Радиограмма, переданная с U‑255, перелетела Баренцево и Норвежское моря и, будто камень, упавший в тихий пруд, побежала кругами по воде, всколыхнув спокойствие в некоторых весьма высокопоставленных кабинетах. В этих стенах решались судьбы тысяч людей и писалась новейшая история. Здесь принимались решения, влияющие на ход войны и определяющие стратегию развития государства.
Первый из них был обставлен с роскошью и увешанный картами кабинет в Париже.
Адмирал Карл Дёниц взглянул на телеграмму с грифом «Срочно» и углубился в чтение. Командующий одиннадцатой флотилией корветтен‑капитан Ганс Котхауш оставил донесение Рейнгарта Рёхе без изменений, добавив от себя лишь одно предложение: «Командира можно обвинить в чём угодно, но только не в фантазёрстве, потому верю каждому слову». Адмирал дважды перечитал текст и почувствовал, как от волнения покрылся испариной лоб. Оборотень! А ведь он уже начинал сомневаться в его существовании. Два месяца бесполезных поисков! Два месяца не было даже намёка на таинственную субмарину! Одни лишь домыслы и выдумки богатой фантазии моряков. Скрыть сам факт существования лодки‑оборотня было невозможно в принципе. Её искали в Атлантике и Северном море, вдоль берегов Франции и в портах Англии. Но всё было тщетно. И, естественно, поползли слухи. Они обрастали небылицами и сказками, запутывающими и без того туманные сведения. Передаваемая друг другу шёпотом, на ухо, молва подстёгивала воображение и рисовала в воспалённых умах картины одну причудливей другой. То вдруг капитан танкера замечал в штормовом море, как из воды возникал светящийся город и, прочертив по горизонту огненный шлейф, исчезал под водой. То экипаж самолёта‑разведчика докладывал, что рядом, среди туч, видит что‑то, напоминающее подводную лодку. Адмирал снисходительно улыбался, но по возможности старался эти рассказы проверять. Но все они оказывались лишь плодами богатой фантазии моряков. И сам собой у адмирала иногда возникал вопрос: а был ли вообще оборотень? Стечение роковых обстоятельств иногда порождает самые странные легенды. Лодка подрывается на сорванной мине, а наблюдавшие со стороны другие подводники видят в блике солнца летящую по воздуху торпеду. Сбежавшие пленные расстреливают на острове метеорологов, но его подчинённые обвиняют в этом команду оборотня. Ведь даже гросс‑адмирал Редер засомневался в существовании приписываемой американцам субмарины. Перевернув вверх дном Северное море, его друг Эрих уверенно заявил, что если бы она существовала, он её непременно нашёл бы. И вдруг сообщение из Нарвика! Описание оборотня пестрело деталями. Командир Рёхе утверждал, что лично видел лодку. И что самое главное, он взял в плен члена её экипажа. Разволноваться было от чего. И ведь где оборотень объявился? В Арктике! На секретной базе Кригсмарине! Расположившись там, как у себя дома!
|
|
Адмирал Дёниц на минуту задумался и уверенно нажал кнопку вызова адъютанта.
– Подготовьте к вылету самолёт! Я лечу с инспекцией в Нарвик.
Такая формулировка не вызовет вопросов у фюрера, которому все высокопоставленные лица обязаны докладывать о собственных перемещениях. Равно как и у германских спецслужб, до которых тоже могли докатиться слухи о поисках адмиралом лодки‑призрака.
|
|
Молочно‑белый фюзеляж двухсотого «фокке‑вульфа» уже третий час скользил над норвежскими сопками. Истребители сопровождения менялись, передавая друг другу самолёт из правительственной эскадрильи и, покачав крыльями, исчезали, возвращаясь на свои аэродромы. Карл Дёниц посмотрел в квадратный иллюминатор на проплывающие внизу озёра и, не сумев скрыть нетерпения, задёрнул штору. Комфортный салон литерного «Кондора» располагал к спокойствию и безмятежности, но адмиралу было не до отдыха. Поглядывая на часы, он нервно теребил пуговицы на кителе и вновь бросал взгляд на застывшие стрелки. Когда внизу показался изрезанный фьордами скалистый берег, Дёниц облегченно выдохнул и потянулся к кожаному адмиральскому плащу.
На аэродроме моросил дождь. Самолёт, подняв тучу брызг, прокатился вдоль короткой полосы и остановился возле ожидавшей толпы встречающих. Лишь только подкатили трап, дверь распахнулась, и Карл Дёниц выглянул, высматривая корветтен‑капитана Котхауша.
