что значит: с нами Бог».
Здесь вводится первая у Матфея цитата из Писания, называемая в науке «рефлективная цитата», или «цитата исполнения». В данном случае цитируется знаменитое место из Пророка Исаии (Ис 7:14). Евангелист постоянно использует приблизительно одну и ту же формулу для цитирования пророчеств Ветхого Завета. Если переводить точнее, то эта формула такая: «А всё это произошло, да исполнится предреченное от Господа через пророка, сказавшего…». Отметим на будущее, – ибо это важно, – что глагол «исполняться» в Евангелии от Матфея всегда используется только в смысле исполнения пророчеств Ветхого Завета. «Всё это произошло». Что «всё»? – не только наречение имени, но и вся история благовещения о рождении Девой от Духа Святого: «Се (снова это «се», – сигнал Божественного откровения), Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Эммануил». И Матфей поясняет перевод этого еврейского слова: «что значит: «с нами Бог»». И снова наречение от Самого Господа Бога через пророка, то есть читателю еще раз указывается на то, что Сын Девы – Сын Божий.
Некоторые читатели Евангелия задают вопрос: Как же так? То Бог дает Своему Сыну имя Иисус, то имя Эммануил! Следует разъяснить, что «Эммануил» (а здесь же Матфей дает и перевод с еврейского: «С нами Бог») – это не имя и не титул типа «Сын Давидов», «Мессия», «Христос». «Эммануил» – это пророческое толкование того великого обетования, которое дал Бог Израилю через Моисея при неопалимой купине. Об этом повествует Книга Исход, начало 3-й главы.
Напомню, в чем дело. В знаменитой истории с «неопалимой купиной» речь шла о том, что Моисей задал вопрос об Имени Бога, Который Израиль знал как своего родового Бога, Бога Авраама, Исаака и Иакова. И Бог открыл Моисею Свое Имя. Не вдаваясь в подробности этого чрезвычайно важного, но очень специального вопроса, скажу здесь, что Имя Божие (по-еврейски Эхье ашер эхье) можно, упрощая и перефразируя, перевести так: «Я с вами ». Иначе говоря, в Своем Имени Бог дает народу обетование Своего постоянного присутствия, помощи и покровительства. Спасающее присутствие Бога было вскоре доказано той помощью Божией, которая была дана Израилю во время его исхода, то есть спасения из египетского рабства. Теперь речь идет о новом исходе, о спасении из рабства греху и смерти. Младенцу дается имя «Иисус, ибо Бог спасет людей Своих от грехов их». Тема спасающего присутствия Бога пронизывает всё Евангелие от Матфея. Вспомним слова Самого Иисуса Христа: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них » (Мф 18:20). Где Иисус – там Бог! С нами Бог! И завершающие Евангелие торжественные слова Христа «Я с вами во все дни до скончания века» (Мф 28:20) говорят о том, что тема присутствия Бога в Лице Иисуса для евангелиста Матфея – основная. Присутствие прославленного Господа в Его Церкви показывает Его как Эммануила, С-нами-Бога.
Это Матфей усмотрел в пророчестве Исаии: «Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил» (Ис 7:14). Цитирует Евангелист не еврейский текст Исаии, а его греческий перевод Семидесяти. Именно в этом переводе сказано о рождении Сына Девой, девственницей – Parqe,noj.
«Встав от сна, Иосиф поступил, как повелел ему Ангел Господень, и принял жену свою». Матфей подчеркивает послушание праведного Иосифа повелениям Божиим. Проснувшись, он, не уже не раздумывая, поступил так, как ему было сказано Ангелом. Так будет и в дальнейшем. Иосиф еще не раз получит откровение во сне и всякий раз поступит согласно откровению.
Немного отступая от темы: Вообще говоря, иудеи весьма скептически относились к сновидениям и опасались их толкования. Однако, разумеется, не отрицали возможности вещих снов. Существовало мнение, что сновидения вечерние, после засыпания, могут сбивать с толку. Если и стоит обращать внимание на сны, то только на утренние. Русский богослов священник Павел Флоренский в одном из своих размышлений подметил, что сны Иосифа были как раз утренними, так как всякий раз говорится о его пробуждении. А «предутренние сновидения, – согласно Флоренскому, – по преимуществу мистичны, ибо душа … наиболее очищена и омыта ото всего эмпирического, … от пристрастий чувственного мира» (Флоренский. Иконостас).
