Во второй половине шестидесятых годов ОСИПЛовские лингвисты – и я вместе с ними – были увлечены лингвистическими олимпиадами для школьников (Традиционными – начиная с первой! – Олимпиадами по языковедению и математике). Лингвисты, о которых я сказал, были в основном студентами – с течением лет становились аспирантами – и т. д.; среди них можно упомянуть Борю Городецкого, патриарха лингвистических олимпиад Алика Журинского, Вику Раскина, Анюту Поливанову, … (и еще где-то выше, на разных высотах заоблачности или подоблачности парили – или реяли – такие старшие участники олимпиадного дела, как Владимир Андреевич Успенский, Андрей Анатольевич Зализняк, Александр Евгеньевич Кибрик, Сандро Васильевича Кодзасова…). Пожалуй, особенно ладно мне было работать с ними в их студенческих ипостасях: наши знания по лингвистике были более или менее на одном уровне – уже через несколько лет они оставили меня где-то позади; и мы были в какой-то мере единомышленниками. Нам нравилось работать со школьниками – но олимпиады дело сезонное, и мы решили вести для школьников лингвистический кружок. Обсудили предполагаемую программу и принципы; один из наших принципов был довольно радикальный: если какая-то лингвистическая тема не может дать материала для (серии) лингвистических задач (не может быть «озадачена») – то это не относится к настоящей, хорошей лингвистике – и таких тем у нас в кружке не будет. Среди школьников-участников кружка могу вспомнить Лену Саввину, Лену Урысон, Олю Сундукову, Игоря Богуславского и, конечно, маленького Сережу Старостина. Мы хотели давать нашим школьникам не только безвредное и, возможно, для чего-то полезное занятие на лингвистическом материале – просто чтобы они не подпали под злотворное влияние улицы или «филологии» в преобладающем духе филологического факультета, в основном мутно-литературоведческом; а объяснить на этом материале важные понятия лингвистики (например, понятие ИКС емы / алло ИКСа), а также некоторые основные принципы любой научной деятельности (например, что на стадии готовности научного продукта его создатель должен четко понимать, о чем он, собственно, говорит, – а когда он представляет этот продукт другим, он должен представить его в такой форме, чтобы и другие могли это понять; или что подтверждением теории, имеющей отношение к реальности, не могут служить только «факты», выведенные из самой этой теории. Говорят, что есть профессора-лингвисты, доктора филологических наук, не понимающие этих принципов или, во всяком случае, не придерживающиеся их в своей работе – хотя их работа может быть в своей глубине ценна и содержательна). Если бы нас спросили, чему, собственно, мы хотели обучить школьников, мы бы, вероятно, сказали: зализнячеству. Наши ребята хватали это на лету; разве что Сережа Старостин не мог проникнуться вторым из упомянутых принципов – ну да у Сережи всё было впереди (но его оппозиция нам, проталкивающим этот принцип, была совсем не такая, как у гипотетических упомянутых выше профессоров: без обвинений в верхоглядстве и пены у рта).
Разумеется, на занятиях кружка мы давали лингвистические задачи – но не только задачи, и задачи не только в олимпиадном духе. Олимпиадная задача должна быть самодостаточна, не связана ни с чем другим; в то время как на занятии кружка можно сначала что-то объяснять, вводить какие-то понятия – потом давать задачи на материале того, что было объяснено – давать серии задач, проникающих в материал постепенно глубже; и т. д.. Кружок скорее сходен не с олимпиадой, а с популярной брошюрой (но на кружке это живее – с обратной связью и импровизированным разбором предлагаемых решений) или лекцией (только на лекции вряд ли можно давать задачи для решения слушателями).
У нас были планы и замыслы – конечно, не все из них осуществились. Мой неосуществленный замысел был: серия занятий кружка – или тоненькая книжка – или серия лекций – под хорошим, мне кажется, названием «Беседы о математической лингвистике и о лингвистике». Что касается математической лингвистики, то это должно было быть как бы законным для меня, математика, пропуском в область лингвистики (действительно, с чего бы математик говорил не о вопросах лингвистики, как-то связанных с математикой, а, скажем, о глагольных основах в языке маори?).
План каждой «беседы» мыслился так. Сначала вводится определенный класс математических объектов (если речь идет не о чем-то, что все и так знают); потом показывается, как это может быть, в принципе, применено к лингвистическому материалу. Это и есть некий фрагмент математической лингвистики; это не так уж интересно – лингвистика гораздо интереснее. Затем могут даваться лингвистические задачи, формулируемые и решаемые в рамках введенной техники; а потом рассказывается о чем-то серьезном лингвистическом, что может быть естественно с этим связано.
Более или менее продуманы у меня были две беседы; остальные виделись в тумане. Первая – об описании звуковых изменений в истории языка при помощи алгоритмов (математико-лингвистическая часть) и, в качестве собственно лингвистической части, рассказ о сравнительно-историческом языкознании и о законе Вернера. Вторая (под названием «Механизмы языка») – о применении тех же самых алгоритмов к грамматикам, а в качестве лингвистической части возвращение к сравнительно-историческому языкознанию – про метод внутренней реконструкции; здесь я предполагал использовать, в частности, задачи А.А.Зализняка, которые можно найти в сборнике: «Задачи лингвистических олимпиад. 1965 – 1975», М.: МЦНМО, 2006, стр. 516 – 545, подводящие решателя к воспроизведению соссюровского открытия ларингалов.
Это было тем более заманчиво, что обе работы – и Вернера, и Соссюра – были опубликованы в одном и том же 1878 году, и куда как хорошо было бы это написать к столетнему юбилею их открытий (я знал, в шестидесятые годы, что скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; сказку -то я рассказал тогда, в общих чертах, кое-кому, в частности, Петру Саввичу Кузнецову – на студенческой вечеринке выпуска 1967 года, и получил, в принципе, одобрение этого замысла – а дело так ни тогда, ни потом не сделалось. Ну да сейчас как раз 130-летний юбилей).
Сейчас мне не осилить две беседы – напишу первую (вторая еще никогда не была ни записана, ни вообще выражена словами; но ведь год 2008 – не последний юбилейный год). Приношу извинения знающим людям за неточности и пробелы в этой беседе: так, я даже не упоминаю Шлейхера или противопоставление сатэм / кентум.
Итак, в честь Сандро Васиьевича Кодзасова – научно-популярный текст: