Керстин Гир
Зильбер. Первый дневник сновидений
Зильбер – 1
Текст предоставлен правообладателем https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=8179821&lfrom=2645
«Зильбер. Первый дневник сновидений / Гир К.»: Робинс; Москва; 2014
ISBN 978‑5‑4366‑0249‑3
Аннотация
С тех пор, как я переехала сюда, со мной начали происходить странные вещи.
Почему я вижу во сне то, о чём никогда не могла даже слышать? И кажется, эти сны вместе со мной видят ещё несколько человек. Потому что они знают обо мне то, о чём я никогда не упоминала наяву.
В одном из снов четыре парня, с которыми я хожу с некоторых пор в одну школу, проводят мрачный ритуал, призывая демона. Удивительно, но они верят в него не только во сне! Ведь он исполняет их самые сокровенные желания… наяву.
Почему эти сны начали видеться именно мне? Существует ли демон ночи на самом деле или он – просто выдумка? Как связаны события, случающиеся со мной в реальной жизни, с тем, что происходит во сне? Я очень хочу разгадать все эти загадки…
Меня зовут Лив Зильбер. И это – мой первый дневник сновидений.
Керстин Гир
Зильбер. Первый дневник сновидений
Original published as: Silber. Das erste Buch der Traume»
© S. Fischer Verlag GmbH, Frankfurt am Main 2013
© ООО «Издательство Робинс», издание на русском языке, 2014
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
|
|
* * *
Для Ф.
Всегда приятно мечтать вместе с тобой.
Что, если ты
Во сне,
В обычном самом,
Что, если ты
Во сне своём,
Самом обычном,
Попал на небеса
И там сорвал цветок
И странный, и красивый.
Что, если ты,
Проснувшись,
Увидишь сей цветок в своей руке?
Что, если?..
Сэмюэль Тейлор Кольридж
Глава первая
Собака старательно обнюхивала мой чемодан. Для профессиональной ищейки она была уж слишком пушистой, наверное, метис ховаварта. Только я хотела почесать её за ушком, как ищейка обнажила зубы и угрожающе гавкнула. Затем она уселась и стала яростно тыкать носом в крышку моего чемодана. Таможенник, казалось, был удивлён не меньше, чем я. Он поглядел сначала на собаку, затем на меня после опять перевёл взгляд на собаку и снова на меня, и лишь после этого, протянув руку к чемодану, пробормотал:
– Ну что ж, давайте‑ка поглядим, что там унюхала наша Амбер.
Отлично, ничего не скажешь. И получаса не прошло с того момента, как я ступила на британскую землю, и вот – меня уже подозревают в контрабанде наркотиков. Настоящие контрабандисты, если таковые были в очереди следом за мной, наверняка веселились сейчас от всей души. Ведь благодаря мне они могли теперь вполне безнаказанно провозить свои швейцарские часы и элитные наркотики. Ну какой таможенник в здравом уме будет вызывать на дополнительную проверку пятнадцатилетнюю девчонку со светлыми собранными в пучок волосами? Нет чтобы как следует осмотреть сумки, например, у вон того нервного типа с перекошенным лицом! Или у этого подозрительно бледного парня с всклокоченными волосами, который в самолёте захрапел раньше, чем мы успели оторваться от взлётной полосы. Не удивительно, что он улыбается теперь так злорадно. У него, наверное, в каждом кармане и в каждой сумке припрятано нелегальное снотворное.
|
|
Но я решила, что не дам так легко испортить себе настроение, ведь за перегородкой меня ждала удивительная и прекрасная новая жизнь, а также новый дом, именно такой, о котором мы всегда мечтали.
Я кивнула Мие, своей младшей сестрёнке, давая понять, что всё хорошо. Мия ждала меня в зале прилёта, нервно подпрыгивая от нетерпения. Всё в порядке. У нас нет причин волноваться. Это всего лишь последнее препятствие, отделяющее нас от вышеупомянутой волшебной новой жизни. Полёт прошёл просто превосходно, самолёт летел плавно, не попадая ни в какие зоны турбулентности, поэтому Мию не тошнило. А мне, в качестве исключения, даже повезло с соседом – рядом со мной не сидел какой‑нибудь воняющий пивом толстяк, у которого приходилось бы отвоёвывать каждый сантиметр подлокотника. Папа, конечно, снова купил билет на рейс одной из этих дешёвых авиакомпаний, которые, наверное, постоянно экономят на топливе. Перед посадкой в Хитроу для приземления нам пришлось сделать несколько кругов, но никаких сложностей не возникло. А ещё в другом ряду передо мной сидел этот симпатичный темноволосый парень, он так нарочито заметно оборачивался и даже улыбнулся мне. Я уже чуть было с ним не заговорила, но тут он вытащил журнал о футболе и, листая его, зашевелил губами, словно какой‑нибудь первоклассник на уроке чтения. Кстати, именно этот парнишка теперь с любопытством разглядывал мой чемодан. Все остальные тоже уставились на мой несчастный багаж.
|
|
Я сделала большие глаза и улыбнулась таможеннику самой миленькой из своих улыбок.
