— Ах! — вспомнила вдруг Майя. — Ведь я совсем забыла спросить Пеппи про человека! Такой опытный господин, как он, мог бы, наверное, много мне о нем рассказать. Но, может быть, мне еще самой посчастливится встретиться с человеком.
И, трепеща от счастья и любопытства, она окидывала жадным взором великолепные зеленые дали.
Она пролетела мимо большого сада, пестревшего множеством цветов. Она встречала разных насекомых, вежливо отвечающих на ее приветствия и желавших ей успеха. Но всякий раз, когда ей попадалась пчела, внутри Майи что-то тревожно екало: она боялась столкнуться со знакомыми, которые могли бы упрекнуть ее за праздность и лень. Однако она скоро заметила, что пчелы, занятые своими делами, не обращали на нее никакого внимания.
Вдруг, глубоко под собой, Майя увидело бездонное голубое… небо. Сначала она с ужасом подумала — не забралась ли она слишком высоко, не перелетела ли она за небосвод? Но вскоре заметила, что по краям этого находившегося под ней неба отражались деревья, и тогда, к великому своему удовольствию, она догадалась, что под нею была широкая водная гладь, тихо светившаяся в лучах утреннего солнца. Майя опустилась почти к самой поверхности озера и, как в зеркале, увидела себя, свои светлые, как стекло, крылышки, свое красивое золотистое туловище. Она увидела, что летала хорошо и правильно — так, как ее учила Кассандра.
"Как приятно носиться над водою!" — с восторгом подумала Майя.
Время от времени пчелка замечала, как резвились в прозрачной воде большие и малые рыбы. Но слишком приближаться к ним она боялась, ибо знала, что для насекомых рыбье племя не безопасно.
Майя долетела до противоположного берега. Здесь ее внимание привлек густой тростник. Огромные листья кувшинок лежали на поверхности озера, словно большие зеленые тарелки. Она выбрала самый укромный лист, скрытый в тени плавно качающихся над ним высоких стеблей. Лишь два-три солнечных пятнышка виднелись на листе — будто золотые монеты.
— Ах, как тут хорошо! Ах, как здесь приятно! — воскликнула маленькая пчелка и начала приводить себя в порядок. Обеими ручками она схватила себя за голову и вытянула ее немного вперед. Со стороны могло показаться, что она хочет ее оторвать. Но Майя делала это осторожно, желая лишь стряхнуть с себя пыль. Затем задними ножками она стала тереть свои крылышки, которые сначала пригнулись вниз, а потом, вычищенные и удивительно прозрачные, приняли свое положение.
Вдруг, рядом с нею, на тот же лист опустилась небольшая, стального цвета, мясная муха и, с удивлением осмотрев пчелку, спросила:
— Что вам тут надо на моем листе?
Майя струсила.
— Ну вот, подумаешь! И отдохнуть минутку нельзя! — сказала она, стараясь скрыть свой испуг. Она вспомнила слова Кассандры, что пчелиный род пользуется в мире насекомых большим почетом, и решила поддержать собственное достоинство. Однако сердечко ее тревожно забилось: не слишком ли громко и смело она ответила?
Но мясная муха сама, по-видимому, испугалась, заметив, что Майя не намерена ей уступать. С сердитым жужжанием она взлетела на тростник, качавшийся над приютившим пчелку листом, и, уже более вежливо, произнесла:
— Вы бы лучше работали, как это вам полагается… Но если вы действительно устали… пожалуйста, отдохните… Я тут подожду…
— Да ведь здесь листьев сколько угодно, — заметила Майя.
— Но они все заняты, — ответила муха. — Теперь не знаешь себя от счастья, если находишь свободное местечко. Если бы прежнего жильца этого листа не сожрала два дня назад лягушка, у меня, наверное, и до сих пор не было бы пристанища. А ночевать сегодня тут, а завтра там — удовольствие не большое. Не у всех ведь есть такое благоустроенное государство, как у вас, пчел… Но разрешите представиться: я — Минна Кристоф.
Майя молчала. Она думала о том, какой ужас — попасть в лапы квакушки.
— А много тут лягушек? — спросила она, предусмотрительно перебравшись на середину листа.
Муха рассмеялась.
— Не трудитесь пересаживаться, милая, — поддразнила она пчелку. Лягушка все равно вас заметит, ведь на солнечном свету лист совершенно прозрачен. Квакушка снизу отлично видит, как вы на нем сидите.
Майе уже казалось, что внизу копошится страшный хищник и смотрит на нее жадными, голодными глазами. Она встрепенулась, намереваясь немедленно улететь. Но тут произошло событие, столь страшное и неожиданное, что бедная пчелка не могла сначала даже сообразить, в чем дело.
