Закиров Л.Ф.
Вершина айсберга: повести, рассказы / Лукман Закиров; авт. предисл. Р.И.Валеев. — Казань: Татар.
кн.изд-во, 2008. — 303 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-298-01695-7
В новую книгу Лукмана Закира вошли повести и рассказы, основанные на жизненном материале. Автор избегает художественного вымысла, пишет лишь о том, что пережил сам. Книга знакомит читателя с темными сторонами «застойного» времени, которых было слишком много, но автор смог охватить только частичку, только «вершину айсберга».
УДК 821.161.1-3
ББК 84(2Рос=Рус)-44
ISBN 978-5-298-01695-7
© Татарское книжное издательство, 2008
© Закиров Л.Ф., 2008
Времена Лукмана Закирова
Он родился 19.02.1928 г. в д.Нижняя Ошма, Мамадышского района ТАССР в семье потомственного кузнеца Фатыха Закирова. Пять поколений кузнечных мастеров Закировых знали в этих местах не только по прозвищу «кузнец» (тимерче), но и по семейному клейму. Из-за нехватки еды Лукман рос слабым мальчиком и никто не ожидал, что он станет известным человеком. Частенько его обижали соседские мальчишки и однажды, изобретя самодельный кастет, он изрядно побил своих обидчиков. Об этом был сочинен интересный рассказ под названием «Я тоже был террористом».
Когда человек плывет по течению и у него нет никаких шансов уйти в сторону, он, покоряясь судьбе, не делает резких движений и останавливается там, куда вынесет волна.
Из-за того, что Лукман рос слабым ребенком, он не мог помогать отцу в кузнице и поступил после деревенской семилетки в единственное учебное заведение района — Мамадышское педучилище.
Лукман окончил педучилище в конце войны. Так называемый выпускной вечер состоялся весной 1945 года. Об угощениях и выпивке даже думать не приходилось. Чай без сахара с тонким куском черного хлеба был для них лакомством.
С 1945 по 1948 г. Лукман Фатыхович учительствовал в сельской школе. Там он тоже не имел особых успехов за исключением того, что на августовской учительской конференции его похвалил инспектор роно за то, что он на открытом уроке биологии логически провел параллель между трубкой Сталина и изучаемой темой, выполняя Постановление ЦК о партийности преподавания. После такой похвалы его назначили директором школы, но работать не пришлось — призвали в армию.
В армии, как и в тюрьме, шаг вправо — шаг влево равносилен побегу и поэтому выбора почти что нет — остается только плыть по течению или ждать случая везения. Уход Сталина дал возможность освоить летную профессию, окончить авиационный институт, чтобы как говорится, жизнь стала лучше и веселее: особое бесплатное питание, обмундирование, отпуск 45 суток, не считая дороги, выслуга — год за два, отдельная плата за ночные полеты, за полеты в сложных метеоусловиях и еще много летных привилегий. Кто бы мог подумать, что бывший дистрофик Закиров пройдет довольно строгую ВЛК (врачебно-летная комиссия). Оказывается, на гражданке он был хилым лишь из-за скудного питания. Армейское возмужание — это понятие включает в себя рациональное питание, физические нагрузки, дисциплину.
Став пенсионером Минобороны СССР в 39 лет, Закиров устроился на чиновничью работу в Казанском Кремле и вот тут-то возникла у него мысль сочинять сатирические статьи на разные темы. Поскольку критические мысли в застойные времена не одобрялись, он их начал писать, как говорится, в стол. Лишь в период горбачевской перестройки черновые заготовки Закирова пошли в ход потоком. В Москве и Казани выходили в различных газетах и журналах ежегодно несколько публикаций. Некоторые из них перепечатывались за границей. «Голос Америки», «Би-би-си», «Немецкая волна», радио «Свобода» частенько передавали на разных языках публикации Лукмана Закирова. К этому времени начали выходить книги. Книги «Летная книжка», «Вынужденная посадка», «Абитуриенты» расходились с помощью уличных торговцев иногда по 300–400 экземпляров в день. К тому же книга «Мустафа» неожиданно получила Диплом I степени в конкурсе «Книга года» за 1997 год. Лукман Закиров стал узнаваемым человеком. Фактически этот, казалось бы, незаметный Диплом победителя конкурса оказался выше других премий, так как определяет его не начальство, а рядовой библиотечный читатель через определенный коэффициент, где основным показателем является количество читателей прочитавших книгу, — пиарить тут невозможно. Вот о чем пишет литературный критик Рафаэль Мустафин по этому поводу в «Казанских ведомостях» от 02.08.1997 года: «На первое место среди книг, изданных на русском языке, неожиданно вышла книга мало кому известного автора Лукмана Закирова «Мустафа». Ее обращаемость — 14,1 — рекордная не только для книг, изданных на русском языке, но и для всех художественных изданий 1995 года. Автор этой книги не являлся членом Союза писателей. Молодым его тоже не назовешь. — Л.Закирову за шестьдесят. Всю жизнь он писал повести, рассказы, эссе, юмористические зарисовки. Обивал пороги различных издательств и редакций. И почти всюду получал вежливый (а иногда и не очень!) отказ.
