Ю.М. Ботяков
В 2009 г. исполняется 100 лет со дня рождения видного этнографа и историка Леонида Ивановича Лаврова, по праву вошедшего в плеяду классиков отечественного кавказоведения. В ряде статей о Леониде Ивановиче Лаврове, подготовленных к публикации в настоящее время его коллегами и учениками, приводится достаточно подробное описание биографии и научной деятельности этого замечательного ученого (Гаджиев, 1996; Гарданов, 1983; Карпов, Решетов, 2001; Решетов, 1999; Цулая, 1995). Дополняя сказанное, мы сосредоточимся на начальном этапе его жизни, предшествовавшем написанию монографии «Убыхи». Будущий ученый родился 4 мая 1909 г. в семье священника, проживавшей в то время в станице Медведковской на Кубани. Однако своей родиной Л.И. Лавров считал станицу Пашковскую, куда вскоре переехала его семья. Не будет ошибкой сказать, что вкус к кавказоведению Леонид Иванович почувствовал уже в раннем возрасте: его детские впечатления о жизни своих земляков казаков- черноморцев и их ближайших соседей — жителей адыгейских аулов стали определяющими при выборе профессии. В этой связи примечательно пояснение самого Леонида Ивановича к статье «Станица Пашковская (Из прошлого украинских переселенцев на Кавказе)», где он отметил, что сбор обширных материалов, послуживших основой для этой статьи, был начат им еще в 1916 г., т.е. в то время, когда автору было всего 7 лет. Личные наблюдения за жизнью казаков и адыгейцев дополнялись рассказами знатоков их недавнего прошлого. Одним из них был кунак отца Л.И. Лаврова — бывший аталык (воспитатель) последнего представителя феодальной фамилии Лакшоковых. Романтика эпических сказаний о нартах и более реальных рассказов о мухаджирах Кавказской войны, «действовала на детское воображение и порождала желание ближе познакомиться с прошлым и настоящим адыгейцев, звала к путешествиям» (Лавров,1982, с. 6). Однажды и навсегда приняв решение связать свою жизнь с исследованием истории и этнографии народов Кавказа, Л.И. Лавров прошел непростой путь ученичес тва. В 1928 г., преодолев стоящие перед ним как сыном священника административные препоны, он поступил на этнографическое отделение географического факультета Ленинградского университета. Учеба Л.И. Лаврова в университете дополнялась неформальным общением с преподавателями, среди которых были видные историки, этнографы и лингвисты. В 1931 г., не закончив обучения, студент Лавров был призван в Красную армию, однако, даже будучи на службе, он сумел продолжить образование и окончить университет экстерном. После демобилизации в 1936 г. Л.И. Лавров был принят на работу в кабинет Кавказа Института этнографии, где его научным руководителем стал Анатолий Нестерович Генко, уже знакомый Леониду Ивановичу в качестве преподавателя университета, имя которого он всегда вспоминал с благодарностью. Обоих связывали не только служебные, но и просто товарищеские отношения. Дочери Анатолия Нестеровича, Галине Анатольевне Генко, ученик ее отца запомнился энергичным и жизнерадостным человеком. В ту пору он нередко появлялся в их доме. Обсуждение научных проблем, начавшись в рабочем кабинете, далее продолжалось за вечерним чаем. «Разговор за столом обычно касался околослужебных тем. Л.И. интересовался отношениями отца с покойным Н.Я. Марром, мнением отца об идеях Н.Я. Много говорили также о массовых арестах среди сотрудников академических учреждений. Разгул репрессий Л.И. восприни- мал как козни врагов, а отец настаивал на том, что такой курс сознательно задан сверху. Несмотря на горячий темперамент Л.И., все беседы на эту тему протекали в очень спокойных тонах».
