Teronet
Боги & Боты
Текст предоставлен издательством https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=4997072
Аннотация
Глубоко социальная книга с мощным зарядом глубокого осмысливания настоящего и будущего человечества с точки зрения индивидуума и Вселенной; с обширным кругом лиц и персонажей, оригинальным структурным построением текстового содержания.
Если вообразить и принять как должное, что мыслящей является сама природа, создавшая человека, что думает она, когда видит и ощущает решения и действия человечества, направленные на изменение генетической сущности, на пути движения цивилизации и каким образом эта сверхсущность может проявлять свои чувства и реакции.
Главный герой после столетнего сна живет, размышляет, проецирует себя с множественных позиций и точек зрения в мире 22 века, тонкие связи и нити размышлений пронизывают проекции будущего, чтобы отразиться в ищущем, мыслящем взгляде на реалии настоящего.
Прочувствованный и сопереживающий человечеству монолог тонкоироничного героя, который является одновременно и обычным человеком и, по воле судьбы, – пророком, и связующим звеном между той сущностью, которую можно именовать Богами развития и осуществления жизни на нашей планете; и теми Богами, которым подчинены наше мышление и верования в бесконечном и великом Мире. Древняя и беспощадная война ведется между многоклеточными Эукариотами и одноклеточными Прокариотами. Но все они не могут существовать без человека, который размножается и мыслит, надеется, любит и верит.
Герой плетет паутину событий и сам попадает в сети непредсказуемости отношений Богов, людей, настоящих и искусственных, блестяще продуманных тонкостей технического прогресса будущего столетия.
Что является реальностью, а что Зазеркальем?
Куда приводит стремление к лучшему и сверхидеи даже лучших умов человечества в непредсказуемом развитии цивилизации.
Каких богов для себя, своего комфорта создают люди, какова внутренняя подоплека человеческого сознательного или неосознанного.
Кто или что руководит жизненными процессами, желаниями, стремлениями.
Куда идет человечество и меняется ли оно внутренне с новыми достижениями технической мысли и общего прогресса.
Книгу нельзя назвать фантастической в прямом смысле слова, это, в некотором роде антиутопия, современный Рип ван Винкль и продвинутый в будущее «Спящий» Уэллса. Многие сравнивают её с «Империей Ангелов» Вебера, но она другая. Совершенно другая!
Кто же пишет, на самом деле, человеческие программы мышления и жизнедеятельности?
Teronet
Боги & Боты
Читатель!
Если ты знаешь о себе наверняка, что твои религиозные и прочие чувства потенциально могут быть оскорблены потреблением продуктов художественного творчества, в том числе и литературного, ОСТАНОВИСЬ! Не читай ЭТУ книгу! В противном случае все последствия такого чтения, в том числе и моральные травмы, будут рассматриваться как результат осознанного самоистязания.
Часть первая. Эпоха перемен
Архивный номер 43534692: «Звонок от 12‑го апреля 2100‑го года. Время 18:51:10»
– Миди‑кампани “Алфа”. Прива, гварите.
– Драствуйти‑простити. У миня новасть!
– Стаите на линии, падклиучау к новасти.
– Ждать низя, дивушка. Оочнь, оочень сручная новость.
– Харашо, гварите, вас пишут.
– Тут… Чилавек…
– Так… чилавек. Чта с ним? Пагип?
– Ниет, дивушка… нааброт… он… ваз‑ра‑дился.
– Как ета?
– Иму больше ста лет, дивушка. Памагите иму… он учень, учень слап.
– Оки! Миди‑група стартуит. Как вас зват?
– …
– Прива? Хело? Хело!
Через 100 лет одиночества
Резкий сильнейший внутренний взрыв будто вырвал меня из цепких объятий сна. Первые ощущения – страшная боль в голове, просто дикая… второе ощущение – не чувствую конечностей, просто полнейшая атрофия… как будто их нет вовсе, с огромным трудом даётся дыхание, свет сильно режет глаза, хотя… хотя, я понимаю, что это не солнце и даже не лампа, возможно, свечи… жадно хватаю ртом воздух, а тело налилось свинцом и мне тяжко приподнимать даже грудную клетку… вокруг суетятся какие‑то люди, постоянно поливая меня чем‑то горячим, и массируют, массируют… внезапно ощутил рвотный позыв и меня вывернуло наизнанку какой‑то вонючей слизью… тут же услышал, как бешено, аритмично стучит моё сердце… пытаюсь открыть глаза, но вижу только световые пятна и прыгающие тени на стенах… все звуки и запахи окружающего мира разрывают мой мозг, они как будто ждали момента, чтобы всем скопом наброситься на меня. Прошло несколько минут, а я устал, и у меня появилось нечто похожее на панику… кашель раздирает горло, из носа постоянно что‑то течёт, глаза слезятся. Наконец‑то начал ощущать своё тело – его сводит судорога, передёргивает и ещё… такое впечатление, что повсюду, на спине, на животе, на бёдрах и руках одни пролежни.
