Чертанов полагал, что серийные убийцы – народ в высшей степени честолюбивый. Известно, что многие из них собирают о себе вырезки из газет и оклеивают ими стены своего жилища. Если маньяк злодействует длительное время, то подобных статей у него может набраться на несколько папок. Где‑то в глубине души у Михаила таилась надежда, что маньяк, прочитав статью о себе, надумает выйти на контакт. Но этого не произошло. Вместо этого совсем недалеко от того места, где любителем сморчков был обнаружен труп девушки, было найдено еще одно тело молодой женщины, убитой, судя по всему, совсем недавно.
О страшной находке Чертанову сообщил дежурный офицер казенным голосом, без всякого эмоционального всплеска. Для парня это был обыкновенный рабочий эпизод, пусть страшный, но рядовой. В большом городе смерть – дело каждого дня, и очень часто ее причины имеют криминальный характер. А потому следовало поберечь душевные силы, иначе никакого здоровья не хватит.
В произошедшей трагедии Чертанов обвинял исключительно себя. Статью Мучаева маньяк мог воспринять как вызов, а потому решил нанести ответный удар. Собственно, так оно и было, если труп женщины был обнаружен недалеко от того самого места, где была найдена первая жертва. Это убийство следовало воспринимать так, словно маньяк хотел сказать: «Рано вы меня хороните, я здесь, я существую и способен принести вам немало неприятностей!»
Услышав роковое сообщение, Чертанов невольно потянулся к холодильнику. Первой его реакцией было желание заглушить голос совести стаканом холодной водки. По опыту он знал, что подобная терапия весьма эффективна под селедочку, в одиночестве можно сполна предаться самобичеванию. Михаил даже откупорил бутылку, но в последний момент остановился, решив, что ситуацию должен воспринимать адекватно. В такие минуты он превращался в сплошной оголенный нерв.
Подняв трубку телефона, он набрал номер психотерапевта Шатрова.
– Дмитрий Степанович?
– Слушаю, – отозвался равнодушный голос.
Чертанов невольно позавидовал его спокойствию.
– Это майор Чертанов. Вы сказали, что я могу позвонить вам, если вдруг у нас возникнут проблемы….
– Говорил. Мне выезжать? – ответил Шатров все тем же невозмутимым голосом. – Мне бы хотелось осмотреть труп на месте. От того, как он лежит и что именно произошло с телом, зависит и точность психологического портрета преступника.
– Пока вы не осмотрите труп, его не уберут… Я уже отдал распоряжение.
– Вот и прекрасно!
– За вами уже выехала машина.
– Хорошо, я жду.
* * *
То, что Дмитрий Степанович был не брезглив, выяснилось с первых же минут его работы. Он заглядывал в такие места, что у всякого нормального человека от смущения свело бы скулы. Но мнение окружающих его не интересовало. Возможно, он даже и не видел людей, обступивших место преступления. В настоящий момент наибольший интерес у него вызывал труп молодой девушки, лежащей на уже подсохшей поляне.
Проделав свою работу, он снял резиновые перчатки, аккуратно свернул их и положил в сумку. После чего долгим взглядом обвел людей, стоящих по ту сторону оградительной ленты. Отыскав среди них Чертанова, он приподнял узенькую ленточку и уверенно прошел под ней.
– Вы что‑нибудь обнаружили? – не скрывая волнения, спросил Чертанов.
– Кажется, я начинаю понимать, с кем нам приходится иметь дело. Случай более серьезный, чем я представлял в самом начале, – неторопливо заговорил Дмитрий Степанович. – Судя по тому, как действовал убийца, он очень хладнокровный человек и совершенно ничего не боится. Среди маньяков подобные экземпляры встречаются нечасто… Посмотрите, как лежит девушка, – кивнул Шатров в сторону трупа.
Девушка лежала, вытянувшись во весь рост, ноги согнуты в коленях и слегка раздвинуты. Черное платье поднято к шее, а вот лицо выглядело совершенно безмятежным. В нем нельзя было увидеть предсмертной муки. Руки раскинуты по сторонам, словно она собиралась взлететь. Наверняка у нее бы получилось, жаль только, что полет был прерван.
Чертанов понимающе кивнул.
– И какие ваши выводы?
– Видите, у нее раскинуты руки?
– Вижу, – негромко ответил Михаил.
– Согласитесь, что для женщины, которую насилуют, а потом должны убить, это весьма неестественное положение. Руки у женщины в таких ситуациях всегда в борьбе. Если так можно выразиться… Они одновременно и оружие, и щит! Например, она может расцарапать лицо насильнику. В данном случае ничего такого не происходило. Сопротивления не было, следовательно, они были знакомы. Я так могу предположить… Я даже не исключаю того, что они были очень хорошо знакомы!