– Прошу… У нас совсем нет времени, самолёт и так опоздал, а нам ещё пришлось целую вечность ждать чемоданы. Там снаружи меня ждут мама и младшая сестра. Честное слово, в моём чемодане нет ничего, кроме грязной одежды и… – Именно в этот момент меня вдруг осенило. Я поняла, что именно лежало в чемодане, поэтому и запнулась на полуслове. – Во всяком случае, наркотиков там нет, – закончила я немного неуверенно и с упрёком поглядела на собаку. Что за глупое животное!
Непреклонный таможенник водрузил мой чемодан на стол, затем потянул молнию и открыл его. Всем присутствующим тут же стало ясно, что именно унюхала собака. Честно говоря, особо тонкого обоняния для этого не требовалось.
– Что, чёрт возьми..? – спросил таможенник, а его помощник, брезгливо сморщив нос, кончиками пальцев ворошил мою одежду. Со стороны казалось, что мои вещи издают просто кошмарный запах.
– Сыр с плесенью из Энтлебуха, – пояснила я, при этом лицо у меня стало, наверное, такого же алого цвета, как банка колы, которую держал в руках мужчина передо мной. – Два с половиной килограмма швейцарского сыра с плесенью, – раньше я не замечала, чтобы он так сильно вонял. – На вкус он получше, чем на запах, честно.
Амбер, глупую псину, просто трясло от возбуждения. Со всех сторон до меня доносилось хихиканье, настоящие контрабандисты сейчас наверняка потирали руки. Чем был занят темноволосый парень, мне лучше не знать. Наверное, он был сейчас несказанно рад, что я не попросила у него номер телефона.
– Вот это поистине гениальная маскировка для любых наркотиков, – сказал кто‑то прямо за нами.
Я поглядела на Мию и тяжело вздохнула. Мия вздохнула в ответ. Нам действительно нужно было поторапливаться.
Какими же наивными мы были, полагая, что от новой волшебной жизни нас отделяют лишь два с половиной килограмма вонючего сыра. На самом деле, сыр только продлевал время, пока мы твёрдо верили, что чудесная жизнь вот‑вот начнётся.
Наверное, остальные девчонки мечтают о совсем других вещах, но мы с Мией ничего так не желали, как настоящего домашнего уюта. И чтобы уют этот продолжался дольше, чем год. И с отдельной комнатой для каждой из нас.
Сегодня состоялся наш шестой переезд за последние восемь лет. Мы уже поменяли шесть стран на четырёх континентах, шесть раз были новенькими в шести разных школах, шесть раз заводили новых друзей и шесть раз прощались. Мы стали настоящими специалистами по упаковке и распаковке чемоданов, а наши пожитки пришлось ограничить до минимума. Несложно догадаться, почему ни я, ни Мия не играли на фортепиано.
Наша мама – литературовед с двумя докторскими степенями. Почти каждый год она заключала контракт с новым университетом. Ещё в июне мы жили в Претории, до этого в Утрехте, Беркли, в индийском Хайдарабаде, а ещё раньше – в Эдинбурге и Мюнхене. Наши родители развелись семь лет назад. Папа – инженер с таким же беспокойно‑непоседливым характером, он переезжал с места на место так же часто, как и мама. Значит, нам и мечтать было нечего о том, чтобы провести летние каникулы несколько лет подряд в одном и том же городе. На лето мы всегда вынуждены были ехать туда, где на данный момент работал папа. Сейчас он, например, жил в Цюрихе, и наши каникулы, в виде исключения, прошли вполне сносно и даже радостно (мы катались на лыжах в горах и были в биосферном заповеднике Энтлебух), но, к сожалению, не все места, где папа жил, оказывались такими прекрасными. Иногда Лотти говорила, что мы должны быть благодарны нашим родителям за то, что они показали нам целый мир, но, честно говоря, когда приходится проводить лето на окраине промышленного района Братиславы, чувство благодарности как‑то ослабевает.
В первом семестре этого года мама должна была преподавать в колледже Магдалины в Оксфорде, при этом исполнялось её заветное желание, ведь она столько лет мечтала о контракте с Оксфордом. Кроме того, сняв за городом маленький коттедж восемнадцатого века, она осуществила ещё и нашу мечту. Наконец‑то мы где‑то осядем, и у нас будет настоящий дом. На рекламном плакате коттедж выглядел романтично и уютно, вид у него был такой, будто от подвала и до самого чердака он битком набит всякими страшными волшебными тайнами. Вокруг дома раскинулся большой сад со старыми деревьями, сбоку стоял ветхий сарай, а из окон второго этажа было видно Темзу, по крайней мере, зимой. Лотти собиралась разбить вокруг дома огород, выращивать овощи, самой варить джем и вступить в сообщество крестьянок. Мия хотела устроить дом на дереве, раздобыть лодку с вёслами и приручить сову. А я мечтала найти на чердаке сундук со старыми письмами и разведать, какие же секреты скрывает дом. Кроме того, нам так хотелось повесить на ветку дерева качели. Для этого отлично подошла бы старая ржавая металлическая кровать, на которой можно было бы раскачиваться и смотреть в небо. Как минимум через день мы устраивали бы настоящий английский пикник, а дом наполнялся бы запахом кексов, которые Лотти пекла бы сама. Ещё мы готовили бы сырный фондю, потому что наш старый добрый сыр с плесенью из Энтлебуха таможенники прямо у нас на глазах раскрошили на такие мелкие кусочки, что вряд ли он годился бы теперь в пищу.
Когда мы наконец‑то вышли из аэропорта (к слову, ввоз в Великобританию двух с половиной килограммов сыра с плесенью для собственного употребления не противоречил никаким правилам, только вот подарить его Лотти в таком состоянии мы уже не могли), маме меньше чем за минуту удалось всё устроить именно так, чтобы наша мечта о деревенской жизни лопнула как мыльный пузырь.
– Мышата, в нашем плане появились кое‑какие изменения, – сказала она, поздоровавшись. При этом мама ослепительно улыбалась, но по лицу отчётливо было видно, что её мучает совесть.
Сзади к ней приблизился какой‑то мужчина с пустой багажной тележкой, и, даже не разглядев его как следует, я уже знала наверняка, кто это был – изменения собственной персоной.
– Ненавижу изменения, – пробормотала Мия.
Мама всё ещё натужно улыбалась.
– Эти изменения вам понравятся, вот увидите, – соврала она. – Добро пожаловать в Лондон, самый дождливый город на планете.
– Добро пожаловать домой, – добавил мистер Изменения, голос у него оказался тёплым и глубоким. Затем наш новый знакомый погрузил чемоданы в тележку, и мы пошли.
Я тоже ненавидела изменения. До глубины души.
Глава вторая
В первую лондонскую ночь мне приснились Гензель и Гретель. Точнее говоря, мы с Мией были Гензелем и Гретель, а мама завела нас в лес.
– Это для вашего же блага! – сказала она и скрылась в чаще.
Мы с бедной маленькой Гретель беспомощно блуждали среди деревьев, пока не набрели на страшный пряничный дом. К счастью, я успела проснуться прежде, чем к нам вышла злая ведьма. Я вздохнула с облегчением, но тут же вспомнила, что сон не так уж далёк от нашей новой реальности. Вчера мама раз семнадцать повторила фразу: «Это для вашего же блага!».
Я до сих пор так сильно злилась на неё, что могла хоть сто лет без передышки скрежетать зубами от ярости.
Мне уже давно не нужно было объяснять, что люди за сорок тоже имеют право на насыщенную личную жизнь, но неужели так сложно подождать с этим, пока мы подрастём? Ещё пара‑тройка лет погоды не сделает. Неужели обязательно переворачивать вверх тормашками всю нашу жизнь? Могла бы хоть спросить, что мы об этом думаем!
Кстати, на самом деле мистера Изменения звали Эрнестом Спенсером, вчера вечером он привёз нас сюда на своей машине и всю дорогу непринуждённо болтал о чём‑то, будто не замечая, что мы с Мией едва сдерживаем слёзы от ярости и разочарования. (Ехали мы из аэропорта в город довольно долго.) И лишь когда Эрнест достал из багажника чемодан, а за ним и пластиковый пакет с сыром, к Мие снова вернулся дар речи.
– Нет‑нет, – сказала она, подобрав самую сладкую из своих улыбок, и вернула ему пакет. – Это для вас. Гостинец из Швейцарии.
Эрнест и мама восторженно переглянулись.
– Спасибо, как это мило с вашей стороны!
Мы с Мией злорадно улыбнулись – да уж, хоть один приятный момент за весь вечер. Мама подарила Эрнесту прощальный поцелуй, и вместе со своим вонючим раскромсанным сыром он отправился домой, предварительно сообщив, что с большим нетерпением ждёт завтрашнего вечера. На завтра мы были приглашены к нему домой, чтобы познакомиться с его детьми.
