Сурен Цормудян
Отражение во мгле
Второго шанса не будет – 3
ОТРАЖЕНИЕ ВО МГЛЕ
Пролог
Третья ступень еще функционировала, выводя свой груз на последнюю стадию полета. Сработали пороховые заряды, отстрелили титановый обтекатель. Когда он рванулся вперед, высвободилась покоившаяся в его чреве платформа со стальными конусами. Девять из них были расположены по кругу на спицах жесткости платформы крепления, а десятый находился в ее центре. На высоте сто километров последняя, третья ступень отделилась, как ей и было положено, выработав перхлорат аммония и октоген — компоненты ее топлива.
Платформа с конусами перешла на заключительный, пассивный участок траектории. Десять серых конусов отделились синхронно, каждый включил свой двухсопельный двигатель, который раскручивал снаряд и придавал ему устойчивость. Десять элементов тут же разошлись по заданным координатам в радиусе восьмисот километров. Два из них имели общую цель, но ее площадь составляла пятьдесят гектаров, и на ней находилось, по разным данным, от одного миллиона семисот тысяч до двух миллионов человек…
— Алло, да. Да, Вика. Да это же я, Степан. — Человек в автобусе засмеялся. — Голос мой не узнала? А это симку мне на работе дали. Ну, для работы, да. Ничего страшного, вычтут наш разговор из командировочных. Что? А, долетел нормально. Вот буквально полчаса назад. Да. Сейчас в город еду. На автобусе, какое такси, что ты. Да. Сейчас до метро, оттуда в гостиницу, ну и… Да, тут тоже есть метро. А ты думала, только в столице? Что? Да шут с ней, с курткой, зай. Думаешь если Сибирь, то холодно? — Степан снова засмеялся. — Нет, что ты. Здесь нынче теплей, чем у нас в Москве… Да, все нормально. Нет, не укачало. Ну все. Малую целуй от меня. Ладно, хорошо. Из гостиницы позвоню. Все. Обнимаю…
Он убрал телефон в карман и посмотрел в окно. Слева от трассы, ведущей от аэропорта Толмачево в город, проплывали дома, сменившие длинные ряды гаражей. Где-то в палисадниках поднимался дымок, должно быть, шашлычки люди готовили. Подумав о шашлыке, он даже уловил неповторимый аппетитный запах, поднявшийся из памяти и напомнивший о том, что последний раз ему довелось поесть еще дома. В Москве. В тысячах километров отсюда.
«Весело, наверное, жить возле аэропорта», — подумал Степан Волков, прогоняя мысли о еде, и, откинувшись на спинку сиденья, прикрыл глаза.
— Так, дети! Не шумим, не толкаемся. Сейчас строимся и организованной колонной идем к метро.
Ученики тринадцатой школы вышли из здания Государственной филармонии, что у площади Ленина. Галдели, зевали, подшучивали друг над другом. Кто-то уже вставил наушники в уши и включил музыку на телефоне. Некоторые не вынимали наушники в течение всего концерта. Большинство из них считали прогулку в филармонию не самым лучшим занятием во время летних каникул. И не особо они были благодарны классной руководительнице Зинаиде Федоровне за желание приобщить десятилетних отроков к высокому искусству. У них были свои заботы и пристрастия. И всех мало волновало, что учительнице то и дело приходилось краснеть — из-за Кати Абрамовой, которая постоянно обменивалась эсэмэсками с кем-то во время представления, из-за Ваньки Черновца, что подсвечивал свою физиономию карманным PSP, из-за Феди Самсонова, шутки ради часто включавшего лошадиное ржание на роскошном коммуникаторе.
— А вообще, дети, вы вели себя отвратительно, — укоризненно покачала головой женщина. — Я силком никого в театр не тянула. Что ж вы так позорите меня, ребята?
— Какое чмо мне в волосы жвачку кинуло?! — взвизгнула не по возрасту накрашенная и увешанная золочеными цацками Ларочка Борисова.
Федя заржал. Точь-в-точь как та лошадь в его коммуникаторе.
— Самсонов! Ну ты и пидарас! — еще громче взвизгнула девица.
— Господи! Лариса! Да что за слова такие! — воскликнула учительница. — Ты же девочка, в конце концов!
— И что мне, бабочками теперь срать? — резко ответила школьница.
Тем временем Федя Самсонов показал Борисовой средний палец. Костя Ломака, самый высокий и спортивный в классе, которому порядком надоел устроенный его сверстниками балаган, влепил Феде затрещину…
Солнце скользило по крышам многоэтажек. Очередной теплый, даже аномально жаркий и безоблачный день клонился к своему завершению.