И тут я отчётливо ощутил тот факт, что меня окружают исключительно чужеродные, отвратительные и потенциально опасные существа. Вот именно – существа. Я так и почувствовал их запах, мерзкий, чужой. Их плоские лица, они первыми бросились в глаза, когда те стали привыкать к свету. Теперь стала понятна причина паники, которая началась гораздо раньше… Теперь уже меня стало трясти и выворачивать из‑за вполне понятных и осознаваемых причин. Вокруг меня суетились, прикасались ко мне и переговаривались друг с другом какие‑то МОНГОЛОИДЫ.
Как только я ощутил во рту слюну, тут же сплюнул в сторону самого ближнего ко мне. На миг он замер, но через какое‑то время продолжил растирать мне руки, что вызвало новый прилив паники… По всей видимости, моя слюна безвредна для них, а конечности всё ещё не слушались. «Возможно ли проникновение их тел в моё через растирание? Используют ли они свой жуткий запах для одурманивания жертв?» – в голове постоянно возникали какие‑то нелепые идеи, которые казались сперва непроверенными гипотезами. Потом я строил планы, как эти гипотезы проверить, ну а потом, когда с трудом, но всё же включал мозг – то понимал, что брежу. Понимал также, что настоящая опасность этих людей в другом, в чём‑то, что пока ускользало от меня.
Наконец левая рука задрожала и дала мне ощущение контроля. Я что есть силы, влепил ею по тому же персонажу. Он заорал. Остальные засуетились и на время отступили… Столпились где‑то в углу помещения и стали вести переговоры… Боюсь, один я с ними не справлюсь, но ничего… Теперь я точно знаю, что мои удары их пугают. Может, попробовать махать обеими руками и, если получится, ногами – это должно возыметь какое‑то действие.
Попробовал помахать, но быстро выдохся. Скорее всего, они это заметили. Им явно известно, что я слаб и не способен долго сопротивляться. Но… вот они удалились, и наступила тишина… В тишине я провёл какое‑то время. Сколько я так пролежал – не знаю… иногда выпадал из сознания, иногда возвращался в него, сблёвывая, сплёвывая всё, что томилось в желудке. Иногда по всему моему телу проходили судороги, мысли путались, а моя паника то усиливалась, то уменьшалась… в зависимости от того, насколько обречённым мне казалось моё состояние. И вдруг… Множество торопливых шагов… Резкий звук открывающейся двери и яркий электрический свет:
«Ааааа» – вскрикнул я от неожиданности и страха. Рука инстинктивно прикрыла голову. Вторая, на данный момент более сильная, приготовилась нанести удар и… тут же обмякла: СВОИ!
В комнату решительно вошли представители моей расы. Все в белых одеждах и с запахом, который казался далёким и родным, будто из детства. «Это врачи» – напомнил мозг… Они подошли, тут же стали производить со мной какие‑то манипуляции, переговариваться на смутно знакомом мне языке и я расслабился. Я полностью отдался им и даже, почувствовав небольшой, но ощутимый укол, не встревожился. От паники не осталось ни следа. Их голоса звучали уверенно и надёжно. Они не дадут меня в обиду. Теперь можно отдохнуть… забыться и накопить сил. Возможно, они ещё мне пригодятся. Наш мир слишком жесток, чтобы быть таким вялым и незащищённым, к тому же так долго.
…
Какое хорошее, бодрое и ясное пробуждение… никакой боли, только глаза нечётко различают объекты.
– Kazhica, on prihodit v sebya[1]
– Кто здесь?
– Priva. Ne bois’. Ya – Sirena. Eta – doctar Gorlav.[2]
Похоже, какая‑то блондинка‑тинейджер… И зачем так коверкать язык?
– Здравствуйте, больной, – а вот и мужской бас, но говорит так, будто делает над собой усилие… может, он иностранец? – Я буду стараться говорить так, как вам привычно. Вчера специально для етого про‑шёл курс обучения, – ничего не понимаю. – Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?
– Спасибо, док. Всё окей. Небо и земля по сравнению с тем, что было… – мучительно ворвались воспоминания о моём предыдущем пробуждении.
– Так и должно быть. Это благоприятное действие нанотерапии. Если п мы приехали чуть позже, боюсь, вы, как минимум, потеряли п ноги, а могли и вовсе не выжить.
Пока он это говорил, глаза привыкли к свету и я смог осмотреться – обстановка не была похожа ни на что знакомое мне. Люди были одеты в белое, но это были абсолютно нереальные ткани и покрой, а их волосы были то ли седыми, то ли белёсыми, как у альбиносов. Складывалось впечатление, что я попал на съёмочную площадку фантастического фильма.
– Такое впечатление, что я попал на съёмочную площадку фантастического фильма… что‑то уж слишком стерильно для больницы.
– По нашим подсчётам вы пробыли в состоянии летаргического сна около ста лет.