И вот когда все барьеры (кроме финансовых) на пути к изданию книг рухнули, Лукман Закиров продал свою машину и на вырученные деньги выпустил в издательстве «Таћ» свою книгу — сравнительно небольшим тиражом, всего в 500 экземпляров. Конечно, нельзя сказать, чтобы на следующее утро он проснулся знаменитым. Но книга, что называется, пошла. Ее быстро раскупили, а в библиотеках, можно сказать, рвали из рук.
Вряд ли этот успех можно отнести на счет художественных достоинств книги. Скорее, на счет жизненного материала. Автор тщательно избегает художественного вымысла, пишет лишь о том, что пережил сам или наблюдал своими глазами. И читатель это чувствует, ценит».
Только узнав о том, что неожиданно возникший писатель Лукман Закиров, печатающийся часто в Казани и Москве, оказался их земляком, Мамадышская районная газета «Вятка» назвала свою передовицу «Зажглась новая звезда».
К концу ХХ века Лукман Закиров выпустил весьма объемистую книгу «Гнездо кукушки» в мягкой обложке. Однако Президент Татарстана, определив историко-политическую ценность книги, предложил выпустить ее большим тиражом и в твердом переплете. На обложке этой книги есть карта русских земель 1525 года, купленная Россией на лондонском аукционе Сотби за большие деньги. До 1994 года эта карта была сверхсекретной.
Философское толкование названия книги «Гнездо кукушки» требует много времени и поэтому эту возможность предоставим читателям. По мнению знатоков, Лукман Закиров вошел в литературу как мастер короткого жанра со своим особым стилем, потому что на писателя его никто не учил.
Разиль Валеев,
писатель, лауреат Государственной премии
Республики Татарстан им.Г.Тукая
Летная книжка
(повесть)
Летчик-инструктор
Инструктор Василий Проценко квартировал вместе с женой Галей в небольшом рабочем поселке, расположенном недалеко от центрального аэродрома старинного летного училища. Детей и других сложных семейных хлопот у них пока что не было, и поэтому Проценко не очень-то рвался получить благоустроенную жилплощадь в военном городке.
Шел Василий с аэродрома, как правило, напрямик по тропинке, пересекая привокзальные рельсы и проселочные дороги, и ему нравилась подобная получасовая пешая прогулка на свежем воздухе, особенно после множества изнурительных «кругов» и «зон», отработанных с курсантами.
Одно дело — полеты «на себя» и совсем другое — с курсантами: малейшая ошибка курсанта могла привести к катастрофе, если инструктор вовремя не успел ее исправить. Бывало, уже сбросив парашют, стоишь на земле, а кажется, что она качается под ногами, как будто все еще болтаешься в воздухе. К тому же с этого года, в связи с повышенными требованиями к молодым летчикам, вводились ночные полеты, которых не было раньше в программе обучения курсантов.
С женой Василий жил дружно, но иногда возникали ссоры без всякого повода, из-за ее чрезмерной ревности. Частенько она даже наказывала своей соседке Кате присмотреть за мужем во время своего отсутствия.
И на этот раз Галя, накануне отьезда в декретный отпуск к родителям, просидела с ней весь вечер.
Проводив жену в отпуск, Проценко полностью отдал себя подготовке курсантов к ночным полетам. И так уже насыщенная летная программа уплотнялась еще по вине погоды: то лил сутками проливной дождь, то дул сильный боковой ветер, то со всех сторон окружали аэродром грозовые облака. Почти половина дня уходила на наземную подготовку, а ночью — полеты до зари. Свободного времени хватало как раз только на предполетный отдых. Ночные полеты с курсантами особенно напряженные: кроме всего дневного, ночью плохо просматриваются приборы, трудно определяется расстояние до земли и до других необходимых ориентиров. Если большинство курсантов легко «выравнивали» самолет при посадке днем, то ночью этот элемент полета выполнялся ими с большим трудом. В период ночных полетов редко кого из летчиков можно было увидеть в кино или других общественных местах, потому что все были загружены подготовкой к полетам, никому не хотелось летных происшествий, не говоря уже об авариях и катастрофах. Особенно туго приходилось Василию: в его группе было больше курсантов, чем в других, но на это никто не делал скидок.
Соседка присматривала за Васей на совесть, выполняя наказ подруги. «Значит, он не любит Галю, выходит, только и ждал ее отъезда», — подозревала она каждый раз, увидев Васю, возвращающегося в пять часов утра.
Катя была не только соседкой, но и как бы семейным другом Проценко. Родители Кати держали корову, имели свой небольшой фруктовый сад. Галя никогда не ходила на рынок, все необходимые продукты брала у них. Особенно упрочилась дружба после того, как Вася достал ей постоянный пропуск в военный городок и обещал ее познакомить с одним летчиком. Но знакомство не состоялось, так как того летчика вскоре перевели на другой аэродром.
«Сегодня я тебя прощупаю, наконец», — думала Катя, подходя к дому Проценко, чтобы пригласить его в два часа дня на день рождения. Дотронувшись до запертой двери, она подошла к окну, через которое было хорошо видно крепко, с храпом, спящего Васю. «Значит, ночь провел сладко, — позавидовала она ему. — Но ничего, на сей раз на ночь не уйдешь, я тебя никуда не отпущу, сколько ждала этого случая! Специально приготовила твою любимую закуску и выпивку».
— Вася! Василек! — будила она его, стуча в окно. Он, наконец, проснулся и, ничего пока не соображая, в одних трусах, как пьяный, пошел открывать дверь. Катя много раз видела Васю обнаженным на речке, мужик, как говорится, хоть куда, но сейчас, глядя через окно на его загорелое атлетическое тело, он ей понравился еще больше, и она в это мгновение безумно захотела оказаться с ним рядом под одним одеялом. Глаза ее загорелись, она с томлением ждала, как с минуты на минуту, именно здесь, сбудется ее давнишняя, никак не сбывающаяся до сих пор, мечта.
— Заходи, милая, заходи! — ласково пригласил ее Вася, открывая дверь. — Ты меня напугала! Я уж думал, что опоздал на полеты и стучит ко мне посыльный. Садись, Катя, садись! Гостем будешь, а если с бутылкой пришла, то — хозяином, — банально пошутил Василий.
Катя присела на диван как можно ближе к Василию и сразу же стала приглашать его, не отрывая от него влюбленного взгляда.
— У меня ведь сегодня день рождения, — заговорила она несколько взволнованным голосом. — Заходи часам к двум, если можешь. Так ты придешь? — спросила она после небольшой паузы.
— Поздравляю тебя, Катенька, поздравляю! — восторженно нагнулся к ней Вася и дважды от души поцеловал ее в румяную щечку, слегка обнимая за плечи. — Извини меня, пожалуйста, я уж совсем закрутился, ведь у меня эта дата где-то записана, — говорил он виновато и, сидя рядом с ней, начал листать записную книжку.
Катя сидела, затаив дыхание, и была весьма довольна своим визитом, ибо она никогда раньше не находилась наедине с ним в отдельной комнате. Для совершения, как говорится, греха здесь были все условия. «В случае чего Галя всегда устроит себе жизнь, у нее есть высшее образование и специальность», — подумала она, оправдывая свои грешные мысли.
— С удовольствием бы, Катя, зашел, но ведь я занят ночью. — Может быть, если...
Не успел Вася сказать «если будет дождь или сильный боковой ветер», Катя встала с дивана, как бы прощаясь с заклятым врагом, посмотрела на Васю и вышла из дома. Шла она расстроенная, ей было обидно за свои недавние мысли, стыдно перед Галей, хотя о ее чувствах никто не знал, кроме нее самой.
День рождения
Стол накрыли к двум часам, но собрались гости около трех. С самого начала гулянья Катя не спускала глаз с дома Проценко. Может быть, остальные гости этого не замечали, но местный учитель Виталий Иванович, ухаживавший за Катей, заметил это сразу же.
Учителю математики Виталию Ивановичу было уже тридцать пять лет, и в прошлом году он сделал Кате предложение выйти за него замуж. Почему она не захотела стать его женой, остается для него до сих пор головоломкой. Виталий сегодня был рад, что Катя сидит рядом и позволяет ему ухаживать за собой. Он подавал ей закуску, наполнял рюмки и даже, предлагая тост, поцеловал ее в щечку, как бы от имени и по поручению всех сидящих за столом гостей. Глядя на них, никто из гостей не мог подумать, что Катя когда-то отказала ему, и, чувствуя это, учитель не против был повторить свое почти забытое предложение.
«Наверное, ломается для приличия, — подумал он, наполняя ей очередную рюмку. — Сколько таких случаев, когда женщина, желая «поломаться», навсегда теряла хорошего человека. Это старая, довольно-таки плохая традиция!» Виталий Иванович умел решать сложнейшие дифференциальные уравнения, читать публичные лекции на различные темы, но понять душу женщины он не умел, хотя все еще надеялся на свой успех.