Сперва она услышала громкий, резкий шелест, точь-в-точь такой, когда ветер шумит в увядших листьях; затем раздался протяжный свист, перешедший в сердитое гудение, — и в то же мгновение лист, на котором сидела Майя, накрыла чья-то зловещая тень. Сердце пчелки сжалось от ужаса, когда она увидела, как огромная пестрая стрекоза схватила несчастную Минну Кристоф. Муха отчаянно вопила в ее громадных острых когтях. Страшная хищница опустилась со своей добычей на стебелек тростника. Майя ясно видела их над собой и в то же время их отражение в прозрачной воде. Крики жертвы рвали, как клещами, слух пчелки.
— Отпустите ее! Слышите! Сейчас же отпустите ее! — громко закричала Майя, не помня себя. — Кто бы вы ни были, вы не имеете права так насильничать!
Стрекоза, выпустив свою пленницу из когтей, крепко прижала ее лапкой и с удивлением повернула голову к Майе. Пчелка сильно испугалась взгляда больших серьезных глаз разбойницы, но крылья стрекозы, сверкавшие, как драгоценные камни, ей очень понравились. Однако, заметив огромные размеры хищницы, Майя окончательно струсила и, не понимая, как вообще осмелилась вмешаться, задрожала от страха.
Но стрекоза очень дружелюбно сказала:
— Что с вами, дитя мое?
— Отпустите ее, пожалуйста! — взмолилась Майя, и глаза пчелки наполнились слезами. — Ее зовут Минна Кристоф.
— Что же из того? — спросила, снисходительно улыбаясь, стрекоза.
— Ах! Она такая симпатичная, такая чистенькая… и она же ведь не сделала вам ничего дурного!
Стрекоза задумчиво взглянула на Минну Кристоф.
— Да, она премилое существо, — пробормотала стрекоза и откусила мухе голову.
Майя чуть не упала в обморок при виде такого зверства. Не произнося ни слова, вне себя от ужаса, она слушала хрустение прекрасного синевато-стального тельца бедной Минны Кристоф на зубах стрекозы.
— Не думайте, что ваша чувствительность производит на меня какое-нибудь впечатление, — заметила стрекоза, спокойно прожевывая свою жертву. — Не в ваших силах изменить существующий порядок. Видно, вы еще очень молоды и мало жили у себя дома. Когда у вас в улье летом начинается избиение трутней, то окружающий вас мир возмущается не меньше, чем вы сейчас, но, думается мне, с гораздо большим основанием.
— Вы закончили? — дрожащим голосом, не смея поднять головы, спросила Майя.
— Осталась еще одна ножка, — ответила стрекоза.
— Съешьте ее, пожалуйста, поскорее, и тогда я вам отвечу, — сказала пчелка, которая хорошо знала, почему летом необходимо избивать трутней, и потому удивлялась глупости собеседницы. — Но не вздумайте подходить ко мне близко. Я сразу же пущу в ход свое жало!
Очень уж рассердилась малютка Майя! В первый раз в жизни упомянула она о своем жале и порадовалась, что у нее такое хорошее оружие.
Стрекоза сердито посмотрела на пчелку. Разбойница закончила свой обед и сидела, насупившись, словно хищная птица, готовая наброситься на добычу. Но маленькая Майя стала неожиданно совершенно спокойной. Она сама не понимала, откуда взялась храбрость, куда подевался страх. Майя даже грозно зажужжала — так, как жужжал сторож в улье, когда заметил приближающуюся осу.
— Стрекозы живут в мире с пчелами, — примирительно произнесла наконец разбойница.
— И хорошо делают! — проворчала Майя.
— Уж не думаете ли вы, что я вас боюсь? Вас?! — возмутилась стрекоза и, быстро спорхнув со стебля, который при этом закачался, стремительно опустилась почти на самую поверхность озера.
Как красиво отражалась она в прозрачной воде! Казалось, что две стрекозы быстро-быстро двигали своими стекловидными крылышками, окруженными серебристым сиянием. Это было такое дивное зрелище, что малютка Майя сразу забыла и свою досаду на хищницу, и участь бедной Минны Кристоф. Она захлопала в ладоши и закричала:
— Как красиво! Как красиво!
— Это вы про меня? — с изумлением спросила стрекоза и тут же самодовольно добавила: — Да, мне есть чем гордиться. Если бы вы знали, в какой восторг пришли вчера несколько человек, увидевших меня на берегу ручья!
— Люди? — воскликнула Майя. — Вы знакомы с людьми?
— Ну конечно, — ответила стрекоза. — Кстати, я думаю, вам интересно узнать, как меня зовут? Мое имя — Шнука, я из семьи сетчатокрылых.
Майя тоже представилась ей.
— Расскажите мне про человека, — попросила пчелка.
Стрекоза, казалось, совсем примирилась с нею. Шнука уселась рядышком на листе, и Майя не протестовала. Пчела знала, что стрекоза не посмеет причинить ей какое-нибудь зло.