В голове вспыхнула и заставила поморщиться какая‑то болезненная вспышка.
– Какого сна?.. Сколько?!!
– Esli tohna, to sta adin got.[3]
Неожиданно на её голос среагировала мужская часть моей нервной системы. Голос был не просто женским, а таким женским грудным… который зовёт каждого мужчину на подвиги, который бодрит и горячит кровь, который сулит ему острое наслаждение и глубокое удовлетворение… Это был голос женщины из моих снов.
– Да, Сирена права… А что, вас это удивляет? (да он смеётся надо мной) Вы ета не планировали?
– Стоп, доктор… я, что, идиот, планировать сон на сто лет?! Или вы шутите так? Нас, может, камера снимает? – они тревожно переглянулись.
– Ета правда. Мы не шутим. Вы родились в девятьнадцать семьсят‑третьем году. Так?
– Эмм… Типа в тысяча девятьсот семьдесят третьем? Ну да.
– А в девятьнадцать девяностодевятом замедлили свои процессы бромидами и уснули, – кто им сказал про бромиды? – Так?
– Да…
– Так вот, прошёл сто один год и сейчас у нас…
– Две тысячи… сотый?
– Пра‑виль‑но.
Чувствую себя идиотом, хотя он не издевается, но ведёт себя со мной, как с ребёнком. Странно, но я ничего не помню – эти 100 лет пролетели как один миг. А ведь всё должно было быть иначе… я должен был что‑то увидеть, должен был… но вместо этого просто бездарно и бессмысленно отключился на целый век…
– Тааак, а вы не подскажете, где те сволочи, что меня оживляли?!
– Бригада прибыла по анонимному звонку в дряхлый домишко на юго‑востоке города. В момент при‑бытия никого в доме не было… хотя все приз‑наки жизни присутствовали.
– И что за признаки?
– Разбросанные вещи, свежеприготвленная еда. Хотя, очень примитивная и вредная – на огне, весьма перегоревшая. На стенах были буддийские знаки, письмена… одна только фраза по‑русски: «Помни послание Экариота» – по всей видимости, секта, – к концу фразы доктор уже был не с нами, у него расфокусировался взгляд и слегка наклонилась голова…
Сирена приложила палец к губам, показывая, что доктору сейчас лучше не мешать. А тот прикоснулся к небольшой серёжке на мочке уха и поднял пустую белую папку на уровень глаз. Потом сказал одними губами пару фраз и снова сосредоточился на нас.
– Сирена вам всё расскажет, – он на время отложил папку, – … ну, или, по крайней мере, ответит на первые вопросы, которые будут возникать… Ну‑с, милостивый государь, мне нужно идти… до скорых встреч.
– Доктор!
– Да?
– Все эти ваши «Милостивый государь», и этот «Ну‑с» – это не из моего времени. Вы не путайте. Это, кажется, ещё лет на сто раньше.
– Да вы что?! Странно… я ведь отчётливо помню, как услышал этот оборот в одном фильме конца двадцатого века. Доктор произносил его по отношению к больному. Неужели подделка? У вас так не гворили?
– Ну, может, и говорили… врачи в некоторых фильмах… советских, но…
– Вот видите – значит, я прав! Ну, всё. Я пошёл. До новых встреч!
– Ну, пока‑пока.
Он куда‑то нырнул в стену и усвистал… я перевёл взгляд на Сирену… она улыбалась и явно была то ли в восхищении, то ли в возбуждении… постоянно елозила на стуле… сидя прямо на расстоянии вытянутой руки… и так пахла… Ну зачем она одела такой короткий халатик, который так и манил заглянуть между её ног? Это было уже невыносимо…
– Иии… С чиво стартуим?
И тут я вспомнил, кого она мне напомнила своими ужимками…
То была моя первая любовь. Я признался ей ещё, когда мы учились в начальной школе, сидя в деревянном домике на детской площадке. Она сидела тогда и елозила на скамейке, выпытывая из меня признание. А когда получила его, смеясь и краснея, убежала. Потом я долго не мог понять, почему это произошло и что со мной не так. А она сидела на первой парте с косичками, болтала, елозила на стуле, когда ей было скучно… А когда начался пубертат, и все стали активно искать себе приключений, она встречалась с моим другом, продолжателем славной рабочей династии с какого‑то завода, потом с другим, затем с третьим… чуть ли не со всей брутальной элитой нашего двора, а я всё это время смотрел на неё со стороны и не понимал, что со мной не так.
До сих пор помню, как один, недавно вернувшийся из армии дворовый полу бандит по кличке «Дядя Толя», заглянув на школьный двор, стоял со мной и смотрел на то, как ОНА вдали кокетливо прыгает, выполняя какое‑то упражнение по физкультуре. Прищурившись и глубоко затянувшись сигаретным бычком, он медленно и смачно произнёс: «А вот ту смугленькую, я бы пое…ал». И мне казалось, что нет на свете момента более кощунственного.