– Возможно, что так оно и было в действительности. Что вы еще можете сказать?
Девушку укрыли простыней, спрятав ее наготу. За разговором Чертанов даже не заметил, когда это произошло. Нелегко ей было лежать неприкрытой под мужскими взглядами.
– Вы обратили внимание, как она лежала?
– Разумеется.
– Она лежала в неестественном положении. Никаких, как бы это сказать, «предсмертных» движений. Она должна была сжаться! В этом же случае ничего подобного не происходило. У меня впечатление, что маньяк исполнял какой‑то свой ритуал, но какой именно, сказать трудно.
– С чего вы взяли?
– Низ ее живота он изрезал ножом. Лезвие тонкое, хирургическое.
– Для чего же он это сделал?
– У меня есть ответ на этот вопрос, – уверенно ответил Дмитрий Степанович. – Маньяк хотел утвердиться в своей власти над жертвой. Кстати, хочу сказать, что девушка была изнасилована до убийства.
Чертанова невольно передернуло:
– Разумеется, что до убийства, не станет же он насиловать мертвую.
Дмитрий Степанович снисходительно улыбнулся. В общем‑то ничего странно нет, если разобраться, оперативники далеки от основ психологии.
– А вот здесь я с вами не согласен. Он мог изнасиловать ее и после того, как убил. В этом случае он тоже утверждается над ней. И момент, когда это произошло, является определяющим для составления психологического портрета, – веско заметил Шатров. – Давайте отойдем…
Чертанов последовал за психологом.
Поведение и облик Шатрова никак не вязались с характеристиками, которые давали ему коллеги. В его лице не было ничего такого, что указывало бы на гениальность. Тишайший человек! Даже сейчас он попросил отойти в сторону, чтобы не быть атакованным любопытствующими взглядами.
– Не надо забывать, что маньяк получает абсолютную власть над жертвами, – размеренным голосом говорил Дмитрий Степанович. Видно, таким же тоном он читал лекции, и у Чертанова невольно возникло ощущение, что он присутствует в студенческой аудитории. – Если он насиловал жертву до того, как убить ее, то в нем после свершения акта должна подняться волна омерзения к себе. В этот момент он ненавидит себя куда больше, чем жертву, которая, по его мнению, искусила его на этот грех. Отвращение к себе просто сжигает его изнутри! Тогда он старается скрыть следы своего преступления и поэтому закапывает свою жертву. – Подумав, он добавил: – Но может спрятать куда‑то в укромный уголок.
– Например, завалить лапником, как в нашем случае? – кивнул Михаил.
– Вы правильно заметили.
– А если он насилует после того, как произошло убийство?
Санитары осторожно подняли безжизненное тело и уложили его на носилки. Правая рука, аккуратно уложенная на живот, вдруг неожиданно выскользнула из‑под простыни и, свесившись, теперь раскачивалась при каждом шаге. Чертанов не мог оторвать взгляда от узкой ладони с длинными пальцами. На безымянном пальце сверкнуло золотое колечко с небольшим изумрудом. Значит, пальцы обрублены на левой руке. Нужно будет уточнить.
– Это более тяжелый случай. – Почему‑то Шатров оживился. Скорее всего, в нем вспыхнул профессиональный интерес. – К нашему делу он не имеет никакого отношения, хотя психика маньяка может меняться. По натуре он трус и всегда нападает внезапно, когда жертва ничего не подозревает. Маньяк просто опасается своих жертв, он даже не смотрит им в глаза.
– Почему?
Шатров задумался:
– Сложный вопрос… Возможно, ему не хватает духа. А может, ему кажется, что жертва способна угадать его дурные намерения.
Громко хлопнула дверца кареты «Скорой помощи». Чертанов невольно посмотрел в ту сторону. Санитары, наслаждаясь заслуженным покоем, раскуривали сигареты. Как раз тот самый случай, когда не нужно никуда торопиться. Глотая дым, они негромко разговаривали, кивая на место преступления. В глазах равнодушие, какое можно встретить только у могильщиков со стажем. Вряд ли они помнят всех покойников, что им довелось перетаскать на санитарных носилках. Вот у кого следовало бы поучиться невозмутимости! Наверняка после дежурства примут стопочку спирта для очищения сосудов, а заодно помянут усопшую.
Шатров продолжал:
– Но в обоих случаях маньяк обязательно проводит над своей жертвой какой‑то определенный ритуал. В противном случае его действия будут лишены всякого смысла.
– Что именно вы имеете в виду?
– Это может быть зверское изнасилование. Он может искромсать свою жертву на куски, может отрубить ей конечности. Но момент ритуала присутствует всегда!
– А если все‑таки возвратиться конкретно к первому случаю, что вы можете добавить?
– Те серийные убийцы, что насилуют до убийства, бывают, как правило, очень обаятельны. Подавляющее большинство из них хороши собой, они способны увлечь даже самую капризную и красивую женщину. Если хотите, даже влюбить ее в себя! Кроме того, они идут на всяческие выдумки, чтобы добиться внимания интересующей их женщины. В моей практике встречался, например, такой клиент, который надевал на ногу гипс и просил своих потенциальных жертв помочь ему перейти дорогу. Другой представлялся фотографом из столичного журнала и говорил, что ищет новые лица для обложки. Так что приемы могут быть самые различные. Многие из маньяков имеют очень высокий интеллект, значительно превосходящий среднестатистический. Они могут быть людьми творческих профессий. У меня был такой пациент… Музыкант! Представьте себе, очень даже талантливый. Его песни занимали первые места в хит‑парадах…
– Как по‑вашему, сколько лет убийце? – перебил его рассуждения Михаил.
– Судя по тому, что здесь происходило, то я смело могу сказать, что убийца контролировал ситуацию. Действовал он обстоятельно и не торопился. Если так можно выразиться, то маньяк смаковал свое злодеяние, получая от каждого мгновения невероятное наслаждение. Следовательно, преступнику, скорее всего, за тридцать лет. – Задумавшись, Шатров добавил: – А может, даже за сорок. Или около того. Сразу видно, что для него это не первое дело, он знает толк в зверствах. Наверняка за ним гора трупов. Он уже давно привык к тому, что происходит в его подкорке. Маньяк сумел даже приспособить к ним свой образ жизни.
– Мне совсем непонятно, что же представляет собой маньяк, так сказать, без стажа?
– А для молодого человека перемены, происходящие в его сознании, пока что еще в диковинку. Он всегда действует спонтанно. Скажем так, импульс, побуждающий его к действию, равносилен внезапному оргазму. В силу своей молодости он нетерпелив, а потому старается расправиться с жертвой побыстрее, не обременяя себя после этого сокрытием следов. Если маньяка не поймать сразу же после первых убийств, то сделать это потом будет уже значительно труднее. Он заматереет, наберется опыта и станет вести себя более осторожно. Знаете что, давайте встретимся завтра, – неожиданно предложил Дмитрий Степанович. – У меня имеются еще кое‑какие соображения. Но мне хотелось бы все как следует взвесить.
– Я понимаю, – кивнул Чертанов. – Тогда до завтра, – протянул он руку.
Ладонь у Шатрова оказалась слегка влажной. Так бывает, когда человек слегка волнуется. Вот только с чего бы это Дмитрию Степановичу нервничать? Ведь он выполняет обыкновенную привычную работу.
– Всего наилучшего.
К месту преступления Шатров приехал на темно‑вишневой «девятке». Машина была явно не первой свежести. Но внешний вид собственного автомобиля доктора Шатрова, похоже, не волновал. Поковырявшись в замке, Дмитрий Степанович решительно распахнул дверцу и уверенно устроился в машине. В этот момент выражение его лица изменилось. «Такого к обочине не прижмешь!» – с улыбкой подумал Чертанов.
– Что‑нибудь есть? – подошел Чертанов к Балашину, стоящему у ленточки ограждения.
Кирилл взглянул на коллегу и сказал:
– Кое‑что имеется. Например, нашли обломки видеокассеты. Было бы очень неплохо снять с них пальчики. Но нет никакой гарантии, что они относятся к делу. Можно потратить массу времени и в итоге ничего не «нарыть»!
– Верно, – согласился Чертанов. – А тут дорога каждая минута.
– Убитая сжимала в кулаке кусок белой ткани. Такое впечатление, что девушка оторвала его с одежды убийцы.
– Под ногтями есть следы крови?
Эксперт отрицательно покачал головой:
– Нет.
– Что это за материя?
Балашин неопределенно пожал плечами:
– Сказать пока трудно. Точные результаты будут известны после лабораторных исследований. Могу только предположить, что это похоже на кусок белого халата. Такие носят продавцы, медсестры, врачи… Да, собственно, кто угодно! У меня у самого дома такой халат где‑то валяется.
– Понятно… Еще что‑нибудь имеется?
– Обнаружены четкие отпечатки обуви. Размер сорок третий. Судя по протекторам, обувь дорогая. Знаешь, бывают такие английские ботинки. Попробуем выяснить… А вы что‑нибудь обнаружили?