Наконец, последнее и немаловажное замечание разбираемого нами отрывка: «Иосиф … принял жену свою, и не знал Ее. [ Как ] наконец Она родила Сына Своего первенца, и он нарек Ему имя: Иисус». То, что Иосиф до рождения Иисуса «не знал» Марию, то есть не имел с Нею плотских отношений, соответствует часто встречающемуся в античном мире мотиву в мифических рассказах о рождении «божественных мужей» (о рождении Платона от бога Аполлона; о рождении Октавиана Августа от того же Аполлона; о божественном рождении Александра Македонского и так далее). В этих рассказах всегда говорится о том, что не подобает общаться с женщиной, удостоенной божественного посещения. Разумеется, рассказ евангелиста Матфея не имеет ничего общего с эллинистическими мифами, в которых столь большую роль играет биология. Рождаются ведь некие, так сказать, «гибриды» человека и языческого бога. У Матфея нет и намека на такую мысль. И когда он пишет, что Иосиф «не знал» жену свою, то речь у него идёт исключительно о послушании. Праведный Иосиф послушен Богу и исполняет божественное пророчество Исаии: Мария при рождении Сына остаётся Девой.
Попытаемся сделать основные выводы из отрывка о Божественном происхождении Иисуса Христа. Свой материал евангелист Матфей почерпнул из церковного предания. И в этом предании он усмотрел очень важный смысл. Самым важным для него теперь стало то, что Иисус – Эммануил, С нами Бог. Именно этим утверждением и начинается и заканчивается Евангелие от Матфея (28:20). Тем самым вся история Иисуса Христа вырывается за пределы обычной земной биографии, даже за пределы самой истории. Иисус – не просто историческая фигура из прошлого. Он Тот, Кто всегда живёт в Его Церкви, и во время Его земной жизни, и в вечности.
Эту основную цель разобранного нами отрывка сопровождают побочные цели. Так, в образе праведного Иосифа, в его послушании мы слышим этический мотив. Кроме того важна и тема исполнения в нашей истории ветхозаветного пророчества о рождении Иисуса от Девы.
Надо сказать, что в истории осмысления и толкования текста Евангелия, в постоянно изменяющемся историческом контексте, основной для евангелиста Матфея смысл отрывка, а именно то, что Иисус – Спаситель, Эммануил, С нами Бог, как-то отступает в тень, в то время как побочный мотив (девственное рождение) постепенно обретает в Церкви огромное значение.
Во-первых, уже в глубокой древности приведенная Матфеем цитата из Исаии («Дева во чреве примет и родит Сына») стала центральным пунктом христианско-иудейской полемики. Эта полемика особенно обострилась в XVI веке, когда с иудеями вели спор учителя Реформации Лютер и Кальвин. Дело в том, что синагога, опираясь на еврейский текст, где нет речи о Деве, но говорится о «молодой женщине», никогда не толковала это место из Исаии в мессианском смысле. Иудеи видели в пророчестве Исаии указание на современную пророку историческую персону (царя Езекию), а не на будущего Мессию. Иначе мыслила Древняя Церковь, опираясь на священный для Церкви греческий перевод Писания, где сказано именно о Деве.
Второй важный момент истории толкования касается слов о том, что Иосиф «не знал Ее. [ Как ] наконец Она родила Сына Своего первенца». Этот стих понимается в смысле приснодевства Марии. Конечно, сам по себе текст не дает однозначного ответа на вопрос, касался ли Иосиф Марии после рождества Иисуса. Надо полагать, что перед самим евангелистом эта проблема просто не возникала. Но бурная дискуссия на эту тему велась уже в Древней Церкви. Приснодевство Марии отрицали еретики ариане (Евномий, Евдоксий и Гельвидий). Против них с блестящей полемикой выступил блаженный Иероним, которым, кроме всего прочего, двигал монашеский идеал девственности. Основной аргумент блаженного Иеронима носил чисто филологический характер. Дело в том, что наши переводчики немного «подыграли» идее приснодевства, несколько слукавив в своем переводе. Ведь буквально в оригинале сказано: Иосиф «не знал Ее до тех пор пока Она не родила Сына». Это оставляет вопрос открытым. И вот блаженный Иероним, прибегая к логике, указывал, что слово, означающее «до тех пор пока» не означает изменения ситуации «после того как». К такому же логическому аргументу прибегает и святой Иоанн Златоуст. Впрочем, он осторожно пишет: «Что было после рождения, о том предоставляет судить тебе самому. Что тебе нужно было узнать от него, то он и сказал, то есть, что Дева была неприкосновенной до рождения » (Беседы на Мф, V 58). И мы знаем, как именно Церковь ответила и отвечает на поставленные текстом вопросы: Мария родила Младенца Иисуса, будучи Девой. Она же осталась Девой и после рождения Спасителя.
