– Или он всегда жил в Западном Йоркшире, ведь, по словам Дженкинс, ее везли гораздо дольше, – подсказал Селлерс.
– А возможно, – продолжила Чарли, – это был отвлекающий маневр, который впоследствии негодяй счел слишком утомительным. Он может жить в Спиллинге, поэтому и знал Дженкинс или слышал о ней, и просто катал ее вокруг города, чтобы сбить с толку.
– Догадки можно строить до бесконечности, – процедил Пруст.
– Кое‑чего мы не коснулись, – сказала Чарли. – Все женщины утверждают, что похититель знал их имена и подробности их жизни. Откуда? Нужно выяснить, что у всех этих женщин есть общего, кроме очевидного: средний класс, профессия, успешный бизнес. Наоми Дженкинс делает солнечные часы. Сандра Фригард – писательница, автор детских книг. Пруденс Келви – адвокат.
– Была, – поправил Комботекра. – После того, что с ней случилось, она не работает.
– С автором материала номер тридцать один уверенности нет, – продолжала Чарли, – но пишет она как образованный человек.
– Насильник задавал Дженкинс, Келви и Фригард один и тот же вопрос: «Каково быть успешной бизнес‑леди?» Будем считать это общим мотивом, – сказал Комботекра.
– Однако есть еще письмо на другом сайте, подписанное «Таня из Кардиффа», – напомнил Саймон. – Она официантка, пишет безграмотно. Успешной бизнес‑леди ее не назовешь.
– Таня была первой, – заметил Селлерс. – Может, проба пера? После чего он подумал: все было классно, но мне бы пташку покруче и зрителей побольше.
– А что? Вариант, – кивнула Чарли.
Пруст издал тяжелый вздох:
– Теперь нас ждет полет фантазии?
– Те двое, которых описывает Таня, ужинали в ресторане, где она работала. Из обслуги она осталась одна, время было позднее, парни пьяны. Возможно, это было первое нападение – спонтанное, под влиянием момента. Потом один из парней забыл или счел, что с него хватит и одного раза, зато другой вошел во вкус…
– Достаточно, сержант. Не изображайте из себя Стивена Спилберга. Так‑с, если это все… – Пруст потер руки.
– Таня из Кардиффа выбивается из общей картины, какова бы ни была причина. Так что давайте потянем за ниточку с «бизнес‑леди». Гиббс, возьмитесь за ассоциации деловых женщин и все такое.
– Я что‑то такое слышал вчера по Радио‑4, – подсказал Саймон. – О каких‑то организациях, объединяющих свободных предпринимателей. Дженкинс и Фригард работают на себя. Возможно, и преступник тоже.
– Келви не свободный предприниматель, – возразил Гиббс. – Точнее, не была таковой.
– Как у тебя с Ивон Котчин? – поинтересовалась у него Чарли.
– Займусь, – поскучнел тот. – Только мы от нее ничего не добьемся. Будет петь со слов Дженкинс.
Чарли сузила глаза.
– Ты уже должен был с ней поговорить. Жаль, что приходится повторять. Селлерс, покопайся в Интернете, не продает ли кто‑нибудь билеты на изнасилование в реале. Свяжись с организациями, которые помогают жертвам насилия. Вдруг у них есть контактные данные Тани из Кардиффа и автора письма номер тридцать один. То, что они пожелали скрыть свои данные на сайте, не значит, что данные неизвестны.
Селлерс поднялся, готовый немедленно исполнять приказ.
– Саймон, порыскай в поисках маленького театра. Я ничего не упустила?
– Боюсь, упустили. – У Комботекры был смущенный вид. – Маски для глаз. Каждую из женщин вернули на то самое место, откуда похитили. Каждую выбрасывали из машины с маской на глаза. Может, он как‑то связан с самолетами? Пилоту или стюарду не составит проблем достать любое количество масок.
– Неплохо, – отозвалась Чарли. – Хотя… маски и купить несложно, в любой аптеке «Бутс».
– М‑м‑м… – Комботекра покраснел. – Я не захожу в «Бутс».