Михаил отрицательно покачал головой:
– Ничего… Разве что этот бюстгальтер на шее… Убийца действовал не спеша. Знал, чего хочет, и был уверен, что ему никто не помешает. Место здесь глухое, народ показывается редко. А если все это происходило ночью, так тут кричи не кричи, все равно никого не дозовешься.
– У меня возникло ощущение, что она даже не кричала, – задумчиво сказал Балашин. – Возможно, она даже не знала, на что шла.
– Фотографию девушки покажем в «Криминальной хронике». Нужно установить ее личность.
– Я поговорю с Тузовым, он умеет работать с трупами. Так что на фотографии она будет как живая.
Глава 6
«МУТНЫЕ ДЕЛА»
Варяг вставил в видеомагнитофон кассету. Это был материал из «Криминальной хроники». Нельзя сказать, чтобы Варяг был большим любителем этой передачи, – смотрел ее от случая к случаю, – съемки произошедших преступлений, как правило, сопровождались репортерским комментарием, весьма далеким от действительности, а это раздражало. Возмущала самоуверенность журналистов, которым казалось, что они знают о преступном мире очень много, но на самом деле их знания не простирались дальше покойника, лежащего на асфальте с простреленной головой. А скороспелые выводы, которые они делали во время передачи, не имели никакого отношения к реальности.
Но на этот раз смотрящего заинтересовала полная версия программы, а не те ее фрагменты, что прошли в эфир. За эксклюзив пришлось раскошелиться, но деньги в таком вопросе не главное. Дело в том, что был убит Башка, авторитетный положенец из Ярославля. В следующем месяце ему предстояло короноваться, и было очень жаль, что он не сумел дожить до своего звездного часа. В его короновании Варяг был заинтересован больше остальных. Башка всегда был готов поддержать смотрящего по России даже с закрытыми глазами, не вдаваясь в ситуацию. А все потому, что он очень доверял Владиславу и твердо знал, что там, где смотрящий, косяка быть не может. Варяг никогда не пожелает подписываться на сомнительное дело, ведь на кону – его собственная репутация. И подтверждать свой авторитет приходилось чуть ли не ежедневно.
Варяг подозревал, что Башку убрали не случайно. Скорее всего, из‑за того, что Варяг в его лице заполучил бы на толковище одного из самых преданных своих сторонников. В Москве Башка появился инкогнито, в сопровождении телохранителя и шофера, и, являясь доверенным смотрящего по Ярославлю, хотел встретиться с Варягом. Отсюда возникало предположение, что убийство было как‑то связано с предстоящим визитом Башки. Следовательно, он хотел сообщить Варягу нечто такое, что сильно осложнило бы кое‑кому жизнь. Вот они и поспешили убрать носителя опасной информации.
О предстоящем визите Башки знало только самое ближайшее окружение Варяга, для всех остальных он продолжал оставаться в Ярославле и, запершись на даче, хавал без устали «Флагман». Но то, как было спланировано убийство, свидетельствовало, что исполнитель знал о каждом шаге положенца и сумел выбрать для выстрела наиболее благоприятный момент.
Дело обстояло так: Башка, выйдя из машины, направлялся к дому, в котором обычно останавливался в Москве. До подъезда оставалось всего лишь девять шагов. По сути, не так уж и много, их можно было бы преодолеть быстрым шагом. Но кто же знал!
Шестой шаг для Башки оказался роковым. Телохранителю, находившемуся рядом, оставалось только кусать локти от бессилия. В смерти босса его вины не обнаруживалось, но телохранитель, прозевавший пулю, всегда виноват. Это аксиома! А потому его следовало наказать. Из ценного работника он в одно мгновение превращался в отработанный материал. Шлак по‑другому! Экзекуция, как правило, бывала показательной, чтобы остальная охрана задумалась, что большие деньги выкладываются не за просто так. И спрос за плохую работу бывает самый суровый.
Уже через пятнадцать минут после выстрела к дому подъехали люди Варяга. По существу, они появились за минуту до появления съемочной бригады. Одному из них показалось, что он узнал в толпе зевак Кота, киллера, который одно время работал вместе с Сержантом, пока между ними не пробежала черная кошка. Каким ветром Кота занесло в Россию? Уже три года он проживал где‑то в Германии по фальшивому паспорту. Уехал он после того, как сходу стало известно, что на его совести жизнь троих законных. А если он все‑таки появился здесь, следовательно, получил весьма серьезный заказ на очередное устранение. Должно быть, огромные деньги. Кто же станет рисковать головой за мизер!