— И что дальше? — Высокий, плечистый и коротко стриженный Вадим, выйдя из маршрутки, огляделся и обратился к спутнику, весьма похожему на него сложением, но постарше.
— В смысле? — буркнул Герман, не отрываясь от страниц путеводителя.
— Я говорю, как мы его искать будем? Это же миллионный город. Иголка в стоге сена. О чем вообще этот великий контролер думал, нас сюда отправляя?
— Да что ты паникуешь раньше времени? Найдем. У меня опыт есть. Так. Значит, это похожее на фуражку здание перед нами — цирк, а вот это, значит, улица Гоголя, а вон та — Нарымская…
— А почему контролер сюда Ти-Рекса не отправил? Он же родом из этого города. Знает его. Или Дьякона, который вроде тоже отсюда?
— У Рекса сейчас другая работа. За границу он поехал. А Дьякон что-то в столице делает сейчас вроде.
Вадим удивленно посмотрел на напарника.
— То есть как — за границу? Он же, Ти-Рекс, невыездной.
— Отчего же. Выездной. Очень даже выездной он и такие, как он, в определенных случаях.
— Постой-ка, так что же это, сейчас? Время «Ч» — минус?
— Выходит, что так.
— А мы тут ерундой занимаемся? Придурка какого-то разыскиваем?
— Вадим, значит, этот придурок важен очень. Да ты не нервничай.
— Не нервничать? Мы его даже в лицо не знаем. А имя и фамилию он сменил, так? Контролер же говорил, что у него левый паспорт. Верно? Может, он вообще не здесь?
— В Омске, Екатеринбурге и Иркутске его тоже ищут люди братства. Да и фото его у меня есть. Так что не дрейфь. Это самые вероятные места его пребывания. И вот еще что. Он, как и все в конторе, прошел специальную вакцинацию от этого нового гриппа, который сейчас в Китае свирепствует.
— И что?
— Наш старшой по секрету сказал, что всем вместе с вакциной вживляли какие-то наночипы. Правда, его сложно засечь, прибор этот. Чип-то сделали, а нормальный пеленгатор на орбиту еще не вывели. Или на старте спутник в океан грохнулся, кажись. Не суть, в общем. Но кое-что есть. И сегодня вечером радиус поисков может сузиться до нескольких кварталов.
— Постой, так что же… и нам эту дрянь вживили?
— Ну, нам же кололи вакцины.
— Да какого черта?! — повысил голос Вадим.
— А что тебя беспокоит? Ну, вживили. Может, оно и к лучшему. Легче будет нас из профессиональных переделок вытаскивать.
— Ну ладно. Допустим. А если он уже за бугор слился? Там ведь его голова тоже ох как нужна.
— Не думаю. Аналитики говорят, его мировоззрение не даст ему это сделать. Если только он не решится бежать в Иран, Венесуэлу или на Кубу. А он, кстати, родом отсюда. Ну и есть мнение, что у него интерес…
Герман хотел еще что-то сказать, но в этот момент на его поясном ремне в футляре засигналил мобильный телефон, исторгая какой-то немецкий марш времен Второй мировой войны.
— Это на кого ты такую музычку поставил? — усмехнулся Вадим.
— На старшого нашего, на Дитриха. На кого же еще? — улыбнулся в ответ напарник. — Кстати, может, по нашему объекту какая информация. Алло…
— Немчура, блин, — буркнул Вадим, закуривая сигарету.
Герман молчал и вслушивался. И Вадим вдруг заметил, как меняется лицо напарника. Бледнеет. Растет напряжение. Набухают сосуды на лбу и висках. Что же говорят этому волевому, хладнокровному и рассудительному профессионалу спецподразделений ГРУ, если он так занервничал?
— Я все понял, — только и ответил Герман, перед тем как убрать телефон в футляр.
— Что там? — спросил Вадим, затянувшись сигаретным дымом.
— У тебя электронные часы?
— Да, а что?
— Скорей вынимай батарейку. И из мобилы тоже.
— Да что случилось?
— Планы изменились. Быстро валим из города. Вон такси. За мной бегом, — торопливо чеканя каждое слово, проговорил Герман.
На автостоянке между зданием цирка и Вознесенским собором стояла синяя «Лада» с характерным для такси желтым фонарем на крыше. За рулем сидел, судя по внешности, казах и читал газету «Советская Сибирь». Точнее, статью — «Возмездие постигло „лесных мстителей“».
— Командир, свободен? — громко спросил Герман, распахнув пассажирскую дверь и кидая на сиденье сумку.
— Да. — Казах уставился на двух крепких и рослых мужчин. — А куда надо?
— За город! Пять штук накину сверх твоей цены, если свалим за десять минут!
— Куда — за город?