Командующий одиннадцатой флотилией застыл, вытянув руку в нацистском приветствии, но глаза его смотрели растерянно. И тогда адмирал понял, что что‑то произошло…
В штабе флотилии, стоя навытяжку перед картой, корветтен‑капитан пытался оправдываться:
– Господин адмирал, я лично приказал Рёхе оставить все дела и максимальным ходом следовать в Нарвик! Ему также было приказано, соблюдая осторожность, уклоняясь от встреч с противником, доставить пленника на базу. Но он поступил иначе! И вот итог: служба радиоперехвата в Киркенесе зафиксировала доклад английского эсминца в Полярный об уничтожении немецкой лодки. Как Рёхе оказался у побережья Новой Земли, я не знаю. Допускаю, что это результат личной недисциплинированности командира. За ним и раньше замечалось подобное.
|
|
Ганс Котхауш ткнул указкой в карту.
– Отклонение от маршрута составило более пятидесяти миль!
Корветтен‑капитан истекал потом, китель прилип к спине, сковывая движения. Ему очень хотелось расстегнуть верхнюю пуговицу, но он терпел.
Зная, что адмирал летит из жаркого Парижа, небольшое помещение штаба флотилии постарались натопить так, чтобы папа Карл не испытывал дискомфорта, оказавшись на холодном севере. Но мириться с духотой теперь пришлось всему штабу флотилии.
Дёниц сидел за столом, обхватив ладонью лоб. Он в пол‑уха слушал Котхауша, задумавшись над тем, что ему казалось теперь очевидным. Всё, что связано с оборотнем, обрастало какой‑то мистикой. Он выскальзывал из рук всегда в последний момент, будто проваливаясь в преисподнюю. А может, так оно и есть? И не американец он вовсе, а исчадие геенны огненной? Адмирал тяжело вздохнул и заставил себя прислушаться к докладу командующего. Последние слова его заинтересовали.
– В руки русских попал агент Горбун. Его помощь нашим лодкам трудно переоценить. Мои командиры искренне жалеют об этой потере, несмотря на то что он из русских.
– Ему не позавидуешь, – усмехнулся Дёниц. – Советы не жалеют своих людей, а уж о предателях и говорить нечего… Хотя, если для вас он так ценен, я бы посоветовал принять меры к его спасению. – Взглянув на карту, адмирал поинтересовался: – Вы отправляли кого‑нибудь на Землю Александры после донесения Рёхе?
– Именно так я и поступил! – не без гордости заявил Котхауш. – Из района боевого дежурства туда была отправлена U‑334 капитан‑лейтенанта Хильмара Зимона. Но оборотня там уже не было. База разрушена, склад взорван, дома сожжены. Но не беспокойтесь, господин адмирал, наши инженеры всё восстановят, и через месяц база вновь сможет принимать лодки.
– Уже нет смысла, если о ней стало известно всем, – Дёниц тяжело встал и направился к выходу. – Проводите меня, я возвращаюсь в Париж.
Второй кабинет, который так или иначе взволновало донесение и гибель Рейнгарта Рёхе, находился в Берлине. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер внимательно слушал доклад шефа внешней разведки Вальтера Шелленберга. Поблёскивая стёклами круглого пенсне, он неотрывно следил за руками главного разведчика Германии. Тонкие холёные пальцы перелистывали толстую пачку докладных записок и телеграмм.
Час назад рейхсфюрер закончил занятие медитацией с шестёркой монахов, прибывших к нему с Тибета, и теперь был в прекрасном расположении духа. Его тренировки значительно продвинулись вперёд, и это радовало. Пусть он ещё не может заглянуть с помощью медитации в собственное сердце или печень, как это делает главный монах в зелёных перчатках. Но в том, что сегодня ему удалось заглянуть в собственную пятку, Гиммлер был уверен. Стремясь развивать у себя способность читать мысли, рейхсфюрер взглянул на аккуратную причёску Шелленберга и попытался предугадать, о чём дальше скажет шеф разведки. На ум пришло что‑то неприятное и досадное.
– И ещё, господин рейхсфюрер! – Вальтер Шелленберг взглянул на верхний лист и сделал паузу. – В операции «Wunderland» произошли некоторые нестыковки. Я бы сказал – небольшие неприятности, не влияющие на общий ход событий.
Гиммлер выжидательно взглянул поверх очков. А ведь он оказался недалёк от истины! Путь к сверхчеловеку тернист и труден, но он возможен. Нужно только верить и тренироваться.
«А сейчас Вальтер скажет, что доставленное крейсером оборудование пострадало за время перехода, – рейхсфюрер наморщил лоб, пытаясь заглянуть на несколько секунд вперёд. – Нет! Он скажет, что доставленного оборудования недостаточно для начала опытов в объёме операции «Wunderland»!
Шелленберг прокашлялся и продолжил доклад:
– Подводная лодка U‑255, которую мы планировали использовать для доставки оберштурмфюрера СС Шеффера к месту нахождения объекта «Null» затонула у берегов Новой Земли.
Гиммлер с досадой сломал карандаш и швырнул обломки в мусорную корзину. Да, путь к совершенству тяжёл и долог, и научиться читать мысли не так просто.