И все-таки больше всего внимания в истории толкования уделялось, естественно, вопросу о самом девственном рождении. В разные времена возникали разные трудности в толковании. Думаю, что об этом нам еще предстоит хотя бы кратко поговорить.
Но намного важнее упомянутых проблем то, что мысль о девственном рождении способствовала христианскому богословию, догматическому учению о предвечном существовании Сына Божия, а также о Его воплощении и вочеловечении. Выражение «Сын Божий», которое в иудействе времен Иисуса Христа могло пониматься как Царь-Мессия, Христос, Сын Давидов, теперь начинает пониматься в сущностном, онтологическом смысле, если можно так выразиться, буквально. И это имело большие следствия для общехристианского догматического учения о Пресвятой Троице и для христологического догмата.
В восточной части христианского мира факт девственного рождения послужил возвеличению Девы Марии и поклонения Ей. И вот Мария, будучи посредницей воплощения предвечного Сына Божия, начинает уже именоваться Qeoto.koj, Богородицей. Мы привыкли к этому наименованию, но в свое время оно было необычным и отразило определенную догматическую идею.
На Западе Римского мира факт девственного рождения порождает другую идею. Начиная с 4-го века, акцент здесь переносится на безгрешность Спасителя, что получило в западном богословии название «непорочного зачатия» (immaculata concepcio), в буквальном переводе «незапятнанное, чистое зачатие». В принципе идея проста. Искупитель рода человеческого от греховной нечистоты Сам должен быть чист, незапятнан грехом, безгрешен. Следовательно, Он должен принципиально отличаться от всех потомков Адама в самом начале Своего земного происхождения, то есть в акте зачатия, ибо грешный Искупитель – внутренне противоречивое, абсурдное понятие. Вот факт девственного рождения от Духа Святого и открывал возможность для объяснения безгрешности Искупителя и Спасителя.
Конечно, все эти идеи были приняты не сразу и не всеми. В первые столетия их отрицали некоторые иудеохристианские и гностические общества. Но само девственное рождение как таковое начинает оспариваться только в 19-ом столетии. Во-первых, век Просвещения породил скептическое отношение к чуду, а потому голословно отрицался сам факт девственного рождения. Это, мол, невероятно и принципиально невозможно. Во-вторых, возникли и более серьезные возражения догматического характера: возражения не против факта девственного рождения, но против идеи «непорочного зачатия». Так, например, немецкий религиозный философ Фридрих Шлейермахер (1768 – 1834) считал, что для безгрешности Христа девственное рождение не может быть основанием, так как иначе следовало бы предполагать то же самое для Марии, затем для матери Самой Марии и так далее. Этот философ прямо-таки предвидел появившийся вскоре догмат I Ватиканского собора (1869-70) о непорочном зачатии Девы Марии. Уже не о непорочном зачатии Иисуса Христа, а Самой Девы Марии! Логически надо было бы продолжить и далее… Но, как мы знаем, этого не произошло. Так что богословские затруднения, споры и их преодоление были и в древности, были и в последние времена, и будут, наверное, до скончания века.
Однако множество вопросов, которые ставились и разрешались богословами, к самому евангельскому тексту никакого отношения не имеют. Ведь если мы вдумаемся, то поймем, что как понятие «непорочного зачатия», так и отрицание такового целиком основано на эллинистическом дуализме, на той антропологии, в которой сам биологический акт зачатия, даже просто сексуальность как таковая практически отождествлялась с греховностью. Но такой взгляд на человека был характерен именно для эллинизма и абсолютно чужд библейским авторам как Ветхого, так и Нового Завета.
И тут встает вопрос: Если евангелист Матфей, как и другие библейские авторы, был далёк от дуалистического принижения «плоти» и ничего принципиально «нечистого» в акте биологического размножения не видел, то какой же тогда смысл вкладывал евангелист в свой рассказ о девственном рождении Иисуса? Этот вопрос был одним из тех, которые встали перед экзегетами двух последних столетий.
