Константин Фрумкин
Неудержимое нарастание свободы
Константин Григорьевич Фрумкин — российский журналист, философ, культуролог. Автор книг и статей философской и культурологической тематики, в том числе на темы философии сознания, теории фантастики, теории и истории драмы, а также социальной футурологии. Один из инициаторов создания и координатор Ассоциации футурологов.
Расширение пространства выбора
Свобода — самое блистательное, самое обманчивое и самое неясное понятие политической философии. Метафизики не уверены, что у человека вообще имеется свобода воли. Но, по крайней мере, социологи не могут отрицать, что у человека бывает свобода выбора. И если ситуации выбора считать проявлением свободы, то свободы становится в нашем обществе все больше. Конечно, мы не хотим сказать в некоем высоком смысле, что человек становится свободнее — просто все большее количество вещей, которые ранее воспринимались как судьба и безальтернативннаяданность, теперь могут быть изменены, причем человеку предлагается на выбор — произвести изменение или отказаться от него. Принцип выборности властей в политической сфере есть только самый известный пример такого процесса. Однако все больше мест и маршрутов становится возможным выбрать для возможных путешествий, все больше товаров требуют выбора в магазинах, население все легче меняет местожительства, профессии, цвет волос, вероисповедания и даже пол.
Ослабления жесткости взаимной увязки разных значений личностных параметров между собой означает гораздо большую свободу варьирования ими, а значит, в результате большее их разнообразие. Рост свободы есть, по сути, другая сторона роста социального разнообразия. Об этом, в частности, говорится в книге американского социолога Марка Пена «Микротенденции», где отмечается, что общество становится все более мозаичным и у любого предмета имеется множество вариантов, которые можно выбирать: «Во время └Бостонского чаепития“ в 1773 году за борт выкинули, наверное, только одну марку чая — └Английский завтрак“. Если бы сегодня американцы инсценировали этот бунт, в бухте плавали бы сотни сортов чая— от жасминового без кофеина и мятного марокканского до сладкого тайского. Нельзя купить даже картофельные чипсы, не выбирая между печеными, жареными, обезжиренными, солеными или с вкусовыми наполнителями, разнообразие которых поражает: барбекю, лук, перец и тому подобное. Мы живем в мире, наполненном вариантами выбора». В итоге эту тенденцию Пенн называет «взрывным ростом свободы выбора»1. Здесь, по сути дела, мы понимаем под свободой то, что имел в виду Ницше, когда в работе «Человеческое, слишком человеческое» истолковывал понятие «свободный ум»: «Свободным умом называют того, кто мыслит иначе, чем от него ждут на основании его происхождения, среды, его сословия и должности или на основании господствующих мнений эпохи»2.
Уже само появление человека в процессе биологической эволюции означало прежде всего увеличение разнообразия реакций живого существа на ситуацию. Как писал философ Николай Гартман, если поведение животного детерминировано ситуацией и инстинктами, если животное «просто делает то, что вынуждено делать», то в человеческом обществе «ситуация не говорит человеку, └как“ он должен поступить, она оставляет ему свободу делать так или иначе»3.
Развитие социума приводит к его усложнению и дифференциации к увеличению количества и разнообразия относящихся к социальной сфере факторов и элементов. Однако всякий элемент такого рода является фактором поведения, и, следовательно, чем дифференцированнее общество, тем сложнее поведение, и тем больше возникает дифференцировавшихся объектов, между которыми приходится выбирать. Дьердь Лукач пишет об этом так: «Чем более развито общество как таковое, тем более многообразных частных решений оно требует от каждого своего члена, при этом во всех областях жизни, тем более в близких, по существу, областях, могут обнаруживаться с точки зрения ожидаемой реакции большие различия: вспомним о торговле и бирже, о поведении детей дома и в школе и т. д, и т. п. Внутренняя дифференциация всего общества постоянно побуждает или даже вынуждает отдельных его членов к принятию альтернативных решений в их кажущемся бесконечным множестве...»4
При желании эмансипационные процессы, связанные с началом Нового времени, можно было бы обозначить как вторую «революцию выбора» — первая произошла в рамках биологической эволюции, когда проснувшаяся «разумность» эмансипировала человека от жесткой власти биологических инстинктов. В частности, как отмечает социолог ЗигмунтБауман, возникновение западного индивидуализма было связано даже не в том, что индивид «эмансипировался» от власти авторитета, а в том, что источник авторитета раскололся на многие, «социальная необходимость заговорила многими голосами», появился конфликт авторитетов, идеологий и нормативных систем — и индивид получил власть арбитра, выбирающего между разными «традициями» и «социальными инстинктами»5.
В некотором смысле развитие цивилизации связано с развитием сферы применимости человеческой свободы — разумеется, последнюю надо понимать не метафизически, как свободу воли, а формально, как возможность совершать выбор между альтернативными возможностями. Социологическая свободы, данная Зигмунтом Бауманом в его книге «Свобода», может быть интерпретирована именно как история открытия «Пространства», в котором человеку предоставляется свобода выбора. Если до капитализма свобода воспринималась скорее как возможность уклоняться от налоговых и военных повинностей, то в раннем капитализме к этому добавилась также свобода конкуренции на рынке и индивидуалистическая свобода интерпретации арбитража авторитетов, в то время как в последние десятилетия все это затмил блеск свободы потребительского поведения.
Те, кто критикуют западное понятие свободы, обычно говорят, что сам акт выбора еще ничего не значит: покупатель в супермаркете выбирает лишь среди тех товаров, которые разработали для него корпорации, а избиратель выбирает между кандидатами, предложенными правящими партиями, да еще под воздействием зомбирующего гипноза рекламы и СМИ. Все эти аргументы в большей или меньшей степени резонны, но они все-таки не отрицают того факта, что самих ситуаций, в которых приходится выбирать, становится все больше и что акт выбора как социальный феномен становится все более распространенным. Нельзя не согласиться с Френсисом Фукуямой, написавшем: «Свободы выбора — будь то свобода выбора кабельных каналов, дешевых торговых центров или друзей в Интернете — приобретают всеболее неограниченный характер»6.
При данном понимании свобода есть пространство, на котором возникает и развивается рефлексия — поскольку, когда появляется случай совершить выбор, это создает повод для того, чтобы человек вгляделся в себя и осознал, чего же он на самом деле хочет. Именно поэтому расширение сферы выбора в человеческом обществе можно было бы назвать рефлексивным прогрессом человечества.
Часто против понятия свободы выдвигается аргумент, что развитие цивилизации сопряжено с появлением сил, никак человеческим сознанием не контролируемых, — например, воспетых Марксом автономно развивающихся «производительных сил», стихии мирового финансового рынка или неконтролируемой обществом бюрократии. Здесь нельзя возражать: социальные процессы становятся все более массовыми и сложными, и прозрачности общества для разума это не способствует. Но, опять же, появление таких неподвластных разуму сил никак не противоречит противоположному утверждению — что в обществе становится все больше поводов для совершения выбора. Если угодно, расширение сферы свободного выбора и усложнение общества есть два противоположно направленных процесса, развивающихся параллельно.