– Надеюсь, с профессором всё в порядке?
– Да, господин рейхсфюрер. Сейчас профессор находится в Мурманске. Ему остался последний бросок. Очень скоро он будет на месте.
– Мы должны ему помочь. Пусть Дёниц даст другую лодку! И почему погибла эта? Он же обещал, что её не будут задействовать в боевых операциях?
– Очевидно, адмирал не придал особого значения нашей просьбе. Он ведь не в курсе операции «Wunderland».
– Этого ещё не хватало. Даже фюреру известны лишь только основные детали. Как мы можем помочь профессору? И так ли уж была необходима заброска Эрнста Шеффера в Мурманск?
– Это была идея оберштурмфюрера СС Шеффера. Он хотел лично узнать, известно ли что‑нибудь русским о его находке на Новой Земле. И к тому же, он категорически против какой‑либо помощи. У Эрнста прекрасная легенда. Документы ему делали лучшие эксперты. Он неплохо владеет русским языком, и мы с ним имеем устойчивую связь. И вы же знаете, что он всегда привык полагаться только на себя. Объект «Null» реагирует на низкие температуры, поэтому профессор не спешит, справедливо полагая, что у него ещё есть время. А нынче даже в Заполярье плюсовые температуры. Будь сейчас декабрь, уверен, профессор приложил бы все силы, чтобы как можно скорее оказаться на месте. Я убеждён, господин рейхсфюрер, что мы должны прислушаться к его мнению.
– Да, – неохотно согласился Гиммлер, – Эрнст всегда был чрезмерно самостоятелен.
…Как же его сейчас недоставало! Тридцатидвухлетний профессор Эрнст Шеффер был любимцем рейхсфюрера СС. Удачливый охотник и прекрасный стрелок, он мог часами рассказывать о своих экспедициях на Тибет. И тогда Гиммлер чувствовал, что буквально теряет дар речи, слушая одну теорию загадочней другой. К тому же развиваемое Шеффером учение доктора Карла Хаусхофера о Полой земле приобретало совершенно новую силу и притягательность.
«Северный и Южный полюса никогда не были достижимыми, потому что их не существует!» – заявил однажды Эрнст, и Гиммлер почувствовал, что в его душе поднимается буря оккультного экстаза.
Шеффер с лёгкостью разбил противников теории арийского происхождения истинных немцев и доказал, что копьё римского воина Лонгина, пронзившее Христа, – отнюдь не миф и существует в действительности.
«Оно всесильно! – гремел с кафедры мощный голос молодого профессора. – А его обладатель получит власть над миром! И я его найду для моего фюрера и для процветания Германии!»
И фюрер его услышал. Шеффер был назначен начальником Тибетского отдела в недавно созданном институте «Аненербе». На его экспедиции не жалели денег даже во время войны, а любая теория профессора тут же приобретала статус аксиомы. И ведь деньги, потраченные на Шеффера, окупились! Гиммлер помнил, что когда он впервые увидел фотографии объекта «Null» и прочитал о его способностях, от возбуждения он не мог спать несколько ночей. Эрнст сдержал слово. Он нашёл копьё сотника Лонгина. Пусть и не в прямом смысле. Но это было именно то, что бросит к ногам фюрера судьбу всего мира! И ведь где нашёл? Почти под носом у русских, на северной оконечности Новой Земли. Осторожный в обращении с линкорами и тяжёлыми крейсерами после гибели «Тирпица», фюрер без колебаний выделил для операции «Wunderland» тяжёлый крейсер «Адмирал Шеер».
Иногда решительность и авантюризм Шеффера ставили рейхсфюрера в тупик. К примеру, он сначала очень скептически отнесся к тому, что Эрнст принял предложение буддийских монахов на операцию по открытию третьего глаза. Сама мысль, что нужно сверлить лоб, ему была неприятна. Но Шеффер согласился с лёгкостью. И три года назад, в третьей экспедиции на Гималаи, где‑то внутри горы, согласно обрядам буддистов, его посвятили в избранные. И теперь Гиммлер не мог не признать, что часто профессор замечает то, что другим не под силу. Он видит и чувствует невидимое.
Рейхсфюрер СС встал из‑за стола и медленно прошёлся вдоль полок, заставленных книгами под потолок, провел пальцем по корешкам золотых фолиантов. Это была его гордость – лучшее собрание книг об ордене иезуитов. Он чувствовал их силу и всегда тянулся к ним в минуты выбора решения.
– Вы правы, Вальтер. Не будем мешать профессору. Он знает лучше нас, как ему найти путь к святыне.
Дальше радиограмма, проделав сложный и длинный путь, попала на глаза русскому разведчику в отделе связи Кригсмарине и, перевоплотившись из одной системы шифровальных кодов в другую, перелетела в Москву и легла на стол руководителя внешней разведки Павла Фитина для того, чтобы испортить настроение ещё одной, решающей судьбы людей, личности.