— В любую сторону, где ближе выехать. Но подальше от аэропорта и города. В лес. За холм какой-нибудь. Не важно. Пять штук сверху! Вадик, садись, быстро!
Внизу уже была видна цель. Большой город, окруженный могучими сибирскими лесами, разделенный неровной линией реки, через которую тянулись соединяющие две части города мосты. Южнее река превращалась в огромное водохранилище. Западнее виднелся аэропорт, к которому устремилась одна из двух серых головных частей, неся в себе термоядерный заряд мощностью более шестисот килотонн. Целью второго конуса была восточная часть города с ее густонаселенными районами и ТЭЦ…
В вечернем небе две вспышки были еще более яркими, чем жаркое полуденное солнце этим днем. Сначала полыхнуло примерно в четырехстах метрах над военным сектором аэропорта. Второй заряд сработал на высоте двести метров между Октябрьским и Дзержинским районами. Тепловое излучение мгновенно воспламенило устланные рубероидом и залитые битумом крыши многоквартирных домов. С молниеносной быстротой от второго эпицентра расширялось кольцо вспыхнувшего автотранспорта, остановленного сопровождавшим взрыв электромагнитным импульсом. Закипел асфальт в радиусе трехсот метров. Дальше, в радиусе около километра, асфальт и бетон уже не плавились, но мгновенно белели от светового потока, а там, где на открытом пространстве были люди, они иссушивались, обугливались и разлетались горсткой пепла. В трех километрах от эпицентра на людях, что были на улице, вспыхнули одежда и волосы. Еще хуже пришлось одетым в синтетику. Запарили и задымились деревья. Вспыхивало оперение летящих птиц. Мощный удар термоядерной реакции поднял над землей огромный столб огня и пыли. Расширяясь со сверхзвуковой скоростью, огненно-пылевое кольцо перемалывало дома и транспорт, не говоря уже о человеческих существах. Занявшиеся секунду назад пламенем здания срывались с фундаментов, мгновенно превращаясь в летящую стену обломков, которая врезалась в следующие постройки. Похожая картина творилась и в районе аэропорта. Поселки Павино, Марусино и Толмачево, штаб 41-й дивизии и четырнадцатой армии ВВС вспыхнули за доли секунды, предшествовавшие ударной волне, которая подхватывала море огня и разносила во все стороны от эпицентра, смешивая деревья, гаражи, машины, самолеты, дома, людей, столбы электролиний. Уже горели вагоны, локомотивы и цистерны на железнодорожном узле южнее аэропорта. Ударная волна подхватывала целые гирлянды горящих составов и, кувыркая их в воздухе, разрывая на части, стремительно уносила прочь.
У Дмитровского моста две ударные волны встретились; смешались несомые ими потоки обломков, огня и пыли. Сорвав с двух сторон мост, волны сжали его, бросили концы полотна вместе со всеми машинами, что были над рекой, навстречу друг другу…
ПАМЯТКА ЭКСПЕДИЦИОННОГО РЕЙДЕРА
(Вторая редакция)
Гл. 6. Поиск выживших людей в городах с населением до дня «X» свыше миллиона человек.
П.З. Для поиска выживших людей в подобных населенных пунктах надлежит учитывать факторы привязки к местности.
Следует иметь в виду, что для выживания человека в настоящих условиях (см. Гл. З, П.2 Памятки) необходимы:
— пресная вода;
— источники пищи;
— источники древесины;
— надежное и долговременное укрытие от существующих климатических факторов и других враждебных форм активного и пассивного воздействия (см. Гл. 1, ПП. 3,4 Памятки).
По прибытии экспедиции в соответствующий населенный пункт надлежит иметь достоверные сведения о наличии естественных водных источников в данной местности. Как правило, водоемы типа водохранилищ, прудов и малых озер в качестве источника пресной воды не годятся. Концентрация химических элементов, радионуклидов и других вредоносных агентов делает такие водоемы крайне опасными. Необходима проточная вода, реки. Подземные источники, грунтовые воды, также могут иметь нежелательную концентрацию химикатов и остаточной радиации.
Следует учитывать наличие в городе метрополитена. Артерии метро могли уцелеть при ядерных ударах и последовавших за ними сейсмических возмущениях. В метрополитенах может укрыться большое количество людей на весьма продолжительный срок.
Следует знать расположение бомбоубежищ, военных комендатур, воинских формирований ПВО, РВСН, ЗКП, ГРЛУ, специализированных госхранилищ и складских помещений класса D.
Несмотря на то что такие объекты должны подвергаться непосредственному обстрелу спецбоеприпасами, определенный расчет на такой исход событий при проектировании и постройке может благополучно повлиять на сохранность существующих там убежищ. В подобных местах могут сохраниться высокоорганизованные, в силу военной подготовки и наличия резервов, группы выживших.