Могла придержать язык, отчитала себя Чарли. Краем глаза она увидела, как Пруст пятится к своему кабинету.
– Сэр, мне бы к вам на пару слов.
Инспектор всей душой ненавидел, когда одна проблема следовала за другой без промежутка на достойный отдых.
– Если бы парой слов дело и ограничилось. Позвольте хоть выпить чашку нормального зеленого чаю, – прорычал Снеговик. В последнее время он без каких‑либо объяснений начисто отказался от молочных продуктов. – Ладно, сержант, ладно. Я буду у себя. Набрасывайтесь без колебаний.
– Он всегда такой? – спросил Сэм Комботекра, когда Пруст хлопнул дверью своей клетки.
– Он всегда такой. – Чарли скопировала манеру Сэма и ухмыльнулась. Комботекре никогда не догадаться, что она вне себя.
– Исключено. Будь это твоя отвратная идея, Зэйлер, может, я попробовал бы подсластить тебе пилюлю, хотя вряд ли, но это чья‑то отвратная идея. Обычно ты с ними сама легко расправляешься. – Пруст остановился, чтобы отхлебнуть из чашки. Он и раньше умудрялся звучно тянуть свой чай, наполовину разбавленный молоком, с тремя кусками сахара. По мнению Чарли, ее босс был самым духовно непросветленным из любителей зеленого чая.
– Я приняла такое же решение, сэр. Просто хотела согласовать с вами. Джульетта Хейворт однозначно заявила, что может открыть правду только при условии встречи с Наоми Дженкинс. Я не хотела отказываться от этого шанса, не посоветовавшись с вами.
Пруст небрежно махнул рукой:
– Ничего она не откроет, даже если мы согласимся. Ей надо поиздеваться над Дженкинс, только и всего. В итоге одна из них окажется в морге или в больнице, по соседству с Робертом Хейвортом. Нам и без того проблем хватает.
– Согласна, сэр. А как насчет встречи Джульетты Хейворт и Наоми Дженкинс в моем присутствии? Я бы вмешалась при необходимости. Если Джульетта согласится…
– С какой стати? Она ведь четко сказала: наедине с Дженкинс. И с какой стати соглашаться самой Дженкинс?
– Наоми уже согласилась. Правда, при одном условии.
Пруст так и подскочил со стула, возмущенно тряся головой.
– У каждого наготове условие! У Хейворт, у Дженкинс! Если Роберт Хейворт выкарабкается, наверняка свое выставит. Что‑то с вами не так, сержант, если они считают, что имеют право на нас давить.
«Почему со мной что‑то не так?» – чуть не крикнула Чарли. В глазах Пруста, в глазах Оливии. Из‑за ссоры с сестрой Чарли чувствовала себя паршиво. Надо будет исправить ситуацию, и поскорее. Она вела себя как последняя дура. Услышала имя Грэм – и все, от такого совпадения крышу снесло. Вымышленный приятель ожил, и она попалась. Та к и объяснит Оливии. Сегодня же вечером, хватит тянуть.
Секс‑Тиранозавр. Чарли постаралась выкинуть из головы оскорбление сестры и предприняла слабую попытку оправдаться перед шефом.
– Сэр, я вела это дело в точности так, как и…
– Знаешь, что сказала мне недавно Аманда?
Чарли вздохнула. Аманда – дочь Снеговика, изучает социологию в университете Эссекса. У нее, кстати, тоже день рождения не за горами. Не забыть бы обвести нужную дату кружком в календаре Пруста.
– Она сказала, что двенадцать ее однокурсников – двенадцать! – на экзаменах требуют к себе особого отношения. У них, видите ли, дислексия[16]или… как там?
– Наоми Дженкинс согласилась на встречу с Джульеттой Хейворт при условии, что ее отвезут в больницу к Роберту Хейворту. – Поймав разъяренный взгляд Пруста, она быстро добавила: – Дженкинс не просила оставить ее наедине с Хейвортом. Я буду рядом.
