Глеб Николаевич Голубев Алексей Николаевич Леонтьев
До свидания, Земля!
Г. Голубев, А. Леонтьев
До свидания, Земля!
Киносценарий
Посвящается Юрию Алексеевичу ГАГАРИНУ
КОСМОС. Огромные, беспредельные, почти недоступные человеческому пониманию просторы. Аспидно‑черное небо расшито причудливыми узорами созвездий. Сияющая полоса Млечного Пути, а рядом черные бездонные провалы, в которых не мерцает ни одной звезды… Среди этих просторов словно заблудился далекий женский голос:
«Я – Земля! Я – Земля! Отвечайте, Сокол! Я – Земля! Я – Земля… Сокол, отвечайте! Я – Земля! Я – Земля! Я – Земля!..»
Земля.
Станция сверхдальней космической связи. «Сокол! Сокол! – вызывает девушка‑оператор. – Я – Земля! Не слышу вас, Сокол… Я – Земля! Я – Земля! Я – Земля!..»
Просторный зал Астронавтического совета
Полукруглая стена от пола до потолка занята схемой нашей солнечной системы. На другой стене большой экран. Звездные глобусы, свертки карт на столах.
За длинным столом сидят члены совета. Среди них выделяется Платон Рубцов – высокий сильный человек лет тридцати трех. Поодаль – его жена, кандидат медицинских наук Валя Рубцова.
В стороне с блокнотом на коленях примостился журналист Евгений Суровцев.
Собравшиеся слушают вступительное слово председателя совета, плечистого человека с седой головой.
– Собрались не все, но ждать мы не можем, – говорит он, обводя глазами зал. – Ракета, которую мы послали на Марс, молчит второй день. Все попытки восстановить с нею связь пока безрезультатны. Там наши товарищи. Они ждут помощи. Промедление в таком деле поистине смерти ненавистной подобно…
Он останавливается на миг, чтобы налить воды в стакан.
Встает Рубцов:
– Разрешите мне?
– Подождите, Платон, – прерывает председатель. – Мы вас выслушаем. Но сначала, мне кажется, следует еще разок посмотреть все сообщения с борта ракеты Батанова, чтобы получить возможно более полную картину полета. Прошу вас, Викентий Павлович, – поворачивается он к соседу.
Тот встает и с пачкой радиограмм в руке подходит к схеме солнечной системы. Нажимает кнопку на пульте. На схеме возникает светящийся пунктир, обозначающий трассу перелета с Земли на Марс.
– Скорость и направление ракеты «Сокол‑2» были выбраны такими, чтобы космический корабль вышел на параболическую траекторию и достиг района Марса через семьдесят суток, в момент великого противостояния. Старт ракете был дан утром двадцать пятого мая нынешнего 1971 года.
Суховатый, размеренный голос члена совета продолжает еще звучать, а мы переносимся в ракету.
* * *
По мерцающим экранам на пультах пробегают зигзаги разрядов, подмигивают то загорающиеся, то гаснущие лампочки, самописцы вычерчивают на ползущих под стеклянными крышками бумажных лентах замысловатые линии.
ГОЛОС ЧЛЕНА СОВЕТА. Из многих кандидатов для этого полета были отобраны трое…
Три человека в громоздких скафандрах неподвижно лежат в глубоких креслах с откинутыми спинками.
ЧЛЕН СОВЕТА. Известный вьетнамский ученый профессор Хэнь…
Словно услышав свое имя, Хэнь открывает глаза, поворачивает голову и смотрит на своего соседа. Он еще не оправился от действия перегрузки при старте корабля.
ЧЛЕН СОВЕТА. Молодой польский инженер Владислав Сташевский…
Сташевский медленно поворачивает голову в сторону Хэня. Профессор ободряюще подмигивает ему.
ЧЛЕН СОВЕТА. Командиром корабля был назначен советский ученый Олег Батанов.
Бледное лицо Батанова с закрытыми глазами. Ему, как и Платону, немного за тридцать.
– Олег Александрович! – слышится голос Хэня.
Батанов не отвечает.
– Батанов! – встревоженно окликает его Сташевский.
Молчание. Профессор и инженер переглядываются.
Хэнь непослушными руками медленно расстегивает ремни, прикрепляющие его к креслу. Вслед за ним пытается это сделать инженер. Сташевский почти освободился, когда раздается строгий голос Батанова:
– Почему вы снимаете ремни? – Батанов слегка приподнял голову.
– Как вы себя чувствуете? – перебивает его Хэнь.