Да, мы дружили. Я вообще умел дружить с девушками. Потом только понял, что быть другом девушек – самое глупое позиционирование парня в подростковой среде. А она была не просто симпатичной, она была яркой, обаятельной, влюбчивой – не девушка, а мечта. Особую остроту добавляло то, что её интеллигентная еврейская семья даже не представляла, с какими «реальными пацанами» она теряла свою невинность.
А когда все умненькие детишки из интеллигентных семей разошлись по вузам, их одноклассники рабоче‑крестьянского происхождения пошли в ПТУ. Кто‑то загремел в армию, потом они бухали, кололись… кто чем измерял границы возможностей своего организма. Один из её бывших, кстати, умер от цирроза печени в 25 лет. Жизнь другого нашего общего друга примерно в этом же возрасте остановил передоз. Красивые, спортивные ребята были – цвет нации…
А она вышла замуж за однокурсника, будущего топ‑менеджера крупной компании, и нарожала ему пару ребятишек. А я? А я всё смотрел на это со стороны и…
– Иии… С чиво стартуим? – и зачем‑то нагнулась ко мне поправить подушку… какой запах…
– А вот с чего!
Я резко скинул покрывало. Оказалось, что на мне была обычная белоснежная пижама – брюки и рубашка с короткими рукавами. Затем молниеносно обхватил её рукой за талию и перевалил через себя. Теперь уже она лежала подо мной с широко раскрытыми глазами и ртом. Одежда, то есть халатик был без пуговиц и мешал мне. Когда я потянул его, он не стал рваться – легко и покорно распустился под напором моих рук прямо по шву (какая удобная ткань!). Так же среагировали и мои пижамные штаны – просто разошлись в нужном месте и выпустили то, что в них содержалось, наружу. Что же до её трусиков, то они вообще оказались в моих руках, стоило только слегка дёрнуть на себя. Она была сухой, а я ощущал жуткое нетерпение. Не было времени ни на разговоры, ни на флирт, ни на предварительные ласки. Пришлось плюнуть на руку и увлажнить её промежность. Пока я входил и потом в процессе, она не кричала, не жаловалась, просто лежала, не в силах справиться с шоком и, не закрывая своих огромных красивых глаз с лиловыми линзами, молча терпела моё спонтанное насилие.
Не знаю, было ли ей приятно. Я особо не заботился об её ощущениях. Я чуть не умер на минуточку! Кто знает, сколько мне ещё даровано?.. Надо действовать быстро и решительно, а думать и разговаривать будем потом… если позволят.
– Ну, вот и всё… финиш (всё‑таки они хорошо надо мной поработали – чувствую себя как молодой бык, готовый к оплодотворению всех вкусно пахнущих тёлочек).
– Vsyo? Kakii ischo kaprizi u bal’nova?[4]
Она убрала прядь своих полуседых волос со лба, нашла скомканные трусики и засунула их в свой карман. Потом сдвинула руками края разошедшейся по шву ткани халата – та тут же срослась. Я сообразил и сделал то же со своими пижамными брюками – они так же срослись. Дыхание постепенно восстановилось. На меня накатило стыдливое чувство вины. НЕУЖЕЛИ Я ЭТО СДЕЛАЛ?!
– Сорри. Не удержался… Может, сходим сегодня вечером куда‑нибудь, – это я, наверное, глупость щас сказал?
– Vecheram – u menya lichnaya zhizn’. Satri zdes’.[5]
Она показала на небольшую татуировку на шее. Вписанный в круг двусторонний древнегреческий топор.
– Эт чо такое?
– Ya – lesbi. Znachit – s men‑ami ne splyu. Fiksiruy – prigadica.[6]
Весь её тон демонстрировал и обиду, и желчь, и даже какое‑то превосходство и брезгливость.
– Вас клеймят уже? Полезная штука.
– Kleymim sibia sami, no ne vse. Toka geneki…[7]
– Ясно… Надеюсь, ты не в обиде? – я постарался улыбнуться и выжать из себя максимум обаяния, на какое был способен. – Друзья? Я, видишь ли, сто лет уже без этого… ну и не удержался. Ты ведь расскажешь мне ещё что‑то об этом вашем мире.
– Ya ne abidelas’, vse norm. Eta – rabota.[8]
Она присела на кровати и навела какой‑то луч, исходящий из кольца на руке на свой живот.
– Nada srochna delat’ nana‑chistku.[9]
Ну конечно, мои сперматозоиды видимо так и прут к её яйцеклетке на всех парах – её луч именно это показал?
– А мне чо делать?
– Ni na kavo ne napadat’. Good? Ya bistra.[10]
Грациозно скользнула сквозь щель в стене и пропала. Как они все от меня разбежались молниеносно, как будто за инструкциями. Что со мной дальше делать? Не знают.