– Не тупи, сержант! – уже в голос заорал босс. – Ее подозревают в покушении на жизнь человека! На жизнь Хейворта! Как мы будем выглядеть, если пресса пронюхает? К концу недели всем отделом будем ящики с овощами таскать в ближайшей лавке.
– Я бы согласилась, сэр, если бы Хейворт был в сознании, но поскольку это не так и поскольку вообще нет уверенности, что он выживет…
– Нет, сержант! Нет!
– Сэр, надо быть гибче!
Брови Пруста медленно сдвинулись. Молчание длилось очень долго.
– Мне? Правда?
– Я так считаю, сэр. Ситуация очень тревожная. А ключ к разгадке – в отношениях. Между Хейвортом и Дженкинс, между Хейвортом и его женой, между Джульеттой и Дженкинс. Если они выражают желание увидеть друг друга – в любом сочетании, – мы не должны упускать шанс. «За» перевешивает «против», сэр. Разумеется, кто‑то из нас всегда должен быть рядом. Из поведения Дженкинс у койки Хейворта можно извлечь чрезвычайно важную информацию…
– То есть если она у тебя на глазах достанет из кармана булыжник?
– И из общения Джульетты и Дженкинс тоже, сэр.
– Я уже ответил, сержант!
– Саймон на моей стороне, сэр, если это имеет значение. Он считает, что мы должны согласиться на обе встречи.
– Это имеет значение. Теперь я категорически против любых ваших предложений. Уотерхаус! – презрительно фыркнул Пруст. Тон подразумевал: только не этот ни на что не годный тюфяк. Хотя Саймон закрыл больше дел, чем любой из подчиненных Пруста, включая Чарли. – Кстати…
– Да, сэр?
– Что с Гиббсом?
– Не знаю.
«И не интересуюсь».
– Ну так узнай. И направь на путь истинный. Шатается тут как привидение на банкете. Селлерс сообщил вам идею?
– Идею Гиббса?
– Да не Гиббса, а свою собственную. Он предлагает подарить Гиббсу на свадьбу солнечные часы.
Чарли не удержалась от улыбки.
– Нет, мне ничего такого не говорили.
– Селлерс предлагает часы с юбилейной линией для даты свадьбы. Лично я сомневаюсь. Видишь ли, сержант, нельзя нанести юбилейную линию только для одного дня в году. Я тут кое‑что об этом почитал… Каждая такая линия будет соответствовать двум дням, поскольку у каждой даты есть двойник. Наступит день, когда склонение Солнца будет таким же, как и в день свадьбы Гиббса. Так что этот… называется… ах да, нодус… будет отбрасывать тень на линию этого второго дня точно так же, как и на юбилейную линию Гиббса. – Пруст покачал головой: – Нет, не нравится мне эта идея. Слишком все мудрено. Порядка нет.
Чарли не сказала бы наверняка, о чем в данный момент речь.
– Однако благодаря идее Селлерса у меня тоже одна появилась. Помнишь, на задней стене участка, снаружи, часы висели? Теперь там пустое место. Вот бы туда солнечные часы. Сколько они будут стоить, как думаешь?
– Не знаю, сэр. – Чарли представила беседу Пруста с суперинтендантом Бэрроу по поводу солнечных часов и чуть не расхохоталась. – Если хотите, спрошу у Наоми Дженкинс.
– Ну‑ну, еще чего не хватало. Мы не имеем права с ней связываться. И вообще, надо с начальством согласовать. Не думаю, чтобы очень дорого, правда? Сотен в пять уложимся?
– Не имею представления, сэр.
Пруст взял со стола толстую книгу и принялся листать.
– Уотерхаус купил мне. Очень любезно с его стороны. Тут одна глава есть про настенные солнечные часы… где она? Бывают такие часы, которые крепятся прямо на стену…
– Хотите, я все узнаю, сэр? Цены, сроки изготовления и все прочее. Вы так заняты. – Чарли знала, чего ждет от нее Пруст.
– Превосходно, сержант! Благодарю. – Пруст расцвел, и Чарли, к собственному конфузу, покраснела от удовольствия. Должно быть, это в натуре человека – жаждать одобрения от людей, скупых на похвалу.