Варяга уверяли, что оператор отснял даже собравшуюся толпу, так, из баловства. Но как только объектив камеры повернулся к зевакам, Кот исчез.
Смотрящий захотел сам просмотреть пленку, тем более что Кот слыл мастером перевоплощений. Поговаривали, что за последний год он трижды появлялся в Москве. На это указывал тот факт, что были устранены два вора в законе, контролировавшие энергоресурсы в Тюменской области, и один положенец во Владивостоке. В задачу последнего входило держать связь с погранцами, охраняющими границу с Японией. За беспрепятственный проход судна с рыбой к Японским островам погранцы требовали не менее пятидесяти тысяч долларов. Но даже при таких грабительских условиях от сделки всегда оставался солидный куш, большая часть которого направлялась в воровской общак. В последнее время управление погранслужбы возглавил молодой честолюбивый генерал, который, не успев разобраться в специфике сложнейших межклановых отношений и воровских понятий, попытался прибрать в личный карман кусок государственной границы. Несговорчивый положенец был ему не по нутру, и он вполне мог сделать заказ на его устранение. Человек, контролирующий государственную границу, обладает немалыми связями и большим влиянием. Такой всегда найдет способ, чтобы закрыть доверенного представителя Варяга, а потом в тюремной тишине задавить его без помех. Однако положенец был убит днем, в многолюдном баре, где по обыкновению выпивал в обед бутылочку пива. За столиком положенец всегда сидел в одиночестве и любил расположиться у окна. Охрана сидела вокруг и зорко смотрела по сторонам. Такая привычка стоила ему жизни. Пуля разнесла кружку, которую он держал в руке, и пробила шею. Через пару минут он тихо скончался.
Подобное исполнение было в стиле Кота, тот не любил повторяться. Обожал импровизации и вообще к каждому выстрелу подходил творчески и с большой выдумкой. Проанализировав случившееся, Варяг понял, что так стрелять мог только Кот. Впрочем, оставался еще и Сержант. Но старый волк всегда был вне конкуренции, он вообще все умел. Но было точно известно, что Сержант слинял куда‑то на острова Новой Гвинеи, спасаясь от многочисленных недоброжелателей. Не исключено, что он возглавил какое‑нибудь племя и сделался «охотником за черепами».
Что неудивительно, с его‑то характером!
Несколько секунд с тихим шуршанием по экрану бежал «снежок». После чего появилась красочная картинка – застывший на тротуаре труп. Оператора можно было бы запросто обвинить в некрофилии – изрядный кусок пленки был посвящен огромной кровавой луже, обильно расплывшейся по асфальту, и аккуратной дырочке в височной области трупа. А дальше и вовсе пошли некрофильские фантазии: с предельно близкого расстояния оператор снимал лицо Башки, особое внимание уделяя его некрасиво открытому рту. Такое впечатление, что в операторе затаился нереализовавшийся дантист, и у каждого, кто смотрел эту картинку, должно было возникнуть непреодолимое желание пересчитать зубы покойника.
Понятно, что подобный репортаж нуждается в серьезной режиссерской цензуре, хотя бы потому, что наиболее впечатлительные натуры уже после первой же минуты просмотра должны будут кинуться от экранов телевизоров в туалет. Вершиной операторского искусства подобные кадры не назовешь, но страшилка получается вполне впечатляющая.
Где‑то за кадром слышался низкий голос, советовавший, на чем следовало бы остановить операторское внимание. Варяг невольно выругался: «Спилберг доморощенный! Так и тянет в лужу крови!»
«Сними зевак, – услышал Варяг все тот же режиссерский голос. – Может быть, вставим куда‑нибудь».
«Хорошо», – это уже отвечал оператор.
Камера, оторвавшись наконец от страшного зрелища, переключилась на собравшихся. Медленно прошлась по понурым физиономиям и увлеклась дальним планом.
А вот это уже интересно. Один из зевак действительно напоминал Кота. Можно было сказать, что это точно он, если бы не мешали пшеничные, сильно топорщившиеся усы. Еще мгновение – и заинтересовавший Варяга человек ушел из кадра. Владислав прокрутил пленку назад. А теперь немного вперед. Стоп! Во весь экран застыло лицо с могучими усами.