В своих воспоминаниях об отце, написанных по нашей просьбе, Галина Анатольевна отметила, что, несмотря на арест А.Н. Генко в апреле 1938 г., Леонид Иванович продолжал приходить к ним в дом. Забегая вперед, скажем, что в 1939 г. Анатолий Нестерович вышел из заключения, но в самом начале Великой Отечественной войны был арестован вновь. В день повторного ареста своего учителя Леонид Иванович принял решение уйти на фронт добровольцем. В 1937 г. подготовленная Л.И. Лавровым к публикации рукопись «Убыхи» была отдана на рецензию. Отметим, однако, что на ее последней странице поставлена дата «1936 г.», что позволяет говорить о более ранней дате окончания работы над текстом. Исходя из выше сказанного, нам остается признать, что работа над монографией, скорее всего, была начата уже в университетский период биографии Леонида Ивановича (в 1930 г. он совершил экспедицию в при- черноморскую Шапсугию, территория которой непосредственно граничила с областью расселения убыхов) и продолжена в период службы в армии, что красноречиво свидетельствует о его чрезвычайной целеустремленности, что отмечали все, кто знал этого человека. Судьба не раз «испытывала на прочность» не только самого Л.И. Лаврова, но и его научные труды. Так, статья «Карачай и Балкария до 30-х годов XIX в.», написанная еще до войны, вышла в свет лишь в конце 60-х годов (Цулая, 1995, с. 108). В блокадном Ленинграде погибли все этнографические записи и зарисовки, которые еще в юности собирал Л.И. Лавров в станице Пашковская. Их утрата осложнила работу ученого над статьей о своих земляках «Станица Пашковская (Из прошлого украинских переселенцев на Кавказе)». С того момента, как младший научный сотрудник института этнографии Леонид Лавров завершил работу над книгой «Убыхи» и читатели получили возможность познакомиться с его первым монографическим исследованием, прошло более 70 лет. При подготовке рукописи к изданию мы старались сохранить (насколько это возможно) авторский вариант текста. По своей структуре монография «Убыхи» четко делится на две части — этнографическую и историческую. Есть все основания предполагать, что автор монографии изначально собирался посвятить убыхам две отдельные работы, но в итоге решил все-таки объединить в одном труде две относительно самостоятельные темы. Подтверждением сказанному служит разная система сносок, используемая Л.И. Лавровым в первой и второй частях рукописи, и, что является еще более веским аргументом, перечеркнутое предложение в конце этнографического раздела, сообщающее о том, что «изложению хода и результатов этой войны автор намерен посвятить особую работу».
Отметим некоторые особенности оформления текста. В книге сохранено написание этнонимов абадзехи, натухайцы, садзы в той форме, которую использовал Л.И. Лавров: абдзахи, натхуаджи, асадзуа. Подобное написание, в настоящее время не встречающееся в этнографической литературе по Кавказу, в большей степени соответствует правильному произношению этих названий на черкесском языке. Для транскриптивной передачи особенностей звучания абхазо- адыгских языков Л.И. Лавров использует универсальный алфавит Н.Я. Марра, разработанный им для абхазского языка на основе латинской графики еще до революции и введенный в практику в 1926 г. При этом, с точки зрения Н.Б. Вахтина, Л.И. Лавров в ряде случаев отходит от марровского алфавита и использует собственную транскрипцию. В настоящем издании передать используемую Л.И. Лавровым транскрипцию, давно вышедшую из употребления, не представляется возможным, поэтому по нашей просьбе все термины переданы С.З. Кодзовой средствами черкесского языка. При знакомстве с текстом рукописи обращает на себя внимание странная, на первый взгляд, деталь: в главе «История изучения вопроса» отсутствует какое-либо упоминание о значимой, с точки зрения историографии, статье А.Н. Генко «О языке убыхов», вышедшей в 1928 г. Это игнорирование специальной статьи об убыхах действительно кажется странным, если иметь в виду, что Л.И. Лав- ров для написания своей работы старался привлечь максимально широкий круг источников. Соответственно не упоминается фамилия А.Н. Генко и в списке используемой литературы. Тем не менее в сюжете, касающемся вопроса бытования убыхского языка, Л.