– Мы тоже ждём не дождёмся завтрашнего дня, – сказала мама.
Ага. Ну конечно.
Нам мистер Эрнест «Мой‑характер‑полностью‑соответствует‑моему‑супер‑устаревшему‑имени» Спенсер показался подозрительным с той минуты, как он переступил порог нашего дома. Даже его подарки свидетельствовали о том, насколько серьёзные намерения он питал по отношению к маме. Как правило, мамины мужчины не очень‑то горели желанием понравиться нам, даже напротив, до Эрнеста все они делали вид, что нас просто‑напросто не существует. Но этот Эрнест не только принёс букет для мамы, а вручил Лотти коробку её любимых шоколадных конфет, мне – книгу о тайных посланиях, шифрах и их разгадках, которая, кстати, действительно показалась мне необычайно интересной. Только вот с Мией он чуточку прогадал – для неё он раздобыл книгу под названием «Морин, девочка‑сыщик». Будь Мия года на два младше, подарок пришёлся бы ей вполне по вкусу, однако в свои почти тринадцать для такой книги она была несколько старовата. Но сам факт – Эрнест поинтересовался, чем мы увлекаемся, – вызывал подозрение.
Так или иначе, мама была просто без ума от него. Понятия не имею почему. Явно не из‑за прекрасной внешности – Эрнест был лысым, с огромными ушами и слишком белыми зубами. Но Лотти упрямо твердила, что Эрнест тем не менее – мужчина привлекательной наружности. Мы, к сожалению, её точку зрения разделить не могли. Ну, возможно, у него были красивые глаза, но кто обратит внимания на глаза при таких‑то ушищах? Кроме того, Эрнест был стар как мир, было ему лет пятьдесят или даже больше. Жена его умерла около десяти лет назад, и он с двумя детьми жил в Лондоне. История оказалась правдой, мы с Мией (маленьким детективом) тут же проверили это в Гугле. Гугл был отлично знаком с Эрнестом Спенсером, потому что тот работал юристом, был одним из звёздных адвокатов, которые проскакивали на каждом снимке папарацци, будь то репортаж из зала суда или с красной дорожки.
А его покойная супруга занимала почётное двести первое (примерно) место в очерёдности наследования престола, поэтому Эрнест вращался в самых высших кругах английского общества. Именно благодаря его связям мама получила возможность преподавать в Оксфорде. По теории вероятности встреча мамы и Эрнеста состояться не могла. Но подлое стечение обстоятельств и специализация Эрнеста – международное экономическое право – привели его полгода назад в Преторию, где на вечеринке он познакомился с мамой. А мы ещё и подначивали её пойти на эту вечеринку, эх, где только были наши головы. Нам так хотелось, чтобы она хоть немного развеялась, вышла в люди. И пожалуйста – теперь приходится расхлёбывать последствия.
– Погоди, рыбка моя! – Лотти тянула вниз и в стороны мою юбку, но безуспешно. Школьный костюм всё равно оставался сантиметров на десять короче нормы.
Лотти Вастельхубер поселилась у нас двенадцать лет назад, она приехала, чтобы работать нянечкой (Au Pair[1]), и просто осталась. К счастью для нас. Иначе мы питались бы исключительно бутербродами, потому что мама частенько вообще забывала поесть, да и готовить ненавидела. Без Лотти некому было бы заплетать нам мудрёные косички в стиле Гретель, устраивать кукольные дни рождения или мастерить игрушки для новогодней ёлки. Да и ёлки‑то у нас, наверное, не было бы, мама не очень‑то проникалась традициями и обрядами. Кроме того, она была страшно забывчивой, полностью соответствуя этим образу рассеянного профессора. Мама забывала абсолютно обо всём: забрать Мию с урока игры на флейте, имя нашей собаки, место, где она припарковала машину. Без Лотти мы бы все давным‑давно пропали.
Но Лотти тоже была небезупречна. Каждый год она покупала мне школьную форму на один размер меньше, вот и на этот раз произошло то же самое. Как и каждый год, вину она хотела свалить на меня.
– Ума не приложу, как только человеку удаётся так сильно вырасти всего за одно лето, – ворчала она, пытаясь застегнуть школьный пиджак у меня на груди. – А тут ещё и… наверху! Ты это специально!
– Да, ну конечно! – настроение у меня, как и следовало ожидать, было просто отвратительным, но я не сдержала улыбку. Лотти‑то уж могла бы за меня и порадоваться. «Наверху» у меня выросло вовсе не что‑то поразительных размеров, как у шестнадцатилетней девушки, но плоской доской я быть перестала. Поэтому носить школьный пиджак нараспашку вовсе не казалось мне такой уж плохой идеей. В сочетании с короткой юбкой он создавал довольно свободный образ.
