): «Война, война! — Кажденья у киотов…» (I, 210); «Два солнца стынут — о Господи, пощади! — / Одно — на небе, другое — в моей груди» (6 октября 1915; I, 246).
[25] Например, в письме к П. Юркевичу 22 июня 1908: «Но когда тоска “от перемены мест не меняется” (мне это напоминает алгебру “от перемены мест множителей произведение не меняется”) — дело дрянь» (VI, 18); 23 июля 1908: «Завтра беру первый урок по алгебре, — перспектива не из приятных» (VII, 716); 28 июля 1908: «Бывают дни, когда ходишь как во сне, мало замечая то, что происходит. Мой учитель по алгебре был страшно удивлен, вернее, недоволен тем, что я никак не могла понять, что такое разложение на множители и алгебр<аическое> деление. (Последнее, кстати, так и осталось непонятым мною, и опять Вы виноваты.)» (VII, 720).
[26] Войтехович Р. С. Цветаева и математика // «Если душа родилась крылатой…» Вопросы цветаевского музееведения. Особенности восприятия творчества М.Цветаевой современными читателями и учеными. Методические аспекты изучения творчества Поэта в школах и вузах. Материалы VII Международных Цветаевских чтений в Елабуге. Елабуга, 2015. С. 292‒303.
[27] Некоторые аспекты этой темы раскрываются в статье: Войтехович Р. С. О русской «безмерности» Цветаевой и заморской «безбрежности» Бальмонта // Критика и семиотика. 2018. № 1. С. 31‒41.