Чем больше хмелела Катя, тем больше ненавидела летчиков и капитанов дальнего плавания и начала уже «подпускать» к себе учителя. Однако ненависть к летчикам и морякам переплеталась с самолюбием и за секунду могла бы превратиться в любовь, если бы рядом оказался кто-нибудь из тех, кого она сейчас ненавидела.
Как раз, когда за столом гости разговаривали о бабниках, Катя заметила Васю. «Вот он, типичный экземпляр! — заговорила она вслух, показывая пальцем на Васю, выходящего из калитки. — Ну и плут же, весь день спал с храпом и пошел гулять на всю ночь. А ведь жена лежит в роддоме! Все они такие, без исключения!»
Гости слушали ее внимательно и с глубоким презрением провожали Васю взглядом до самого поворота. «Да», — кто-то поддержал ее, — все они изменяют, особенно когда жены в роддоме. — Мой сосед в прошлом году женился, пока жена рожала...»
При этом Катя от душевной обиды и оскорбленного самолюбия вся дрожала и покраснела, сжав губы, оттого на мгновение стала заметно красивее, чем когда-либо. Потом машинально, чтобы успокоить нервы, поправила свои длинные распущенные каштановые волосы и посмотрела на часы, как бы на совесть исполняя наказ подруги, с которой постоянно переписывалась.
Действительно, когда Катя сердилась, становилась намного красивее, чем когда улыбалась. Но она любила улыбаться: во-первых, была убеждена в том, что улыбка всегда украшает человека. Во-вторых, много раз она слышала о превосходстве духовной красоты человека над внешней. Когда она смеялась, ее нижняя губа уходила каким-то образом в сторону, а речь становилась несколько шипящей, будто говорила беззубая старуха. Возможно, это было основной причиной, что она не смогла выйти замуж, хотя с успехом в течение пяти лет ходила на танцы в военный городок авиационного училища.
Ей стало грустно, оскорбленное самолюбие не отступало даже под напором крепкого первача, и она всеми способами, чересчур, старалась веселить гостей. «Давайте, выпьем за любовь!» — предложила она тост и, по-русски «опрокинув» рюмку, сама под шумок выбежала на крыльцо.
В эти минуты она не хотела ни с кем разговаривать, ей было противно смотреть на улыбающихся гостей. Немного освежившись прохладным воздухом, она тихо, через другую дверь, вошла в спальню и легла вниз лицом на не разобранную кровать. Здесь ей вспомнились школьные годы, когда они всем классом, как живущие рядом с военным аэродромом, дали слово выйти замуж только за летчика или, в крайнем случае, за капитана дальнего плавания. И в свою очередь, стараясь нравиться девочкам своего класса, все мальчики после окончания школы подались в летчики и в капитаны дальнего плавания, но все они, к сожалению, женились на «чужих». За Катей тогда бегал худой, бледнолицый Митя Коршунов, которого считали малокровным. «Кто бы мог подумать, что такой хилый Митя будет летать! — вдруг проговорила она вслух, как бы разглашая секреты молодости. — Тогда мы бы его любили всем классом! Если бы он знал свою судьбу, то вряд ли стал бы бегать за мной! Лучше бы он ухаживал за Наташей Березкиной, которая считалась красавицей всей школы и в которую были влюблены даже учителя. Кто бы знал! А я, тупица, не сообразила. Судьба — это неизвестность, никто не может предсказать, что с человеком может случиться даже за одну секунду, не говоря уже про час, день, месяц, тем более год! Судьба не подчиняется никаким человеческим планам. Не зря покойная бабушка перед каждым выражением добавляла «если поможет Бог». Это, очевидно, означало «если все будет нормально, если твое задуманное дело не противоречит твоей судьбе».
Кате сегодня исполнилось уже двадцать семь, и она не мечтала о курсантах, ибо все курсанты, даже самые старые, были моложе ее. Теперь она мечтала завлечь какого-нибудь летчика, пусть даже женатого и некрасивого, или даже намного старшего, хотя любой курсант влюбился бы в нее с первого взгляда, если бы он увидел ее именно сейчас, лежащую на кровати и готовую любить. Ее правильно сложенная прекрасная фигура вписывалась в белоснежную мягкую постель, многократно возвеличивая красоту ее лица. Она лежала сердитая, и это украшало ее еще больше. «Неужели я хуже Гали? Почему меня не любит Вася, где-то блудит всю ночь, а ко мне не зашел даже на день рождения? Ведь я на фото лучше, чем Галя. В чем же дело?» — думала она со слезами.