Теперь Владислав уже не сомневался в том, что это Кот. За те годы, что они не виделись, киллер прибавил в весе. Что, собственно, не удивительно, ведь не легкой же атлетикой занимается, работа‑то у парня в основном сидячая, спрятался куда‑нибудь в укрытие со стволом, да лежи себе и дожидайся, пока не объявится объект. Подобный образ жизни способствует накоплению жирка. Усы, конечно же, не настоящие. Не очень искусный камуфляж! Но дело заключается в том, что свидетели в первую очередь запоминают какую‑нибудь броскую деталь. Наверняка Кот освободился от этой «ботвы» сразу же, как только свернул за угол, швырнув усы в первый же подвернувшийся мусорный бак. Во всем этом есть одна серьезная закавыка – непонятно почему он объявился на месте убийства. Воистину чужая душа потемки. Схема выглядит примерно так: грохнул парня, затем спустился откуда‑то с чердака и, нацепив усы на рожу, возжелал посмотреть на результаты своего труда с расстояния вытянутой руки.
Варяг хотел было позвать Тарантула, но тут на экране появился новый эпизод. Металлическим голосом диктор за кадром бесстрастно сообщил:
«– Сегодня утром в лесу у Дмитровского шоссе был обнаружен труп девушки, приблизительно восемнадцати‑двадцати лет. Смерть наступила в результате удушения…»
Оператор, не жалея пленки, отснял голый труп с какой‑то черной тряпкой на шее.
«– Произошедшее убийство очень напоминает два убийства осенью прошлого года. Есть предположение, что все три убийства были совершены одним преступником. Всех, кто узнал личность убитой, просим сообщить по телефонам…»
На экране появилась фотография лица девушки, и Варяг невольно вздрогнул. Несмотря на все усилия патологоанатомов, сразу было видно, что снимок сделан с трупа. Такое не скроешь! Ничего не выражающий и какой‑то пустой взгляд. В нем напрочь отсутствовало какое‑либо выражение. Так глядеть в пространство могут только мертвецы. Кроме того, Варяг знавал эту девушку еще живой. Ее просто невозможно было представить без улыбки, а уж когда она смотрела в объектив фотоаппарата, так просто вся сияла.
Полностью ее звали Антонина Алексеевна Зубкова. Отец же называл ее «моя Кисуня». Или просто Тоня. Она была внебрачной дочерью коронованного вора Зубаря. Варяг помнил Антонину с восьми месяцев, с того самого времени, как стал ее крестным отцом. Помнится, в самый торжественный момент она описала его накрахмаленную рубашку, а счастливый папаша, созерцая этот «беспредел», сдержанно рассмеялся и сообщил, что примета хорошая – быть Владиславу на свадьбе его дочери посаженым отцом.
Зубарь согласно законам воровского мира не желал заводить серьезных отношений ни с одной женщиной. Он ограничивался марухами, которых прекрасно понимал и которые были близки ему по духу. Вот от одной такой связи и родилась Антонина. В знак особого расположения Зубарь дал ей свою фамилию, что, собственно, не возбранялось законом. А когда его маруха неожиданно захотела завязать с прежним ремеслом, влюбившись в какого‑то молодого инженера, Зубарь не препятствовал этому, но расставаться с дочерью не пожелал. Определив ее к своим стареющим родителям, он постоянно подкидывал им деньжат, чтобы они не бедствовали. И частенько, когда оказывался на воле, навещал отцовский дом. Не однажды бывал у крестницы и Варяг. Ему помнилось, что старики не чаяли во внучке души.
Последний раз он виделся с ней месяц назад, когда передавал от Зубаря «малявку», а от себя денег «на конфеты». Девушка долго не желала брать деньги, ужасно смущалась, а когда он сказал, что это только в долг, наконец сдалась. Тоня запомнилась ему как весьма очаровательное созданьице. Девушка совершенно не походила на мать, ну разве только глазами – черными и бездонными. Заглянул разок в такие, да и утоп! Только пузырьки кверху побегут неровной струйкой. Помнится, она обмолвилась о том, что познакомилась с режиссером, который хотел снять ее в каком‑то сериале и даже предлагал ей главную роль.
В ответ на эту девичью радость Варяг насторожился, хотя и сам не мог понять причины своего беспокойства. Владислав даже изъявил желание познакомиться с этим таинственным режиссером, но девушка была решительно против. Настаивать Варяг не стал, в конце концов, это все‑таки ее жизнь, и Антонина вправе поступать так, как ей заблагорассудится.
Внутри у законного неприятно заныло, значит, не зря он переживал тогда. Владислав выключил видеомагнитофон и неподвижно уставился в темный экран. Как сообщить о произошедшей трагедии Зубарю, он не знал. Для вора весть о смерти дочери станет серьезным ударом. Антонина была единственным существом в этом мире, кого он любил по‑настоящему.
Алексей в настоящий момент парился в Пермской колонии, был там смотрящим. Законный специально напросился в эту чалку, некогда с нее начиналась его воровская биография. А это как первая любовь, хоть и ранит больно, но никогда не забывается.