— Есть у человека жало? — спросила Майя.
— На что оно ему? — рассмеялась стрекоза. — Нет, у людей есть оружие пострашнее, и оно очень для нас опасно. Наше племя боится людей, особенно маленьких, называемых мальчиками.
— Они охотятся за вами? — спросила Майя.
— И очень усердно! Я еще не встретила на своем веку ни одного человека, который не пытался бы меня поймать.
— Но зачем вы им? — удивилась пчелка.
— Наверное, в нас есть что-то привлекательное, — кокетливо ответила Шнука. — Других причин я не вижу. Были случаи, что люди, поймав кого-нибудь из нашей семьи, причиняли страшные мучения и в конце концов убивали.
— Они едят вас? — испуганно спросила Майя.
— Нет, нет! — успокоила ее Шнука. — Как я знаю, люди не питаются стрекозами. Но в человеке есть какие-то необъяснимые разбойничьи наклонности. Вы не поверите, но эти самые мальчики нередко ловят нас лишь для того, чтобы обрывать нам крылышки и ножки. Вы не верите? — спросила она, заметив, что пчелка бросила на нее недоверчивый взгляд.
— Конечно, не верю! — негодующе ответила Майя.
Стрекоза пожала блестящими плечиками.
— Уж так и быть, расскажу вам одну правдивую историю, — печально произнесла она. — Был у меня братец. Он подавал большие надежды, хотя и был несколько легкомысленный и очень любопытный. Он попал в руки одного мальчика, который накинул на него сетку, укрепленную на длинной палке… Можете вы себе это представить?
— Нет, — ответила пчела. — Такую вещь я себе представить не могу.
— Потом, — продолжала Шнука, — мальчик перевязал моему братцу грудь черным шнурком, как раз между крыльями, так что братец хотя и мог взлететь, но совсем улететь не мог. Всякий раз, когда братцу моему казалось, что вот-вот он освободится, мальчик тащил его обратно за шнурок.
— В это трудно поверить, — грустно заметила Майя, качая головой.
— Если случается, что я днем вспомню о братце, то ночью вижу эту жуткую картину во сне, — сказала стрекоза. — В конце концов мой брат, конечно, погиб, — со вздохом добавила она.
— А отчего он умер? — с участием спросила пчелка.
Из глаз Шнуки хлынули слезы.
— Мальчик засунул его в карман, — ответила стрекоза, рыдая. — А этого не может вынести никто.
— А что такое карман? — спросила Майя, потрясенная услышанным страшным рассказом.
— Карман, — пояснила Шнука, — это кладовая, находящаяся у людей на коже. И знаете, что там было еще? Если бы вы только знали, в каком ужасном обществе окончил свои дни мой братец! Вы никогда не догадаетесь!
— Нет, не знаю, — произнесла дрожащим голосом пчелка. — Может быть, в той кладовой был мед…
— Нет, нет, — перебила ее Шнука. — Мед в карманах людей вы найдете редко. А было там вот что: лягушка, перочинный ножик и репа.
— Какой ужас! — воскликнула Майя. — А что такое перочинный ножик?
— По-видимому, это искусственное жало людей. Так как природа не дала человеку этого естественного оружия защиты, то он придумал сам… Лягушка, к счастью, была уже при последнем издыхании. Она потеряла один глаз, нога у нее была сломана, а нижняя челюсть вывихнута. Когда мой брат попал в карман, она прошипела, скривив рот: "Как только я выздоровею, я тебя съем!" При этом она страшно косила своим единственным глазом. Во мраке темницы это было, наверное, ужасно! Вдруг моего брата что-то толкнуло к лягушке, и крылышки его чуть не прилипли к ее холодному мокрому телу… Он сразу потерял сознание… О, нет слов, чтобы выразить этот ужас!
— Но откуда вы все это знаете? — пробормотала взволнованная Майя.
— Через некоторое время, когда мальчику захотелось есть, он полез в карман за репой и при этом выбросил лягушку и моего брата. Я услышала его стоны и нашла их обоих рядышком на траве. Но увы! Было уже слишком поздно! Мне удалось только выслушать от брата все, что я вам только что рассказала. После чего он обнял меня, поцеловал и, без жалоб и слез, как истинный герой, тихо скончался… Когда прекратилось предсмертное колебание его смятых крылышек, я закрыла ему глаза, покрыло его тело дубовыми листьями, а в холмик, на котором он лежал, воткнула голубой цветочек, чтобы он завял в честь покойника на его могилке. "Прощай, сказала я, — спи спокойно, братец!" — и улетела навстречу двум огненным солнцам… К вечеру, как вы знаете, их всегда два: одно на небе, а другое — в озере… Можете себе представить, как тяжело и грустно мне было тогда!.. А с вами случалось что-либо подобное? Расскажите, если было…
— Нет, — ответила Майя. — До сих пор я была вполне счастлива.