Вспомним нашу прошлую беседу, в которой мы обсуждали тему Божественного происхождения Иисуса Христа. Мы видели, что для евангелиста Матфея очень важным было то, что Иисус – это Эммануил, С нами Бог. Именно этим утверждением и начинается и заканчивается Евангелие от Матфея (28:20). Это извлекает жизнь Иисуса Христа из обычной земной биографии. Иисус Христос – не просто великий человек, какими были многие исторические фигуры прошлого. Он – Эммануил, Он – С нами Бог. В Иисусе Христе Бог всегда присутствует с нами и на земле и в вечности. И воспринятая Матфеем из предания тема девственного рождения каким-то образом помогала понять Иисуса как «С-нами-Бога» не просто как абстрактное убеждение, но конкретно и наглядно мыслить Иисуса как реальное присутствие Бога в истории: «Я с вами во все дни до скончания века» (Мф 28:20).
Зачатие и рождение Иисуса Христа от Девы, – сказали мы, – помогало каким-то образом понять реальное присутствие Бога с нами и среди нас. Но каким же образом? В этом вопрос. И с этим надо хотя бы немного разобраться.
И прежде всего надо напомнить о том, что сам факт девственного зачатия и рождения Иисуса Христа представляется непостижимым (а попросту говоря, невозможным) только современному человеку с его рациональным сознанием, которое различает понятия «естественного» и «сверхъестественного». Ничего подобного такому различению не было в древности. Даже такого слова – «сверхъестественное» – мы ни в Священном Писании, ни во всей античной литературе ни разу не встретим. Рождение от Девы – это чудо, то есть событие редкостное, необычное, удивительное, – но… не сверхъестественное. Чудесное возможно, так как «Богу всё возможно». Мы, читая древние книги, в том числе Евангелия, очень часто не учитываем разницу во времени, а следовательно, разницу в психологии, в знаниях, в представлениях. Ну кому из современных людей придет в голову, что Солнце может остановиться на небе, что человек без всяких особых приспособлений может летать по воздуху или внезапно у всех на глазах превращаться то в юношу, то в старца, то вообще в какое-нибудь животное. В такое сегодня может верить только какой-нибудь туземец из Амазонских джунглей, да и то вряд ли. Но в античном мире 99:9 % людей не сомневались, что все это не только возможно, но и время от времени бывает. До тех пор пока мы не поймем, не прочувствуем и не учтем эту огромную разницу между современным и античным человеком, многое в Священном Писание нам будет представляться странным, и будут возможны эксцессы неверия и издевательских насмешек над Писанием типа тех, которые были в эпоху Просвещения или в годы атеистической пропаганды в Советском Союзе[1].
Однако вернемся к нашей теме девственного рождения. Ни Евангелистам, ни их читателям, пожалуй никому в античном мире не приходил в голову вопрос: Возможно это или невозможно? Вот и праведный Иосиф не отвечает благовествующему ему Ангелу Господню: «Это невозможно!». И Дева Мария в Евангелии от Луки не отвечает Архангелу Гавриилу: «Это невозможно!». Ничего подобного! Иосиф смиренно «поступил, как повелел ему Ангел Господень» (Мф 1:24), а Мария смиренно сказала: «Да будет мне по слову твоему» (Лк 1:38). Вера в девственное зачатие была широко распространена во всем мире[2]. Так что вопрос был не «возможно или невозможно». Конечно, возможно! Вопрос был совсем иным: «Почему? Какой в этом смысл? Что из этого следует?»
Надо сказать, что в эпоху, когда родился и жил на земле Иисус Христос, Древний мир был подготовлен к девственному рождению своего Спасителя. Вот удивительный, знаковый пример: незадолго до Рождества Иисуса Христа величайший римский поэт Вергилий (70-19 до РХ) в своей Четвертой эклоге писал об ожидании таинственного Младенца, который должен родиться от небесной Девы:
«Дева спускается в мир, …
Время с высоких небес новым придти поколеньям.
Ты же рожденью Младенца, что с веком железным покончит,
И возвестит всему миру века приход золотого,
Радуйся ныне, …».
И вот именно эта вера хорошо отвечала религиозным ожиданиям Древнего мира, а также христианским миссионерским задачам как среди иудеев, так и среди язычников. Вера в то, что Спаситель родился чудесным, необычным образом, отражена не только у евангелистов Матфея и Луки, но также у апостола Павла, который как на ветхозаветный прообраз ссылается на чудесное рождение Исаака от престарелых и неспособных к зачатию и рождению Авраама и Сарры (Гал 4:29; Рим 4:17.19), у евангелиста Иоанна, который говорит о «рождении не от мужа, но от Бога», о «рождении от Духа» (Ин 1:13; 3:6). Эти новозаветные тексты отразили самые первые шаги христианского догматического учения о Боговоплощении, о том, что в Иисусе Христе люди имеют не простого человека, но Эммануила, С-нами-Бога.