Нарком внутренних дел Лаврентий Павлович Берия вошёл ранним утром в свой кабинет на Лубянке и первым делом раскрыл журнал приёма посетителей. Недовольная гримаса скривила лицо наркома. Первым в списке значился Фитин. Берия провёл пальцем по строке, прочитал тему доклада главного разведчика страны и помрачнел ещё больше. Он ещё два месяца назад был уверен, что дело о сверхсовременной подводной лодке американцев не стоит и выеденного яйца. За два месяца не появилось ни одного подтверждения достоверности этого сообщения. Лаврентий Павлович пребывал в уверенности, что поручение вождя разобраться с этим вопросом само собой исчезнет под грудой валившихся на его голову дел. Тем более, что Коба об американской подлодке ни разу не вспомнил. Нарком планировал выждать ещё два месяца, а затем обвинить руководителя внешней разведки в паникёрстве и введении в заблуждение главных лиц страны, с товарищем Сталиным во главе. Сначала нужно было развеять авторитет Фитина в глазах вождя, а там и до врагов народа недалеко. И вот Фитин сам просится на приём с докладом о придуманной им американской лодке. Берия швырнул журнал на стол и сквозь зубы процедил секретарю:
– Скажи, пусть заходит.
Павел Фитин застыл в дверях, ожидая разрешения начать доклад. Лаврентий Павлович развалился в кожаном кресле и сквозь очки сверлил взглядом главного разведчика, напустив на лицо гримасу брезгливости и презрения. Но Фитин к такому поведению наркома уже привык и не обращал на это внимания. Наконец, Берия решил, что он достаточно красноречиво указал посетителю на его место, и небрежно бросил:
– Ну, что там у тебя?
– Товарищ нарком, – Фитин раскрыл красную, обтянутую кожей папку, и заглянул внутрь. – Донесение от нашего агента. «Пастух» предоставил новую информацию об американской субмарине.
– Что ты всё с этим козлопасом носишься? Он и тебя, и всех нас за нос водит!
– Товарищ нарком, агент «Пастух» надёжный информатор. Мы его неоднократно проверяли и всегда убеждались в точности и правдивости его сообщений.
– Почему тогда об этой лодке ничего не знает начальник ГРУ Ильичёв? Я спрашивал у наркома флота Кузнецова, и ему тоже ничего не известно. Почему?
– Не могу знать, товарищ нарком! Я полагаюсь только на собственную агентуру.
– Да какая у тебя агентура?! Одни провокаторы! Кому ты ещё показывал это донесение?
– Меркулову.
«Плохо, – подумал Лаврентий Павлович. – Мой первый заместитель не в меру самостоятелен и уже наверняка отправил докладные записки кое‑кому из членов политбюро. Так, глядишь, и до Иосифа дойдёт».
– Дай взгляну, что там нацарапал твой козлопас.
Берия пробежал взглядом листок, снял очки и, подышав на стёкла, протёр их платком.
«Донесение очень конкретное. От такого не отмахнёшься. Описание лодки, размеры, указан даже необычный чёрный цвет и отсутствие ржавчины на бортах, – раздумывая, нарком поморщился и ещё раз перечитал шифровку. – Да, от такого не отмахнёшься… Немцам повезло, они захватили в плен американца. Но самое неприятное, что захватили они его в Баренцевом море. А это уже зона ответственности Северного флота. И хочешь – не хочешь, а реагировать надо».
– Хорошо. Оставь мне эту писульку. Я обдумаю посоветуюсь с товарищами, переговорю с Кузнецовым и решу, что делать дальше. Иди, не мешай работать. Но если это провокация, ты ответишь первым.
Фитин щёлкнул каблуками и направился к двери. Лаврентий Павлович подождал, пока он скроется, и потянулся к телефону.
Глава четвёртая
Самозванец поневоле
Зелёные обрывистые берега Кольского залива медленно проплывали за бортом и исчезали в тянувшемся с сопок утреннем тумане. Вздыбившиеся из‑под острого носа волны разбегались в стороны и исчезали среди чёрных, покрытых слоем мазута камней. Эсминец торопился. Укутавшись в одеяло, Максим смотрел на такую знакомую и не знакомую бухту. В Кольском заливе, как любой моряк Северного флота, он знал каждый остров, каждый выступ или прилепившийся к берегу рыбацкий дом. Но сейчас всё было не так. Умом он понимал, что между тем заливом, который ему известен до последнего камня, и этим – семьдесят лет. Но каждый раз ждал, что сейчас из‑за очередного поворота появится что‑то до боли знакомое. Вот остров Сальный. За ним вскоре откроется роскошная панорама столицы Северного флота – Североморска. Но на берегу лишь череда двухэтажных бараков с зенитной батареей на ближайшей сопке. Дальше Кольский залив сужается до размеров средней реки и вот‑вот должен появиться Мурманск. Максим, вытянув шею, с волнением ждал следующего поворота, и вот он наконец потянулся вдоль залива – будущий город‑герой. Низкорослый, деревянный, с чёрными пятнами пожаров на теле и забитым до отказа кораблями всех мастей портом. Теперь эсминец еле двигался, лавируя между навалившимися друг на друга пароходами. Он пронзительно загудел, салютуя собственной победе, подправил курс и протёрся бортом о чёрный от смолы причал.