Можно пока хотя бы оглядеться. То, что я считал окном, оказалось чем‑то вроде стереоизображения, висящего на стене. На нём с достаточно реалистичной перспективой имитировался вид из окна на потрясающий лесной пейзаж. На самом деле окон в этой палате не было, но свет хороший, идёт как бы отовсюду и глаза не режет, и тепло ощущается. Как будто – естественный, солнечный. В обстановке ничего лишнего. Я бы даже сказал – совсем ничего. Моя койка это нечто не делимое на составные части. Пощупал бока и понял, что – некий целостный материал, наверху помягче и вязкий немного, а чем ниже, тем жёстче. Стулья, на которых сидели Сирена и Горлов, по ходу из того же материала белого цвета, почему‑то без спинок. На прикроватном столике лежали фрукты. Сперва я даже подумал, что – бутафория, настолько они казались нереально идеальными. Взял машинально яблоко и надкусил – скулы свело с непривычки, но сок, такой сладкий с небольшой кислинкой брызнул мне в рот. Это было волшебно.
На левой стене обнаружил зеркало и попробовал встать, чтобы посмотреться в него…
Стоять и идти было нелегко – ощущались кое‑какие проблемы с равновесием и мышцами. По полу было приятно идти босыми ногами – он был упругий и прохладный. Сделав пару шагов, я почувствовал судорогу в левой икре и упал. Пол принял моё тело на удивление мягко как батут, но такая мягкость возникла лишь в момент падения. Упругость тут же вернулась и не пропадала, пока я вставал и снова пытался идти, держась за стену. Так, я еле‑еле доковылял до зеркала и поднял глаза. На меня смотрел человек, которого я никогда не видел и вряд ли бы узнал, когда бы встретил. Ему было лет 40, а мне, как я себя помню – всего 25. Кожа была отвратительного коричневатого цвета. Борода и волосы на голове явно были пострижены наспех, чтобы просто не мешались, и потому торчали как слипшиеся клочья. КТО ЭТОТ ЧЕЛОВЕК? ЭТО ЯВНО БЫЛ НЕ Я. ЧТО СО МНОЙ ПРОИЗОШЛО ЗА ЭТО ВРЕМЯ? ПОЧЕМУ Я ВЕДУ СЕБЯ И ГОВОРЮ ТАК, БУДТО В МЕНЯ КТО‑ТО ВСЕЛИЛСЯ?
– A vot ya snova. Lubuites’?[11]
Она показалась в отражении, как с обложки глянцевого журнала. Яркий контраст с моей рожей. С горькой усмешкой я решил, что, даже не будучи лесбиянкой, любая женщина стала бы ею рядом со мной.
– С этим надо чо‑то делать.
– Hatela s etava nachat’, no menya aperedili.[12]
Очередной упрёк в голосе, но уже менее язвительный, видимо, начала постепенно отходить.
– Ну, и какие идеи?
– Budem delat’ plastiku i malazhenie.[13]
– Прям здесь?
– Net. Zdes’ nipaluchica. Vam nada bol’she hadit’. Pademte v kabinet.[14]
– Падёмте! – над этой моей пародией она даже рассмеялась.
– Oy! Zhdite!
– Чо такое?
– Tapki!
Перед койкой лежали два тапка с отсутствующим верхом. Точнее верх был раздвоен и свисал по краям подошвы. Я поставил на них ноги, а Сирена присела и лёгким движением рук свела половинки верха на каждом тапке вместе. Те, разумеется, срослись. Причём так, что обувь стала плотно прилегать к стопе.
Потом она выпрямилась, взяла меня под руку, и мы проскользнули сквозь небольшую щель в стене, которая распустилась перед нами и сошлась сзади. В широком и таком же белом коридоре стояли два телохранителя с застывшей мимикой и какими‑то мутноватым белёсыми глазами, в одежде, ничем не отличающейся от одежды медперсонала. Посреди коридора двигался участок пола. Мы с Сиреной встали на него и поехали, а боты несколько угловато, механистически, двинулись пешком за нами. В коридоре были всё те же самые белые стены с редкими вертикальными полосками (типа, дверьми). Практически восемьдесят процентов площади стен занимали светящиеся прямоугольники, транслирующие в 3D‑проекции различные сюжеты. Около некоторых останавливались люди и как бы на ходу в процессе бурного обсуждения пальцами двигали изображения, и даже отдельные объекты на них: «Etat “trikster” tireaet reiting. Uberite ivo na vtaroy plan» «Kuda ya ivo uberu?» «Sho Kuda? Suda uberite! Sho ya vso sam doljen delat?»
Часть людей, а, может, и не людей в коридоре имели такие же искусственные лица и мутные глаза как у охранников.
– Эт чо у них с глазами?
– Eta botiki. U ludey – linzi. Smatri zhdes.’[15]
Она оттянула пальцем кожу под глазом, и я даже разглядел какие‑то микро‑микро схемы.