Важно помнить, что любую группу выживших необходимо воспринимать как потенциальную угрозу (см. Гл. 1, ПП. 11, 12 настоящей Памятки), и стратегию действий в отношении этих групп следует строить только после скрытых наблюдений и тщательного анализа собранной информации (см. Гл. 2, ПП. 2–6 настоящей Памятки)…
ЦАРСТВО АИДА
Шелест факелов сопровождал привычное шествие во мраке туннеля. Пляска языков пламени оживляла мир застывшего в подземелье бетона и рельсов, которые еще шлифовались иногда стальными колесами. Только это были уже не проносящиеся электропоезда, а тележки и ручные дрезины. Вот и весь транспорт, что мог теперь передвигаться по темным туннелям скрытого под землей убежища горстки еще живых людей.
Селиверстов шел впереди. Как всегда. Четыре охранника по обе стороны от скрипящего на рельсах катафалка. Они помогали Константину и Федору тащить тележку к станции «Площадь Гарина-Михайловского».
Тысяча пятьсот шестьдесят метров. Эту меру расстояния на Перекрестке Миров знали хорошо. Ровно столько отделяло усопшего от царства Аида. И это был не мифический мрачный брат Зевса и повелитель царства теней и мертвых. Аид — это реальный человек. И подобно своему тезке из древних мифов, он ждал мертвеца. Всегда. И когда кто-то умирал на Перекрестке Миров, люди, по обыкновению, не констатировали смерть вслух и старались не показывать горя и скорби. Они просто говорили «пятнадцать-шестьдесят». Именно эти полтора километра и шесть десятков метров были последней привилегией и последней дорогой покойника, в конце которой его ждал сам Аид.
Никто уже не помнил, было это именем или кто-то метко дал ему такое прозвище. По большому счету это никого и не интересовало. Вот он, неимоверно высокий и очень худой, сгорбленный гораздо сильней, чем большинство жителей темных подземелий города. С длинным крючковатым носом, торчащим из-под капюшона черной накидки. Старый, с огромными глазами, которые, отражая во мгле капюшона свет факелов, заставляли холодеть кровь в жилах пришельцев.
Странное дело. Никому и в голову не приходило, что этот человек рано или поздно сам умрет. Напротив, каждый житель Перекрестка Миров, невзирая на свой возраст, уже давно свыкся с мыслью, что если настигнет смерть, то через пятнадцать-шестьдесят его будет ждать Аид. Но уж лучше тихо умереть в своем жилище на пересечении Ленинской и Дзержинской линий и быть увезенным по туннелю в царство Аида, нежели сгинуть где-то на поверхности, попав в руки поклонников твари или иных фанатиков…
По мере приближения факелов силуэт Аида проступал все отчетливей. Вот показались трое послушников за его спиной, в таких же накидках. Опираясь на сучковатый кривой посох, Аид выставил перед собой свободную растопыренную кисть с длинными и костлявыми пальцами.
— Рубеж! — Его хриплый злой голос задрожал в туннеле.
Траурная процессия остановилась. Прекратила скрипеть железная тележка. Уняли свою безудержную пляску языки пламени.
— Здравствуй, Аид, — небрежно махнул рукой Селиверстов.
Он ростом не уступал повелителю царства мертвых, а телосложением был куда крепче скелетоподобного Аида. И это, безусловно, вселяло уверенность в похоронную команду, члены которой, как, впрочем, и все на Перекрестке Миров, до дрожи боялись каннибалов и их владыку.
— Здравствовать мне желаешь, Василий? — усмехнулся Аид. — А стоит ли? Все там будем.
Говорил он с какой-то непонятной иронией, а может, и с издевкой.
— Даже ты? — хмыкнул Селиверстов.
— Ну! — Аид приосанился, постукивая посохом по шпале. — Когда людишки кончатся, мне тоже в этом мире нечего будет ловить.
Он неторопливо подошел к тележке. Костя поежился: не самое приятное соседство. Однако не сделал шаг назад, чтобы не выглядеть пугливым как в глазах своих товарищей, так и в глазах Аида и его послушников.
Старик тем временем откинул покрывало с лежавшего на тележке тела.
— Старуха, — поморщился Аид. — Много за нее не дам.
— Имей хоть чуть-чуть почтения, — нахмурился Селиверстов. — Это Зинаида Федоровна. Учительница, уважаемый человек.
— Была! — Аид произнес это громко и поднял кривой указательный палец. — Была, Василий, — добавил он чуть спокойней. — А теперь это просто мертвяк. И уж былые заслуги вкуснее ее не сделают. Она худая и морщинистая. Так же и мы будем морщиться за трапезой нашей.