И. Лавров счел необходимым привести следующую цитату: «Один из авторов (курсив наш. — Ю.Б.) на основе анализа образцов языка Садша, т.е. асадзуа (джикетов — в позднейшем понимании), в записи Эвлия Челеби в XVII доказывает, что еще в то время они говорили именно на убыхском языке». Не подлежит сомнению, что эта «глухая» ссылка на упомянутую выше статью А.Н. Генко, обусловленная ситуацией, сложившейся вокруг опального ученого во время работы Л.И. Лаврова над рукописью, свидетельствует о его личном мужестве, тем более что запрещенное в связи с арестом имя А.Н. Генко в тексте рукописи Л.И. Лаврова все же встречается. Безусловно, главный вопрос, который возникает у читателя при знакомстве с книгой со столь значительным архивным «стажем», — это ее актуальность. В данном случае мы можем не опасаться, что труд Л.И. Лаврова представляет лишь сугубо историографический интерес, а его публикация относится к разряду формального мероприятия по поводу 100-летнего юбилея ученого. Добротно написанная работа об убыхах сама по себе представляет несомненный интерес, поскольку в этнографической литературе работ, посвященных этому народу, крайне мало. Но главное заключается в том, что с выходом книги мы имеем возможность посмотреть на этноисторические процессы, протекавшие в Убыхии и на сопредельных с ней территориях, глазами исследователя, отличавшегося умением создавать целостную кар тину происходящих событий. Несмотря на то, что к моменту написания работы Л.И. Лаврову было только 27 лет, в ней чувствуется рука зрелого, состоявшегося ученого. При знакомстве с работой возникает ощущение, что автор являлся очевидцем описанных им событий. Подобный эффект возникает только при том условии, если тема исследована всесторонне и автор не боится «неудобных» аспектов рассматриваемой им проблемы. Чтобы по достоинству оценить сложность выбранной темы исследования, следует отметить, что Л.И. Лавров был практически лишен возможности строить свою работу на основе полевого мате риала (такого народа, как убыхи, к моменту написания монографии в Советском Союзе уже просто не существовало), что делает этнографическую работу весьма уязвимой.
Автор монографии не имел возможности также получить информацию об убыхах, что называется «из вторых рук» — от их ближайших соседей — шапсугов, садзов, абадзехов, так как последние в подавляющем большинстве разделили судьбу своих воинственных союзников по Кавказской войне и переселились в Турцию. В подобных обстоятельствах особое значение имеют письменные источники, но литература об убыхах крайне незначительна, при этом основной корпус сведений имеет откровенно фрагментарный характер. Фольклорный материал также не мог стать серьезным подспорьем при написании работы, т.к. Л.И. Лавров весьма критично оценивал возможности этого источника. «Мы имеем все основания предполагать, — пишет Л.И. Лавров на 118 странице рукописи,— что под убыхским фольклором преподнесен А. Дирром и Ж. Дюмезилем общий фольклор черкесов, убыхов, абхазов и других горцев, живущих в современной Турции». В этой связи трудно переоценить значимость лингвистического материала, критический анализ которого составляет, пожалуй, главную доказательную базу работы. В процессе работы Л.И. Лавров ответил на ряд сложных вопросов этнической истории убыхов. В первую очередь он дал определение состоянию убыхского общества в конце первой четверти XIX в., когда этническая территория убыхов была вовлечена в орбиту интересов Российской империи. Вопрос этот весьма сложный, так как в период, предшествовавший Кавказской войне, крайне сложно прочертить этническую и политическую границы, отделяющие убыхов от родственных им абхазских и адыгских обществ, находящихся в состоянии территориального, политического и языкового взаимопроникновения. Отвечая на этот вопрос, Л.