Вот и приехали. Максим сбросил одеяло и встал, косясь на суетившихся на палубе английских матросов. После того, как они достигли берега, возле него появились двое часовых, и внимательно следили за каждым его движением. И вот сейчас они вскочили, схватившись за карабины. Максим оглядел себя. Да… вид непрезентабельный и вызывающий. Футболку, так понравившуюся Степану Горбунко, как сувенир забрали английские матросы. Серая куртка с орлом на одном кармане и знаком подводника на другом, высушенная и выглаженная англичанами, сидела будто по нему шитая. Надев её на немецкой лодке вместо мокрой робы, Максим теперь никак не мог от неё избавиться. Он несколько раз пытался её сбросить, но английский капитан был категорически против. Ничто не должно умалять его подвиг. Утопленная немецкая подводная лодка, пленный подводник, да ещё какой! Гордиться было чем. Напрасно Максим пытался объяснить, что это ошибка. Англичане, ничего не понимая, кивали и улыбались, довольные и счастливые. Несколько раз с него сбрасывали одеяло и, обступив, делали снимки на память с разных ракурсов. В общем, относились к нему пусть и как к трофею, но трофею очень ценному.
На берег упал узкий раскачивающийся трап, и Максима подвели к борту. Рядом, держа его за локоть, встал капитан эсминца. Он обвел взглядом причал в поисках журналистов с блокнотами и фотоаппаратами, но, увидев лишь бескозырки советских матросов, недовольно поморщился и подтолкнул пленника к ступеням.
Максим осторожно ступил на трап и замер. Столько злых и ненавидящих глаз он ещё в своей жизни не видел. Матросы сжимали кулаки, и до него донёсся злобный шёпот:
– Это и есть Горбун?
– Да. Сволочь, сколько он наших погубил.
– Говорят, ему сам Гитлер Железный крест дал.
– Так уж и Гитлер?
– Не знаю. Может, и не Гитлер, но говорили, что Железный крест у него есть.
– От нас он ещё и деревянный получит.
Максим спрыгнул на причал и, улыбнувшись до ушей, произнёс, протянув к матросам руки:
– Здравствуйте, товарищи, это…
В щеку впечатался звонкий и болезненный удар. Голову отбросило назад, но Максим устоял. Перед ним стоял худой и длинный, с двумя прямоугольниками в петлицах, офицер и, выкатив глаза, злобно шипел:
– Допрыгался, гнида.
Увидев, что Максим не упал, он замахнулся ещё раз, но тут у него на руках повисли два солдата.
– Товарищ майор! Нельзя! Отойдите в сторону!
– Я его сейчас пристрелю!
– Товарищ майор, отойдите от пленного! – решительно произнёс, загородив собой Максима, молодой офицер в синей фуражке.
– Я из политотдела! Убери руки, эту падлу я забираю с собой!
– Товарищ майор, мы знаем кто вы. Но мне приказано доставить его в управление, и я его туда доставлю. Освободите проход и уберите пистолет, а то я вас арестую!
Майор воткнул ТТ в кобуру и недовольно проворчал:
– Нашёл, кого защищать. Ты бы, лейтенант, так своё рвение лучше на передовой показывал.
Лейтенант покраснел и, оттеснив майора в сторону, ответил:
– Я только что оттуда, но вас я там не видел. Отойдите!
Майор неохотно посторонился и, запрыгнув на подножку открытого «козлика», хлопнул водителя по плечу:
– Поехали!
Но прежде, чем ГАЗ‑67 завёлся и тронулся с места, он указал вытянутым пальцем на Максима и выкрикнул:
– А с тобой мы ещё встретимся! Не сомневайся!
Максим проводил его растерянным взглядом и, бросившись к лейтенанту, дёрнул за рукав:
– Поймите! Это ошибка! Я не тот, за кого вы меня принимаете!
– Разберёмся, – лейтенант с ненавистью посмотрел на орла на куртке Максима и угрюмо добавил: – Иди в машину, не доводи до греха.