Она повернулась к двери.
– Сержант?
– Да, сэр?
– Надеюсь, тебе ясна моя точка зрения? Мы никак не можем согласиться на встречу Джульетты Хейворт и Наоми Дженкинс наедине, без присутствия полицейских. Нельзя также позволить Наоми Дженкинс остаться без присмотра в палате Хейворта. Риск слишком велик.
– Как скажете, сэр, – осторожно произнесла Чарли.
– Наоми Дженкинс и Джульетта Хейворт должны понять, что здесь условия ставим мы. Если эти две встречи… очень короткие… состоятся, то на глазах у наших сотрудников. Не просто сотрудников – на твоих глазах, сержант. И никаких отговорок про объем работы или стресс. – Пруст скривился. – Это твоя забота, не перекладывай ее на плечи простых детективов.
Чарли напустила на себя мрачный вид, но в душе ликовала.
– Слушаюсь, сэр.
Глава пятнадцатая
Пятница, 7 апреля
– Что тебе известно о моем муже? – спрашивает Джульетта.
– Что он меня любит.
Она смеется.
– Это касается тебя, а не его. Что ты знаешь о Роберте? Хотя бы о его семье.
Детектив‑констебль Уотерхаус берет ручку. Обменивается с сержантом Зэйлер взглядом, который мне не удается расшифровать.
– Роберт не видится ни с кем из родных.
– Ответ правильный.
Указательным пальцем Джульетта рисует в воздухе «галочку». Другой рукой она все трет и трет бровь, будто пытается распрямить тонкую дугу. Магнитофон записывает наши слова. А моя память записывает жесты Джульетты, выражение ее лица. Это твоя жена, та женщина, которая часто обсуждала с тобой самые обыденные темы – ремонт машины, разморозку холодильника – пока чистила зубы, с полным ртом пасты. Вот насколько она была близка с тобой.
Чем внимательнее я буду к ней приглядываться, чем дольше просижу напротив нее в невзрачной комнатушке полицейского участка, тем обычнее она для меня станет. Та к бывает: чувство брезгливости отвращает тебя от картины с изображением жуткого уродства, но если заставишь себя ее рассмотреть, свыкнуться с каждой деталью, то вскоре она превращается в нечто заурядное и уже не вызывает страха.
Помогает напоминание самой себе, что у Джульетты теперь общего с тобой не больше, чем у меня. Говорят, супружество – всего лишь формальность. Обычно я не согласна, но не в нашем случае. Вы с Джульеттой сейчас настолько далеки друг от друга, насколько это возможно для мужа и жены; разделены не расстоянием, не стенами твоей палаты и ее камеры, но фактом, что она пыталась тебя убить. Если ты очнешься – когда ты очнешься, – ты ни за что ее не простишь.
– Я знаю, что у Роберта три сестры, одну зовут Лотти. Лотти Николс. – Мне пришлось вытягивать эти сведения из тебя, и потом я так терзалась чувством вины, что больше не спрашивала никаких имен.
Еще один визгливый смешок Джульетты – будет что послушать детективу Уотерхаусу и сержанту Зэйлер. Но они не запомнят ее холодные пустые глаза, а я никогда не забуду.
– Ну и почему Роберт никогда не общается с сестрами? – спрашивает Джульетта.
Я помню твой ответ дословно, но для Джульетты перефразирую:
– Они считают, что он недостаточно хорош для них. И тем самым доказали, что они недостаточно хороши для него.
– Это я стала причиной семейной вражды! – гордо заявляет Джульетта. – Держу пари, этого Роберт тебе не сообщил. Вся его семейка пришла в ужас, когда он связался со мной. Форменное безобразие. А ведь я им ничего плохого не сделала! А мой муж случайно не упоминал о том, что одна из его сестер… или все его сестры… э‑э… как бы выразиться… мертвы? – Она подается вперед, бледно‑голубые глаза сверкают.
– То есть как?