– Eta svyaz’, vihad v set’. Kak “ma‑bil’‑nik”, “in‑ter‑net” u vas. Ya prahadila inschool.[16]
– Интернет помню. Мобильников не помню[17]. Ошиблась ты, Сирена, на пару десятков лет. Не было у нас никаких мобильников, тока пейджеры. Ну, не важно. Итак, у вас это – связь, а у ботиков что?
– U botikaf – vizori. Ani ne vidyat prosta – toka chrez kameri.[18]
– Ясно… А чё они ещё делают?
– Vso. Ani pamagaut nam. No personalkam suda nizya. Ya svaevo v mabile astavila.[19]
– Ну, долго нам ещё? – слишком уж быстро меня настигла усталость.
– Prishli. Vhadite.
Приложив руку к очередной полоске, Сирена развела в стороны половинки дверей, и мы проникли в очередное помещение, где была всё та же атмосфера света и радости. Посреди него стояли операционная кушетка и врач – женщина чуть старше Сирены и не менее глянцевая.
– Znaites’, doctar Alina Krista. A eta nash drevni pacient.[20]Ha‑ha.
– Здрав‑ствуй, Сирена. И вам здравствуйте.
– Здрасьте, доктор. Я так понимаю, вы тут людям молодость возвращаете.
– Атчасти так.
Как она мило улыбается, как кинозвезда и говорить явно старается, как я, но с трудом.
– У вас в будущем все так выглядят?
– У нас харошиа медицина, – они с Сиреной переглянулись как‑то уж слишком нежно, а я почему‑то поморщился, услышав это слово «медицина», отчего‑то оно вызвало у меня мерзкие ассоциации.
– То есть, эта ваша внешность – не от природы?
– Не савсем. У нас практически все лиуди при дастижении савершенналетиа абрасчаутсиа к пластическим хирургам. Каждии может чтота паменят в себе. Груд, лицо, биодра и прочее.
– В там числе пол, – добавила Сирена.
И вот они стояли передо мной, излучая сияние, а я думал, что эти дамы такие красивые только благодаря чудесам медицины. С генетической точки зрения наверняка – сущий брак. И тут же почувствовал охлаждение своих эмоций. СТРАННО… И КОГДА ЭТО ИМЕЛО ДЛЯ МЕНЯ ЗНАЧЕНИЕ?
– Садитес. Какои возраст вас интересуит?
– Понимаете, доктор, ещё пару дней назад мне было 25… – Алина улыбнулась ещё милее, а Сирена моя опять хохочет. – По крайней мере, по моим ощущениям времени. Смотреть на себя в зеркало и видеть такое просто невыносимо. Вы могли бы вернуть мне это состояние или хотя бы близкое к нему?
– Ну… с аднои старони для нас нет ничиво нивазможнава…
– А с другой?
– А с другои, – неожиданно раздался мужской голос сзади и я развернулся, чтобы посмотреть… с другоЙ старанЫэта может акаазатся нецелесобразным.
– Нецелесообразным, с какой точки зрения? И вы кто такой вабще?
– Eta pradiuser Minkh.[21]
Сирена как‑то уж очень почтительно его представила, для неё и Горлов был как старший брат и Алина как сестра, а этот, судя по тону – вроде местного начальства, как я понял. Мужчина был молод и похож на карьерного проныру. Он был одет в какой‑то витиеватый обтягивающий костюм, который в наше время мог одеть только гей, и был крайне ухоженным, ну, собственно тоже, как гей. Да и седина у него была какая‑то голубоватая, прилизанная.
– Добрый день, мой друг, – он жеманно протянул руку, и я пожал её – рукопожатие было вялым.
– Привет, продюсер. Ты, что ли, тут главный?
– В некатараам роде.
– Странно… У нас продюсеры в шоу‑бизнесе только были… а у вас видимо…
– У нас таа же ситуация. Но! Есть кое‑какие атличия…
И он начал свой неспешный рассказ. В ходе этого монолога в кабинете омоложения я узнал, что информационно‑развлекательный бизнес уже около сорока лет доминирует и в экономике, и в «паалитике». В России есть два основных медийно‑промышленных холдинга, которым принадлежит пятьдесят процентов верхней палаты парламента и «праактичски» весь Совет Федераций. Один из них – тот, на который он работает, называется Альфа. Альфа выдвигала нынешнего президента на второй срок. Так что ничего удивительного. Телек по‑прежнему контролирует умы людей. Даже спустя столетие.
– Не саавсем. Собственно «телек», как вы изволили выраазиться, в том самом виде уже не существует. Информация крайне персонализированная. Индивид паалучает её через своего бота. Но, это вам сейчас сложно паняять. Ваажнее другое.
– Что именно?
– Вы лечитесь не на госденьги, как это ни прискорбно, – все в кабинете печально покивали головами. – Ваши спасители, видимо, знали, что, если зваанить медийщикам, помощь придёт быстрее и она будет гаараздо более существенной. Эта больница принадлежит нам, да и все остальные блага, которые вы будете палучаать в ближайшее время… тоже наше спонсарство… извините, канечнаа…
– И, по всей видимости, мне придётся как‑то за это расплачиваться… Ты к этому клонишь, продюсер?