Солдаты распахнули двери серого фургона и, втолкнув Максима внутрь, залезли следом. Грузовик заурчал и, качнувшись, тронулся с места. В маленьком окошке с решёткой промелькнул портовый кран, затем поднятый шлагбаум с часовыми, и машина запетляла по улицам города. Максим приник к стеклу. На перекрёстке стояла девушка‑регулировщик с жезлом. Он встретился с ней взглядом, но она отвернулась. Затем он увидел, как, уступая им дорогу, застыл патруль с красными повязками. Матросы посмотрели на машину госбезопасности и заторопились в противоположную сторону. Низкие трёхэтажные дома стояли с заколоченными накрест окнами. На крышах из‑за мешков с песком торчали стволы зенитных пулемётов. Максим почувствовал, как его охватило невыразимое волнение. Это был Мурманск, но совсем не тот, который он знал, а совершенно другой. Тот, который он видел лишь в военной хронике. И на него с новой силой нахлынуло осознание фантастичности ситуации, в которую он попал. В море это совершенно не чувствовалось. На море откатившиеся назад десятилетия никак не сказались. А теперь, глядя на фронтовой Мурманск, он не верил собственным глазам. Утопичность и нереальность ситуации ошеломляла. Неужели это происходит с ним? Но ведь этого не может быть, потому что быть не может!
– Сядь в угол и не высовывайся!
Приклад больно врезался в плечо. Один из солдат опустил карабин и пересел ближе к двери. Второй со злостью взглянул на Максима и сплюнул под ноги. Казалось, они только и ждали, чтобы он выкинул какую‑нибудь глупость, чтобы с чистой совестью его пристрелить. Но Максим на них не обиделся. От накатившей радости, вызванной волной ностальгии от увиденного Мурманска, пусть и не того, который он знал, Максим расплылся в улыбке и ни с того ни с сего весело заявил:
– А вы знаете, что мы, русские, победим?!
– Знаем, знаем! – засмеялись солдаты. – Смотри, как запел, гнида, когда на хвост наступили.
Грузовик последний раз качнулся и остановился. Максима вытолкнули из фургона, и он оказался перед дверью с табличкой «Управление НКВД по Мурманской области». Деревянное одноэтажное здание, укрытое маскировочной сетью, стояло в стороне от других домов. Часовой у входа схватил Максима за плечо и прижал к стене. Лейтенант выбрался из кабины и больно вдавил в спину ствол пистолета. Так они стояли с минуту, потом открылась дверь, и на крыльце появился рослый энкавэдэшник в серой гимнастёрке и с длинной свисающей на лоб чёлкой.
– Принимай, старшина! – лейтенант подтолкнул Максима к двери. – Вообще‑то он смирный, но ты с ним поосторожней. Смотри, как лыбится, наверняка что‑то задумал, сволочь.
Старшина молча повёл Максима по коридору и остановил у двери с надписью «Оперуполномоченный НКВД по Мурманской области, старший лейтенант государственной безопасности Фёдоров». Он постучал в дверь и с неожиданно сильным прибалтийским акцентом спросил:
– Привезли арестованного. Разрешите заводить?
– Вводи! – послышалось из‑за двери.
Фёдоров стоял спиной к двери, в тёмном дальнем углу. Не оборачиваясь, он приказал старшине:
– Иди, Велло, я его сам допрошу.
– Товарищ старший лейтенант, я, если что, за дверью.
– Нет! Ты свободен. Иди, другими делами займись. И скажи, чтобы мне не мешали.
Максиму голос Фёдорова показался подозрительно знакомым. Он прищурил глаза, всматриваясь в темнеющую в углу спину.
Старшина выжидательно потоптался в дверях и, не дождавшись новых указаний, кивнул, вышел и плотно закрыл за собой дверь. Когда его шаги по коридору стихли, Фёдоров, наконец, обернулся. Сначала взгляд Максима выхватил из темноты серое галифе, потом гимнастёрку с синими петлицами, а дальше он почувствовал, что ему срочно нужна опора под пятой точкой, иначе он сядет там, где стоит.
– Старпом?.. – прошептал ошарашено Максим.
– Тс‑с‑с! – Долгов приложил палец к губам.
Он подошёл к двери и, приоткрыв, выглянул в щель. Коридор был пуст. Старпом закрыл её, повернув в замке ключ.
– Ты только, Максим, не шуми. Я сам как тебя в окно увидел, так не знал, как сдержаться.
– Толик, но как?..
– Долго рассказывать. Дай я тебя, Максимушка, обниму! Здоров, чертяка! Я всё тебе расскажу чуть позже, но сначала ты мне объясни: как ты оказался Горбуном?
Максим тяжело сел на кожаный диван и, не сводя восхищённого взгляда с Долгова, произнёс:
– Тоже в двух словах не расскажешь. Толик, попить дашь? А то я прийти в себя не могу. Это же надо – старший лейтенант Фёдоров! С понижением тебя в звании.
Долгов громко засмеялся и, спохватившись, прикрыл ладонью рот.
– Если бы ты знал, сколько у меня здесь власти! Наши фээсбэшники о таком и мечтать не могут. Сумели энкавэдэшники на народ страху нагнать. Мою синюю фуражку как увидят, так разбегаются, как от чумного. Свой «виллис» под окном стоит. Хотя я бы больше хотел вернуть назад свои звёздочки кап‑три и старпомовскую должность в придачу. Как там наши?