– Лив гораздо лучше выглядит, – пожаловалась Мия, которая была уже готова к выходу. – И почему только ты не купила мне тоже школьную форму на размер меньше, а, Лотти? И вообще, почему все школьные формы обязательно должны быть тёмно‑синего цвета? И почему наша новая школа называется «Академия Джабс», а на гербе у них нет никакой жабы? – Сестра с недоумением провела рукой по вышитой эмблеме школы на своём нагрудном кармане. – У меня глупейший вид. И вообще, здесь всё глупое.
Она медленно повернулась, указала на чужую мебель и сказала преувеличенно громко:
– Глупо. Глупо. Глупо. Правда ведь, Ливви? Мы так мечтали о коттедже в Оксфорде. И вместо этого очутились здесь …
«Здесь» – значило в квартире, где вчера вечером нас оставил Эрнест. Она находилась на четвёртом этаже в элитном высотном доме где‑то на северо‑востоке Лондона. Тут было четыре спальни, блестящие мраморные полы и много мебели, которая нам не принадлежала. Большинство предметов оказались позолоченными, даже подушки на диване. Если верить надписи под звонком, в этой квартире жили люди по фамилии Финчли, и, кажется, они коллекционировали фарфоровых балерин. Эти балерины попадались на каждом шагу.
Так что я согласно кивнула.
– И ничего из нужных нам вещей здесь нет, – сказала я тоже во весь голос.
– Тс‑с‑с‑с, – прошептала Лотти и озабоченно глянула через плечо. – Вы же сами прекрасно знаете, что это всего лишь временное жильё, а коттедж не оправдал наших ожиданий.
Она сдалась и перестала тянуть мою одежду, пытаясь опустить юбку и застегнуть пиджак, – всё равно это был безнадёжный труд.
– Да, так утверждает мистер Спенсер, – сказала Мия.
Нас попросили называть его по имени, но мы каждый раз притворялись, что забыли об этом.
– Ваша мама собственными глазами видела крысу, – возразила Лотти. – Вы что же, хотите жить в одном доме с крысами?
– Да, – в один голос выпалили мы с Мией.
Во‑первых, крысы не такие уж страшные, как привыкли считать люди (вот взять хотя бы известного Рататуя), а во‑вторых, встречу с крысой можно было придумать с такой же лёгкостью, как и все остальные детали. Не такие уж мы и тупицы – отлично сечём, какой театр перед нами разыгрывают эти взрослые. Вчера вечером мама немного переборщила с ужасными подробностями, чтобы убедить нас, насколько мерзким оказался тот коттедж. В доме нашей мечты будто бы воняло плесенью, отопление работало с перебоями, в камине свили гнездо вороны, соседи были шумными и глупыми, а вид из окна – унылым. Кроме того, выбраться оттуда на общественном транспорте было якобы очень сложно. А школа, в которую мама нас сначала записала, пользовалась плохой репутацией. Именно поэтому мама была вынуждена разорвать контракт и снять вот эту квартиру – конечно, лишь на время. (Как и все остальные квартиры и дома, в которых нам приходилось жить раньше.)
Да, действительно, всё это пришлось сделать у нас за спиной, признавалась мама, но лишь потому, что ей не хотелось портить нам каникулы с папой. Да и вообще, она желает нам только добра – самой‑то ей придётся каждый день теперь добираться с пересадками в Оксфорд, чтобы мы смогли посещать отличную школу, и вообще – «вот честное слово, мышата!» – неужели не круче жить в Лондоне, нежели в какой‑то там деревне?
Естественно, её выбор никак не связан с тем, что мистер я‑знаю‑что‑будет‑лучше‑для‑вас Спенсер тоже, совершенно случайно, проживал в этой части Лондона. А школа, которую мы впредь должны были посещать, оказалась, конечно же, совершенно случайно, школой, где учились и дети Эрнеста. С которыми мы, так же случайно, скоро познакомимся на ужине у них дома.
Вот‑вот произойдёт настоящая катастрофа, это было ясно. Конец света!
– Мне плохо, – сказала я.
– Вы просто слишком переживаете, – Лотти, пытаясь нас успокоить, погладила Мию по плечам, а второй рукой заправила мне за ухо непослушную прядь. – Да это и понятно – всё‑таки вам предстоит первый день в новой школе. Но можете мне поверить: вы ничем не хуже остальных. Обе очень симпатичные и умные, вам совершенно нечего переживать, что не успеете или не освоитесь в новой школе, – она улыбнулась. – Мои замечательные умницы, красавицы, светловолосые эльфийские девочки.