— Ты тоже худой и морщинистый…
Аид дернул головой, подошел вплотную к Селиверстову, приподнял посох и легонько постучал им Василия по плечу.
— Я живой, Вася.
Сказав это, старик вернулся к покойной.
— Отчего она умерла? — спросил он более спокойным тоном.
— Сердце остановилось от старости, — ответил Селиверстов.
— Дружочек, от старости еще никто не умирал. Чем хворала?
— Никаких инфекционных заболеваний. Это точно.
— Ну, в прошлый раз вы мне жмура привезли с гангреной, — укоризненно покачал головой Аид.
— Так ведь я тогда сразу тебя предупредил насчет гангрены. А здесь — сердце.
— Ну ладно. — Старик походил вокруг тележки, глядя на усопшую.
Константин поморщился, когда Аид, едва не коснувшись его плечом, прошел мимо. Пахнет он так же отвратительно, как и выглядит.
— Ладно, дружочек. Десять литров соляры. Нормальной, без парафина.
— Да ты осатанел? — всплеснул руками Селиверстов. — Всего десять литров?!
— Целых десять литров за маленькую старушенцию, у которой кожа да кости.
— Но этого мало!
— Так, да? Цена не устраивает? — Старик снова приблизился к Василию и снова постучал по плечу посохом. — В таком случае уходи обратно. — Аид улыбнулся. — И похорони ее.
Селиверстов какое-то время зло смотрел в глаза старику. Надо отдать должное бывшему пограничнику: не каждый осмелится выражать так неприкрыто свои презрение и ненависть самому Аиду.
— Ладно, черт тебя дери. Забирай ее и тащи сюда соляру.
Не сводя глаз с Василия и при этом скаля большие и острые зубы в улыбке, Аид щелкнул кривыми пальцами свободной левой рукой. Один из послушников тут же кинулся в сторону станции, которая виднелась в паре десятков метров, озаренная тусклым синеватым загробным свечением.
— Вот так-то лучше, дружочек.
Колеса опустевшей тележки ритмично скрипели и неприятно лязгали по рельсам. Костя не хотел думать о том, что сейчас происходит с телом Зинаиды Федоровны. Но мысли эти, как и щипавший нос запах старика в черной накидке, никак не хотели его покинуть. И тогда он просто принялся считать шпалы, стараясь отвлечься. Однако, дойдя до пятидесяти шести, он вдруг подумал, что счет приведет и к магической цифре 1560 и мысли о царстве Аида и о покойнице вообще зациклятся в его разуме.
— Почему мы просто не хороним их? — тихо спросил Костя.
Все понимали, что вопрос обращен к Селиверстову. Ведь он тут главный. И он — искатель. Причем не просто проходчик подземного мира, осваивающий уцелевшие части метро и подвалы города. Он искатель-наземщик. Кто может иметь самый большой авторитет? Только искатель, ходивший в дальние рейды по укутанному в ледяное одеяло ядерной зимы миру. А ведь Селиверстов им и был, пока несколько лет назад не повредил зрение. С тех пор он обречен смотреть только в вечный полумрак подземелья.
— Мертвым все равно, — ответил Селиверстов. — И все знают, что их ждет пятнадцать-шестьдесят после смерти. А это принесет пользу живым. Какой будет прок, если просто закопать человека? Да и хлопотно это. Тут, в метро, каждый клочок грунта на вес воды. А выходить на поверхность и хоронить там… Долбить забетоневший от вечного мороза грунт на виду у тварелюбов… Глупый и неоправданный риск. А почему ты спрашиваешь? Уже столько лет этим занимаемся, а ты вдруг про похороны.
— Мне десять было. А она была нашей классной руководительницей. Когда все случилось, она нас не бросила. И потом учила. Она всем нам вместо мамок погибших была.
— А-а… Ясно. Ну так радуйся, что она пятнадцать-шестьдесят, а не попала к тварелюбам. Спокойно умерла в своей постели, а не на алтаре твари.
— Я понимаю, конечно, но… — Костя осекся.
Он поймал себя на мысли, что никогда не задумывался о всех тех, кто прошел этот путь к Аиду. Но на сей раз каннибалам отдали действительно близкого для него человека. И вот теперь он впервые в жизни представил на этой тележке Марину. А ну как случится с ней что-то, о чем даже думать смертельно страшно? И что тогда? А ничего. Будет то же самое. Его славную златовласую Марину, с огромными голубыми глазами и певучим голоском, с ямочками на щеках, когда улыбается, отвезут к жуткому старику и обменяют на какое-нибудь барахло.
Он зажмурился и обругал себя за такие мысли. Погнал их прочь, словно одним своим существованием в его голове они могли навлечь на возлюбленную непоправимую беду. Остро захотелось поскорее вернуться домой и убедиться, что она там. Что с ней все в порядке. Обнять ее. Расцеловать…
— А чего мы сами их не хаваем? — спросил вдруг Федор.