Зэйлер и Уотерхаус поражены не меньше моего, но молчат. Твои сестры… мертвы? Одна из сестер или все сестры. Быть не может. Джульетта врет. Наверняка врет. Если только не случилась какая‑нибудь трагедия…
Мне приходило в голову, что трагедии – твоя стихия. Ты полон страсти и скорби, как осужденный, которому перед виселицей выпал миг свидания с любимой.
Когда мы впервые оказались вместе, когда поняли, что наш пыл обоюден, я брякнула как идиотка: «Фантастика! И никаких ловушек, ни одной загвоздки? Поверить не могу!»
Ты глянул на меня, будто только что обнаружил, что переспал с пациенткой дурдома. «Загвоздка есть, и еще какая», – сказал ты.
– Вот я и гадаю, кто расколошматил Роберту мозги, – доверительно мурлычет Джульетта, будто обсуждая последние события телесериала. – Само собой, не ты. Ты Роберта обожаешь. Ты его пальцем не тронула бы, а?
– Именно. – Она не заденет меня словами о том, чем я горжусь. – Это сделали вы. Все знают. Роберт знает. Когда очнется, он подтвердит, что это были вы. Хотели его убить? Или семейная ссора плохо закончилась?
Джульетта ухмыляется сержанту Зэйлер:
– Натаскали? Ну прямо член вашей компашки. – Она поворачивается ко мне: – Может, ты и есть из их компашки? Я не знаю, где ты работаешь. В полиции?
– Нет.
– Прекрасно. Такой иронии судьбы я бы не вынесла. – Она снова наклоняется: – Почему ты любишь моего мужа?
– Что вы имеете в виду?
– Простой вопрос. Внешне Роберт ничего себе, хотя и жирноват стал. Он был постройнее, когда мы познакомились. Но разве физического притяжения достаточно? Ты ведь успела понять, какой он жалкий тупой мерзавец?
– Во вторник я сделала заявление. – Я смотрю ей в глаза, чтобы не встретиться взглядом с сержантом Зэйлер или Уотерхаусом. – Солгала, что он меня изнасиловал. Чтобы полиция начала его искать.
– Так и есть, больная на всю голову, – хихикает Джульетта.
– Откуда вы узнали подробности моего заявления?
Она улыбается:
– А зачем было врать про изнасилование? Сказала бы, что он тебя избил или, к примеру, сумочку стянул.
– Притвориться проще, – отвечаю я после долгой паузы. Меня бесит, что на свете не меньше женщин, которые притворяются изнасилованными, чем тех, которые притворяются, будто ничего подобного с ними не произошло. – Синяков на мне не было, так что в побоях я вряд ли могла его обвинить.
– Ничего ты не врала, – уверенно говорит Джульетта. – Тебя изнасиловали. Правда, не Роберт. Но я точно знаю, что с тобой сделали. Та к и вижу сцену за сценой, кадр за кадром. – Она щелкает языком и жмет пальцем воображаемый затвор фотоаппарата.
Я надолго теряю дар речи. И наконец шепчу:
– Невозможно… Или вам показали мое заявление?
– Никто мне никаких заявлений не показывал. Может, я и не на все твои вопросы отвечаю, но учти – я не вру. Если говорю – значит, правда.
– Хотите прекратить, Наоми? – спрашивает сержант Зэйлер. – Ваше право, в любой момент.
– Все нормально, – отвечаю я, хотя мне приходится напомнить себе, что эта ледяная в своем спокойствии женщина – та самая Джульетта, которая слишком пуглива, чтобы ответить на телефонный звонок, слишком безвольна, чтобы освоить компьютер, слишком слаба, чтобы работать. Та самая, из‑за которой ты отказался от ночных смен, поскольку ей страшно оставаться дома одной.
Вспомнив все, что ты мне рассказывал о ней, я меняю тему:
– А вас не узнать. Раньше вы были робкой, нервной. Боялись собственной тени, во всем зависели от Роберта.
– Точно. – Она улыбается. Для нее это игра. И она играет с удовольствием.
– Теперь вы совсем другая.