— Ну, можете благодарить Бога! — разочарованно произнесла Шнука.
Майя спросила про лягушку.
— О! Она умерла смертью, которую заслужила. Ведь жестокость ее дошла до того, что лягушка грозила умирающему!.. Квакша пыталась было убежать, но так как нога у нее была сломана, то она лишь подскакивала на одном месте. Это было так смешно! "Ну, в таком-то виде тебя сразу поймает аист!" — сказала я ей и улетела.
— Бедная лягушка! — прошептала пчелка.
— Ну, знаете, это уж слишком! — возмутилась стрекоза. — Жалеть квакушку! Это значит рыть себе самой яму! Смотрю я на вас и думаю: совсем-то вы неразумное существо!
— Может быть, — согласилась Майя. — Но я не могу видеть чужие страдания, не могу даже просто слушать о них.
— Это все от вашей молодости, — утешила ее Шнука. — Вы еще многому научитесь, дорогая моя… Но пора мне на солнышко, здесь слишком прохладно. Прощайте!
Стрекоза вспорхнула и засверкала тысячью искорок, какими блещут драгоценные камни. Через зеленый тростник она полетела над поверхностью воды, и Майя слышала, как она запела. В песне было что-то сладостно-печальное, и пчелке сделалось и грустно, и радостно на душе.
Тихо плещется река,
В небе синем облака,
Солнышко сияет.
Сладко шепчется тростник,
Стебель лилии поник,
Луч в воде играет.
Теплый ветер, лепет струй,
Солнца жгучий поцелуй…
Как на сердце ясно!
Все минует, все пройдет,
Лето жаркое уйдет…
Ах, как жизнь прекрасна!
— Слышишь, стрекоза поет, — сказал белый мотылек своей подруге.
Они пронеслись мимо пчелки и исчезли в синеве солнечного дня.
Тогда и Майя расправила крылышки, простилась тихим жужжанием с серебряной гладью озера и полетела к берегу.
ИФИ И КУРТ
На другое утро Майя проснулась в бутоне голубого колокольчика, который еще не успел раскрыться на день. Она услышала в воздухе какой-то однообразный шум и почувствовала равномерные колебания цветка — словно кто-то его слегка пошатывал. К ней доносился влажный запах травы и земли. Было прохладно.
Майя поела немного цветочной пыльцы, привела себя в порядок и осторожно, шаг за шагом, подползла к лепесткам цветка и выглянула наружу. Шел мелкий свежий дождь, тихо шумевший и покрывающий все вокруг миллионами серебристых жемчужин, которые катились по листьям вниз и сгибали своей тяжестью тонкие стебельки.
С величайшим изумлением смотрела пчелка на это изменение в знакомой картине. Ведь это был первый в ее жизни дождь! Несмотря на то, что он ей понравился, она все же была озабочена — Кассандра предостерегала никогда не вылетать в ненастную погоду. Майя понимала, что под дождем трудно двигать крылышками. Кроме того, ей было холодно, и она с тоской думала о ярком солнечном сиянии, приносящем с собой радость и беззаботное веселье.
Было еще очень рано, и жизнь внизу, в траве, только пробуждалась. Майя была хорошо скрыта в своем голубом убежище и могла спокойно наблюдать за просыпающимся миром. То, что она увидела, заставило ее забыть на минуту и тоску по родному дому, которая нет-нет да забиралась к ней в душу, и собственные утренние заботы. Было так занятно следить из своего укромного уголка за тем, что происходило в чаще стеблей. Но вскоре мысли пчелки снова вернулись к покинутому улью, где так уютно и безопасно, где все горой стоят друг за друга. Она представляла себе, как в этот дождливый день пчелы сидят там рядышком, довольные неожиданным отдыхом; одни исправляют ячейки, другие кормят личинок. Как известно, в ненастную погоду в улье делать почти нечего. Лишь изредка вылетают разведчики, чтобы узнать — не прекратился ли дождь, не переменился ли ветер. Царица расхаживает по всем этажам улья, за всем следит, все пробует, кого похвалит, кому выразит неудовольствие, положит то тут, то там яичко. Все счастливы услышать от нее ласковое слово. Иногда она гладит по головкам молодых пчел, только что начавших работать, и расспрашивает об их впечатлениях.
Как приятно сознавать, что с тобой считаются, что тебя любят и уважают; как приятно в улье ощущать надежную защиту! А тут она была одинока, опасности подстерегают со всех сторон… Что она будет делать, когда дождь перестанет? Что будет есть? Меду в колокольчике почти не было, да и цветочная пыльца держится недолго. И в первый раз в своей жизни Майя поняла значение солнечного света. "Не будь его, не было бы и легкомыслия", — подумала она.