То, что ее портила улыбка, знали многие, но никому не хотелось говорить ей о неприятном. А сама она не знала этого, так как и в зеркало, и в объектив фотоаппарата смотрела, как правило, без улыбки. Она вспомнила выражение, которое употреблялось здешними женщинами, чтобы задеть кого-нибудь за живое. Крылатое выражение «Тебя не полюбит даже пьяный летчик» ей было известно еще со школьной скамьи. «Почему летчик, а не шофер или, скажем, строитель? — задумалась она, впервые обратив внимание на философскую тонкость сказанного. — В чем тут секрет? Может быть, напоить кого-нибудь до состояния любви? Вот хотела напоить сегодня Васю, а он ушел к другой! Несправедливо как-то, несправедливо», — окончательно обиделась она на Васю и повернулась на бок, чуть согнув в коленях обнаженные длинные ноги.
Но долго побыть одной не пришлось. К ней, тихо, чуть дыша, зашел математик. Она лежала лицом к стене, глубоко задумавшись, даже забыв о гостях, сидящих за столом, и поэтому не заметила его. Он никогда не видел ее, лежащую в постели, да еще в такой очаровательной позе. Через обтягивающее тонкое платье как бы просматривалось ее тело, особенно выделялась узкая талия и широкие бедра. «Какая красота, как ее не любить, вот это мадонна!» — восхитился учитель. Ему хотелось запереть на ключ дверь, лечь рядом и крепко обнять ее. «Хотя бы прикоснуться», — помечтал он, стоя у кровати. Повинуясь соблазну, он подошел к ней вплотную, и сердце его заколотилось так часто, будто он рисковал жизнью. Потом, все-таки не исключая возможности получить пощечину, осторожно, дрожащими пальцами слегка дотронулся до ее платья. Если бы она заметила его, то непременно встала бы, или, в крайнем случае, присела бы, а может быть, вообще рассердившись, ушла бы к гостям. Учитель знал это твердо и поэтому отошел от нее на полшага, чтобы молча наблюдать за ее дивной красотой и дыханием. Чем дольше он стоял, тем больше мечтал о ней, и ему казалось, что он никогда больше не встретит ее такою красивою и в такой соблазнительной обстановке. «Какое богатое тело, сколько в нем энергии! Могла бы осчастливить дюжину мужчин», — ревниво любовался учитель, мысленно и сам сливаясь с очертанием ее тела.
Заметив отсутствие Кати, гости начали искать ее по комнатам. «Катенька, Катя! Именинница, где ты!» — кричали они. Услышав их, Катя встала и привела себя в порядок. Но к этому времени учитель уже успел уйти, и она не заметила его. Катя вышла к гостям и заняла свое прежнее место рядом с математиком. Гулянье продолжалось до поздней ночи...
Предательница
Ночь для полетов была трудная. Дул порывистый боковой ветер, высота нижней кромки облаков временами доходила до минимума. Один из курсантов Проценко чуть не «нажил» предпосылку на посадке, пришлось вмешаться самому инструктору и уйти на второй круг. Хоть и не считалось это предпосылкой, но инструктор уже знал, что ему придется стоять завтра навытяжку и краснеть на разборе полетов. И не без причины он шел утром с аэродрома, повесив голову, детально разбирая причину высокого выравнивания. «Надо же, отколоть такое в самом конце полетов! Наверное, переутомление», — оправдывал он своего курсанта. Василий шел медленно, почтительно здороваясь с соседями, которые уже выгоняли скот. Стараясь забыть обо всем, заснуть быстрее, он принял холодный душ во дворе и лег спать.
Катя проснулась после большой гулянки около десяти часов утра и сразу же вспомнила о вчерашней Галкиной телеграмме, которую почтальон передал ей из-за отсутствия Василия. «Вы еще меня узнаете!» — грозилась она вечером и, со злости скомкав телеграмму, выбросила ее в мусорное ведро. «Вдруг мусор сожгли в печке!» — испугавшись, подумала она спросонок и, выйдя в чулан, заглянула в ведро.
Отыскав среди окурков и прочего мусора помятую, но еще не изорванную телеграмму, которая оканчивалась «целую, Галя», Катя осторожно разгладила ее и положила в карман. «Передать или выбросить? — колебалась она снова. — Будет скандал, ведь я за нее расписалась!» — решила отнести, наконец, с чувством непойманного вора. Приведя себя в порядок, она пошла к Васе, который еще спал крепким сном и храпел на весь дом.
Долго Катя стучала в окно, глядя на Васю и завидуя ему. «Ну и дает! — удивилась она. — Вот это гуляка! Жена родила ему сына и шлет телеграмму с поцелуем, а он бегает куда-то на всю ночь. Если бы Галя узнала! А все-таки мы, женщины, любим таких бабников».