– В порядке, в порядке, – поморщившись, отвечает Батанов, переводя взгляд с прибора на прибор.
– Идем нормально, отклонение траектории не больше трех десятых процента, – весело говорит профессор.
– Двадцать семь сотых, – уточняет Батанов. – Автомат начал корректировать трассу.
Батанов нажимает кнопку на пульте управления, установленном возле его правой руки. И сразу распахивается окно в стальной стене ракеты. Только знакомое голубоватое мерцание и пробегающие полосы напоминают нам, что это не окно, а большой телевизионный экран.
Батанов медленно поворачивает рукоятки на пульте. На экране возникает Земля. Как на глобусе, проплывают материки, моря, океаны…
– До свидания, Земля!.. – тихо произносит Батанов.
* * *
Сидя во вращающемся кресле, Сташевский внимательно наблюдает за быстрым движением магнитной ленты с записью наблюдений. Время от времени он поворачивается вместе с креслом к пульту управления и нажимает какие‑то кнопки.
Резкий, требовательный звонок оглашает кабину. Все поворачиваются к щитку, где мигает сигнальная лампочка.
Батанов, в один прыжок перемахнув через всю кабину, подтягивает к себе микрофон на шарнирной стойке.
– Сокол, Сокол, отвечайте… Не слышу вас, Сокол! – вызывает Земля сквозь шорохи и треск разрядов, наполняющих эфир.
– Я – Сокол! Я – Сокол! Слышу вас, Земля. Все в порядке… Все в порядке. Включаю очередную запись сделанных наблюдений…
И ракету заполняет деловитый писк «морзянки».
ГОЛОС ЧЛЕНА СОВЕТА. Закодированные результаты наблюдений передавались регулярно на Землю. Сеансы связи повторялись через каждые трое суток в одно и то же время…
Летит серебристая ракета. Ее стремительный бег поглощает десятки километров в секунду, сотни тысяч в сутки… И, как бы свидетельствуя о ее продвижении, медленно изменяется рисунок взаимного расположения созвездий на бархатной карте небосвода.
ГОЛОС ЧЛЕНА СОВЕТА. Полет протекал нормально. Тридцатого июля ракету отделяло от Земли свыше пятидесяти миллионов километров. В тот день Международная федерация астронавтов зарегистрировала результат экипажа Батанова в качестве абсолютного космического рекорда высоты для управляемых человеком ракет всех видов и классов.
Ракета.
Астронавты обедают.
Батанов сосредоточенно выдавливает себе в рот остатки содержимого небольшой плоской флаги.
Профессор Хэнь в поварском фартуке с довольной улыбкой наблюдает за ним, потом переводит взгляд на Сташевского.
– Ну как? – горделиво спрашивает он.
Инженер без слов показывает большой палец, а Батанов тяжело отдувается:
– Фу… Боюсь, мы не вылезем из ракеты. Подобные лукулловские пиршества надо бы запретить…
– Ну, не каждый же день мы побиваем рекорды, – смеется Хэнь, забирая у них фляжки. – Эх, – мечтательно произносит он, – если бы можно было приготовить молодой бамбук в ореховом соусе! Но, увы, в космосе пока не растет бамбук… А теперь по чашечке – вернее, по сосочке – кофейку…
Он подает товарищам фляжки несколько иной формы.
Батанов и Сташевский принимаются с видимым удовольствием «посасывать» кофе.
Батанов, удобно повиснув в воздухе, раскрывает какую‑то книгу.
Заинтересованный инженер заглядывает в нее.
Вместо привычного текста он с изумлением видит странные фигурки причудливых существ.
– Что это, Олег Александрович?!
Застигнутый врасплох, Батанов смущенно захлопывает книгу.
– Так… Одна древняя рукопись на языке индейцев майя…
– Майя? – переспрашивает Сташевский. – Зачем?
– Успокаивает нервы, – с легкой усмешкой говорит Батанов.
И вдруг раздается резкий металлический удар, сопровождаемый пронзительным свистом. Корпус корабля вздрагивает. Неистовый звонок аварийной тревоги.
– Закрыть шлемы! – кричит Батанов, поспешно опуская прозрачный колпак скафандра. Поворотом рукоятки у пояса включает автономное питание кислородом.
Хэнь и Сташевский следуют его примеру.
Батанов подымает голову. В «потолке» кабины крохотное отверстие, через которое со свистом улетучивается воздух.