– Нууу… не абязаательна, – и снова все: Сирена вместе с Алиной почти синхронно замотали головами, глядя на меня тёплыми, успокаивающими взглядами. На самам деле вы нам ничего не даалжны. Ваша жизнь сама по себе краайне ценна для нас… а если гваарить проще – мы уже атбили затраты одним тем, что владеем и тааргуем эксклюзивной информацией о вашем бытие. И это, не учитывая того фаакта, что мы ещё ни разу вас не показаали… – он смешно жестикулировал так, что кисти безвольно болтались, как на шарнирах – сильно хотелось оторвать ему эти руки и засунуть в… – Паака адни анонсы и цифры о показателях вашего здааровья… интервью с враачами и т. п.
– И, как я понимаю, это не может длиться вечно.
– Даа. Вы всё верно панимаете, даарогой мой пациент. Чтобы и дальше заботиться о вас, мы даалжны заключить с вами юридически аформленный договор. Ну, согласитесь, вы – уникальный информационный повад. При граамотном прадюсировании вы можете приносить прибыль. А при неграмотном – люди очень быстро удавлетворят своё любопытство и астынут, – казалось, он так искренне мне сопереживает – это передавалось и голосом, и даже головой, слегка свесившейся в сторону. – Пара лет, не больше – и пастепенна каличество паклонниц и желающих выпить на брудершафт будет сакраащаться, на работу вас никто не ваазьмёт – вы абсолютно неадаптированы к нашей системе. В результаате акончите сваю карьеру в каком‑нибудь абщежитии для бездомных… Паанимаете? Ну, вы извините меня, канечнаа…
– Да‑да. Я знаком с журналистикой.
– Даа? Ну, таак тем более! Канечнаа, этот договор нужен нам, чтобы быть уверенными в своих инвестициях. Но, прежде всего, он нужен ваам. Прежде всего, чтобы получить гараантию абеспеченности на всю оставшуюся жизнь…
– Хорошо. Можете меня не убеждать, что моя жизнь вас волнует больше собственного бизнеса. Верю на слово. С договором мы решим… Причём тут мой внешний вид?
– Ну, как же! Ваш новый облик – это ваш собственный выбор и никто на него не впрааве влиять. С другой стороны, это – часть наших инвестиций и часть стратеегии, которая должна их акупить. Вы саглаасны, мой друг?
– Дааа.
– Паэтому настоятельно рекомендую прислушаться к маему саавету. Вам ни к чему 25‑тилетний образ. Это совершенно не саатветствует ажиданиям аудитории. Вот пасмаатрите.
Он нажал на свой браслет, и стена напротив оживилась. На ней появилось изображение пафосной презентации с эффектом глубины, графики всплывали и менялись, поверх них появлялись фигурки людей, дававших интервью, сидя перед мониторами в своих квартирах. Минх комментировал только изредка и давал понять, что по всем опросам самых разных целевых групп мой идеальный возраст должен быть где‑то в районе 32‑33‑х лет.
– Итак, что скаажете? Каково ваше ришение? – я почему‑то перевёл взгляд на Алину и она, улыбнувшись, кивнула мне в знак одобрения – надо будет приглядеться к её шее на всякий случай.
– Послать бы тебя куда подальше, но… думаю, есть в этом какая‑то логика.
– Вот и хаарашо! И ещё – бороду даваайте аставим… но такую… аккуратненькую… дагварились? Нам нужен Wise Old, а не Peter Pan.[22]
– Да оставляйте, хрен с ней. Её потом и сбрить можно, если не понравится.
– Вам паанравится! – почти пропел он, но видимо уже был не со мной, так как расфокусировался и увлёкся чтением каких‑то данных, судя по бормотанию «некст, некст, стоп», а потом и вообще какие‑то слов, похожих на ругательства… – ну сё… иа пашёл… всем пака! Деваачки – работаем!
Он скользнул в проём двери, за ним из операционной вышла Сирена, зашли ещё две модельного вида медсёстры, меня раздели, уложили на операционный стол, который выехал из стены, смазали, вкололи очередных нано‑роботов и, пока я уходил в сон, послали меня вместе со столом обратно в стену… Сквозь дремоту я слышал, как они обсуждали Минха: «On uje razvelsya?» «Ni znau. A sho? Nravica tibe? Hochesh, kaju imu» «Net, dura. Ni gvari» «Ha‑ha, ti sho pugalas? On ni strashniy»… Мне хотелось встрять и объяснить этим обеим дурам, что ради такого пидара, как Минх, им совсем не стоит волноваться. Что настоящий мужчина просто не может так выглядеть, но силы меня покинули, а вскоре я и вовсе уснул…
…
Я иду по лугу, по мягкой, как ковёр, траве. Меня обдувает нежный ветер. То тут, то там по траве пробегают мелкие грызуны… вокруг много света, тёплого и нежного… он как будто струится отовсюду. Чистейший воздух, наполненный запахом листвы и цветов, вызывает желание дышать полной грудью. Я иду босиком и… будто, без одежды. Я практически не ощущаю никакого веса – ничто на меня не давит, ничто не стесняет моих движений. Мне не хочется суетиться, оглядываться, не хочется смотреть под ноги или задирать голову… я просто иду, как будто точно зная, куда мне нужно.