Вот и нам, когда мы размышляем о евангельском чуде зачатия и рождения Спасителя, неплохо было бы следовать евангелистам и проникаться высотой их мысли, которую они вложили в свои рассказы об этом чуде. Все наши суетные, банальные рассуждения на эту тему, – возможно-невозможно? – все они ничтожны по сравнению с главной мыслью христианства, которая выражена в Евангелии: Бог соединил Себя с человеком, и это открылось людям! А потому нелишне будет вспомнить и слова Божии, обращенные к Моисею при неопалимой купине: «Не подходи сюда; сними обувь с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исх 3:5). Боговоплощение, выраженное в форме девственного рождения, – великая тайна того, как Бог «сделался подобным человекам и по виду стал как человек» (Флп 2:7)[3].
Ну, а тому, кто нечувствителен к таким возвышенным категориям как высший смысл и святость, наука о Библии, как прежняя, так и современная указывает на то, что в евангельской Вести надо мудро различать временное и вечное, букву и ее духовный смысл.
Хорошо, духовный смысл рассказа о рождении Иисуса от Духа Свята и Марии Девы в том, что в Иисусе Христе Бог навеки соединил Себя с человеком. Но что же буква, форма рассказа? Почему о соединении Бога с людьми рассказано именно так? Ведь это очень необычно – девственное рождение!
Чтобы приблизиться к ответу на этот вопрос, вспомним, что мы говорили об основной цели Евангелия от Матфея. Уже начиная с первых строк в нем звучит тема: Евангелие – это Благая Весть об Иисусе как о Мессии, как о Христе, о Спасителе. Об этом говорит и человеческая родословная Иисуса Христа. Об этом говорит и Ангел Господень, повелевающий Иосифу дать имя младенцу «Иисус, ибо Он спасет людей Своих от грехов их» (Мф 1:21).Перед Евангелистом стояла задача не только возвестить, но и как-то доказать, что Спаситель уже пришел. И эта задача была не такой уж простой. Как сделать для читателей понятным и наглядным мессианство Иисуса? Ведь это мы сегодня привычно называем Иисуса Христом. Мы даже не задумываемся об этом. Мы просто говорим «Иисус Христос», и всё тут. Как будто это такое двойное имя. Поэтому мы не находим ничего удивительного, когда читаем: «Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от Которой родился Иисус, называемый Христос» (Мф 1:16). И наше сердце не начинает биться сильнее, не напрягается все наше существо, когда мы произносим: «Иисус – Христос» или «Иисус – Спаситель». Совсем не так было в те далекие времена! Дело в том, что наше понимание того, Кто такой и Что такое Мессия, Христос, Спаситель – совсем иное, чем у людей в Палестине в те времена. Говоря о «спасении», мы, прежде всего, думаем о нашей смерти, Суде и вечной жизни. А иудеи от Мессии ожидали чего-то совсем иного. Спаситель – не тот кто после нашей смерти приведет нас в вечность, в мир иной! Нет, Спаситель – Тот, Кто принесёт спасение Израилю в этом мире и в этом веке.
Иисус знал, что с деяниями Мессии связывались земные надежды. Поэтому Он и запрещал Симону-Петру и прочим ученикам публично исповедать Его Мессией, называть Его Христом. И первые христиане тоже знали, что с личностью Мессии были неразрывно связаны именно земные надежды. И, тем не менее, они отваживались возвещать Иисуса как Христа, хотя они видели, что Иисус не принёс всего того, чего ожидали от Мессии! Но как обосновывали они это невероятное исповедание: «Иисус из Назарета есть Мессия»?
Как? – Тот, кто желает понять, почему, несмотря на все сомнения, Иисус есть Мессия, должен проследить всю Его жизнь до Его детства и даже до самого Его зачатия. Поэтому истории зачатия, рождения и детства у Матфея и Луки – не просто рассказы, удовлетворяющие наше историческое любопытство. Они призваны показать нам то, что в земной жизни Иисуса на первый взгляд было не видно.