– А я… как это говорится? Обрела новые силы. – Фыркнув, она косится на Зэйлер, будто надеясь произвести на сержанта впечатление.
– После того как стукнули Роберта по голове кирпичом?
– Кирпичом? Роберту разбили голову камнем, заменявшим дверной упор. Разве эти милые офицеры не удосужились ознакомить тебя с основными фактами? Весь камень в моих чертовых отпечатках, но я ведь могла взять его в руки и после нападения, верно? Обезумевшая от горя жена, обнаружив своего умирающего мужа…
– Хилая, слабовольная трусиха не может вмиг превратиться в хладнокровную, расчетливую, уверенную в себе лгунью. Даже если вы потеряли голову и набросились на мужа, когда узнали, что у него роман на стороне.
Вид у Джульетты скучающий, даже разочарованный.
– О тебе и Роберте я узнала еще до Рождества, – сообщает она. – Как ты верно сказала, я во всем зависела от мужа, вот и помалкивала. И терпела. Теперь скажи, что я ничтожество.
– Тогда почему неделю назад вы напали на Роберта? Он сказал, что уходит ко мне? Поэтому вы решили его убить?
Она молчит, изучая свои ногти. И наконец говорит:
– Ты права. Хилая, слабовольная трусиха вряд ли кардинально изменится даже после серьезного события в жизни.
– Другими словами, вы не всегда были хилой и трусливой?
– О! – Джульетта закрывает глаза. – Не скажу «тепло», но ты уже и не в Арктике.
– Вы только притворялись слабой и беззащитной, – высказываю я вслух неожиданную догадку. – Ненавижу таких женщин. Они вполне самостоятельны, но стоит на горизонте замаячить мужчине – тут‑то они и становятся ах какими беспомощными. Вы убедили Роберта, что без него вам не выжить, поскольку иначе он вас бросил бы!
– Ой, мамочки. Боюсь, тебя откинуло обратно в вечную мерзлоту, к Эрнесту Шеклтону и Роберту Фалкону Скотту[17]. Возможно, тебя некоторое время не будет. – Джульетта обращается к сержанту Зэйлер: – Цитата точная?
– Зачем это? – Я гну свое. – Вам не хотелось работать? Проще было дома сидеть, на шее у Роберта?
– Я любила свою работу… До того как бросила. – Лицо Джульетты искажается.
– Чем вы занимались?
– Делала глиняные домики.
Зэйлер и Уотерхаус записывают.
– Я их видела. Вся ваша гостиная ими заставлена. Мерзость. – Пульс ревет у меня в ушах от напряжения: я пытаюсь отогнать образ гостиной Джульетты. Твоей гостиной.
– Ты бы по‑другому заговорила, если бы я сделала копию твоего дома. Ко мне люди потоком шли за своими глиняными домами. Я их точно повторяла, вплоть до мельчайшей детали. Я любила это занятие. Могу и тебе сделать, если хочешь. Уверена, мне разрешат работать в тюрьме. Разрешите ведь, сержант Зэйлер? Если честно, руки чешутся взяться за работу. А знаете что? Если вы трое сфотографируете свои дома с фасада, сзади и с боков и принесете снимки мне – копии вам обеспечены.
– Почему вы бросили работу, если так ее любили? – спрашиваю я.
– Добро пожаловать домой, мистер Шеклтон. – Она ухмыляется. – Пару пальцев на ногах отморозили, зато живы. Ну что же вы, придвигайте кресло, садитесь поближе к камину.
– Что вы несете?! – взрываюсь я.
Джульетта разражается хохотом:
– Веселуха! Все равно что быть человеком‑невидимкой. Калечь любого – никто тебе ничего не сделает…
– … разве что бросят гнить в тюрьме, – заканчиваю я.
– А я и в тюрьме неплохо проживу. – Джульетта оборачивается к сержанту Зэйлер: – Можно меня пристроить в тюремную библиотеку? Я буду возить тележку с книгами и раздавать их по камерам. В фильмах такого человека в тюрьме уважают.