Селиверстов остановился. Медленно повернулся. Подошел к Феде.
— Я сейчас положу тебя на катафалк, перережу горло и отвезу к Аиду, — проговорил Василий. — Еще литров пятнадцать соляры получим…
— Ты чего, искатель, я же пошутил! — отшатнулся Федор.
— А я нет, — ответил Селиверстов и вернулся на прежний маршрут.
— Федя, ты дурак? — тихо спросил Костя.
— Почему? — невозмутимо пожал плечами Федор.
Он на самом деле был дураком. У него и вмятина имелась на лбу от обломка стены, напоминавшая о том давнем времени, когда наверху все крушила ударная волна. Костя не ответил почему. Это могло привести к очередному «почему?», к пустому разговору, грозившему окончиться головной болью. Дальше шли молча. Пару сотен метров, пока их не остановил звук упавшей капли. Охранники стали вертеться, освещая все вокруг факелами.
— Командир, вот, сочится! — Один из них указал пальцем на свод туннеля, когда послышался очередной шлепок воды.
— Н-да, — нахмурился Селиверстов, вглядываясь в еле заметную трещинку. — Скверно.
— А чего? Новый источник воды ведь. Если она не заразная, конечно.
— Туннель прохудился, вот чего. А тут Обь в паре километров. Год-два, и вообще побежит. А лет через пять рухнет. Если не раньше. И привет. Затопит все. Золотую Ниву вон затопило со всеми, кто там был. А ведь там намного дальше до реки, чем здесь. Хорошо, что обвал путь воде перекрыл. Не то и падшие утопли бы, и до нас бы дошло. Так и тут случиться может. Не дай бог, конечно.
— Странно… Когда туда шли, не капало, — пробормотал Костя, глядя, как очередная капля набухает в трещине и готовится к своему единственному в жизни прыжку.
— Может, просто внимания не обратили? — предположил Селиверстов.
— Командир, как бы то ни было, это источник воды, — подал голос охранник.
Проблема добычи воды была одной из самых насущных для выживших. Ирония в том, что ее вокруг было предостаточно. Это и река, пусть и замерзшая, пересекавшая город. Это и метровые сугробы, покрывавшие руины наверху. Но найти чистый снег было сложно. И у искателей на это едва хватало сил. Река подо льдом текла, и, скорее всего, вода там была уже не так грязна, как в первые годы после ядерного погрома. Но проламывать толстый и крепкий лед было очень трудно и опасно. Ведь недалеко от берега гнездились твари. Однако воду добывали как могли, и каждый новый источник был настоящим сокровищем в этом скудном на радости мире.
— Ну да, такую возможность упускать глупо. Алишер, у тебя есть пустая бутылка в рюкзаке?
— Да, — кивнул охранник.
— Набери чуток, надо проверить, годится она для питья или нет.
— Василий Палыч, — тихо произнес Костя, — мы прошли отметку «семьсот». Это нейтральная территория. Аид тоже может предъявить права на воду.
— Я знаю, — кивнул Селиверстов.
Капли, словно насекомые, которых спугнул человек, как будто стали падать реже, действуя на психику людям, планировавшим уже быть дома. А когда Селиверстов сказал, что надо вернуться к Аиду, дать ему на пробу половину набранной воды и обговорить пользование новым источником, все окончательно поникли. Но каждый понимал, что одному человеку в царство Аида идти нельзя. Таковы правила. Послушники старика могут одиночку просто убить и пустить на десерт. И тогда никто из жителей Перекрестка Миров не посмеет предъявить Аиду претензии.
Увидеть Аида второй раз за сутки — совсем дурное предзнаменование. Радовало только то, что причиной этой скорой встречи была не чья-то смерть, а вода, нашедшая лазейку в последнее пристанище людей, много лет назад переживших всемирную катастрофу.
Аид долго смотрел на стакан, раскачивал его, заставляя плескаться воду, что отмерил ему Селиверстов. Он не опускал руку, удерживая стакан между своими дьявольскими глазами и факелом одного из охранников Перекрестка Миров. Затем вдруг выпил одним глотком.
— Ты чего творишь, сумасшедший старик, — поморщился Селиверстов. — Проверил бы хоть. Крысам бы, что ли, дал.
— На кой мне крыс поить, ежели сам знаю, что есть жажда? — Аид ухмыльнулся.
— А не боишься, что я тебя отравить решил? — Селиверстов усмехнулся в ответ.
Костя поморщился. Ему никогда не нравились вызывающие фразы, которые любил бросать Аиду Василий. Это просто какая-то глупая и ненужная игра с огнем.