Луг постепенно переходит в лесистую местность. Деревья не стоят плотно друг к другу – между ними можно легко идти, не сворачивая с пути, не виляя. Они отбрасывают тёмно‑зелёные тени на траву и свои корни. Вокруг кружат две маленьких птицы, то ли соловьи, то ли дрозды. Я протягиваю ладонь, они садятся обе, какое‑то время сидят, что‑то насвистывают, а потом упархивают прочь. Постепенно я осознаю, что мой путь лежит прямо по направлению к самому древнему и большому дубу посреди этой рощи. Кто‑то или что‑то ведёт меня к нему.
У дуба я, наконец, останавливаюсь. Он реально большой. В три обхвата. Его тёмная шершавая кора с глубокими прожилками приятна на ощупь. У меня такое чувство, что я вернулся домой. Мне легко и спокойно. Я не знаю, почему и когда я покинул это место. Но зато я знаю, что мне никогда не было покоя в моём путешествии, и только сейчас я могу его обрести. Я обнял дерево и немного постоял так в обнимку с ним. Потом я опустился на колени и прилёг отдохнуть у корней. Странное желание, учитывая то, что я совсем не устал. Просто вся эта атмосфера – тень от кроны дуба, безветрие, свернувшаяся у моих ног дикая кошка – всё это намекало на то, что можно прилечь. На всё остальное у меня целая вечность, торопиться некуда.
Впервые, за всё время пребывания в этом мире, ко мне приходит мысль, что я сплю. Или…
Будит меня какой‑то внутренний толчок. Сердце стучит чаще, появляется чувство чего‑то невообразимо значительного, приближающегося ко мне, от чего нельзя отвернуться и что нельзя никогда предавать. Нечто – настолько властное, что перед ним можно только стоять на коленях. Я вижу, что за дубом находится источник какого‑то крайне яркого света, и слегка выглядываю из‑за дерева, не вставая с колен. Какое‑то время вглядываюсь, прикрыв глаза ладонью, и вдруг слышу громоподобный голос:
– Здравствуй, человек!
Сердце моё замерло, и по телу пронеслась холодная судорога. Ну, разумеется! Можно было сразу догадаться, что это – чужая территория. И было крайне глупо рассчитывать на то, что она создана исключительно для моего комфорта. Первичный страх прошёл, но появилось чувство вины. И от чего так быстро это во мне происходит!? Ещё секунду назад считал себя достойным всего этого счастья, а теперь – тщетно надеюсь, что меня не заметят, и я смогу как‑то спрятаться.
– Кто здесь? – какой дурацкий вопрос.
– Здесь – мы, Эукариоты, – медленно говорит, с расстановкой. – Древние Властители Земли.
– Древние? Властители?
Почему я переспрашиваю? Что за идиотская манера выпытывать информацию, переспрашивая, как какое‑нибудь эхо?!
– Да, человек. Ты здесь, чтобы встретиться с нами.
– Я об этом не знал…
– Тебе много ещё предстоит узнать.
Говорит загадками, но явно расположен ко мне. Всё это вкупе с окружающим меня миром вызвало однозначные напрашивающиеся ассоциации.
– Я в раю?
– Какая разница? Нам нужно многое обсудить. Если тебе неудобно, мы можем сменить обстановку.
– Немного неудобно, признаюсь, – я осознал себя стоящим на коленях и почувствовал неловкость.
– Странно. Нам казалось (их что, несколько), что это именно то место, где бы ты хотел быть больше всего.
– Ну да, разумеется. До вашего появления я именно так себя и ощущал… но… теперь, признаюсь, это только смущает…
– Хорошо.
Произнеся это совершенно флегматично голос пропал, свет тоже. Появился ветер и тут же задул яростно и с завыванием, начал сдувать деревья, траву, хотя на мне он не смог пошевелить даже ни одним волоском. Вот уже вместо травы появилась каменистая почва, деревья улетели с корнями прочь, в том числе и вековой дуб накренился, обнажив корни, со скрипом оторвался от земли и открыл перед глазами широкое пространство с высокими скалами вдали, вершины которых уходили ввысь далеко за облака. Расчистив местность, ветер прекратился.
Некоторое время я не двигался и смотрел по сторонам – куда ни бросишь взгляд, повсюду были камни, редкие кустарники торчали среди камней. Кажется, мне дали то, что я хотел. Первое время я продолжал по инерции стоять на коленях, а когда устал, то развернулся и сел на землю. Прежде всего, я пе