– Почему вы так себя ведете? Вы согласны до конца жизни сидеть за решеткой? Так почему бы не сказать полиции то, что все хотят знать. Ведь это вы пытались убить Роберта? И почему?
Джульетта вскидывает выщипанные до невозможности брови.
– На одно «почему» я отвечу. Легко. Из‑за тебя. Вот почему я не колюсь как послушное яйцо. Ты даже не представляешь, насколько твое существование, твое место в жизни Роберта все меняет.
Глава шестнадцатая
07/04/06
– Какой ужас! Если бы я знала, что Наоми в тюрьме, тотчас примчалась бы. Почему она мне не позвонила?
Ивон Котчин, подтянув колени к подбородку, сидела на выцветшем голубом диване посреди хаоса гостиной в доме своего бывшего мужа, в кембриджском Большом Шелфорде. Пол в комнате едва угадывался под кружками с недопитым чаем и кофе, скатанными носками, пультами от разнообразной техники, старыми газетами и невскрытыми конвертами с рекламным мусором.
В доме несло марихуаной, подоконник был завален кусками жженой фольги и пустыми пластиковыми бутылками с дырами в боку. От Ивон пахло шампунем и дорогими духами, и выглядела она здесь, в своем красном облегающем джемпере и модных черных брючках, совершенно неуместно. Более чем неуместно: изгоем.
– Не в тюрьме, – уточнил Крис Гиббс. – Ее задержали для дачи показаний.
– А теперь отпустили под поручительство, и она уже дома, – добавила Чарли.
Она присоединилась к Гиббсу – решила убедиться, что он на уровне проведет допрос бывшей жилицы Наоми Дженкинс. На вчерашнем совещании Гиббс ясно дал понять, что не рассчитывает вытянуть из Котчин что‑то существенное. Чарли опасалась, как бы он не схалтурил ради оправдания собственного прорицания.
– Под поручительство? Ох… – Ивон сжала пачку «Консула». В другой руке она держала желтую зажигалку. – Не могла Наоми сделать что‑то настолько плохое!
– А что она вообще сделала?
Котчин отвела глаза, зашелестела целлофановой оберткой.
– Ивон? – подстегнула ее Чарли. «Да открой ты наконец чертову пачку и закури!» Чарли не выносила неорганизованность и нерешительность.
– Я предупредила Наоми, что все вам расскажу. Я не обещала ей молчать, так что я вроде ее не предаю…
– О чем молчать? – Гиббс навострил уши.
– Лучше вам узнать раньше, чем Роберт… С ним все будет в порядке, правда? В смысле… если он так долго продержался…
– Вы утверждали, что никогда не видели Роберта Хейворта, – напомнила Чарли.
– Так и есть.
– О чем вы обещали молчать? – настаивал Гиббс.
– Она сказала неправду. Соврала о том, что Роберт ее изнасиловал. Я ушам своим не поверила, когда услышала, но… Она решила, что иначе вы не станете искать Роберта.
– Вы уверены, что она солгала? – спросила Чарли.
– Абсолютно уверена. Наоми боготворит землю, по которой он ступает.
– Известны случаи, когда женщины влюблялись в насильников.
– Только не Наоми.
– Откуда такая уверенность?
Котчин задумалась.
– Надо знать Наоми. Мир для нее делится на белое и черное. Она борец за справедливость. Заводит речи о возмездии, если кто‑то занял ее место для парковки. – Ивон вздохнула. – Послушайте, лично я совсем не в восторге от Роберта Хейворта. Я с ним не знакома, но со слов Наоми… И все‑таки повторяю: Роберт ее не насиловал. Разве она сама не призналась, что соврала? Роберта ведь нашли. Она обещала сразу снять обвинение.
– Все гораздо сложнее. – Чарли открыла папку, разложила на диване рядом с Ивон копии писем трех жертв насилия, ткнула пальцем в письмо семьдесят два, подписанное буквами Н. Д. – Посмотрите. Здесь инициалы Наоми и дата – восемнадцатое мая 2003 года. Когда Наоми пришла к нам во второй раз, с ложным заявлением насчет Роберта Хейворта, она назвала веб‑сайт «Расскажи, чтобы выжить» и номер своего письма.