Конечно, Он был великим Учителем, Пророком и Целителем. Ученики Иисуса понимали, что никто из учителей Израиля не говорил о Боге так смело и привлекательно: «И дивились Его учению, ибо Он учил их, как власть имеющий, а не как книжники » (Мк 1:22). Но все же Иисус всегда оставался одним из них! Все ведь знали, что Он из Назарета, где Он вырос, знали Его семью, Его Мать, братьев, сестёр. В последние часы Его земной жизни все ученики отвернулись от Него. Казалось, что правыми оказались те, кто не верил Иисусу. Учеников одолевали сомнения. Но их разочарованиям наступил конец, когда им явился Иисус Воскресший. Только тогда, в свете Пасхального Воскресения ученики поняли, что с Иисусом – Бог, что Иисус оправдан Богом.
Но вставали новые вопросы. Что означало, что Бог воскресил Иисуса из мёртвых и вознёс Его к Себе «на небо»? Почему именно Его, а не кого-то из более ранних пророков? Кем же, собственно, был этот Учитель Иисус из Назарета? Где искать ответы на все эти волнующие вопросы? Разумеется, ответы мог дать только Сам Бог в Своем Слове. В Священном Писании – там надо искать ответы на вопросы, которые непостижимы для человеческого разума. В этом были убеждены абсолютно все. Чтобы как-то приблизиться к пониманию непостижимого, все книжники Израиля обращались к Священному Писанию. К Писанию обратились и Евангелисты, и апостол Павел. Все они с целенаправленным интересом искали в Слове Божием: Что означает жизнь Иисуса, Его смерть, Его воскресение? Вот почему в Новом Завете мы находим так много ссылок на Писание Израиля. Тайна Иисуса открывалась ученикам тем больше, чем больше они исследовали её в связи с историей Израиля.
Кем был Иисус, Которого Бог воскресил из мёртвых? Чем больше ученики размышляли над этим, тем яснее становилось, что ответ нельзя связывать лишь с каким-то одним событием в жизни Иисуса. В конце концов, были же и до Него пророки, доказавшие свою верность Богу ценой своей жизни. И всё же никого из царей, пророков и великих праведников Бог не воскресил! Почему именно Иисуса? Кем Он был в принципе? Чем отличался от всех других? – Так ученики доискивались до принципа (то есть до исходного начала): через момент Воскрешения (ср. Рим 1:4), через момент Крещения (ср. Мк 1:9) до самого начала Его жизни, до Его происхождения.
Итак, в своих поисках ученики Иисуса исследовали Писание, которое говорило о прошлом Израиля. И здесь нам следует рассмотреть одно убеждение верующих людей в Иудее, которое имело для них очень большое, можно сказать, определяющее значение. Зададимся простым вопросом. Кого из мужей и пророков прошлого почитали в Израиле больше других? Авраама? Да, Авраама Израиль почитал как своего отца, родоначальника. Но как руководителя и законодателя – Моисея. Ведь именно с Моисеем народ завоевал себе свободу из Египетского рабства, через Моисея народ принял заповеди от Бога. Именно Моисей заключил от имени народа Союз с Богом. Это Моисей спас Израиль от истребления гневом Божиим, когда народ стал покланяться золотому тельцу (32:7-14). Это о Моисее, а не об Аврааме, сказано: «С тех пор не было среди сынов Израилевых пророка, равного Моисею, – ведь с ним Господь говорил лицом к лицу. Какие знамения и чудеса совершил он по воле Господа в Египте – что сделал он с фараоном, с его рабами, со всей его страной! Какое могущество, какие великие и страшные дела явил Моисей на глазах у всего Израиля!» [4] (Втор 34:10-12). Этими словами завершается Священная Тора. И вот этот великий Моисей обещал Израилю: «Пророка из среды тебя, из братьев твоих, как меня воздвигнет тебе Господь Бог твой, – Его слушайте» (Втор 18:15).
Отсюда понятно, что иудеи как своего Спасителя ожидали не только Царя Мессию, но и обещанного Моисеем Пророка, Второго Моисея. Об этом ожидании говорит множество иудейских текстов того времени.
Второй Моисей? Но мы знаем, что Моисей происходил из колена Левия. А Царь-Мессия ожидался как Сын Давидов, то есть должен был происходить из колена Иуды, а не Левия. Так вот считалось, что даже если Мессия придёт из колена Иуды, из дома Давида, Он все равно будет подобен Моисею. В этом не сомневался никто в Иудее I века, разве только саддукеи, которые вообще не верили ни в какого Мессию. У иудеев существовало возведенное в ранг догмата требование: «Со Вторым Спасителем должно быть как с Первым». Иначе говоря, в жизни и деяниях Мессии должны отразиться жизнь и деяния Моисея. В свете этого нам и следует расценивать историю детства Иисуса Христа в Евангелии от Матфея. При этом нам надо учесть особенности способа изображения Евангелистов, который был обычным и понятным древним людям уже многие столетия, но далеко не понятен многим нашим современникам.