– Наши в порядке. Немецкую базу нашли на Земле Франца‑Иосифа. Уже взорвали, наверное.
– Да? А ну, покажи!
Долгов выхватил из‑под стола рулон карты и расстелил ее, прижав графином с водой. Максим ткнул пальцем в остров Александры и удивлённо произнёс:
– Ты сейчас меня так спросил, будто настоящий Фёдоров из сорок второго года. Аж мурашки по коже.
– Да уж, – Долгов, улыбнувшись, развёл руками. – Вжился я в роль. И шпионов настоящих ловлю. Не того бедолагу, что политические анекдоты болтает или газетой «Правда» подтёрся, а настоящих, которых немцы забрасывают. Неделю назад у продскладов одного взял. Радиомаяк для самолётов ставил. Такую перестрелку устроили, что и в кино не увидишь. Тут, Максим, иначе нельзя. Идёт война, а что это такое, только и понимаешь вот здесь, когда на сложенных рядами погибших после каждой бомбёжки смотришь. С нашей лодки в море всё иначе видится.
– Да я ведь так сказал, – смутился Максим. – В смысле, что другим тебя помню.
– Все мы меняемся. А за то, что подсказал, где немецкая база, спасибо тебе огромное. От всех моряков‑североморцев. Мы всё голову ломали: откуда немцы появляются так быстро, когда конвой идет? Была догадка, что есть у них точка, а вот где, не знали.
– Точка! Да там курорт с фешенебельной гостиницей и складом до конца войны! Но можешь успокоить моряков‑североморцев. Её наверняка уже нет. Командир собирался уничтожить. А раз собирался, то уже, наверное, так и сделал, – Максим подёргал на кармане орла и спросил: – Переодеться дашь во что‑нибудь?
Долгов осмотрел со всех сторон на Максиме немецкий китель и, похлопав по плечу, улыбнулся:
– Как по тебе шитый. Жаль выбрасывать, так что поноси ещё немного.
– Толик! Да меня чуть не убили из‑за него! С кулаками бросаются! – Максим красноречиво потрогал ссадину на челюсти. – Чуть на штыки не подняли! Не хочу я быть предателем‑Горбуном.
– А кем мне прикажешь тебя представить? Смотрите, товарищи! Это не Горбун вовсе, а делегат из будущего Максим Зайцев. Ваш внук! Да и я не такой простой, как вы думаете! Хорошая тема для митинга. Только его резолюция нам обоим не понравится.
– Что же делать?
– Придётся тебе, Максим, побыть немного Горбуном. Сейчас для тебя это лучшая защита. Я всем скажу, что ты в разработке НКВД. Вести твоё дело буду лично. А там что‑нибудь придумаем. Я хоть и вжился в образ Фёдорова, но всё равно назад к нам на лодку хочу. Так что будем вместе выбираться.
Максим понимающе кивнул и, отлив из графина в гранёный стакан, спросил:
– А как ты оказался этим Фёдоровым?
– На танкере «Азербайджан» всё произошло… А я ведь всё‑таки спас дедушку Рябинина! Да… – Долгов встал из‑за стола и, заново переживая события двухмесячной давности, подошёл к окну. – Лихо там всё закрутилось. И самолёты немецкие были, и торпеда была. А как в борт врезалась, так всё в мелочах помню. Такое не забудешь. Такой фонтан из масла взлетел, что по палубе ещё несколько дней, как по катку, катались. Фёдоров этот особистом на танкере был. И его единственного торпеда достала. Я сейчас понимаю, почему капитан так испугался. За старшего лейтенанта госбезопасности не сносить бы им всем головы. Это уж точно. Хоть что рассказывай, а если все живые, а особист нет, то тут подозрение на лицо. Я долго упирался, но меня всем экипажем уговаривали. А что прикажешь делать? Людей жалко, да и вас не было. Так я и стал поневоле самозванцем. Теперь для всех я Фёдоров Арнольд Филиппыч.
– Мы тебя тогда долго искали.
– Я в этом был уверен. Конвой нас бросил. И мы, как пробоину заделали, решили пойти не по накатанному пути, вдоль границы льдов, а напрямую в Мурманск. Рискованно, конечно, но повезло. Немцы нас не заметили. А как сюда пришли, так экипаж в один голос заявил, что я и есть их особист. Документы у Фёдорова сильные были. Подписи одна страшнее другой. Да и нехватка с кадрами здесь большая. Так что никто здесь не засомневался, считай, что всё на веру приняли, и определили меня в управление области.