– Да, у одной из умниц, красавиц и светловолосых эльфийских девочек на зубах брекеты, нос слишком длинный, да ещё и очки с толстыми стёклами, как у какой‑нибудь заучки, – пробормотала Мия, не обращая внимания на то, что большие карие глаза Лотти наполнились слезами. – Да и к тому же обе они – особы без определённого места жительства.
«Зато с рехнувшейся мамашей, няней, у которой самые старые на свете подопечные и целый ворох несбывшихся мечтаний о сельской жизни», – мысленно продолжила я. Но при этом не могла не улыбнуться в ответ на улыбку Лотти. Она выглядела до того милой, стоя вот так и оглядывая нас с головы до ног, словно обладательница сокровища, уверенная, что всё пойдёт наилучшим образом. Да и вообще, её вины здесь не было.
– Брекеты ты сможешь снять уже через полгода. У тебя получится, ты это выдержишь, Мия, маленький мышонок, – неожиданно перед нами появилась мама. Как и всегда, она услышала лишь ту часть разговора, которую хотела услышать. – Какая же у вас милая школьная форма, – она одарила нас солнечной улыбкой и склонилась над картонной коробкой с надписью «Обувь».
Мамина обувь, ясное дело, перекочевала в это жильё вместе с нами. А мои ящики с книгами тем временем медленно плыли в каком‑то багажном отделении, там же ехали тетради с тайными записями и кофр с гитарой.
Я угрюмо сверлила глазами мамину спину. Мистер Спенсер от мамы без ума, но это ещё можно понять. Она действительно отлично выглядит, особенно для профессора литературы. У неё натуральные светлые волосы, длинные стройные ноги, голубые глаза, отличные белые зубы. Ей сорок шесть, но это видно лишь на следующий день после лишнего бокала вина. В хорошие времена она выглядела, как Гвинет Пэлтроу. Хотя новая мамина причёска была полным провалом. Казалось, мама стрижётся у того же парикмахера, что и герцогиня Камилла.
Ботинки и туфли, которые ей не подходили, мама один за другим отбрасывала на ковёр. Наша собака Кнопка, полное имя которой звучало как Принцесса Кнопиада, ранее известная как Доктор Ватсон (имя Доктор Ватсон преследовало её с тех времён, когда мы считали её кобелем)… Так вот, Кнопка схватила один кроссовок и потащила в свой уголок, под журнальный столик. Там она с наслаждением принялась разгрызать злосчастный кроссовок на части. Никто из нас её не остановил – ей‑то, кстати, тоже пришлось несладко. Готова биться об заклад, частный дом с садиком понравился бы ей не меньше, чем нам. Но её, конечно же, никто спросить не удосужился. Собаки и дети в этом семействе не имели права голоса.
Второй кроссовок последовал за своей парой и угодил мне прямо в бедро.
– Мам, – возмутилась я, – ты уверена, что выбрала правильный метод? Кажется, тут и без того настоящий бедлам.
Мама притворилась, что не услышала моих слов, и продолжила рыться в коробке с обувью, а Лотти поглядела на меня с укоризной. Я угрюмо подняла на неё глаза. Не хватало ещё, чтобы теперь нам запретили разговаривать.
– Ах, вот они где, – наконец мама обнаружила то, что искала, – пару чёрных туфель‑лодочек. Она победно помахала ими над головой.
– Да, это действительно важнее всего, – ядовито заметила Мия.
Мамины ноги проскользнули в туфли, и она повернулась к нам.
– Как по мне, мы можем отправляться, – радостно сказала она.
Мы с Мией смотрели на неё так мрачно, что от одного такого взгляда скисла бы бочка молока, но это ей, казалось, ни капельки не мешало.
Лотти обняла нас.
– У вас всё получится, мои малышки. Это ведь не первый ваш день в новой школе.
Глава третья
Я подняла подбородок и расправила плечи, насколько это позволял узкий пиджак. Лотти права – нам не впервые приходится начинать всё сначала в новой школе, мы успели побывать и в более неприятных переделках. На этот раз мы, по крайней мере, понимали язык страны, в которой оказались, и даже могли на нём говорить, а вот, например, в Утрехте нам этого очень не хватало. Мама упрямо повторяла, что если мы знаем немецкий, то сможем понять и голландский. Ага, как бы не так! И, конечно же, здесь нечего было бояться, что встретишь в туалете огромную сороконожку, как в Хайдерабаде. (Эта сороконожка до сих пор иногда приходила ко мне во снах, она была длиной с полруки, но главное – не размер, а то, что она глядела на меня своими мрачными глазами!) Напротив, здесь, наверное, всё начищено до такого блеска, что можно даже садиться на унитаз, не проверяя его чистоту. «Академия Джабс» для мальчиков и девочек была частной школой в элитном районе Лондона – Хампстеде. Это значило, что по утрам детей здесь не обыскивали с металлодетектором на наличие оружия, как в моей позапрошлой школе в Беркли, в Калифорнии. И, конечно же, здесь были и более симпатичные ученики, чем эта девчонка, которая вот уже сколько времени разглядывает меня с таким видом, будто от меня воняет. (Это, кстати, совсем не так, потому что из‑за вонючего сыра я принимала сегодня душ на пятнадцать минут дольше обычного.)