Но мысль о солнце снова наполнила радостью все ее существо, и она почувствовала гордость, что сумела сама себе выбрать жизненный путь. Сколько чудес видела она за это короткое время! Другие пчелы не узнают такого до самой смерти. "Опыт — великое благо, и он стоит жертв", сказала она сама себе.
Показалась колонна странствующих муравьев. Они шли с песней и, казалось, куда-то спешили. Задумчиво и грустно слушала их пчелка:
Краток, краток жизни срок
Скоро все умрем.
Только кто работать мог
Не грустит о том.
Муравьи были хорошо вооружены, и вид у них был смелый, даже грозный. Скоро они скрылись под листьями белокопытника, оттуда послышался вдруг грубый и хриплый голос. В ту же минуту кто-то энергично раздвинул молодые одуванчики, из них выскочил большой жук, похожий на металлическое полушарие, отливающий то синим, то зеленым, то черным цветом. Он был вдвое или даже втрое больше Майи. Его твердый панцирь казался несокрушимым, а в голосе жука звучали свирепые нотки. По-видимому, он был разбужен пением муравьев и находился поэтому в дурном настроении. Его волосы не были еще расчесаны, и он сонно протирал свои хитрые глазки.
— Постойте! Я вас! — кричал он. — Убирайтесь прочь!
"Какое счастье, что я не натолкнулась на него! — подумала пчелка, чувствуя себя безопасно в своем качающемся убежище. Но сердечко все же затрепетало, и очень осторожно Майя отодвинулась в глубь цветочной чашечки.
Жук, неуклюже переваливаясь, пополз по мокрой траве. Назвать его изящным было бы довольно затруднительно. Остановившись у увядшего листка, как раз под цветком Майи, он отодвинул лист, и пчелка увидела замаскированный вход в пещеру.
— Чего-чего только нет на свете! — с удивлением сказала она сама себе. — Какая поразительная вещь! Кто бы мог подумать? Целой жизни мало, чтобы узнать все, что происходит в мире.
Она тихонько сидела в чашечке цветка и следила за жуком. Дождь продолжался.
— Если вы хотите идти со мною на охоту, — крикнул мохнач, подходя к подземной норе, — то вставайте поскорее! Уже совсем светло!
Из пещеры послышался тоненький, чирикающий голосок:
— Ради Бога, закройте вход! Ведь сюда льется дождь!
Жук повиновался.
— Но, пожалуйста, поторопитесь, — проворчал он.
Майе было очень интересно, что произойдет дальше. Она опять подползла к краю цветка и высунулась так далеко, что на спинку ей упала крупная дождевая капля. Она увидела, как увядший листок снова отодвинулся и из-под земли вылезло бурое существо, показавшееся пчелке чрезвычайно странным. У существа было неуклюжее тело и необыкновенно толстая голова с маленькими торчащими усиками. Тоненькие ножки еле передвигались, а выражение лица было озабоченным.
— С добрым утром, Ифи, — приветствовал удивительное существо жук, стараясь вежливо вытянуться в струнку. — Как вы спали, моя милая?
Ифи равнодушно протянула ему руку.
— Я не могу с вами идти, Курт, — сказала она. — Про нас и так уж болтают.
Бедный жук казался очень испуганным.
— Я вас не понимаю, Ифи, — пробормотал он. — Неужели наша юная дружба может погибнуть из-за каких-то пустяков?! Подумайте, Ифи! Какое вам дело до чужой болтовни? У вас своя собственная нора, куда вы можете вползать, когда вздумается; а если вы заберетесь в нее поглубже, то не услышите никаких разговоров.
— Вы ничего не понимаете, Курт, — задумчиво и печально ответила Ифи. — У меня на этот счет свои взгляды. Кроме того, вы меня обманули: вы уверяли, что из семьи бронзовок, а слизняк сообщил мне вчера, что вы попросту — навозный жук. А это ведь большая разница. Слизняк своими глазами видел вас за работой, назвать которую у меня язык не повернется. Вы должны сами понимать, что нам необходимо расстаться.
— Нет, я этого не понимаю! — горячо воскликнул Курт, оправившись от неожиданности. — Я хочу, чтобы меня любили за мои личные качества, а не за мою профессию.
— Если бы речь шла не о навозе, — сдержанно возразила Ифи, — я еще могла бы примириться с вашим занятием. Но вы должны понять, что молодая вдова, мужа которой всего три дня тому назад съела землеройка, обязана проявлять величайшую скромность… а потому — прощайте!
Сказав эти слова, Ифи с удивительной быстротой, словно ее унес ветер, скрылась в пещере. Майе трудно было бы поверить прежде, что живое существо может так стремительно двигаться.
Курт, словно забывшийся от конфуза, уставился на вход в норку. При этом у него был такой глупый вид, что пчелка не смогла удержаться от смеха.