И. Лавров, в частности, пишет, что «в XIX веке приходится говорить об Убыхии скорее как о территориально-политической единице, а не этнографическом (лингвистическом) целом». В свою очередь Убыхия как «территориально-политическая единица» не рассматривается им как единое пространство. «Само трафаретное деление убыхов на три части или округа (Сочи или Саше, Вордане и собственно Убых) не имеет в себе другого смысла, кроме деления Убыхии (в первую очередь ее племенной знати) на три различно политически и культурно ориентирующиеся группы: на Сочи господствует абхазо-асадзуаская, на Вордане — шапсуго-натхуаджская и в Убыхе (Верхней Убыхии) — более самобытная». Особый интерес в работе представляют рассуждения автора об этнической истории убыхов, ко торых XIX век застал в тесных территориальных границах. Но это лишь заключительная фаза истории носителей убыхского языка на кавказской земле. «Мы вправе предполагать, — пишет Л.И. Лавров, — что когда-то он объединял собою значительно более широкий коллектив (курсив наш. — Ю.Б.). И мы думаем, что именно этот коллектив, объединенный особым языком, грузинские источники приблизительно до XVI–XVII вв. именуют джикетами т.е. <…> джиками, джихами <…> Без подобного предположения нам не понятен тот факт, что старые кавказские писатели, не замечая особой народности — убыхов, в то же время упорно прослеживают разницу между юго- восточными и северо-западными абхазами, когда такое разграничение последних в те далекие времена не имело еще под собою достаточного основания». Он разделяет мнение А.Н. Генко о вероятной первичности принадлежности джигетовсадзов к убыхам с последующей сильной абхазиацией. К этому выводу, сделанному в своей первой монографии, Л.И. Лавров вернется позже, используя его на более широком материале, при изучении этнографии абазин, исследовательский интерес к которым сформировался, вероятно, в связи с логическим продолжением работы над «Убыхами». «Источники XVIII–XIX вв. причисляли убыхов обычно к абазинам, а уже тогда исчезающий убыхский язык был известен адыгейцам под названием «абазэбзэ» — «абазинский язык» (Лавров, 1978, с. 43). «Возвращаясь к вопросу об убыхском языке, отмечу, что сужение его распространения на абазинской территории в последние века дает основание предполагать, что убыхский язык прежде бытовал на более широкой площади и являлся языком древних абазгов». Как представляется, именно этот вывод составляет базу новаторской гипотезы Л.И. Лаврова о возникновении Абхазского царства, основанного династией из абазинских князей. Свою гипотезу Л.И. Лавров рассматривал как рабочую, но считал, что только с ее помощью можно объяснить, «почему самоназвание абазин сохраняет связь с абазгами, а самоназвание абхазов — с апсилами; почему самоназвание абхазов не согласуется с тем, что чужеземные источники считали последних и грузин абазгами; почему у одной части абазин сохранялся реликтовый убыхский язык и, наконец, почему его называли абазинским языком». В этнографической части следует отметить главу «Социальный строй», где кроме классической характеристики двух основных (в трактовке автора) находящихся в состоянии острой конфронтации слоев убыхского общества — свободных общинников и родовой знати — Л.И. Лавров представил яркую галерею фигурантов событий Кавказской войны. Представленные персоналии влиятельных убыхских фамилий позволяют не только посмотреть на протекание конфликта «изнутри», но и уйти от распространенного схематичного, обезличенного изображения событий, происходивших на западно-кавказском театре военных действий. Как историк Кавказской войны Л.И. Лавров прекрасно осознавал неоднозначный характер военных действий, которые вели убыхи на различных ее этапах. «Убыхи все еще продолжали рассматривать борьбу с новым противником с точки зрения старых межплеменных набегов, и поэтому, когда в 1831 г. Шапсуги прислали им новое приглашение принять участие в карательной экспедиции против племен, принявших присягу на верность царю, то убыхи почти не откликнулись». История завершающего этапа войны на Западном Кавказе для Л.И. Лаврова как исследователя в первую очередь представляла интерес в качестве материала для реконструкции процесса формирования государства в убыхском обществе. Подобный подход обусловил тщательный анализ динамики развития общества, фиксацию переломных, ключевых моментов переживаемых обществом, которые нашли отражение в разработанной Л.И. Лавровым периодизации военных действий. В значительной степени периодизация базируется на характере взаимоотношений между вагышами и куашха, которую можно рассматривать как сменяющуюся череду военного союза и острого противостояния. Так, говоря о победном для убыхов 1840-м годе, выделенном в качестве самостоятельного периода, он отмечает: «Во главе убыхских военных предприятий стояла местная племенная знать, среди которой непосредственное руководство войсками принадлежало выдающемуся деятелю того времени Хаджи-Догомуко Берзеку. Т.