Приходилось лишь надеяться, что Мие попалась более приятная подружка.
– Лив – это сокращение от имени Ливетта или от Каливорния?
Чего? Она за кого меня принимает? Что‑то мне кажется, что никого на всём белом свете не зовут ни Ливеттой, ни Каливорнией. Хотя саму её, прошу заметить, звали Персефоной.
– От имени Оливия, – сказала я, раздражаясь всё больше, прежде всего на саму себя. Съёжившись под пристальным взглядом Персефоны, я вдруг пожалела, что Лотти всё‑таки не купила мне форму правильного размера. И что я не удосужилась надеть контактные линзы вместо этих глупых очков. Вместе с собранными в хвост на затылке длинными волосами эти очки, должно быть, ужасно негармонично смотрелись в сочетании с моей короткой юбкой и слишком узким пиджаком.
Директор попросила Персефону помогать мне в новой школе. Согласно данным системы, почти все курсы, которые мы с ней выбрали, совпадали. Прежде, в учительской, она вполне мило мне улыбалась, пока директор объясняла ей, что я уже успела пожить в Южной Африке и Нидерландах. Но всё её благожелательное настроение куда‑то улетучилось, когда она узнала, что мои родители вовсе не дипломаты и у них нет собственных алмазных копий. Улыбка быстро сошла с её лица, она задрала нос повыше и в таком положении продолжала со мной общаться до сих пор. Эта девочка походила на одну из угрюмых обезьянок, которые в Хайдерабаде выхватывали бутерброды у зазевавшихся учеников.
– Оливия? – повторила она. – Я знакома как минимум с десятью Оливиями. Кошку моей подруги тоже зовут Оливией.
– Зато ты – первая Персефона, которую я знаю.
Потому что таким имечком даже кошку не назовёшь.
Персефона элегантным жестом откинула волосы с лица.
– В моей семье все имена связаны с греческой мифологией. Сестру зовут Пандорой, а брата – Приам.
Вот бедняжки. Но это всё же получше будет, чем Персефона. Тем временем Персефона продолжала косо поглядывать на меня, словно ожидая ответа, поэтому я выпалила:
– И все начинаются на «П».
– Да. И это отлично сочетается с нашей фамилией – Портер‑Перегрин.
Персефона Портер‑Перегрин (вот ужас‑то!) снова откинула волосы со лба и распахнула стеклянную дверь, сплошь обклеенную плакатами и записками.
Особенно выделялся пошленький плакат, приглашающий посмотреть фильм «Осенний бал». Под золотыми буквами кружились в танце парень во фраке и девушка в голубом разлетающемся платье, а вокруг парили разноцветные листья. Фильм выходил в прокат пятого октября, билеты можно было приобрести в учительской. Я люблю кино, но на такие вот слезливые романы для подростков мне жаль тратить свои сбережения. Через пять секунд после начала можно уже с точностью сказать, чем этот фильм закончится.
Как только мы прошли через стеклянную дверь в коридор, тишина и спокойствие учительской сменились школьной суетой. Со всех сторон мимо нас спешили ученики. В «Академии Джабс» в одном здании находились младшие, средние и старшие классы. Я невольно поискала глазами светлую косичку Мии. Впервые за несколько лет мы оказались вместе в одной школе, и я наказала Мие, что, если кто‑то будет к ней приставать, она может как бы невзначай упомянуть, что её старшая сестра занимается кунг‑фу.
Но Мии нигде не было видно. Я с трудом поспевала за Персефоной, пробираясь сквозь толпу школьников. Кажется, неформальная часть нашей беседы закончилась, у Персефоны пропало всякое желание тратить время на какую‑то девчонку, которую зовут как кошку её подруги, а родители у неё совсем не дипломаты и не хозяева алмазных месторождений.
– Столовая, первый этаж.
Как экскурсовод, который пришёл на работу в плохом настроении, она время от времени небрежно махала на что‑то рукой и бросала через плечо какие‑то фразы, не особо заботясь, услышала я их или нет.