Но жук наконец пришел в себя и недовольно потряс своей маленькой круглой головкой. Усики его печально опустились, как смоченное дождем опахало.
— В наше время, — вздохнул он, — не ценят ни хороший характер, ни солидный образ жизни. Ифи бессердечна. До сих пор я сам себе не решался в этом признаться, а теперь вижу, что это — факт. Но если она не могла стать моей подругой по влечению сердца, то что мешало ей сделать это хотя бы по расчету?
Майя заметила, что, произнося свою выстраданную речь, он уронил слезу, и ей стало его жаль.
Но вдруг Курт оживился. Он перестал плакать и осторожно перебрался за кучку земли, которую его приятельница набросала, вероятно, при устройстве своего жилища. По траве полз небольшой красноватый дождевой червяк. Пчелку удивил его способ передвижения: червяк то вытягивался в струнку, то съеживался и становился опять толстым. Его туловище состояло из нежных колец, беззвучно двигавшихся вперед. Майя страшно испугалась, когда жук, выступив неожиданно из-за холмика, за которым он прятался, схватил червяка и разорвал его на две части. Не обращая внимания на отчаянные судорожные извороты обеих половинок, он принялся за одну из них.
— Потерпи, потерпи, — бормотал Курт, — сейчас будет конец!
Но вдруг он опять вспомнил, должно быть, о навеки утерянной Ифи, и крупные слезы снова потекли по его щекам.
Пчелке было его очень жаль. "Как много в мире неприятностей!" подумала она. Вдруг, к своему величайшему изумлению, Майя увидела, что вторая половинка червяка, о которой Курт, охваченный печалью, позабыл, стала быстро удаляться.
— Кто бы мог поверить в такое! — с удивлением воскликнула Майя, да так громко, что жук внизу услышал и начал озираться.
— Прочь с дороги! — заорал он вдруг.
— Да ведь я сижу здесь и вовсе не стою на вашем пути! — возразила пчелка.
— А где же вы сидите? — спросил Курт, все еще не обнаружив собеседницу. — Куда вы запрятались?
— Я над вами, в чашечке цветка, — ответила Майя.
— Разве что! — сказал жук. — Но я ведь не кузнечик и не могу подпрыгнуть, чтобы увидеть вас… Почему вы крикнули?
— Так ведь половинка вашего червяка убегает! — сказала пчелка.
— Да, верно, — произнес Курт, следя за беглецом. — Эти твари удивительно подвижны. Но не беда: у меня сегодня нет аппетита.
И он бросил вторую половину червяка, которую еще держал в руках. Подобно первой, и она пустилась удирать, но в противоположную сторону.
Майя все никак не могла прийти в себя от изумления, но жуку этот образ действия червей был, по-видимому, хорошо знаком.
— Не подумайте, пожалуйста, что я всегда питаюсь этой гадостью, заметил он. — Не везде можно найти розы.
— Покажите, по крайней мере, этому несчастному, куда убежала его первая половинка, — взволнованно попросила пчелка.
Курт задумчиво покачал головой и сказал:
— Не следует снова соединять тех, кого разлучает судьба… Кто вы? добавил он, помолчав.
— Меня зовут Майя. Я — пчела.
— Очень приятно, — заявил Курт. — Я ничего не имею против пчел. Но зачем вы там сидите? Ведь пчелы, кажется, больше всего любят летать. Давно вы тут?
— Я здесь ночевала.
— Вот как, — произнес подозрительным тоном жук. — Надеюсь, вы хорошо спали? Вы только что проснулись?
Майя заметила неудовольствие Курта, которому было неприятно, что его разговор с Ифи мог быть подслушан. Не желая огорчать жука, пчелка утвердительно кивнула головой.
Жук бегал во все стороны, стараясь найти местечко, откуда он мог бы взглянуть наверх.
— Погодите, — обрадовался он, — вот я вскарабкаюсь на стебелек травы и посмотрю на вас. А вы взгляните тогда на меня. Ладно?
— Мне это будет очень приятно, — вежливо ответила Майя.
Курт нашел подходящее растение, и пчелка хорошо разглядела жука, когда тот встал на задние лапки и поднял к ней голову. Он показался ей довольно милым и приветливым, хотя был уже немолод и имел некрасивые, слишком толстые щеки. Он поклонился, причем стебелек под ним сильно закачался.
— Курт, из семьи бронзовок, — представился он.
Маленькая Майя, уже зная, что Курт — навозный жук, посмеялась в душе над ним. Но, не желая его огорчать, она промолчала.
— Неужели вас не беспокоит дождь? — спросила она.
— Нисколько, — небрежно ответил он. — Ведь я живу среди роз, а там почти всегда мокро или просто влажно.
— Курт, — с улыбкой произнесла пчелка, решив, что не мешает все-таки его немножко проучить за хвастовство и ложь. — А что там за отверстие под листом?
