Жанр жития в конце 14-16 вв.
Житие Стефана Пермского.
Традиции и новаторство.
Стиль «плетения словес», или эмоционально – экспрессивный, достигает своего расцвета в творчестве талантливого писателя конца 14 – начала 15 века Епифания Премудрого. Свое первоначальное образование Епифаний получил в Ростове, затем около 31 года он прожил в Троицко – Сергиевском монастыре. Разносторонность культурных интересов сблизила его с художником Феофаном Греком.
Житие нарушало традиционные рамки канона:
1) своим размером
2) обилием фактического материала
3) новой трактовкой отрицательного героя
4) отсутствием описания как прижизненных, так и посмертных чудес
5) композиционной структурой
Здесь с особой силой и выразительностью проявилось мастерство Епифания-агиографа. В первую очередь — в блестящем владении композиционными приемами организации произведения. Рассказу об испытании веры предшествует риторический диалог, словесное соревнование крещеных пермян и волхва, упрекающего новообращенных христиан за то, что они отступили от заветов предков. Христиане-пермяки укоряют Пама, высмеивают его самонадеянность, отрицая веру в идолов, бесчувственных кумиров, которые не в состоянии сопротивляться силе спасительной проповеди. Своеобразная драматизация жития, динамичный обмен репликами — безусловное новаторство Епифания Премудрого. Здесь он, бесспорно, проявил себя и как мастер художественной детали. Так, например, пермяки замечают, что слуга Стефана, бывший язычник Матфейка, без всяких опасений забрал пелены (священные ризы идолов), употребив их на портки, онучи и ногавицы, и износил их без всякого для себя вреда: идолы не могут мстить христианам.
Своеобразие «Жития Стефана Пермского» заключено в том, что собственно событиям здесь уделялось не так много внимания. Главной была лирическая стихия. Соответственно, в агиографии Епифания Премудрого соединялись сюжетные и внесюжетные элементы. Само развитие действия замедлялось из-за многочисленных авторских вставок, так называемых внеэпических элементов сюжетной ретардации (прием замедления повествования). Агиограф использует любую возможность, для того чтобы уклониться от однообразной передачи событий. Раскрытию духовного смысла происходящего посвящены, например, небольшие лирические фрагменты, представляющие собой учительные трактаты и одновременно панегирические речи. Так, в «Житии» Стефана можно обнаружить пространное рассуждение агиографа «О призваньи и о веровании многых язык», «О азбуке пермстей». Само повествование постоянно прерывается лирическими монологами (призываниями и поучениями).
Кроме того, отдельные повести помещены в своеобразное лирическое обрамление: молитвами и рассуждениями автора начинается и завершается произведение. В соответствии с агиографическим каноном Епифаний Премудрый создает образ уничижающегося автора, который признает себя грубым и неразумным, неискусным и необразованным. Ясно, что в дальнейшем своим витийством агиограф отрицает и даже полностью перечеркивает эту самоуничижительную тираду. Тем не менее она необходима для того, чтобы подчеркнуть нерукотворность агиографии, ее сакральный смысл.
Перед нами типичный образец риторического стиля «плетения словес», построенного на многократном повторении слова «один», широком использовании синонимов и синонимических выражений.
Особой виртуозности в «плетении словес» Епифаний достигает в «плаче пермских людей», «Плаче пермской церкви» и «Плаче и похвале инока списающа». Плачи построены на риторических вопросах, восклицаниях, метафорических сравнениях, широких сопоставлениях прославляемого героя с библейскими персонажами.
Плачи в «Житии Стефана Пермского» выражает не только и не столько чувство скорби пермских людей и самого автора по поводу кончины героя, сколько чувства восторга, удивления и благоговения перед величием его подвига.
«Житие Стефана Пермского» поражает не только своим риторическим стилем, но и обилием фактического материала, включающего этнографические сведения о Пермского крае, пермяках – зырянах, описание практики поставления на высокие церковные должности «по мзде». Поражает полное отсутствие в житии прижизненных и посмертных чудес положительного героя, а также новая трактовка отрицательного героя.
Новый риторический стиль «плетения словес» способствовал обогащению русского литературного языка и дальнейшему развитию литературы. Постепенно этот стиль начинает проникать в историческое повествование и публицистику, видоизменяя их.
Епифаний Премудрый по-новому подходит к изображению отрицательного героя. Противник Стефана Пам - это личность незаурядная, имеющая большое влияние на пермяков. Он стремится убедить своих соотечественников не принимать христианства, видя в Стефане ставленника Москвы. Речь Пама делает образ языческого волхва психологически убедительным, жизненно достоверным. Победа над Памом дается Стефану нелегко, отмечает Епифаний, и этим еще более подчеркивает значение личности победителя, его нравственного примера. Епифаний вводит в житие и элементы критики духовенства, церковных иерархов, добивающихся своих должностей путем борьбы с соперниками, "наскакивая" друг на друга, путем подкупа.
Лирическое в поизведении в изображении подвигов святого Епифаний Премудрый не признавал полутонов человеческих переживаний. Движения души героя всегда показаны в их максимальном проявлении, чувства доведены до предела, сильны до чрезвычайности. Поступки святого также полны внутренней экспрессии. Стефан Пермский сокрушает языческих идолов "без боязни и без ужасти", день и ночь, в лесах и в полях, без народа и пред народом; бьет идолов обухом в лоб, рассекает на части, испепеляет огнем. Стефан предлагает волхву Паму при стечении народа испытать силу язычества и христианской веры, войдя в огонь костра и опустившись в ледяную прорубь. Духовную красоту и силу Стефана писатель подчеркнул тем, что изобразил его противника как личность незаурядную, имеющую огромное влияние на пермяков. Пам был прав, предупреждая народ, что вслед за христианизацией в Пермскую землю придут "от Москвы... дани тяжкие и насильства". Однако он не готов к подвигу во имя веры, и от ярости пермяков его спасает только заступничество недавнего противника, добившегося замены казни изгнанием Пама.