В том, что Зубаря перевели именно в эту колонию, была немалая заслуга Варяга, хотя подобная «любезность» со стороны начальства исправительных учреждений обошлась ему недешево. Барином в пермской «чалкиной деревне» был полковник Уваров, с которым Варяга дважды сводила судьба. Первая их встреча произошла на заре его юности, когда Варяга этапом отправили из Москвы в Воркуту, Уваров был тогда начальником конвоя, а второй раз они встретились в Курганской колонии, где Уваров уже дорос до кума.
Нельзя сказать, чтобы Уваров был зверем, но «сшибать рога» умел. Между ним и Варягом существовало нечто вроде пакта о ненападении. Лагерь, поделенный на «красную» и «черную» зоны, был костью в горле у столичного начальства. Но Уваров, опасаясь, что его зону разморозят, никогда не встревал в дела воровской территории, где полновластным хозяином был Варяг.
– Тарантул! – громко позвал Владислав.
Константин обладал удивительной особенностью, он всегда появлялся по первому зову. Варяг порой с улыбкой думал о том, что тот всегда словно незримый дух витает где‑то рядом и в нужный момент просто материализовывается из воздуха.
Константин Друщиц вошел неслышно. Только когда он притворял за собой дверь, она предательски скрипнула. Тарантул был одним из немногих, кому Варяг доверял всецело. За те несколько лет, что Тарантул находился рядом с Варягом, он успел обрасти многочисленными связями, пользовался у людей заслуженным уважением, а авторитет начальника охраны был таков, что ему позавидовали бы многие законные. Константину по силам было завертеть собственное дело, так сказать, отправиться на вольные хлеба. Например, он мог бы курировать один из подмосковных районов (выскажи Костя подобное желание, Варяг не стал бы чинить ему какие‑то препятствия), но Тарантул предпочитал оставаться рядом со смотрящим и служил Варягу куда преданнее, чем сказочный Серый волк незабвенному Ивану Царевичу.
– Садись, – показал Варяг взглядом на стул.
Посмотрев в окно, законный увидел, как один из охранников, сняв пиджак, разгуливает по газону с кобурой под мышкой, из кобуры кокетливо выглядывала рукоять волыны. От посторонних глаз его скрывал четырехметровый кирпичный забор. Парню следовало бы вести себя как‑то поскромнее, а не разгуливать в открытую под окнами. Подобное поведение Владислав воспринимал как проявление пижонства, а оно, как известно, вредит при любом деле.
Тарантул присел, судя по застывшему лицу законного, было ясно, что он настроен на серьезный разговор. Ткнув в окно пальцем, Владислав спросил:
– Что за тип? Я его раньше не видел.
– Все верно, он недавно в охране. До этого работал в «девятке».
– За что же его списали?
– Парень он резковатый, нагрубил как‑то начальству, а таких резких там не держат. А что, к нему есть какие‑то претензии? – обеспокоенно спросил Тарантул. – Я проверял его в деле, надежен. Пробил по всем каналам, чист.
– Я не о том. Посмотри, как он ходит, – брезгливо поморщился Варяг. – Он что, возомнил себя ковбоем? Из охраны его убрать! Такому лишь бы покрасоваться.
Тарантул заметно смутился:
– Сделаю.
– А теперь о деле… Я просмотрел кассету. Мое мнение такое… на пленке Кот! Кстати, из какого оружия был убит Башка?
– Из газового пистолета, переделанного под боевой ствол, – сообщил Тарантул.
Есть мнение, что киллеры высочайшего класса не станут связываться со шпалером, который в решающую минуту может дать осечку. Отчасти это верное рассуждение. Однако с Котом дело обстояло как раз наоборот. Прекрасно разбираясь в оружии, он предпочитал в основном «наганы», считая их наиболее надежными. Кроме того, буйная фантазия, которой от природы был наделен Кот, не позволяла ему скучать, а потому он упражнялся в том, что переделывал газовые пистолеты в боевые, не забывая использовать их в своем ремесле. В какой‑то степени за последние годы у него выработался даже определенный стиль – Кот работал под киллера‑дилетанта. В этом был свой резон: он получал дополнительные преимущества, потому что вряд ли кто в МУРе мог предположить, что под маской киллера‑недотепы прячется профессионал высочайшего класса.
– Это еще раз подтверждает, что стрелял именно Кот. Он ничего не делает просто так. Ствол выбросил в урну, чтобы легавые пошли по ложному следу. Но нас‑то ведь не обманешь! Сделай вот что… Аккуратно пробей всех, надо узнать, кто сделал Коту заказ на устранение Башки.