— Где? Какое? — испугался жук. — Да тут много всяких дыр… Вы и представить себе не можете, сколько их тут!..
Но волнение, охватившее его после вопроса Майи, и старание казаться спокойным имели весьма печальное для него последствие: он потерял равновесие и упал на спину, беспомощно барахтаясь всеми лапками.
— Ой! Ой! Я погиб! — завопил он. — Я не могу перевернуться!.. Я так умру… Какое несчастье!..
Курт кричал так громко, что не слышал утешений пчелки. Он делал отчаянные попытки перевернуться, но всякий раз, когда казалось, что вот-вот это ему удастся, земля подавалась под ним, и он опять оказывался на круглой спине. Это было поистине печальное зрелище, и Майя испугалась за жука, тем более что он побледнел и ослаб от бесплодных усилий и криков.
— Я не выдержу этого! — стонал он. — Да отвернитесь вы, по крайней мере!.. Не мучьте умирающего своим назойливым взором… О, если бы я мог достать какой-нибудь стебелек!..
— Стойте! — воскликнула пчелка, сердце которой переполнялось страданием. — Я попробую вас поднять. Если я напрягу все силы, может быть, мне удастся. Но, ради Бога, Курт, умоляю вас, перестаньте кричать! Послушайте меня: если я наклоню к вам стебелек, сможете вы уцепиться за него и подняться?
Но жук продолжал кричать и стонать; страх смерти совсем свел его с ума и лишил возможности соображать.
Крошка Майя, несмотря на дождь, вылетела из своего убежища, облюбовала тонкую зеленую былинку вблизи того места, где лежал Курт, и взобралась на самую ее верхушку. Она заликовала от радости, когда стебелек стал подаваться под ее тяжестью и опустился как раз над барахтавшимся Куртом, коснувшись его лица.
— Держитесь крепко! — крикнула ему Майя.
Жук, почувствовав щекотку, крепко уцепился за травинку, сначала одной рукой, потом другой и, наконец, ножками — каждая с двумя крепкими острыми коготками. Курт начал медленно взбираться по стебельку, пока не достиг его основания. После чего опустился на ноги.
— Уф! Как это было ужасно! — произнес он, тяжело дыша. — Если бы не мое присутствие духа и самообладание, то я наверняка стал бы жертвой вашей болтливости!
— Как вы себя чувствуете? — участливо спросила Майя.
— Спасибо, спасибо! — ответил Курт, держась за голову. — Как только немного пройдет головокружение, я отвечу вам подробнее.
Но пчелка не дождалась его ответа. Над травою показалась славка, гнавшаяся за насекомым. Майя испуганно прижалась к земле и замерла. А когда минуту спустя, будучи уверенной, что птичка улетела, Майя поднялась и стала искать глазами Курта, его уже не было.
Погода между тем прояснилась, дождь перестал, и пчелка отправилась в путь.
КУЗНЕЧИК
Денек выдался на славу! С раннего утра все было покрыто росою, а потом над лесом взошло солнце и осветило своими косыми лучами зеленые лужайки, которые засверкали и заблестели, как усыпанные самоцветными камнями ковры. Это было так красиво, что дух захватывало от восторга.
Майя, проснувшись, услышала вокруг себя ликующие голоса. То радовались и пели высоко на деревьях страшные для пчел птицы, или гудели и звенели порхавшие в воздухе и копошившиеся в мураве жуки, мушки и бабочки.
Маленькая пчелка уютно расположилась в трещинке древесной коры. Там было сухо, тепло и безопасно. Правда, на заре до пчелки донесся стук дятла по дереву, а на маленького насекомого, укрывшегося в трещинах коры, эти звуки производят такое же впечатление, как на нас, когда мы слышим ночью ломящихся в окно нашего дома грабителей. Но все обошлось для Майи благополучно.
Она устроилась в своем убежище довольно прочно. В укромной щелке, темной и прохладной, она сделала себе небольшой запас меду на случай дождливых дней, а вход в свое жилище она залепила воском, оставив лишь столько места, чтоб можно было влетать и вылетать.
С громким ликующим жужжанием выпорхнула в это утро Майя из своего домика и окунулась в залитый солнцем мир, полная нетерпеливого ожидания: что принесет ей этот прекрасный день? В прозрачном золотистом воздухе она казалась пылинкой, которую гнал перед собой ветер.
— Сегодня я встречу человека! — воскликнула пчелка. — В такую погоду и люди, наверное, не утерпят и выйдут насладиться природой!
Никогда еще не приходилось Майе видеть такое множество насекомых сразу. Они носились повсюду, кружились, взвивались к небу, устремлялись к земле, издавая такое веселое и радостное гудение, что невольно заражали своим настроением все вокруг.