Новый стиль в изображении человека проявился в "Житии Стефана Пермского" и на жанрово-композиционном уровне. Лирическое начало в памятнике усилено за счет введения молитв и поучений святого, а также троекратно звучащего плача: сначала пермских людей и Пермской церкви, затем самого автора. Плачи служат выражением не только скорби, но и восторга, удивления перед величием подвига святого. Они призваны оправдать смелость миссионерской инициативы Стефана – основания Пермской церкви с богослужением и письменностью на национальном языке. В жанровом отношении созданный Епифанием памятник находится на стыке традиций агиографии и ораторской прозы, причем эпическое, повествовательное начало в нем ослаблено, поскольку автора больше интересует не событийная, внешняя канва биографии героя, а оценка духовной сути его деяний.
Свою оригинальную манеру повествования Епифаний характеризовал как работу писателя, который "слово плетущи и слово плодящи, и словом почтити мнящи", поэтому языковая вычурность его произведений не самоцель, а только средство прославления святого. Нанизывая одни сравнения на другие, плетя словесное кружево, древнерусский книжник достигал виртуозности в использовании слова, придавал повествованию ритмически выразительный рисунок "...Что еще тя нареку? – задавался вопросом автор "Жития Стефана Пермского", пытаясь найти единственно точное определение героя. – Божа заблужшимъ, обрѣтателя погибшимъ, наставника прелщенымъ, руководителя умомъ ослѣпленым, чистителя оскверненымъ, взискателя расточенымъ, стража ратнымъ, утѣшителя печалнымъ, кормителя алчющимъ, подателя требующимъ, наказателя несмысленымъ, помощника обидимымъ, молитвсника тепла, ходатаа вѣрна, поганымъ спасителя, бесомъ проклинателя... идоломъ попирателя, Богу служителя..." Активное использование агиографом приемов синтаксического параллелизма и контекстуально обусловленной синонимии, по словам итальянского исследователя Р. Пиккио, помогало ему "передать муку мистической медитации", когда "чувство расплывалось в непередаваемых оттенках одного слова".
Епифаний Премудрый делал все, чтобы противопоставить язык жития обыденной речи. Этой цели служит обилие цитат из книг Священного Писания, к которым агиограф обращался за аналогиями, изображая подвиг русского святого. Библеизмами пронизана и авторская речь, и речь персонажей, среди которых были и язычники. По подсчетам ученых, в "Житии Стефана Пермского" использовано 340 цитат, 158 из них взято из Псалтири, самой поэтической части Библии. Причем цитировал Епифаний не буквально, а по памяти; дорожа общим смыслом высказывания, он мог менять грамматические формы, приспосабливая библейский текст к ритму житийного повествования. Обилие библеизмов в агиографических сочинениях Епифания Премудрого ученые объясняют тем, что истоки самого стиля "плетения словес", ориентированного на поэтику похвальных слов и церковных гимнов, следует искать в текстах Священного Писания.
В создании стиля "словесного узорочья" большую роль играл эпитет, выполняющий в агиографическом произведении как изобразительную, так и лирическую функцию. Характеризуя идеал епископа, к которому стремился и который позднее сам являл Стефан Пермский, Епифаний Премудрый из посланий отцов церкви отбирал эпитеты, имеющие яркий оценочный характер. Чтобы традиционное звучало по-новому, производило сильное впечатление на читателя и слушателя, агиограф использовал прием звукописи, заставляя вдуматься в стершийся смысл высоких нравственных понятий: "Подобает епископу непорочну быти, трезву, целомудренну, учительну... не битливу... правдиву, воздержливу... страннолюбцу, не сребролюбцу, не мздоимцу, благолюбцу..." Ритмический рисунок фразы порожден повторением звуков в начале построений – не (анафора) и совпадением трех типов конечных слогов: -ну, -ву, -иу (эпифора). Наибольшей популярностью у Епифания пользовались традиционные эпитеты тавтологического типа ("светлый светильник", "трудолюбивый труженик") и метафорического характера ("море житейское", "очи сердечные"). Введение их в канву повествования способствовало парению мысли автора, придавало житию торжественное звучание, сближая его с памятниками ораторской прозы.
Большую роль в смысловой организации текста "Жития Стефана Пермского", по мнению А. М. Ранчина, играют "ключевые понятия, варьируемые и меняющие свои значения". Например, огонь – это и орудие злобы язычников, готовых сжечь проповедника; и знак торжества миссионера, способного "сквозѣ огнь пламень" пройти, доказывая превосходство христианской веры; и символ духовного горения зырян в процессе приобщения их к новой культуре.
Широк круг использованных агиографом источников и литературных образцов, куда прежде всего входят жития святых, как и Стефан Пермский, совершивших миссионерский подвиг. Не случайно Епифаний Премудрый уподобляет героя своего произведения апостолам и первым славянским просветителям – Кириллу и Мефодию. Тема обращения язычников в христианскую веру, как и соответствующая ей метафора возделывания земли, восходит к "Слову о Законе и Благодати" митрополита Илариона. Стефан
Пермский, но мысли агиографа, выступает как достойный преемник Владимира Святого, крестившего Русь.
Повесть о Петре и Февронии.