— Пляши! — крикнула она подошедшему к окну Васе, махая телеграммой. — Пляши, давай, пляши! Иначе не получишь, — дразнила она его через открытое окно, скрывая предательскую радость.
Василий для удовлетворения соседки немного потоптал ногами и, получив телеграмму, дважды поблагодарил Катю.
— Поздравляю! С тебя причитается, — улыбнулась она, отходя от окна. — Ну, погоди, заяц, — добавила чуть позже.
— Спасибо, Катя, большое спасибо! — крикнул Вася вдогонку, прочитав телеграмму. — С меня при-чи-та-ет-ся!
Потом Вася закрыл окно, как бы желая, чтобы радость его оставалась в стенах его дома. «Родился сын! Первый ребенок, да еще мальчик, словно по заказу!» — обрадовался он. Перечитывая телеграмму несколько раз, он прохаживался по комнате, не зная по неопытности, что делать в таких случаях, и осторожно положил ее на стол, будто в самом деле обращался с ребенком. «Теперь есть ради кого стараться и, главное, есть кому передать небо. Эх, поехать бы туда и подарить ей цветы. Как она их любит! Все остальное сделаю после, а сейчас нужно срочно ее поздравить», — сказал он себе и побежал на почту, одеваясь на ходу.
Служба есть служба. Особенно в воздухе забываются все земные дела, полностью отдаешься выполнению задания. Одним из важных элементов подготовки к полетам считалось соблюдение режима предполетного отдыха. Приходилось отдыхать два раза в день, а между ними — наземная подготовка. Просыпаясь по будильнику, Вася иногда забывал, то ли это утро, то ли вечер. Но как бы то ни было, будильник всегда звал на службу. Так шли дни. Провожая Васю на ночь и встречая рано утром, одни соседки ему завидовали, а другие презирали, как гуляку.
«Вот уже две недели нет писем от Гали. — Может, что случилось? — насторожился он. — Если так, то должны были сообщить, ведь она там не одна, с родителями», — гадал он. Уточняя причину молчания, он отбил телеграмму и вдобавок написал письмо... Прошла еще неделя: ни писем, ни телеграмм! Пытался Вася съездить к ней сам, но его не отпускали, так как курсантская программа выполнялась с большим опозданием из-за плохой погоды и ряда непредвиденных причин.
Ревнивая жена
Однажды Проценко возвращался утром, радуясь успешно выполненным полетам. Легко дышалось свежим утренним воздухом. «Странно, почему открыта калитка? — удивился он. — И старухи почему-то глазеют туда же».
Проходя во двор, Вася заметил отсутствие замка на двери. «Наконец-то приехала!» — обрадовался он, догадываясь. Хотелось быстрее обнять жену, посмотреть на сына. На ходу снимая вспотевшую фуражку, Вася бросился в дом.
Галя сидела, нахмурившись, за столом, рядом с детской коляской. «Нечего притворяться, значит информация не фальшивая, — оттолкнула она его. — Опозорил меня на весь мир, иди гуляй! Видеть тебя больше не желаю, разведемся, и я уеду!» «Я же летал ночью с курсантами», — начал говорить Василий, догадавшись о причине начавшегося скандала.
Он говорил логично и терпеливо, но она никак не хотела понять его и не подпускала ни к себе, ни к коляске. После многочасовых упорных доказательств, чувствуя усталость, Василий разделся и прилег на диван, пытаясь заснуть.
Несколько минут они молчали. Но ему было не до сна, и он снова попытался убедить ее... А время шло, и уже нужно было идти на службу.
После ухода Василия Галя тоже не спала и поехала в суд подавать заявление о разводе с намерением проучить мужа. К заявлению приложила записку Кати: «Вася ночью гуляет, а днем спит». Несколько раз Галя подходила к зданию суда, но каждый раз она уходила от него как можно дальше, все глубже и глубже обдумывая свой поступок. «Вдруг на самом деле разведут!» — испугалась она и, изорвав заявление с запиской на мелкие кусочки, решительно пошла на остановку автобуса.
Вася, придя домой после наземной подготовки, снова взялся выяснять отношения.
— Галочка! Ты же умница, пойми меня. Я же был на ночных полетах, любой курсант тебе это подтвердит. Если уж на то пошло, сходи в штаб и спроси у командира.
— Я не такая, чтобы плакаться перед твоим начальством! Не они нас женили, обойдусь и без них! — вспылила Галя. — Теперь мне ясно, почему у нас не было детей!
— Зря это ты злишься, Галя, зря. Так голословно и я могу упрекнуть тебя. Твой муж как раз из тех, кто отказывается от любовниц. Я даже не пошел без тебя на день рождения Кати. Спроси у нее, я не вру.