Этот способ изображения можно сравнить вот с чем: Если, к примеру, иконописец хочет выделить Иисуса Христа или какого-либо святого, то что он делает? Он снабжает образ Христа или святого сияющим нимбом или каким-либо символом (лилией, мечём (как у апостола Павла), ключом (как у апостола Петра), книгой и тому подобным). Но всем ведь ясно, что фактически никакого сияющего нимба, никакой лилии, меча или ключа не было. И, тем не менее, никому в голову не придёт упрекнуть иконописца во лжи или в «неисторичности», ибо все понимают иконописную символику. Но то, к чему христиане привыкли в иконах, они чаще всего не способны применить в отношении к литературному тексту. Вероятно, здесь сказывается тот исторический факт, что иконы на протяжении многих столетий у христиан были перед глазами, а тексты большинство из них в силу обстоятельств и не видело и не могло читать по безграмотности. Почему и отношение к тексту более наивно и простодушно. Икона воспринимается адекватно, не как фотография или портрет, а как символ, или как знак, знамение. Текст же Библии воспринимается неадекватно, не как богословский символ, а как исторический протокол.
Приведу один пример, который поможет понять высказанную мысль. Это пример из Книги Деяний святых апостолов евангелиста Луки. Вот как Лука изображает смерть первомученика Стефана:
«И побивали камнями Стефана, который молился и говорил: Господи Иисусе! Приими дух мой. И, преклонив колени, воскликнул громким голосом: Господи! Не вмени им греха сего. И, сказав сие, почил» (Деян 7:59-60).
Если бы Лука желал изобразить эту страшную сцену жестокого избиения человека буквально и документально, как в реалистическом романе или в журналистском репортаже, то он красочно описал бы эту картину с падением несчастного на землю, с кровью, стонами, предсмертной агонией и так далее. Но нет: Лука избегает всех этих подробностей и пишет о смерти Стефана торжественными словами, очень далекими от жуткой реальности. Однако мы замечаем, что этот рассказ нам что-то напоминает. Ну конечно же: почти теми же словами евангелист Лука уже описал в своем Евангелии крестную смерть Иисуса Христа:
«И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его… Иисус же говорил: Отче! Прости им, ибо не знают, что делают… Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! В руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух» (Лк 23:33-34.46).
То есть поведение и слова Иисуса Христа перед Его смертью стали для евангелиста образцом поведения мученика во Христе. Говоря о смерти Стефана по образцу смерти Иисуса, Евангелист делает наглядным тот духовный факт, что Стефан умер как последователь Иисуса. Он, говоря словами апостола Павла, «сораспялся Христу». То есть мы имеем дело с иконой, а не с реалистическим изображением! Икона избегает преходящих, случайных подробностей. Они лишь отвлекают наше внимание от главного, от существенного. Но изображая существенное в жизни того или иного человека, евангелисты, как и другие библейские авторы, как и иконописцы, часто прибегали к помощи уже известных образцов и символов, ставших каноническими.
И вот теперь, если мы вспомним о том, что евангелист Матфей в истории рождества и детства хочет рассказать о существенном принципе, о начале жизни Иисуса, «называемого Христом (Мессией)», то мы не удивимся, что и он, Матфей, прибегает к образцу, к некоему символу Спасителя. Такой образец Матфей, как и все его современники, мог видеть только в преданиях о рождении, жизни и деяниях того, кого называли Первым Спасителем, то есть в Моисее. Ибо великий Моисей обещал Израилю: «Пророка из среды тебя, из братьев твоих, как меня воздвигнет тебе Господь Бог твой, – Его слушайте» (Втор 18:15).
Поэтому и мы в дальнейшем будем нередко обращаться к преданиям о Моисее как к образцам для изображения жизни и деяний Иисуса Христа, помня при этом условность изобразительных средств и не путая средства с существенным содержанием.
Во-первых, мы уподобили евангельские тексты иконам. Это означает, что евангелисты, следуя древней традиции, в качестве изобразительного средства использовали определенные литературные образцы, или каноны. Такой способ творчества был характерен и для устных преданий, и для письменной литературы и для живописи. Последнее всем нам хорошо известно. Мы знаем, что икона всегда следует определенному образцу, выделяя главное, существенное, легко узнаваемое и пренебрегая второстепенным и несущественным. То же самое мы можем сказать и о многих евангельских текстах.