Аид хрипло засмеялся.
— Я знаю, что ни к чему тебе это. Если сгинет владыка смерти в подземном царстве, то у смерти не будет строгого цербера. И она расселится повсюду. И властвовать будет безраздельно.
Намек был прозрачен: община каннибалов со станции Гарина-Михайловского, лишившись своего наставника, устроит лютую резню во всем подземелье.
— Соображаешь, старик, — подмигнул ему Селиверстов. — Ну и как с водой решим?
— Как с водой, говоришь, решим? Я не люблю четные числа. Вы календарь еще ведете?
— Разумеется.
— Молодец, дружочек. Ну так вот. По четным числам вы там ставите ведро, а по нечетным — мы.
— Да за сутки ведро не наберется.
— Все равно, — отмахнулся Аид. — Сколько наберется. Не ковырять же большую дырку, пуская в наше подземелье реку? — Сказав это, он закашлял, смеясь. — Хотя, может, это был бы выход для всех нас, а?
— Ладно, — поморщился Селиверстов. — Значит, договорились.
— Ну вот и чудно. — Аид запустил руку под свою накидку и извлек из бесчисленных складок мешковатой одежды кусок мела. — Возьми, дружочек. Нарисуй там, где трещина, веселую счастливую рожицу, чтобы мои волчата легко нашли место. И еще. Твои с ведром могут приходить туда поодиночке. Даю слово, что их никто из моих не тронет.
— Вот как? — усмехнулся Василий. — Отчего же?
— Ну, мы ведь тоже благородные люди. И знаешь, когда жажда мучает всех, даже самый лютый хищник не нападет на глупую газель на водопое. — Старик оскалился.
— Глупых газелей у нас нет. Но если ты нарушишь уговор…
— Я всегда держу слово, — нахмурился Аид.
— Не перебивай. Если ты нарушишь этот уговор, твой гарем достанется моим бойцам. А твоими детьми я накормлю наших собак.
— Эх, Вася, — покачал головой Аид. — Я старый добрый каннибал, а ты — настоящее чудовище.
— Будь здоров, старый. Мы уходим. Договор о воде заключен. Метку я оставлю.
Селиверстов повернулся и, махнув своим, пошел обратно, в центр этого мира.
ПЕРЕКРЕСТОК МИРОВ
Это был дом для ста сорока пяти человек. Но теперь их осталось сто сорок четыре, ведь старую учительницу призвал к себе Аид. Говорят, она даже помнила времена, когда этой подземки не существовало. Трудно себе такое представить. Как и невероятной фантазией кажется время, когда люди обитали на всей поверхности Земли и их были миллиарды.
В городе было всего две линии метро, Дзержинская и Ленинская. Пересекались они здесь; именно поэтому две примыкающие друг к другу станции, владения центральной общины, назывались Перекрестком Миров.
Вернувшись из своего скорбного путешествия к Аиду, царствовавшему на станции «Площадь Гарина-Михайловского», путники прибыли на станцию «Сибирскую», миновав хорошо укрепленный блокпост, с несколькими рядами «егозы» и обычной колючей проволоки. «Колючка» и «егоза» были увешаны бесчисленными пустыми банками и сделанными из гильз бубенцами, которые неистово звенели при малейшем прикосновении к этим защитным рубежам. Путь перегораживался тремя, одна за другой, высокими железными шипованными калитками; каждая запиралась на амбарный замок. Вооруженные палицами, секирами, арбалетами и заточенными арматурными прутками, бойцы охраны пропустили тележку с возглавляемой Селиверстовым процессией и тут же перекрыли проход, снова исчезнув за шлакоблочными стенами с дырками бойниц. Хоть и не было войны с людоедской формацией Аида, центральная община не желала оставлять этот путь незащищенным. Равно как и три остальных направления были так же закрыты хорошо укрепленными блокпостами. Особенно серьезная крепость была возведена в туннеле, который вел к станции «Площадь Ленина». Там, на линии между этой станцией и «Октябрьской», а по слухам, и дальше, до станции «Речной вокзал», обитали тварелюбы — одна из самых многочисленных общин в метро и одна из наиболее опасных.
Между Перекрестком Миров и тварелюбами был давно заключен формальный мир. Где-то там, во мраке туннеля, что вел от «Красного проспекта» — станции, примыкающей к «Сибирской», — к «Площади Ленина», давным-давно навсегда остановился электропоезд. Его вагоны были оборудованы под место встреч старосты центральной общины и верховного центуриона легиона твари. В этом поезде руководство двух формаций вело переговоры или просто устраивало пьяные застолья. Эдакий саммит. А иногда туда водили готовых к деторождению женщин и наиболее крепких мужчин для так называемого обмена генетическим материалом. Общины не желали доводить до инцеста, или, проще говоря, родственного кровосмешения, как, например, у падших из Березовой Рощи или свидетелей Армагеддона с Гагаринской. Правда, свидетелям идеологически неприемлемо деторождение вообще.