о. в событиях 1840 г. мы видим совместные выступления куашха и вагышей». В качестве точки отсчета в своей периодизации автор выбирает принципиальное изменение характера боевых действий, связанное с коренным изменением настроения к войне с царской Россией, которое пережило убыхское общество. «Но до второй половины 1830-х годов убыхи принимали в этой войне лишь случайное участие, не защищая своей земли, еще не тронутой врагом. До второй половины 1830-х годов убыхи еще не вели освободительной борьбы». Процесс изменения сознания, связанный с колоссальным напряжением убыхского общества в период противостояния с Россией, проходил непросто. За исторически короткий период времени убыхи прошли путь от разобщенности до понимания необходимости межплеменной консолидации, создания убыхо-шапсуго-абадзехского меджлиса. Не все научные взгляды Л.И. Лаврова, как и любого масштабно мыслящего яркого ученого, в полной мере разделялись в научном сообществе. Но полемизировать с ним было задачей непростой: столь характерная для него широта мысли всегда базировалась на надежном фундаменте скрупулезно проверенного материала. Достаточно вспомнить здесь видного абхазского ученого Ш.Д. Инал-Ипа, который, в частности, не принимал утверждения своего оппонента Л.И. Лаврова об убыхо-садзском этническом единстве, отстаивая абхазские корни садзов. Здесь мы можем привести слова самого Шалвы Денисовича, сказанные им по поводу его монографии «Садзы»: «Не бывает исследований, не вызывающих никаких возражений и разногласий. Но есть вместе с тем объективные критики и рецензенты, которые, надо полагать, скажут свое слово, когда монография увидит свет» (Инал-Ипа, 1995, с. 8). В своем заявлении, которое в 1947 г. Л.И. Лавров направил на имя директора института, обосновав необходимость выпуска своей книги, он подчеркнул ее следующее практическое значение. Полное отсутствие монографий о прошлом той части Кавказского побережья Черного моря, где расположены крупнейшие курорты СССР, «приводит к распространению среди последних (отдыхающих. — Ю.Б.) низкопробных анекдотов, выдаваемых несведущими экскурсовода- ми за последнее слово науки. Моя работа “Убыхи” должна будет поднять качество работы местных музеев, экскурсоводов и пр.». Со времени написания письма прошло более 60 лет, а ситуация к лучшему не изменилась. Практическая необходимость выхода в свет книги Л.И. Лаврова доказывается современными реалиями жизни. На сегодняшний день нам стало известно, что на территории Российской Федерации существует общность, позиционирующая себя в качестве убыхов. Поскольку можно с уверенностью говорить о прерванности культурной традиции в связи с исчезновением убыхов с этнической карты нашей страны уже к середине XX в., необходимы дополнительные исследования на месте, т.к. стремление определенной группы людей к этнической самоидентификации в качестве убыхов заслуживает самого пристального внимания. Своим приятным долгом считаем выразить слова благодарности С.З. Кодзовой и П.И. Погорельскому за консультативную помощь, оказанную при подготовке монографии к изданию.
***
Гаджиев В.Г. Л.И. Лавров — выдающийся советский кавказовед // Историография истории Дагестана досоветского периода. Махачкала, 1996. Гарданов В.К. Л.И. Лавров — выдающийся советский кавказовед // СЭ. 1983. № 1. Генко Г.А. Из личного архива автора. Инал-Ипа Ш.Д. Садзы: Историко-этнографические очерки // Материалы к серии «Народы и культуры». М.,1995. Вып. XXVIII. Кн. 2. Карпов Ю.Ю., Решетов А.М. Л.И. Лавров: штрихи к портрету ученого (к 90-летию со дня рождения) // Лавровские (Среднеазиатско-Кавказские) чтения. 1998–1999 гг.: Краткое содержание докладов. СПб., 2001. Лавров Л.И. Историко-этнографические очерки Кавказа. Л., 1978. Лавров Л.И. Этнография Кавказа. Л., 1982. Решетов А.М. Слово о Леониде Ивановиче Лаврове // Из культурного наследия славянского населения Кубани. Краснодар, 1999. Цулая Г.В. Леонид Иванович Лавров — исследователь народов Кавказа // СЭ. 1995. № 5.