Тарантул кивнул:
– Работа уже проводится. Имеется одна зацепка. В последнее время Башка крепко сошелся с одним человеком, неким Федотом Архангельским.
– Федот Архангельский? – удивленно протянул Чертанов. – Не знаю такого. Это что, погоняло?
Константин отрицательно качнул головой:
– Нет, самая настоящая фамилия.
– Что ты про него знаешь?
– Пока мало чего… Но через пару дней буду знать все! Почти все, – осторожно поправился Константин.
– Хорошо, договорились. Только пообстоятельнее, там, где грязь, веры нет.
– Еще мне стало известно, что Башка намеревался уходить в легальный бизнес.
– С моего разрешения, – неожиданно признался Варяг. – Он хотел заняться банковским делом и должен был войти в состав учредителей одного банка. Чего же отказываться от такого выгодного дела? В ближайшей перспективе этот банк всецело попадает под наш контроль.
– Ну если только так, – задумчиво произнес Тарантул.
– И еще вот что, узнай телефон барина Пермской колонии. Только чтобы был прямой, безо всяких там коммутаторов.
Тарантул оставался невозмутим. Законному не полагалось общаться с ментами. Разве что при крайней необходимости. Но даже в этом случае беседа всегда должна проходить в присутствии третьих лиц. Так принято, должен быть свидетель, иначе на говорившего с ментами навесят косяков. Эти законы были написаны давно, еще задолго до рождения самого Варяга. Въевшись в кровь каждого зэка, они казались незыблемыми. Собственно, таковыми они и являлись. Варяг же, вопреки заведенному правилу, желал разговаривать с барином без свидетелей. А стало быть, для этого имелись особые причины.
Но разве возможно заподозрить папу римского в богохульстве?
– Хорошо, сейчас узнаю.
Тарантул ушел. Варяг посмотрел в окно. Спустившись во двор, Друщиц подозвал к себе того самого парня со стволом под мышкой. Неласково произнесенная фраза добавила охраннику завидной прыти. Надевая на ходу легкий пиджак, он энергично кивал. Слов не было слышно, но по тому, как передернулось холеное лицо охранника, критика проняла его до самых кишок. Варяг был уверен, что больше не увидит этого ковбоя. Странное дело, в последнее время его ужасно раздражали стволы, выпирающие из‑за пояса и торчащие из‑под мышек. Поскромнее надо держаться, ребята. Время нынче другое. Возможно, причину следовало искать внутри себя, а не в парне, решившего поиграть в Дикий Запад.
Через несколько минут вернулся Тарантул. Положив на стол небольшой листок с цифрами, он произнес:
– Здесь телефон. Сотовый тоже есть, но он может прослушиваться. Барин колонии – Уваров Иван Петрович.
– Я знаю, – вяло отреагировал на сообщение Варяг.
Рассеянно кивнув, Тарантул вышел. Владислав успел заметить чуть растерянный взгляд начальника охраны. Подняв трубку, смотрящий, не раздумывая, набрал номер. Еще через секунду отозвался глуховатый, заметно простуженный знакомый голос:
– Слушаю.
– Петрович? – уточнил Варяг.
– Да, – настороженно протянул Уваров. – С кем имею честь общаться?
– А по голосу не узнаешь? Слабо?
С минуту в трубке висела напряженная пауза.
– Голос очень знакомый, но вот никак не могу вспомнить, где я его слышал.
– А ведь я в некотором роде твой крестник, – напомнил Владислав.
– Варяг, что ли? – недоверчиво протянул Уваров.
– Хм… Не ожидал, что так сразу узнаешь. Видно, крепко я запал в твою память, Петрович, если ты меня по голосу через столько лет вспомнил.
– Тебя один раз услышишь, так уже никогда и не забудешь, – серьезно заверил «хозяин». – Как ты узнал мой номер?.. Ах да, чего тут удивляться‑то. У тебя же своя разведка. Так чего скажешь? Ты ведь так просто звонить не будешь.
– Верно, Петрович, не буду. Зубарь у тебя парится?
В ответ раздался сдержанный смешок:
– А где же ему быть еще, как не у меня? На зоне он за смотрящего. А чего ты хотел? Повидаться, что ли? Нечасто такие уважаемые гости, как ты, в наш убогий уголок наведываются. Заезжай, примем по высшему разряду, биндюгу приготовим, а если хочешь, так и молоденького…
– Послушай, Петрович, мне сейчас не до твоих ментовских острот, – зло прервал излияния барина законник. – У Зубаря дочь убили.
– Вот как. – В голосе Уварова прозвучало сочувствие. – Он мне как‑то обмолвился о ней, похоже, что гордился. Жаль… Не завидую я тому, кто на