— Лучше бы ты пошел на день рождения, чем гулять по ночам. Из-за тебя и Катя к нам теперь не заходит. Обидел соседку. Извинился бы, бабник несчастный...
— Ты, милая, как будто не жена летчика. Как же я мог пойти на пьянку перед полетами? Тем более, перед ночными?
— Хватит, Вася, заливать, курсанты ночью не летают! Не хуже тебя я это знаю, — возразила она, немного смягчившись.
В душе Галя уже хотела улыбнуться Васе, порадоваться вместе с ним, но не показывала вида. А Вася, толком даже не посмотрев на сына, отправился на аэродром.
Ночные полеты
Этой ночью, как никогда, было много нарушений наставления по производству полетов (НПП). Курсант, «срезавший круг» и чуть не столкнувшийся с другим самолетом над «дальним приводом», после первого же круга был отстранен от полетов и назначен дневальным по казарме. Такое наказание называлось сочетанием полезного с приятным: курсант, будучи дневальным, обычно готовился к сдаче зачета по НПП. Не прошло и часа, другой курсант сбил на посадке четыре фонаря, из-за чего руководитель полетов был вынужден остановить на 30 минут полеты и построил курсантов для дачи дополнительных указаний.
Четыре курсанта инструктора Проценко на этот раз отлетали без всяких нарушений. Ночь подходила к концу. Возвращаясь с зоны с пятым курсантом, Василий на несколько минут отвлекся от контроля за техникой пилотирования. «Гала со временем поймет меня и успокоится, — вспомнил он первый раз за ночь свою жену. — Я теперь мужчина полноценный, у меня есть сын...»
— Под нами самолет, не теряй высоту, — четко передал он курсанту по самолетному переговорному устройству. «Завтра последняя ночь с курсантами, тогда я докажу ей свою правоту», — рассуждал молча. «Переключись на первый канал и запроси снижение, — подсказывал он курсанту. — Делай все сам, на посадке вмешиваться не буду. Ветер справа, запомни! Правый крен, левая нога, так иди до самого выравнивания. Резких движений не делай, ныряй под луч прожекторов». «Вас понял!» — ответил курсант и запросил снижение... «Командир, скорость, скорость!» — кричал курсант через несколько минут, нажимая по ошибке на кнопку внешней связи. Кругом стало тихо, стрелки приборов приняли необычное для нормального полета положение. Курсанту показалось, будто отошла ручка управления двигателем, и он передвинул рычаг вперед. Но двигатель не реагировал на это.
— Что с вами? — вмешался руководитель полетов с земли, услышав случайно просочившийся в эфир тревожный голос курсанта. — Самовыключение двигателя, я 545-й, — ответил Проценко, невольно переводя самолет на снижение. — Попытаюсь запустить, — передал после короткой паузы.
Самовыключение двигателя иногда случалось на этом типе самолета. Это происходило чаще всего от забивания топливного фильтра кристаллами льда или от других, не предусмотренных инструкцией, причин.
Проценко на память знал инструкцию для особых случаев полета, но сейчас, вовсе не зная причину самовыключения, на всякий случай пытался запустить двигатель, нажимая на кнопку «Запуск в воздухе».
— Приготовиться к катапультированию! — подал команду Проценко курсанту, убедившись в безуспешности запуска двигателя.
— Есть приготовиться! — ответил курсант, опять по растерянности нажимая на кнопку командной радиостанции.
Курсант уже имел три прыжка с парашютом и два — наземного катапультирования. Но катапультироваться ночью с летящего самолета было ему как-то страшновато, хотя о том страхе ни один летчик вслух не скажет, а курсант — тем более.
Курсант восстановил в памяти порядок катапультирования — очередность нажатия на кнопки и рычаги. Сняв ноги с педалей управления самолетом, он поставил их на педали катапультного сиденья, плотно прижался позвоночником к спине и головой к подголовнику. Сняв предохранитель с рычага катапульты, ждал команду инструктора... За эти считанные секунды мысли бежали так быстро, что вся его короткая, двадцатилетняя жизнь промелькнула перед ним несколько раз. Он ждал команду «пошел». «Кто знает, может быть, это окажется последним, прощальным словом командира. Моя судьба теперь зависит от того, как сработает пиропатрон, как отделится от меня катапультное сиденье, как раскроется парашют и, наконец, как и куда приземлюсь. В этом районе есть болото, овраги и речка. Эх, неплохо бы приземлиться на пашню! До утра бы пролежал там на парашюте! А судьба инструктора тоже зависит не только от него самого, а и от случайного порыва ветра, который может ему помочь поддержать высоту или может погубить его, уводя самолет в штопор» — рассуждал курсант молча.