– Метеорит! – восклицает Батанов. – Профессор, срочно аварийный…
Осекается. Он видит, как профессор Хэнь тщетно вертит рукоятку включения кислорода.
Олег переводит взгляд.
На боку профессора пробитый кислородный баллон: сюда на излете угодил осколок метеорита.
Олег стремительно бросается к товарищу. Поворотом рукоятки отключает свой аварийный баллон. Задержав дыхание, снимает его. Присоединяет к скафандру Хэня, включает кислород и передает безжизненное тело профессора подоспевшему инженеру.
Мучительно борясь с удушьем, удерживая в легких крохотную частицу воздуха, Батанов пробирается к стойке, где закреплены запасные баллоны.
Сташевский ритмически подымает и опускает руки вьетнамца, как это делают, возбуждая искусственное дыхание.
Сквозь крышку скафандра видно, как дрогнули веки профессора. Он с трудом открывает глаза.
– Спасибо… – тихо благодарит он. Еще секунда, вторая, и к нему возвращается обычная насмешливость.
– Нет худа без добра… – говорит Хэнь. – Согласно теории вероятностей космические корабли на ближайшие триста лет гарантированы от попадания метеоритов… Где Батанов?
– Все в порядке… – хрипло отзывается Батанов. – Все в порядке… Сташевский, возьмите сварочный аппарат… Надо ликвидировать пробоину… Восстановить давление…
С портативным аппаратом в руках, пользуясь условиями невесомости, инженер в одно мгновение оказывается у пробоины.
С трудом поднявшись, к нему присоединяется Батанов.
– Олег… – негромко звучит в его шлеме голос профессора. Он никогда еще так не называл командира. – Олег… Я хочу…
– Не надо, профессор… – перебивает его Батанов. – Ответьте Земле. Сейчас время.
* * *
И снова в аспидно‑черном небе космоса летит серебристая капля – земной корабль.
ГОЛОС ЧЛЕНА СОВЕТА. Столкновение с метеоритом не причинило ракете серьезных повреждений. Второго августа ракета вошла в зону непосредственной близости Марса…
Кабина корабля.
В голубоватом мерцании экрана сияет крупный диск. Это Марс. Рядом с ним два пятнышка – две крохотные «луны», обращающиеся вокруг него: Фобос и Деймос.
Сташевский поворачивает рукоятку настройки.
План изображения меняется. Марс укрупняется. Видно, как на его поверхности переплетается сеть тонких «каналов», пятна «морей», на полюсах белеют полярные шапки.
– Наша кривая почти совпадает с расчетной, – говорит Хэнь. – Мы встретимся с поверхностью Марса в экваториальной области.
– Это очень удачно, – добавляет Сташевский. – В экваториальной плоскости потребуется меньшая энергия для взлета.
– Да… – задумчиво говорит Батанов, пристально глядя на экран. – И не только это… в экваториальном поясе…
Он умолкает, не договорив.
– Олег Александрович, – придвигается к Батанову инженер, – мне все время кажется, что вы надеетесь найти там еще что‑то.
И снова Батанов смущен. Его лицо теряет обычную жесткость.
– Понимаете… – неуверенно начинает он.
Резкий звонок заставляет всех обернуться к приборам. Тревожно мигают контрольные лампочки. Мечутся молнии на экранах осциллографа.
– Запишите, – отрывисто говорит Хэнь. – В 17 часов 31 минуту вошли в зону резкого повышения интенсивности магнитного поля…
* * *
– Земля! Земля! Я – Сокол! Даю очередную сводку, – говорит в микрофон Батанов. – За минувшие сутки напряженность магнитного поля продолжала возрастать. Почасовую запись наблюдений передадим дальше кодом. Все в порядке. Продолжаем полет. Внимание! Включаем запись наблюдений…
Батанов кивает Сташевскому и отодвигает микрофон.
Инженер включает магнитофон.
* * *
Мы возвращаемся в зал заседаний совета. Все слушают заключительные слова члена совета:
– «Все в порядке. Полет продолжается». Таким было последнее сообщение Батанова, уже ставшее традиционным. Следующий сеанс связи должен был состояться через сутки, то есть вчера. Но ракета не ответила. Все попытки установить с нею связь были безуспешны, но мы не прекращаем их до сих пор…
Он хочет добавить еще что‑то, но, встретив взгляд председателя, молча собирает бумаги и, сутулясь, возвращается на свое место за столом.
– Да‑с… – задумчиво произносит председатель и, подавшись вперед, смотрит на Рубцова. – Платон Степанович, вы, кажется, хотели высказаться? Прошу. Слово имеет доцент Рубцов.