– Кафе для средней и старшей школы. Второй этаж. Туалеты там. Компьютерные классы фиолетового цвета. Естественные науки – зелёного.
Снова стеклянная дверь, обклеенная плакатами. И снова бросилась в глаза безвкусная реклама «Осеннего бала». На этот раз я решила остановиться и разглядеть его как следует. Да, кажется, это был фильм самого ужасного сорта. Девушка на картинке смотрела на парня, с которым танцевала, совершенно влюблёнными глазами, он же, казалось, не особенно доволен происходящим, будто завидуя своей партнёрше, ведь ей досталась диадема, а ему лишь дурацкий косой пробор.
Но, возможно, я недооценивала этот фильм, и на самом деле он вовсе не был обычной чепухой для тинейджеров. Главные герои – никакие не капитан футбольной команды с собственным фан‑клубом, обворожительный и глуповатый, и бедная очаровательная девочка с добрым сердцем. «Осенний бал» вполне может оказаться захватывающим триллером, а голубое воздушное платье, приторная улыбка и нелепая тиара – всего лишь прикрытие, чтобы выкрасть у красавчика с косым пробором ключ от сейфа, доверху набитого тайными документами, а с помощью этих документов можно спасти мир. Или, возможно, этот тип – серийный убийца и хочет расправиться с одной из старшеклассниц…
– Даже не думай! – Персефона, кажется, заметила, что я больше не бегу за ней следом, и вернулась. – Бал устраивают исключительно для старшеклассников. Младшие ученики могут участвовать, только если получат особое приглашение.
Прошло ещё несколько секунд, пока до меня дошло, что она хотела этим сказать (мысли о серийном убийце унесли меня очень далеко). Этого времени Персефоне было достаточно, чтобы вытащить из сумки помаду и снять колпачок.
О боже, ну я и тупица. «Осенний бал» был не фильмом, а всего лишь презренной действительностью. Я тихонько хихикнула.
Рядом с нами несколько ребят затеяли игру в мяч. Только вместо мяча они перебрасывали друг другу грейпфрут.
– Это традиционный бал, который устраивается каждый год в честь основания нашей школы. Все обязаны облачиться в костюмы викторианской эпохи. Я, естественно, числюсь в списке гостей. – Персефона подвела губы. Только я хотела восхититься, как это ей удаётся обходиться при этом без зеркальца, как заметила, что это бесцветная помада, которую Персефона могла беззаботно размазывать до самого носа. – Я иду с другом моей сестры. Она в организационном комитете, который занимается подготовкой бала. Эй, идиоты, а ну‑ка прекратите сейчас же!
Грейпфрут просвистел прямо над её головой. Мимо. А жаль.
– Но затем в школе будет ещё и рождественская вечеринка, уже для всех классов, – покровительственным тоном продолжала Персефона. – Туда ты и твоя сестра мо…
На этом месте она вдруг прекратила говорить, более того, она прекратила даже дышать. Персефона уставилась куда‑то мимо меня, будто обезьянка, которая вдруг окаменела, не выпуская из рук раскрытый блеск для губ.
Я повернулась в поисках причины этой задержки дыхания. Инопланетян или летающей тарелки поблизости обнаружено не было. Зато рядом оказалась группа старшеклассников. Это были четверо парней, выделявшихся из толпы: казалось, все школьники в коридоре только на них и смотрят. Возможно, из‑за того, что они так спокойно проходили мимо, не обращая внимания на других, полностью погружённые в беседу. При этом они шагали в ногу, будто в такт какой‑то тайной музыке, слышать которую могли лишь они. Вообще‑то, не хватало лишь эффекта замедленной съёмки и мощного вентилятора, чтобы их волосы развевались на ветру. Парни подошли прямо к нам, а я тем временем соображала, кто же из них превратил Персефону в соляной столп. Проведя беглый анализ, я пришла к выводу, что у каждого из них были все шансы стать предметом её воздыханий. Кажется, ей нравились высокие спортивные блондины. (А мне, например, вовсе нет. Я предпочитала тёмноволосых задумчивых мальчиков, которые читали стихи, играли на саксофоне и с удовольствием смотрели детективы о Шерлоке Холмсе. К сожалению, пока что мне довелось встретить не очень много таких персонажей. Ну хорошо, если честно, пока мне не попалось ни одного такого мальчишки. Но где‑то ведь они существуют!) Заметнее и лучше всех выглядел второй слева, золотистые локоны обрамляли его точёное ангельское лицо. Вблизи оно казалось фарфоровым, без единой поры, прямо неестественно идеальным. По сравнению с ним трое остальных – просто обычные парни.
Персефона невразумительно прохрипела:
– Привет, Джапскрч.