Долгов засмеялся и заметил:
– Хорошо, что на документах ещё фотографий не было. А то мы с Фёдоровым на братьев‑близнецов никак не тянем. А вот форма как раз по размеру оказалась. А если чуть что не так, то я делаю, как делал он – тычу в нос пистолет с дарственной надписью Меркулова. Это получше любой ксивы срабатывает. Вот так, Максим, и живём – «зажигалки» тушим, да диверсантов ловим. А этого дерьма здесь хватает.
Неожиданно Долгов прислушался. Максим тоже услышал, как в коридоре скрипнул пол. Старпом осторожно повернул ключ и распахнул дверь.
– Старшина! Ну что ты всё время возле моей двери трёшься?
Долгов вышел в коридор, и Максим услышал, как он распекает подчинённого.
– Тебе больше заняться нечем?
– Товарищ старший лейтенант, – оправдывался его помощник. – Я ведь только хотел узнать, всё ли у вас в порядке. Я слышал, что Горбун очень опасный враг. Вы, если что, только скажите.
– Я тебе чем сказал заниматься? Отправь патруль к обкому партии! Проверь оцепление в порту! Я тебе ещё два дня назад говорил, чтобы ты в архив сходил и принёс мне списки арестованных за последние два года! Работы непочатый край, а ты слоняешься без дела! Или мне тебя, как ленивого кота, во всё носом тыкать?!
Максим улыбнулся. Закрой он сейчас глаза, и живо представил бы себя на лодке, а в соседнем отсеке старпома, воспитывающего бездельников. Но на старшину, похоже, выговор Долгова не произвёл особого впечатления. По‑прибалтийски растягивая слова, он спокойно спросил:
– А ничего, что Горбун у вас один в кабинете остался?
– Тьфу ты! Я тебе об одном, а ты мне всё о Горбуне! Ничего! У меня решётки на окнах. Шагай отсюда, и чтобы я тебя до вечера не видел.
В коридоре послышались удаляющиеся шаги, хлопнула входная дверь. Долгов вернулся в кабинет и рухнул на стул.
– Достал он со своей заботой!
– А кто он такой? Говорит странно.
– Из сочувствующих советской власти прибалтов. Когда я здесь появился, он уже тут был. Эстонец Велло Ярви, неплохой парень. Исполнительный, и видно, что в голове не опилки. Всё на лету хватает, но прилипчив до ужаса. За мной, как телёнок ходит. Ну да ладно, теперь он точно до вечера не появится. Давай лучше я тебя сейчас накормлю.
– Давай! – охотно согласился Максим. – Англичане меня всё чаем поили, а мне бы поесть.
– Ну у меня не разносолы. Едим ленд‑лизовскую тушёнку, зато в избытке.
– Толик, а сколько сейчас времени? – Максим подошёл к окну и глянул на застывшее над сопками солнце.
– Самое время, обеденное. Когда ночь, солнце в другое окно светит, напротив.
Максим посмотрел вдоль проходящей рядом с домом дороги и споткнулся взглядом о стоявший у обочины ГАЗ‑67. За рулём сидел майор, которого он видел в порту, и внимательно изучающе смотрел на окна и стены управления.
– Толик! Посмотри, вот этот малахольный майор бросался на меня в порту!
Долгов подошёл и заглянул через плечо Максима:
– А‑а‑а… Дрожин.
– Ты его знаешь?
– Да кто же его не знает. Из политотдела, майор Геннадий Дрожин. Известный горлопан. Все митинги его. Где только какой пень увидит, так сразу начинает с него вещать, какой он преданный ленинец. От таких ура‑патриотов вред один. Я таким не верю, потому что знаю народную мудрость – кто громче всех кричит, у того морда в пуху! Отойди от окна.
– Зачем он здесь? Он в порту всё порывался меня расстрелять.
– Ну вот! А ты спрашиваешь – зачем он здесь?
Максим осторожно задёрнул штору и вернулся на диван.
На столе появились открытые консервы и нарезанный крупными ломтями чёрный хлеб. Долгов открыл сейф и достал пузатую бутылку.
– Французский коньяк. По ленд‑лизу и такое поставляют. Ну, давай за встречу и удачное возвращение! Мне доложили, что ты искупался?
– Да. Тоже, скажу тебе, ощущение не из приятных.
– Ну тогда ещё и в лечебных целях. Много тостов на одну рюмку, но мне больше нельзя. Сегодня ночью хочу у продскладов засаду сделать. Немцам он никак покоя не даёт. Всё стараются город впроголодь оставить, а не получается. В сопках пещеры есть, так все запасы там укрыли. С воздуха не видно, а чтобы поджечь, нужно прямое попадание. Вот они и посылают одного за другим диверсантов с радиомаяками.
Максим поспешил выпить коньяк и набросился на еду.
– Вкусно! Смотрю на тебя и глазам не верю – ты как настоящий чекист. Суровый взгляд, стальной голос, на боку ТТ.
– Хотелось бы, хоть на время стать настоящим.
Долгов порылся в сейфе и бросил на стол папку.