Платон встает, несколько мгновений молчит, потом поднимает голову.
– Я должен сказать совету… – глуховато начинает он. – В том, что случилось с ракетой… с нашими товарищами, есть моя большая вина…
В широко открытых глазах Вали тревога и удивление.
Резким движением поднял седую голову от бумаг председатель совета.
По залу проходит настороженный шорох.
Суровцев прерывает записи в блокноте и недоумевающе смотрит на Рубцова.
– Батанов пытался разгадать тайну исчезновения автоматических ракет «M‑4» и «М‑5», направленных к Марсу в прошлом году, – говорит Платон. – Расшифровывая последние сообщения с ракет, Батанов выдвинул предположение, что нарушение работы приборов было вызвано мощным магнитным полем. Мы провели серию экспериментов, помещая модель ракеты в магнитные поля различной мощности. Я помогал ему, рассчитывая электронную систему автоматики управления и безопасности полета…
* * *
Так называемая «горячая камера», где проводятся взрывоопасные эксперименты. В центре установлена большая кордовая модель космического корабля. Свободная подвеска позволяет ей произвольно менять направление движения.
* * *
За бетонной стеной убежища Батанов. Рубцов и несколько молодых ассистентов внимательно следят по приборам за поведением ракеты.
– Поднять напряжение, – негромко командует Батанов.
Ассистент выполняет распоряжение.
* * *
Ровное движение ракеты в «горячей камере» прекратилось. Медленно, словно нехотя, она подымает вверх свой острый нос.
Стрелка на циферблате пересекает красную черту.
Ракета на корде рыщет, мечется из стороны в сторону.
Убежище.
Платон предупредительно касается руки Батанова.
– Стоп! – командует Олег. – Снять напряжение.
Ассистент выключает пульт.
Батанов, откинувшись в кресле, закуривает сигарету.
– Опять та же картина… – говорит Платон. – Магнитное поле выводит из строя автоматику. Никакая защита не помогает.
«Горячая камера»
Батанов и Рубцов склонились над длинным телом ракеты. Откинув пластмассовый колпак, Батанов пристально вглядывается в сложное переплетение проводов и полупроводниковых элементов.
– Надо разработать такую систему, – слышится сзади голос Платона, – которая сможет сама вывести ракету из опасной зоны и положить ее на обратный курс. Это единственный выход…
– Ты думаешь? – не оборачиваясь, спрашивает Олег.
– Конечно! Автомат сработает быстрей и точней человека. Ракета благополучно вернется на Землю. Иначе…
Батанов быстро оборачивается. Платон умолкает.
Короткая пауза. Олег подзывает ассистента.
– Игорь, – говорит он. – Попросите, чтобы здесь смонтировали пульт наблюдения.
– Зачем? – настораживается Платон.
– Она слишком мала, чтобы забраться внутрь, – усмехается Батанов, похлопывая рукой по корпусу ракеты. – А я хочу все видеть своими глазами…
– Приборов тебе мало? Они дают полную картину…
– У меня не хватает фантазии. – Батанов поворачивается к ассистенту. – Установите на пульте дистанционное управление ракетой.
– Хочешь подменить электронный мозг?
– Подменить? Скорее дополнить…
* * *
Та же «горячая камера». В центре ее на корде, постепенно набирая скорость, вращается ракета.
В стороне отделенный толстой перегородкой из органического стекла пульт дистанционного управления и приборная доска.
Напряженно всматриваются сквозь стекло Олег и Платон.
– Еще! – командует Батанов. – Прибавь!
– Есть! – тихо отзывается Платон. Ракета рванулась в сторону…
И в ту же секунду Батанов нажимом кнопок на пульте возвращает ее на прежний курс…
Стрелка зашла далеко за красную черту.
Крупные капли пота выступили на лбу приникшего к стеклу Платона.
– Прибавь! – бросает Олег. – Еще!..
Платон предупреждающе касается его рукой:
– Она заправлена горючим…
Но Олег словно не слышит его. Он упрямо борется с изменением курса ракеты, стараясь предупредить каждую ошибку автомата, малейшее отклонение от заданного курса.
– Еще!..
– Нельзя! – кричит Платон. – Мы перешли…
– Еще! – Батанов на секунду оборачивается. – Струсил?!
Стиснув зубы, Платон рывком поворачивает рукоятку. Грохот взрыва перекрывает все. Столб огня и дыма. Звон разлетающегося стекла…