Итак, с тварелюбами был давно заключен мир, но жители Перекрестка Миров их ненавидели, как никого другого. Хотя с некоторых пор эту неприязнь особо не афишировали. Ибо так желал староста центральной общины, провозглашавший «добрососедские отношения и конструктивный диалог» с мирами перекрещивающихся линий метрополитена. В темных бетонных норах выстраивалась целая цивилизация с политической картой, подобно тому как перед войной это описывалось в пророческих до обидного книгах популярных фантастов.
Тварелюбы поклонялись тому, что обитало там, в другой половине города, разделенного замерзшей много лет назад рекой. И они приносили этой твари человеческие жертвы. Причем редко жертвы были из их собственной общины. У тварелюбов сложилась особая охотничья каста, ее члены занимались отловом неосторожных жителей других поселений. Причем охотники промышляли не только в туннелях. Они выбирались на поверхность и могли находиться там сутками, а по слухам, и неделями, что говорило о серьезной подготовке и выучке. И ведь это несмотря на царившие там холода. Тварелюбы — единственная формация, которая обживала помимо подземки еще и подвалы домов в городе, устраивая там временные форпосты. Такое практиковали и искатели центральной общины, но их подвальные сторожки плохо годились для длительного пребывания групп людей.
Промышляя, тварелюбы нападали на блокпосты охраны внешних границ, то есть входов в метро. И Перекресток Миров не был исключением на карте мира, а считался их охотничьими угодьями. Если кто-то из Перекрестка попадал к ним в лапы, то считалось, что это сугубо его вина, обусловленная неосторожностью и несостоятельностью в суровой действительности. И по правилу естественного отбора с этой потерей смирялись. Пойманный может вырваться, сбежать, спастись. Но это уже дело его личной сообразительности, ловкости и удачи. Если жертва ускользала от охотников и возвращалась домой — значит, повезло. И уже тварелюбам приходилось мириться с потерей. По договору они не могли похищать в течение девяти месяцев более одного человека из центральной общины. Если же выкрадут двух и более, это будет поводом к войне, и тогда придется либо вернуть всех похищенных, либо отдать по два ребенка в возрасте до пяти лет за каждого из них, либо по две женщины от четырнадцати до двадцати двух лет за каждого. В случае нарушения этих пунктов договора могла грянуть война. Именно поэтому на той стороне Перекрестка, что была обращена к миру тварелюбов, стояла самая крепкая крепость. И ее гарнизон располагал даже огнестрельным оружием…
Селиверстов надел свои темноватые очки. Здесь, на «Сибирской», было куда светлее, чем в туннеле, освещаемом четырьмя факелами, и его пострадавшим на поверхности глазам стало больно.
Всюду на стенах висели факелы и банки с лучинами и свечами. Тут было многолюдно, хотя жилыми комплексами станция не изобиловала. Да и жить в секторе для внутристанционных работ могли не многие. Лишь те, кого не беспокоил постоянный грохот рабочих смен и ни с чем не сравнимый шум из туннеля, ведущего к станции Покрышкина. Это был заунывный и чем-то даже притягательный гул. Там, в темной глубине, на протяжении двухсот метров от станции, туннель был завален бревнами и пнями разной величины. Это был наиболее хорошо охраняемый объект Перекрестка Миров, источник пищи и «экспорта». Константин хорошо знал, что там происходит и отчего шум. Ведь он работал на этом объекте с неуклюжим названием «Жуковская ферма жуков». На искусственным лесоповале разводили рогачей, а в выдолбленных ответвлениях туннеля находились питомники медведок. Они-то и гудели непрестанно, создавая почти мистический звуковой фон.
Руководителем фермы был пожилой Андрей с подходящей фамилией Жуковский. Еще до катастрофы он занимался таким редким и странным ремеслом, как разведение жуков, и, между прочим, небесприбыльно. Все свое время этот чудак проводил на даче, где построил питомник пользующихся спросом у коллекционеров рогачей и экзотических разновидностей медведок. Даже продавал своих питомцев оптом. Он-то и организовал разведение жуков в метро после войны. Личиночная стадия рогачей достигала семилетнего срока, и личинки, не имевшие здесь природных врагов, кроме крыс, вырастали до внушительных размеров. Они шли в пищу жителям центральной общины. Еще проще было с медведками, они росли быстрее и также не имели врагов, в отличие от былых времен, когда их поедали лисицы, птицы и кроты.
Для медведок пришлось проб<