– Но… Ничего не понимаю. – Ивон побелела. – В 2003 году Наоми даже не знала Роберта.
– Прочитайте два других, – предложил Гиббс.
Ивон не хватило силы духа или фантазии, чтобы выдумать причину для отказа. Она начала читать, сузив глаза, словно в попытке отгородиться от самых страшных слов или смягчить их.
– Что это? При чем тут Наоми?
– В заявлении вашей подруги о том, что Роберт Хейворт над ней надругался, много деталей, схожих с описанными здесь, – ответил Гиббс.
– Как такое может быть? – Ивон Котчин была на грани паники. – Мне ума не хватит во всем этом разобраться. Объясните!
– Еще два похожих случая произошли в Западном Йоркшире, – сообщила Чарли. – Не вы одна, Ивон, хотите разобраться. Мы должны знать, кто изнасиловал этих женщин, Роберт Хейворт или кто‑то другой. И надеемся на вашу помощь.
Котчин сжала пальцы, сминая сигаретную пачку.
– С Наоми такого не могло случиться. Она бы мне рассказала. Я ее лучшая подруга.
– Вы тогда жили у нее? Весной 2003‑го?
– Нет. Но я знала бы. Мы дружим со школы, всем делимся друг с другом. И вообще… весной того года с ней все было нормально. Она была такой же, как всегда. Энергичная, сильная.
– Хорошая у вас память, – удивилась Чарли. – Я вот не могу вспомнить, в каком настроении были мои друзья три года назад.
Котчин напряглась.
– У нас с Беном… как раз плохая полоса началась, – пробормотала она. – Первая из многих. Все было скверно. Я у Наоми раза два в неделю ночевала, если не чаще. Она повела себя как настоящий друг. Кормила меня, отвечала на письма клиентов, разруливала с ними – от тоски я не могла работать. Она заталкивала меня в душ и заставляла чистить зубы. Без нее я превратилась бы в животное. Кто‑нибудь из вас на себе ощутил, что такое разбитый брак?
Чарли не удалось расшифровать звук, который издал Гиббс. Она покачала головой:
– Нет.
– Тогда вы не можете представить, насколько это больно и гибельно для человека.
– Понимаю, – сказала Чарли. – Странно одно: почему вы живете здесь после ссоры с Наоми? Женщины, как правило, не бегут с проблемами к бывшим мужьям.
Котчин сконфуженно потупилась.
– Мои родители с головой в работе. Они не любят, когда у них подолгу гостят. А у всех подруг, кроме Наоми, – есть мужья или дети. Я не знала, куда пойти.
– Для того и существуют гостиницы. Или вы собираетесь помириться с Беном? – спросила Чарли. – Поэтому вы здесь?
– Вас это не касается. Мы с Беном не сошлись, если вы об этом. Я живу в гостевой комнате.
– А почему вы разошлись?
Спросить не помешает, подумала Чарли, хотя информация, скорее всего, к делу не относится. Разве что… У Чарли родилась гипотеза. Маловероятная, но пренебрегать ничем не стоит.
– Я не обязана говорить на эту тему! – возмутилась Ивон. – Зачем вам все это?
– Отвечайте на вопрос. – Тон Гиббса обещал массу неприятностей.
– Бен слишком много пил. Ясно? И не хотел работать.
– Дом немаленький. – Чарли обвела взглядом гостиную. – О‑о, домашний кинотеатр… Вот вы говорите, что Бен не работает. Откуда тогда все это?
– Наследство, – с горечью ответила Ивон. – Бен ни дня в жизни не работал. Ему и не придется.
– Вы упомянули о плохой полосе…
– В январе 2003 года, пока я навещала брата и его семью, Бен с кем‑то переспал. К моему возвращению женщины уже не было, но я нашла в постели использованный презерватив и дешевую сережку. И Бена – спящего или, точнее, в беспамятстве. Он был пьян и не смог замести следы.