В это время прозвучала команда, мгновенный прилив крови при двенадцатикратной перегрузке перебил мысли и он очнулся только после раскрытия парашюта.
Зазвенело в ушах, свежим холодным ветром обдувало лицо. Внизу не было никаких ориентиров и огней. Район полетов он знал на память и много раз рисовал его на экзаменах. «Есть ориентир! — обрадовался он, глядя на крошечный свет двигающейся по шоссе машины. — Слева должно быть болото, а справа высоковольтная линия». Определив направление ветра, он обеими руками подтянул стропы, чтобы уйти от болота. Судя по двигающейся машине, дорога уже осталась в стороне, высоковольтная линия тоже. По времени спуска вот-вот должна быть земля.
Упав вместо желаемой мягкой пашни на какой-то твердый предмет, он ощутил невыносимую боль и, как слабо набитый мешок, свалился на землю. «Конец», — буркнул курсант глухо, и на этом голос его оборвался...
Хотя руководитель полетов рекомендовал покинуть самолет, но Проценко воспользовался правом, которое дано ему при подобных случая: принять самостоятельное решение.
С целью отработки особых случаев полета были предусмотрены инструкцией различные упражнения, но среди них не было «посадки с выключенным двигателем». Это упражнение изучалось только теоретически или, в лучшем случае, на тренажерах, а практически приходилось выполнять его только при отказе двигателя. Поэтому сейчас Василий мгновенно прикинул расстояние до аэродрома, высоту полета и направление ветра. Эти данные теоретически вполне были подходящими. Выпускать шасси решил он только после прохода оврага. Самолет летел над спящим городом. Но Василий все еще колебался: то ли сейчас покинуть самолет, то ли, рискуя жизнью, идти на посадку. «Бросив самолет на город, тоже можно попасть в немилость, — подумал он. — Вот если бы заклинило замки фонаря кабины или не сработал пиропатрон катапультного сиденья, то уж оставалось бы одно: идти на посадку, как это было недавно с одним летчиком дальней авиации. Теперь он посмертно Герой Советского Союза. А у меня есть еще возможность покинуть машину, остаться живым. Но внизу жилые дома! Да и машина новая, только что пригнали с завода. Дотяну до запасной грунтовой полосы, — решил он твердо. — Обязательно дотяну, пока иду по расчету...»
Зная решение инструктора, земля готовилась к приему аварийного самолета. Включили прожектора, пожарные и санитарные машины стояли наготове, получив тревожную команду. Руководитель полетов, отправив находящиеся в это время над аэродромом самолеты по разным зонам, держал связь только с Василием и передавал ему дельные указания. «Прошел дальний, иду на грунт, шасси убрано», — по привычке передал Проценко, хотя при аварийной обстановке можно было садиться и без связи. «Лишь бы проскочить овраг, а там площадка ровная. Если успею вовремя выпустить шасси после оврага, то, может быть, не будет даже поломки. Держись, милая, держись! Осталось немного», — вслух уговаривал он машину. Но земля приближалась быстро. «Эх, еще бы метров двадцать», — боролся Вася, обливаясь потом, за каждый метр высоты. За счет потери драгоценных метров он поддерживал необходимую скорость, не давая самолету уйти в штопор. Порывистый боковой ветер мешал управлять самолетом, который временами едва не сваливался на крыло. Красные огни, ведущие на взлетно-посадочную полосу, мелькали сейчас как бы намного быстрее, чем когда-либо, и покидать самолет было уже поздно. Теперь судьба инструктора зависела от оврага, над которым он пролетал много раз и знал, где какие лежат камни, где какие растут цветы. Но овраг в этот раз, будто сводя с ним давние счеты, задержал его: на самом краю оврага самолет задел крылом землю, оставив крыло, отскочил в сторону и взорвался, нарушив ночной покой притаившихся в кустах птиц и зверей...
Летная книжка
Через несколько дней после похорон мужа Галя, перебирая оставшиеся документы и бумаги, обнаружила среди них летную книжку капитана Проценко. На титульном листе — маленькая пожелтевшая фотокарточка, год рождения, образование... Далее перечислены полеты, проверка техники пилотирования: год, число, месяц, номер упражнения, оценка выполнения, и все скреплено гербовой печатью. Галя раньше никогда не сталкивалась с летной книжкой мужа, даже не знала о ее существовании. А теперь она видела в ней настоящий семейный дневник. Каждый его полет напоминал Гале о мельчайших подробностях их короткой совместной жизни. «Как хотел Вася ребенка, особенно сына!» –вспомнились ей первые годы, когда они жили еще на Украине. Временами, закрывая глаза, она полностью уходила в прошлое и, не ж