Во-вторых, мы выяснили, что иудеи ожидали Спасителя-Мессию, который подобен Моисею. Пророка и Законодателя Моисея они называли «Первым Спасителем», а грядущего Пророка и Царя Мессию «Вторым Спасителем». Поэтому в Моисее, в библейских и народных преданиях о нем виделся образец жизни и деяний Мессии. Предания о Моисее были изобразительными средствами, по которым можно было легко узнать ожидавшегося Спасителя. Имея это в виду, нам следует всегда помнить условность изобразительных средств и не путать средства с существенным содержанием. – Многое в изображении Иисуса Христа напоминало древнему читателю евангелий о «Первом Спасителе» Моисее, но при этом читатель прекрасно сознавал глубокое существенное отличие Христа от Моисея. Мы с этим уже встречались, только вряд ли это заметили. Например, Ангел Господень отдает Иосифу Праведному распоряжение: «наречешь Ему имя Иисус, ибо Он спасёт людей Своих от грехов их» (Мф 1:21). Иисус спасёт, Он – Спаситель, как и положено ожидаемому Мессии быть «Вторым Спасителем», подобным «Первому Спасителю» Моисею. Ведь это о Моисее говорилось, что он спас людей своих. Но!.. Моисей спас людей своих от Египетского рабства, а Иисус Христос спасет людей Своих от греховного рабства. То есть: и похоже и непохоже, ибо выше и значительнее. Иисус – Спаситель! Но какой!!!
А вот второй пример: Первая глава Евангелия от Матфея, которой мы уделили немало места в наших беседах, посвящена особенностям необычного происхождения Иисуса Христа. Перед Евангелистом стояла нелегкая проблема: как показать, как сделать наглядным то, что Иисус был истинным Мессией, Спасителем. И Матфей, несколько иначе нежели Лука, решил эту задачу! На вопрос: «Кем же был этот Иисус, Которого Бог первым воскресил из мёртвых? Кем Он был в принципе, от начала, по существу?» Евангелист прежде всего отвечает тем, что изображает «происхождение Иисуса» в стиле рождества Моисея. Таким образом читатели могли легко уловить следующий смысл: В зачатии и рождении Иисуса – наконец! – осуществилась надежда верующих иудеев на Того, о Ком Моисей сказал: «Пророка из среды тебя, из братьев твоих, как меня, воздвигнет тебе Господь, Бог твой» (Втор 18:15). Но что значит «в стиле рождества Моисея»? – Давайте представим себе, что мы – одни из первых читателей Евангелия от Матфея. Вслушаемся в рассказы о происхождении Иисуса ушами тех древних читателей. Что они слышали? Они, как и мы, слышали, что праведный Иосиф был озабочен тем очевидным фактом, что обрученная ему Мария «имеет во чреве». Он хочет отпустить Марию, но Бог через Ангела во сне запрещает ему это делать и повелевает ему без страха принять Марию. Слыша или читая это, древний читатель немедленно вспоминал об истории Моисея, как она рассказывалась в Палестине в I веке. Например, историк Иосиф Флавий в своих «Иудейских древностях» рассказывает, следуя Библии, как «фараон … повелел всех родившихся тогда еврейских детей мужского пола бросить в реку и загубить. … Тех же, кто поступит вопреки этому приказанию и осмелится тайно спасти новорожденных, царь приказал вместе со всем их семейством подвергать смертной казни». «Один знатного происхождения еврей, Амрам, очень заботился об участи всего своего народа, боясь, как бы он совершенно не исчез с лица земли …; при этом он и сам лично находился в безвыходном положении, так как жена его была беременна. Поэтому он обратился к милосердию Предвечного, умоляя его сжалиться наконец над людьми, которые ни в чём не изменили своему благочестию, и, освободив их от настоящего их горя, оставить им надежду, что их племя не погибнет. Господь Бог сжалился над ним и в ответ на его мольбу явился ему во сне. Он стал уговаривать Амрама не отчаиваться относительно будущего». Бог сказал: «Ребенок, из-за которого египтяне решили убивать всех рождающихся израильских мальчиков, будет именно твоим сыном. Он останется скрытым от лиц, подстерегающих его с целью загубить его, необычайным образом будет воспитан и освободит народ еврейский от египетского ига. Этим он на вечные времена оставит по себе славную память не только среди евреев, но и у иноплеменников» [5].
А вот что в другом рассказе гов