Малютка Майя опустилась на густо поросшую растениями и цветами лужайку. Самыми высокими среди них были беловатые пучки кашки и красный мак, так и манивший к себе. Пчелка поела немного меду, который нашла в чашечке колокольчика, и собралась было лететь дальше, как вдруг заметила возле себя, на стебельке, какое-то странное существо. В первую минуту она испугалась, потому что не могла себе представить, чтобы на свете могло жить такое зеленое и такое тощее страшилище. Но страх быстро уступил место любопытству, и Майя уставилась на длинноногого незнакомца. Ей показалось сперва, что у него были рога, но скоро она убедилась, что это его лоб так необычайно выдавался вперед и увенчан двумя очень длинными и тонкими, как ниточки, усиками. У таинственного существа, очень стройного собою, были красивые передние лапки и тонкие, почти незаметные крылышки, на которых (как подумала пчелка) далеко не улетишь. Но больше всего Майю поразили его непомерно высокие задние ноги, торчавшие над ним, как две огромные ходули. Весь он был зеленого цвета. В его хитрых глазках было выражение дерзости и удивления, но в них не было злости, а скорее — добродушие и миролюбие.
— Что вы так выпучили на меня свои очи, мадемуазель? — сердито произнес он, по-видимому раздраженный слишком пристальным взглядом Майи. Разве вы никогда не видели кузнечика? Или, может быть, вы высиживаете детей?
— Что за глупости вы говорите? — рассердилась пчелка. — Если бы я даже умела это делать, я никогда не позволила бы себе столь легкомысленно подражать священным обязанностям нашей царицы.
Лицо кузнечика приняло такое комичное выражение, что Майя, несмотря на свою досаду, не могла не рассмеяться.
— Ну и удивительная же вы, мадемуазель! — расхохотался в свою очередь и кузнечик.
Этот смех и поведение странного существа разгневали пчелку.
— Чего вы так радуетесь? Вы, кажется, серьезно думаете, что я могу класть яйца, да еще прямо тут, на лужайке?
Но в это мгновение раздался неожиданно какой-то треск, кузнечик воскликнул "опля!" — и исчез. Он взвился высоко в воздух, даже не используя свои крылышки, и по высокой дуге совершил безумно смелый, как показалось Майе, скачок. А через секунду он уже опять был рядом с ней на листке колокольчика, и пчелка даже не успела заметить, с какой стороны он на него вскочил.
Удивительный прыгун принялся рассматривать Майю со всех сторон, сзади и спереди.
— Да, — протянул он презрительно, — вы действительно не приспособлены для кладки яиц… Не волнуйтесь, мадемуазель, — продолжал он, видя, что пчелка сердито повернулась к нему лицом. — Вы, если не ошибаюсь, оса?
— Нахал! — сердито воскликнула оскорбленная этой дерзостью Майя.
Но кузнечик опять крикнул "опля!" — и был таков.
— Нет, этот грубиян окончательно расстроил меня, — сказала сама себе пчелка и решила улететь.
Слыханное ли дело? Такого оскорбления ей еще никто никогда не наносил. Принять ее за осу, за представительницу этого разбойничьего бродячего народа! Возмутительно!
Но в эту минуту кузнечик снова очутился возле Майи.
— Мадемуазель, — проговорил он, поворачиваясь к ней, причем его задние ноги изобразили часовые стрелки, когда они показывают половину седьмого. — Мадемуазель, вы должны меня извинить, если я время от времени так странно и неожиданно прерываю разговор. Но я не виноват: это находит на меня как-то сразу, и я должен прыгнуть, скакнуть куда глаза глядят… А вы умеете прыгать? — вдруг задал он ей вопрос, и его рот растянулся в широкую улыбку.
Майя невольно засмеялась.
— Кто вы такой? — спросила она. — Вы обладаете удивительным свойством раздражать всех, кто с вами разговаривает.
— Что делать! Все уж меня знают таким, — ответил он и состроил при этом такую смешную гримасу, что пчелка не могла понять, говорит ли он серьезно или смеется над нею.
— Я здесь иностранка, — вежливо заметила Майя, — иначе я, конечно же, знала бы вас. Но прошу вас запомнить, раз и навсегда, что я не оса, а принадлежу к благородному семейству пчел.
— Да ведь это одно и то же! — воскликнул кузнечик.
— Вы — невежда, — с трудом сдерживая негодование, сказала Майя. Потрудитесь при удобном случае внимательно рассмотреть осу.
— Зачем? — небрежно ответил кузнечик. — К чему искать различия, которые существуют только в воображении? Вы летаете, жалите и не умеете прыгать. Оса — тоже. В чем же разница?.. Опля! — И он снова исчез.
"Ну, пора убираться прочь", — подумала пчела, но не успела она расправить крылья, как собеседник снова очутился возле нее.
— Завтра будут соревнования кузнечиков в саду пастора Зюнделика, сказал он. — Не желаете л<